Глава II
ПЕРВЫЙ КУРС ХИМИОТЕРАПИИ. БЛОК «А»
Медсестра с участливой с улыбкой подкатила к кровати стойку, на которую крепятся растворы с лекарствами, и странный, похожий на аккумулятор автомобиля, прямоугольный аппарат для регулирования скорости вливаемой в пациента жидкости. «Инфузомат» - название аппарата настораживало. Не медику, человеку только понаслышке сложно и боязно воспринимать подобные термины. Одно только понятие «химиотерапия» вызывает холодок внутри.
Нацепив на штангу шесть разноцветных емкостей с препаратами, привычным движением подсоединив их к подключичному катетеру, она пощелкала кнопочками на инфузомате и мягко произнесла: «Давайте начнем».
Аппарат тихо зашуршал, и во флаконах и пакетиковых сосудах забулькали маленькие пузырьки воздуха, говоря о том, что лекарство медленно, согласно программе, установленной на электронном табло инфузомата, начало свое движение по сосудам больного. Началось лечение. Что ожидать от него? Что оно вызовет? Боль? Облегчение? Что? Неизвестность давила.
За день до этого Илью перевели в отделение химиотерапии. Так совпало, что освободилось сразу три места в одной палате. Вместе с Ильей соседями оказались два молодых человека. Только что поступивший двадцатишестилетний светлоголовый Кирилл и худющий Виктор. Виктор был года на три младше Ильи. По повязанной поверх лысины бандане и манере общения с медсестрами угадывалось, что он уже не впервые в клинике. Все трое сдержанно перезнакомились. Разложили по шкафчикам простейший скарб. Дежурную книгу и зубную щетку – в прикроватную тумбочку. Для кружки, ложки, пакетика с пряниками место определялось неумело, по наитию. Будучи очень даже коммуникабельным человеком, всегда легко инициировавшим знакомство, сейчас же Илья искал любые дей-ствия, только чтобы не начинать разговор первому.
«Не нормально все это! Нравится, не нравится – с этими людьми придется долгое время делить одну комнату. Надо идти на контакт. Да и этот Виктор, кажется, уже не новичок здесь, - крутилось в голове у Ильи. – Да что ж так поганенько на душе?! Еще и спина побаливает от недавней экзекуции!»
- О, гравицапу привезли! – неожиданно разрядил тугой воздух молчания Виктор.
- Какую еще гравицапу? – переглянулись Илья и Кирилл.
- Выбрала «мерседес» , - поддержала медсестра, - и колесики не скрипят.
Илья догадался: так, в шутку больные прозвали штангу на колесиках, на которой и размещаются пакетики и флакончики с ле-карствами. Знал бы он, что с этой гравицапой ему придется сосуществовать в мире и согласии долгих четыре месяца лечения! Ворчать на нее и запутываться в шлангах во время сна. На лету пропихивать ее колесики в дверь туалета, потому что от накачиваемых в организм мочегонных препаратов не хватало секунд. Илье предстояло носить ее, как невесту на руках, перемещаясь по этажам института. А однажды, зазевавшись, ловить ее вместе с вырвавшимися из катетера трубками. И только благодаря сноровке и молниеносной реакции случайно находящейся рядом медсестры остаться в живых.
- Хм, гравицапа? Забавно, - улыбнулся Илья.
Соседи по палате, они же коллеги по несчастью, улыбнулись друг другу, и начались разговоры. Разговоры первых суток были направлены сугубо на тему «Что?» и «Как?». Виктор находился на втором курсе лечения и уже ориентировался и в проводимой «химии», и в распорядке пребывания в больнице. Не сказать, что его пояснения были страшны или носили форму сарказма. Но кое-что они, конечно, проясняли. Мы узнали, что основной препарат химиотерапии желтого цвета, что он бывает австрийским или российским. Что от российского последствия легче и что его капают в течение суток.
«Сутки», «последствия» - что это? Пару раз Илье приходилось лежать на капельниках, когда шкалило давление. Но это были три часа чтения какого-нибудь глянцевого журнала и уж абсолютно никаких «последствий».
- Ладно, посмотрим, - подбодрил себя и соседей Илья.
Они проговорили обо всем и ни о чем за полночь. Когда же кто-то предложил поспать, все трое замолчали. Но, по-моему, это было только молчание. Заснуть, наверное, смог только Виктор. Илья и Кирилл, молча, лежали каждый на своей койке и прислушивались. Прислушивались к собственному состоянию, к тихому верещанию инфузомата, к звукам больничного отделения.
