- Я ненавижу свою сумку. Потому что в ней почти ничего не лежит. И потому что там невозможно что-либо найти. Она пустая и бездонная. И всё, что туда попадает, исчезает. Сигареты. Две зажигалки. Жвачка. «Orbit - классический». Кошелёк. Наушники. Иногда телефон, - она сидела и теребила в руках салфетку. У неё были длинные тонкие пальцы. Ногти были накрашены чёрным. Лак начинал слезать. Три кольца. Тонкое запястье из-под задравшегося рукава. Браслеты. На столе пепельница. В ней дымится сломанная сигарета. Чашка уже холодного чая. Тёмно-розовые следы помады на ободке с позолотой.
Он видел её не впервые. Она уже успела ему надоесть. Ему уже успели надоесть её оборванные фразы. Незаконченные разговоры. Недокуренные сигареты. Недопитые чашки ледяного чая. Неостывшая постель. Нестёртый макияж. Половина ночи и разорванные начала недописанных рассказов. Надоела её улыбка на правый бок. Надоела приподнятая левая бровь. Она вся была на половину.
Он посмотрел ей в глаза. Зелёные с коричневым ободком. Подведённые коричневым карандашом сверху и снизу. Тёмно-коричневые тени. Облетевшая чёрная тушь. Чёрные брови. Кудрявые медные волосы. Длинные. Всегда растрёпанные. Острые плечи. Острые локти. Острые бёдра и острые колени. Тёмно-зелёный свитер с воротником-стойкой. Чёрная юбка по колено. И колготки, собравшиеся на коленях гармошкой. Сапоги. Всегда без каблука.
- Ты меня никогда не слушаешь, - сказала она и отвернулась к окну.
Он попросил официанта рассчитать их.
Она встала. Взяла пальто и пошла к выходу.
«Чёрт с тобой», - подумал он и заказал себе ещё чашку чая.
Она вышла. Посмотрела на него через стеклянные стены кафе. Он смотрел сквозь неё. Она подняла левую бровь и ушла.
Он больше не знал, о чём с ней говорить. Она всегда говорила о своих глупых рассказах. О том, что куда-то делось вдохновение. Обвиняла его в том, что он больше не помогает ей. Хотя он никогда не помогал. Это она вообразила себе, что он её муза. А ему было позорно быть её музой. Ни один из её бессмысленных рассказов не брали в печать. Никто кроме неё даже не понимал смысла этой писанины.
Она считала себя сильной, хотя была беспомощной. Считала себя гением, хотя была дешёвкой. Она слишком много себе воображала. И от этого он стал её ненавидеть. Ему осточертело постоянно приходить домой и видеть её там. Знать, что она уже приготовила макароны с сыром. Чувствовать её острые объятия. И эти постоянные рассуждения. И этот стиль, в котором она пишет. Он начал ловить себя на мысли, что стал думать в стиле её книг. Обрывочно. Бессвязно.
И постоянные сигареты. Тут и там. Бутылки вина. Недопитые, но расставленные по углам.
Она курила. Курила и пила. Пила и курила. И пыталась писать. Хотя у неё ровным счётом ничего не выходило.
Он встал, заплатил за чай и вышел. Он не хотел возвращаться сегодня домой. Хотел, чтобы она переживала, обижалась, боялась. Чтобы напилась и обкурилась. Чтобы пошла его искать посреди ночи. А он проведёт ночь с другой. Найти другую было просто. Было просто причинить ей боль.
Но он знал, что сейчас спустится в метро. Сядет на поезд. Выйдет на своей станции. И пойдёт домой. А она будет сидеть у подъезда на скамейке. С сигаретой в тонких пальцах. Руки у неё будут дрожать, потому что зима. А сигарета будет медленно тлеть. А когда она его увидит, то бросит её. И побежит навстречу. И почему-то будет просить прощенья. А он промолчит. И они поднимутся в свою маленькую квартиру. С электрической плитой. Поставят чайник. Включат печку. И заберутся под одеяло. И она опять будет молоть всякую чушь. А он будет её слушать.
Он даже подумает бросить её. Они слишком долго были вместе. И она ему уже безумно надоела. Да и он перестал её вдохновлять.
Он стоял в метро и ждал поезда. Сбоку подошла женщина. Она могла бы стать другой. Но он сел в следующий вагон. И, проклиная её, поехал домой.
На улице было тепло для января. У подъезда никого не оказалось. Что-то кольнуло его сердце. На миг, он даже не успел заметить. Поднялся на этаж. Открыл дверь. В квартире было темно. Темно и холодно. Он включил свет и поставил чайник. Печку включать не стал. Прошёл час. Он сварил макароны. Натёр сыра. Её по-прежнему не было. Он хотел набрать её номер. Но не стал. Он сел в зале и включил телевизор. У дивана стояла открытая бутылка вина. Он взял её и сделал долгий глоток. Потом достал с полки её сигареты и закурил. Было невкусно. Что он делает? Он бросил сигарету. Вдавил окурок в пол. Окурок её сигареты.
Время подошло к полуночи. Он встал. Выключил телевизор. Оделся и вышел. Спускаясь, он выбросил пустую бутылку.
Прохладная ночь освежила его. И он пошёл в парк. Там её не было. Тогда он обошёл все дворы. А потом дворы на другой улице. К пяти он уже возвращался домой. Впереди показался его подъезд. На скамейке сидела она. Когда он подошёл, она встала и пошла к двери.
Они пришли домой. Она бросила сумку на пол и стала разбирать диван.
Когда он вышел из ванной, она уже спала.
Он ненавидел её за то, что она так быстро засыпает. Она изматывает себя до изнеможения. И поэтому мгновенно отключается. Он сел на постели. И долго не мог уснуть. Хотел уйти, чтобы, когда она проснётся, его не было дома.
Он так и не заснул. Она проснулась к полудню. Он был на кухне. На столе стояли чашки с горячим чаем.
Он сидел и молчал. Он ужасно злился на неё. Он злился на неё за то, что больше не вдохновлял её.
А она взяла в руки чашку и сказала:
- Вчера…
- Давай не будем об этом! – оборвал её он.
- Нет… вчера я написала рассказ. О нас… о тебе….
Он немного помолчал. Потом отвернулся к окну и спросил:
- Давай поженимся?
четверг, 4 января 2007 г.