Кирилл плохо почувствовал себя уже к утру. Двинувшись с кровати по какой-то надобности, он рухнул на подушку с дикой головной болью. На все уговоры врачей встать и подвигаться, он реагировал одним: «Башка болит». Три дня он не вставал ни поесть, ни даже по естественным надобностям. Он не стонал, он просто лежал и тупо повторял на все вопросы одно: «Башка болит».
Илье хотелось курить. Даже не столько курить, сколько не находиться в палате. Это монотонное «Башка болит» резало слух. «Образованный, кажется, парень этот Кирилл?! – ворочалось в голове у Ильи. – Неужели мы все медленно опускаемся под воздействием проблем?! Куда, в какой угол забивается воспитанность и интеллигентность человека? Ну нет, надо держать себя в руках!» – подстегивал он себя.
Силы были. Странно, по-новому, болела голова, но силы были. Он искал повод встать и выйти в коридор. Не хватало воздуха, свежего, уличного воздуха. Пристегнутый катетером к железяке с лекарствами и инфузоматом, он бродил по коридору, только чтоб не слышать монотонного «Башка болит».
- Ты куришь? – спросил Виктор.
- Курю, а разве есть где? – с надеждой улыбнулся Илья в ответ.
- Пошли, покажу.
Они покатили перед собой свои гравицапы, чтобы хоть на двадцать-тридцать минут быть не в палате. Спустились на лифте в подвал. Полпролета осторожно пронесли на руках свои штанги в закуток, расположили себя и свои шланги-трубки между водопроводными трубами и разбросанными такими же прячущимися больными бычками докуренных сигарет.
- Как метотриксатик действует? – с улыбкой спросил Виктор.
- Честно? Никак. Есть какое-то напряжение в голове. Не пойму.
- Не хорохорься. Осторожней. Эта зараза много сил забирает. За перила держись, когда по ступенькам поднимаешься.
Илья, согласившись, кивнул, но не поверил. Не чувствовал он в себе еще слабости. Голова немного закружилась от первых затяжек. Но это было почти привычное легкое головокружение, как от первой утренней сигареты. Поддерживать разговор не хотелось. Не хотелось ни Илье, ни, чувствовалось, Виктору.
- Пошли обратно? – предложил он.
- Пошли.
Они подхватили свои штанги и направились наверх. На чет-вертой ступеньке лестничного марша остановился передохнуть Вик-тор.
- Не спеши, - выдохнул он.
Илья не спешил. Он просто молча остановился. Голову начало сжимать невидимым железным обручем. «Надо эту гравицапу поставить. Свалишься еще, не ровен час, вместе с этим трансформатором-инфузоматором!» - промелькнуло в голове.
- Идем дальше, - позвал переведший дух Виктор.
- Идем.
Добрались до лифта. Поднялись к себе на этаж. Нет, лучше сказать, «на этаж отделения» - рановато пока прописываться тут «как у себя». Молча добрели до палаты, катя перед собой свои новые железные атрибуты. Кирилл по-прежнему лежал на своей койке, отвернувшись лицом к стене. Казалось, что он так и не менял позы. В ответ на его «Башка болит» у Ильи окончательно испортилось настроение. Он прилег, закрыл глаза. Разговаривать ни с кем не хотелось.
«Как же это тебя угораздило, дружище? – подумал Илья. – Всего-то сорок пять лет через три месяца. И что? Пора жизнь по-дытоживать?»
«Почему? Почему вот так неожиданно? Почему именно сейчас, когда только-только начал вылезать из финансовой ямы, брошенный четыре года назад близкими, казалось, друзьями? Почему в тот момент, когда появились новые перспективы жизнеустройства?!»
Незадолго до случившегося Илью пригласили на работу в Столицу. Она предполагала качественно новый уровень общения, быта да и всего социального переустройства. Он сознательно сводил до минимума все прежние связи. Мало того, его начали раздражать мелочность, зависть, ограниченность интересов людей, присущих жителям любого маленького Городка. А ведь это был его родной город. Он в нем родился. Вместе с его становлением преображался и Город. Он с интересом наблюдал, как Город становился красавцем. Некогда разбитые дороги заменялись новеньким асфальтом. Облупившиеся от времени дома сносились или принаряжались в новые щегольские фасады. До неузнаваемости изменился центр Города, увенчанный сегодня красавцем – Кафедральным Собором. Молодежь, будто прогуляв уроки, вывалила после десятилетия отсиживания по углам на центральные улицы. Подобное Илье помнилось только по детству.
Картинки, замелькавшие в сознании Ильи, казались фильмом. Фильмом, в которым главным героем был как бы и он сам, и в то же время не он. Илья поймал себя на мысли, что смотрит фильм о себе. Но со стороны. Это становилось интересным. Ему захотелось окунуться поглубже в воспоминания: «Ну, посмотрим, посмотрим, что за картина! Трагедия или комедия? Не знаю. Да и мне ли судить?» - Илья спокойно, без улыбки или – тем паче – трагизма окунулся в просмотр воспоминаний. Поправил трубки, идущие от инфузомата, пододвинул ближе к кровати «гравицапу» и молча отключился от действительности. Ему захотелось поглубже заглянуть в историю самого себя. Приглядеться к началу.
В середине шестидесятых прошлого столетия Город по большей части состоял из деревянных домов. На месте сегодняшнего красавца – нового корпуса экономического факультета университета, в самом центре Города стоял маленький, поделенный на две семьи деревянный домик.
Почти сорок лет назад в его стенах поселился горластый да мордастый новорожденный, которого опекала мама-преподаватель Городского техникума, отец-мастер одного из заводов и бабушка-пенсионерка. Бывая в гостях у Ильи, я часто смотрю одну черно-белую фотографию, висящую на стене кабинета в его квартире: придерживаемый заботливыми руками бабушки, стоит крупный малыш, осмысленно поглядывая перед собой. Со скольки лет мы помним себя?
Детство предстает выхваченными из потока сознания картинками. Посреди палисадника дерево, на ветвях которого Илья любил просиживать часами.
Два тяжеленных ведра с водой, которые он должен был дотаскивать от колонки до дома уже лет с шести.
Первый двухколесный велосипед и синяки, последовавшие за его обузданием.
Мамин детский сад, который помнил смутно. Но это был «мамин детский сад» - к тому времени она стала заведующей этого забавного учреждения.
И ошеломляющая своей несправедливостью сцена проводов в первый класс соседки из дома напротив. Как же так?! Илья и подумать не мог, что Оля, с которой он играл с утра до вечера и с которой он делился самым-самым, оказалась старше его на целый год! Что за неслыханная несправедливость?! Как она могла?! Быть старше и пойти в первый класс без него?!
На этой милой несправедливости детство дошкольника Ильи и за-кончилось. Но уже через год мама его, повзрослевшего, с букетом цветов и ранцем за плечами, вела в школу. Он был горд, важен и преисполнен надежд. Отмечу, что Илья с раннего детства отличался организаторскими способностями. Сам, без помощи старших, собрал в детском саду кукольный театр. И ходил с приятелями без спросу по соседним детским группам устраивать спектакли. За что не раз сопел в углу или наказывался иными способами. Зимой зазывал соседских мальчишек строить каток прямо перед его домом. Из-за чего вечно схватывал кучу болячек от банальных соплей до жесточайшей ангины. А уж как обидно было, когда прямо по свежеочищенному, собственноручно взлелеянному катку проезжал огромный грузовик, ломая и подминая под себя выстроенные из снега бортики и аккуратно залитые ледяные скамейки для предполагаемых зрителей.
Маленькие дети маленького Города. Что видят они, ограниченные размерами, территорией, укладом семейного быта? Семья жила весьма скромно. Небольшой огородик на заднем дворе домика, маленький садик из шести яблонь – вот те нехитрые помощники, которые помогали в то советское время сводить обычным семьям концы с концами. Может быть, с тех пор наш герой и недолюбливает весну? Приход весны ассоциировался у него с огородными работами. Лопата и ведро с картошкой наглухо перекрывали путь на улицу. Новые фильмы, крутившиеся в детском кинотеатре «Юность» посещались другими мальчишками. А эксперименты над собственными велосипедами и не сломанными пока еще костями проводили другие, приятели, живущие в квартирах пятиэтажек. Илья отчаянно завидовал им. Завидовал не только в период огородных работ. Он завидовал их белоснежным ванным, по-хозяйски основательно растопыренных в городских квартирах. В них можно было валяться и плескаться часами напролет. Наш же отрок довольствовался субботним посещением городской бани.
Заведение это было весьма колоритно! Толпа жаждущих омовения сначала отсиживает очередь, сплетнями перемывая косточки всем и вся. Затем, позвякивая тазиками и негромко шурша вениками разных калибров, перемещается в общую раздевалку. Обнажив свою плоть, люди устремляются в огромное, влажное, паронепроглядное помещение с кучей кранов с горячей и холодной водой. Увешанные капельками влаги стены с отвалившейся кафельной плиткой и лавочками, на которые Илья не то чтобы садиться, брезговал даже прикасаться своей румяно-смуглой попой.
А потом еще были долгие-долгие и не всегда понятные разговоры отца с остальной распаренной частью мужского отделения. Это была кульминация нетерпения Ильи. Ненависть к этой, даже не бане, а попросту помывочной, вонь пива, разбавленного и перемешанного с запахами разомлевших тел, гнала на улицу. Он всячески торопил отца, придумывал самые немыслимые поводы, чтобы вырваться наружу. А прилипшая к мокрой спине рубашка казалась самой ненавистной жирной мухой, плотно и – фу! – липко разместившейся сзади. Ее хотелось оттопырить, отделить, отодрать и еще что-нибудь от-…
Но самым вожделенным предметом зависти к жителям городских квартир был для Ильи унитаз. Это белое, овальное, с ободком и крышкой, с бачком и цепочкой на боку, творение рук человеческих пленяло и завораживало. Сколько раз дождливыми или морозными ночами Илья обращался к высотам мысли человеческой! Вылезая из-под теплого одеяла по большой или маленькой нужде, натягивая на себя валенки или галоши, проклиная путь от дома до стоявшего на другом конце огорода деревянного туалетика, он сравнивал унитаз разве что с космическим кораблем. Бывая у приятелей в гостях, он нарочно старался подольше посидеть на этом чуде сантехнической промышленности. Просил книгу или журнал, дабы в полной мере вкусить блага, окруженного центральным отоплением тепла, уединенности и комфорта. И если его не торопили, он сходил с этого бытового трона только тогда, когда ноги сводила судорога от долгого сидения на жестком круглом предмете с дырочкой посередине.
Не берусь точно определить, когда наш подросток окончательно утвердился в своей любви ко всему городскому. Может быть, от этих удобств цивилизации. А может, от горящего восторга, впервые прокатившись на лифте многоэтажного дома. Эту кратенькую, но веселую историю я обязательно расскажу Вам, любознательный Читатель, чуть ниже. Но, думаю, все эти милые мелочи, ставшие для современного горожанина неотъемлемой атрибутикой, и повлияли на нашего героя. Он искренно возлюбил бытовые удобства, асфальтированные тротуары и ежедневное плескание в душе.
Ах да! Я же обещал рассказать историю первого катания на лифте. Этот милый незатейливый эпизод случился с нашим подростком в начале семидесятых годов прошлого (уже!) века. В Городе построили первый девятиэтажный жилой дом. Одноподъездный красавец расположился на самой центральной улице рядом с типографией и блинной, которую отрок посещал по воскресеньям с друзьями – до или после походов в любимый детский кинотеатр «Юность». И вот как-то, поедая очередной блин с маслом, приятель заговорщицки поведал Илье о том, что в новой девятиэтажке есть лифт, и неплохо было бы на нем покататься. Освоить, так сказать, не изведанное доселе чудо техники. Не скажу, что Илья был бесшабашным юнцом. Нет, чувство меры и определенная природная робость в нем сидели крепко. Но как можно было показывать ее приятелю?! Он был старше на целый год, и казалось, что никого и ничего не боится. Детское честолюбие и любопытство Ильи сделали свое дело. Собрав волю в кулак и рассовав по карманам боязливую неуверенность, как можно тверже с полным блина и сметаны ртом прошептал:
- Пошли.
Наскоро облизнув остатками блинов сметану с тарелок и поспешно, рискуя подавиться, проглотив недожеваные куски, друзья направились к цели. Сразу и не скажешь, на кого были похожи крадущиеся юнцы: удивительная помесь мелких воришек с героями шпионских мультиков. Эти «покемоны» мелкими перебежками, постоянно оглядываясь, пересекли маленький дворик, добежали до подъездной двери и встали, как вкопанные. Первым входить не решался никто.
- Ну? – подначил приятель.
- Куда идти-то? – прошептал Илья.
- Давай вместе, разом, - не сдавался провокатор.
- Давай.
Они неловко открыли дверь и двинулись внутрь. Было тихо, светло, но ребятам казалось, что за ними следят десятки глаз. Мерещилось, что через глазки квартирных дверей за ними наблюдают злые и строгие жильцы новостройки, крепко сжимая в руках загодя приготовленные для порки «суперменов» ремни.
Однако ничего не происходило. В конце коридора находилась необычная металлическая дверь. Нужно заметить, что в те времена двери железные были диковинкой. Квартирные двери семидесятых пыхтели надутым дерматином или поблескивали краской, на вкус и цвет определяющейся хозяевами квартир. Люди еще не запирали сейфовыми вратами свои жилища. И даже однажды Илья был свидетелем того, как незнакомый мужчина просто позвонил в незнакомую квартиру первого этажа и попросил у незнакомых ему людей кружку воды, чтобы напиться.
Другие времена – иные нравы…
Но вернемся к нашим «суперагентам». Прислушавшись к тишине подъезда, они все же решились нажать на кругленькую кнопку вызова лифта. С замиранием сердца наши «гардемарины» отпрянули от дверей лифта, испуганные внезапным рокотом включенного механизма. Открыв рты, они почувствовали Нечто, приближающееся к ним. Все ближе и ближе. Гулкий стук, что-то невиданное и неведанное приблизилось, затихло, а через мгновение величаво, с тихим шуршанием раскрыло перед друзьями свои двери. За двумя разъехавшимися половинками оказалась комнатка с тусклой лампой на потолке и кнопочками черного цвета на стене. «Входить или нет?!» - еще раз переглянулись заговорщики и, подпихивая друг друга в спину, все-таки ввалились в кабину лифта. Лифт привычно принял в себя пассажиров и слегка присел на своих пружинах, амортизируя посадку, от чего у наших первопроходцев душа ушла в пятки. Двери с тихим шелестом закрылись и… И ничего не произошло.
Но не зря же приятель Ильи был старше на целый год. С деловым видом умудренного жизнью человека, будто Гагарин, отправляющийся в свой первый эпохальный полет, он объявил:
- Поехали!
И нажал на самую верхнюю из черных кнопочек, на которых белыми циферками были написаны номера этажей. Кабина лифта толкнула две пары детских ног снизу по ступням и повлекла себя и свое содержимое вверх, согласно заданной программе. Сначала наши герои молча улыбались друг другу. Прислушивались к новизне ощущений. Потом начали попеременно приседать, дабы усилить, как им казалось, ощущение подъема. Потом просто стояли, вслушиваясь в тихий гул двигателя лифта. Когда лифт остановился на верхнем этаже и двери его открылись, ребята, не сговариваясь, нажали на кнопку нижнего этажа. Все повторилось с точностью до наоборот.
- И ничего особенного, - сказал Илья.
Волнение улеглось. Ничего необычного в лифте уже не было. После катаний на самых «взрослых» аттракционах в Парке лифт был даже скучноват. И мальчишки принялись банально озоровать. Они наобум нажимали кнопки, лифт послушно открывал или закрывал свои двери, волок ребятишек вверх или мягко спускал вниз. Бывало, что от неожиданных взаимоотменяющих приказов своих «повелителей» он просто спотыкался и замирал между этажами. Затем снова спускал или поднимал их. Сорванцы настолько увлеклись незатейливой игрой «Повелителя лифта», что потеряли счет времени.
Возмездие пришло одновременно со стуком жильцов дома в дверь лифта. Вот уже который час обитатели верхних этажей не могли воспользоваться чудом своего подъезда, чтобы спуститься вниз. Вернувшиеся же с работы и желающие подняться наверх жильцы топтались на площадке первого этажа в ожидании чуда!
Все случилось на девятом этаже! Лифт отворился, и к ушам наших пионеров протянулись четыре жаждущие мести мужские руки. Это подобие кровожадного осьминога, хотя мужчин было двое, ловко ухватило своими щупальцами-лапищами розовые ушки пацанов. Мальчишек выволокли наружу и трепали так, как не снилось ни одному юбиляру в день рождения! Их уши сначала вздымали вверх, потом в стороны. Что-то приговаривая, сдвоенное чудище разделилось, и уже самостоятельная пара невообразимых щупалец тащила вниз по лестничному маршу отдельную пару уже далеко не розовых, а отчаянно пунцовых ушей.
Нет уже блинной, в которой наш герой вынашивал планы очередных приключений. Нет неказистых построек, волей Губернатора Автономии и руками строителей снесенных с центра Города. Взмыл ввысь красавец-собор, украсивший собой все вокруг. К приезду Президента России перепланировали всю центральную часть так, что до сих пор невозможно привыкнуть.
Но стоит все еще тот девятиэтажный дом. Его сразу и не узнать. Прежде просто оштукатуренный и покрашенный в блеклый совдеповский цвет, нынче он приодет в «хайтековские» современные стекла и, гламурненько украшая собой зеленые лужайки, органично оттеняет памятник Семье. Кого удивишь сегодня многоэтажкой с лифтом, если даже новорожденные карапузы, едва выписанные из роддома, привычно взмывают на лифтах к своим пустышкам и кроваткам! А ограниченные пространством домашние животные, не успевая довезти до улицы содержимое своих мочевых пузырей, начинают метить территорию уже в этих чудо-кабинках.
Память – необъяснимая штука. Она порой будто существует отдельно от нас, вырывая из жизни куски пожирнее, послаще. Как голодная, они причмокивает и смакует. Порой давая нам повод для гордости, а порой и для жалостливой стыдливости, отчаяния за бесцельно прожитые годы . Но она дает опыт. Опыт жизни, без которого не сложится человек. Не в полной мере, да и не в том направлении заработает механизм своего внутреннего сознания.
Мне не нравится пословица: «Дурак учится на своих ошибках, умный – на чужих». Как можно приобрести свой собственный опыт жизни, не расшибая своего собственного лба? Да, есть похожие ситуации, есть веками накопленный опыт истории человечества. Но! Каждый из нас настолько уникален и индивидуален! Происходящее с нами бывает настолько своеобразным! Восприятие порой одного и того же события неоднозначно, что не стоит все и вся подгонять под один знаменатель. Человек не машина, ему свойственно и ошибаться.
Другое дело – вопросы морали. Только они делают наши поступки оправданными. Почему и во имя чего мы совершаем те или иные действия, не всегда определенные Законом и Обществом? Как можно осуждать ребенка за то, что он потратил большую часть денег, предназначенных на продукты для всей семьи, на покупку любимых сладостей, которыми он же и поделился со всей семьей? Как можно стреноживать влюбленного или влюбленную, если его желанная или желанный не подпадает под каноны семьи? Как оправдать считавшегося близким другом человека, во имя своей чиновничьей должности отвернувшегося от тебя?..
* * *
Время шло. Никто и не удивился, когда Илья стал одним из лидеров класса. На уроках физкультуры он стоял первым. Спорт для него был всем. Летом было плавание. Зимой же, добежав до дома и сменив портфель на коньки и хоккейную клюшку, он несся на Центральный Стадион, где до сумерек гонял шайбу. А с наступлением темноты прятался с мальчишками под трибунами, чтобы через час, не оплачивая в кассе входной билет в двадцать копеек на так называемые «Массовые катания», выделывать на коньках всевозможные па перед взрослыми девчонками.
Заканчивался день обычно: Илья заходил домой, весь увешанный сосульками на одежде, получал от родителей нагоняй за невыученные уроки. Ел, садился за учебники и преспокойненько засыпал от набранного за день чистейшего зимнего кислорода и горячей еды в животике.
Так повторялось класса до седьмого. К тому времени Илья жил вдвоем с мамой. Извечные проблемы родственных скандалов переполнили чашу терпения. Родители разошлись. Наш герой жил уже не в центре Города. Они получили маленькую однокомнатную квартирку в спальном районе. Мама по-прежнему занималась детскими садами, а вот Илья подрос. По утрам на троллейбусной остановке он штурмом брал пассажирский транспорт, дабы не опоздать в школу. Щеголял новенькими фирменными джинсами, привезенными матушкой из турпоездки в Германию и вовсю увлекался волейболом. Ритм жизни постепенно, но неумолимо менялся. Молодежь увлекалась западной музыкой, ушитыми до выстреливания пуговиц рубашками-батниками и, конечно же, отращивала волосы.
Началась эра дискотек. Голосистые итальянцы и забойные английские рок-н-рольщики вытесняли своими динамиками самодеятельность с танцплощадок. Быть завсегдатаем дискотек, а не полудеревенских танцев в Парке становилось модным. Школьные годы близились к выпускному балу. Заканчивалась беззаботная пора юности. Впереди замаячил выбор, и нашему герою предстояло принять «соломоново решение» - куда пойти учиться.
* * *
Илье захотелось перевернуться на другой бок. Делать это теперь приходилось поэтапно. Сначала аккуратно поправить трубки, приподнимая их над собой, и лишь затем, держа их ближе к катетеру, медленно переворачиваться в другое положение.
- Не порвать бы их во сне, - отвлекся Илья.
Темно, тихо, даже в коридоре стихли шаги. Пойти покурить? Нет, перебужу всех. Неудобно. Уснуть бы поскорее. Он устроился поудобнее, закрыл глаза в надежде уснуть. Но память, как упрямый поводырь, вновь упрямо потащила за собой. Илья словно наяву услышал шепот: «А эту сцену фильма ты почему пропустил?» И невидимая рука вновь безжалостно запустила ленту с пропущенным эпизодом.
… Однажды первоклассника Илью отвезли на долгое время в соседнюю область к сестре его мамы. Устои семьи тетки Али отличались суровостью и верхоглавенствующим положением самой тетушки. Муж ее, как и полагается в семьях матриархата, был тихий и трудолюбивый дядя Вася. Он был настолько молчалив, что если спросите у Ильи, каков голос его дядюшки, наш герой не сразу и сообразит. Два двоюродных брата Ильи жили своими интересами. Валера был старше на пять лет и считал себя уже взрослым. Ему попросту было неинтересно с мелюзгой. Второй брат, Александр, был, кажется, ровесником Ильи, но они усиленно и обоюдно не находили общего языка. Саша был задирист и постоянно донимал всевозможными каверзами. Наш герой недолюбливал бывать у родственников. Он привык к мягкости и рассудительности мамы. Привык самостоятельно решать, где и во что ему играть. Ему нравилось, как его любимая баба Катя балует его. Но что делать? Обстоятельства заставили его мириться с пребыванием в семье родственников. Он подстраивался под жесткий распорядок дня и подчинению приказам тетушки. Бегал по поручениям в магазин, полол грядки на огороде, по выходным участвовал в сборе ягод в загородном лесу. Все было «по Плану». Вечерами вся родственная семья собиралась за столом ужинать.
Как-то перед очередной вечерней трапезой в доме тетушки закончился хлеб. И Илью, как самого свободного, отправили в булочную. Выдав на руки строго определенную сумму, тетушка Четко наказала:
- Купишь один черный и один белый.
Илюшка покорно помчался в магазин. На всё про всё хватило бы и двадцати минут. Ничто не предвещало беды, и наш посыльный привычно открыл дверь магазина. В хлебо-булочном отделе он положил в авоську веленые виды хлеба и уже направился к кассе. Как вдруг… Он сначала даже не поверил своим глазам! На соседней полке лежали его любимые, его обожаемые. Пахнущие маком. Свежайшие. Румяные. Булочки-рожки!
Илья буквально впился в них глазами. Потянул носом и услышал (именно услышал) запах родного дома, запах его родного Города, даже запах разговоров с его любимейшей бабушкой, когда они вместе заходили в хлебный магазин у Центрального рынка и доставали привычные шесть копеек, чтобы купить ему эту булочку-рогалик. И так нашему малышу стало тоскливо! Так он захотел к себе домой! Так захотел в родной Город! К маме!!!
Смышленная головка заработала:
- Так. Тетя Аля дала восемьдесят копеек. Я взял одну буханку черного и одну буханку белого – итого тридцать шесть копеек . Если купить одну булочку – всего останется тридцать восемь копеек сдачи. Стоп! Почему одну булочку? Нас за столом пятеро. Булочки маленькие, но очень вкусные. Одной на всех будет мало. Значит, покупаю пять булочек – по одной на каждого. Пять на шесть – итого тридцать копеек. На хлеб остается. Отлично! Беру!
Илюшка взял с полки пять булочек и решительно положил их в сетку. Подойдя к кассе, он почему-то развернулся и вновь направился к полке с булочками.
- Так. По одной булочке - за ужином. Они обязательно понравятся родственникам, и захочется еще. А возьму-ка я еще пять, чтобы после ужина сидеть перед телевизором и есть эту вкуснятину с молоком. Не ломать же их на кусочки. Пусть будут у каждого и за ужином и потом, перед телевизором, - осенило нашего покупателя.
- И на черный хлеб как раз остается двадцать копеек. Пусть по-пробуют мои булочки вместо белого хлеба. Вот обрадуются!
Он довольно сунул в авоську еще пять булочек. Но, сделав шаг к кассе, остановился.
- А утром было бы так здорово намазать такую булочку маслом, - мечтательно подумал Илюшка. – Но денег остается только двадцать копеек. И что хорошего постоянно есть черный хлеб?! И на полке остались всего две булочки…Ни туда, ни сюда! Им понравится!
И наш бравый заготовитель припасов смел с полки оставшиеся две булочки.
Назад он шел гордый. Думал: «Вот я сейчас приду и обрадую! Тетя Аля улыбнется, и все будут довольны». Он весело добежал до дома родственников. Буквально вспорхнул на пятый этаж и позвонил в дверь.
- Ты куда пропал? – съехидничал брат.
- Садитесь есть, - не терпящим возражения тоном повелела те-тушка.
Салаты и что-то мясное уже стояли на столе, приборы вымыты и протерты. Дядя Вася молчаливо потянулся за хлебом, но его рука зависла в воздухе.
- А где хлеб? – удивилась тетка Аля.
- Сюрприз!!! – с широченной улыбкой воскликнул наш герой и начал одну за другой выуживать из сетки булочки-рогалики.
Описать дальнейшее несложно. Но как передать дух той немой паузы, которая воцарилась за столом?!
- Что это? – после паузы тетушка уперлась своим твердым взглядом в Илюшку.
Еще не понимая трагизма случившегося и уж тем более не представляя последовавшего наказания, но уже не так бодро и уверенно Илья произнес:
- Булочки-рогалики.
Милый читатель, давай будем снисходительны к нашим воспитателям. И, отбросив детские обиды и непонимание взрослых, возьмем за основу главное: они, наши родители, наши наставники, наши бабушки и тетушки желают нам добра! И бог им судья, если их методы порой жестоки. Тетя Аля как-то приехала на день рождения уже взрослого, имеющего своих троих детей Ильи. Конечно же, за праздничным столом они вспомнили ту давнюю историю про двенадцать булочек. И вместе с гостями от души похохотали над ней. Не было абсолютно никаких обид. Мы выпивали, вспоминали и смеялись.
Но история не закончена без финала. Молча, решительно выведя из-за стола нашего затейника, тетушка сунула сетку с булочками в руки провинившегося и вывела его вон из квартиры на лестничную площадку. Со словами «А теперь сам поедай свои булочки!» она звучно захлопнула перед носом незадачливого выдумщика дверь.
Илюшка даже не заплакал. Все настолько привыкли беспрекословно выполнять приказы маминой сестры, что он безропотно сел на ступеньку лестничного марша и начал поедать первую булку. Разревелся он на четвертом или уже даже на третьем рогалике. Он глотал свои обожаемые булочки, мысленно звал маму, отчаянно повторял вслух, что «больше никогда-никогда не приедет к родственникам», и растирал ладошкой градом катившиеся слезы.
* * *
Илья открыл глаза, не сразу сообразив, что происходит.
- Что-то не так. Это еще что?
Подушка под его щекой была мокрой.
- Трубка катетера! – всполошился Илья. Он резко схватился за шланги, поднял голову и уже в следующее мгновение все понял. Катетер был на месте, трубки от него удобно тянулись к инфузомату, ровно отсчитывающему необходимые миллиграммы препаратов из баночек, размещенных на капельнице. Все было в порядке. Не в порядке была лишь подушка Ильи. Она была мокрой от его слез.
* * *
«Что же так дни медленно идут?! – Илья стоял перед зеркалом в туалете. Шесть тридцать утра. Медсестры, позвякивая склянками, взяли дежурные анализы крови и вышли из палаты. «А к лысине так и не привыкну, не мое», - выдавливая зубную пасту на щетку, вскользь подумал Илья. Утренний туалет проходил теперь необычно быстро. Чистка зубов, неуклюжий душ – и всё. Не было привычного бритья с тщательным вздыбливанием пены, намыливанием щёк и «фигурным катанием» бритвы по подбородку. Лечение не только опустошило шевелюру, но и приостановило рост щетины на лице.
«Хорошо, что гравицапу отключили», - улыбнулся Илья. Первый этап химиотерапии окончен. На шестой день Илью отключили от капельников. Стало свободнее. Он мог выходить на улицу. Посидеть на лавочке. Прогуляться втихую до метро. Октябрь все еще был чудесен, и он с удовольствием провожал навещавшую его жену через парк у метро «Динамо», вдыхая не больничный воздух и шурша ногами по опавшей листве.
Каких-либо особых изменений в организме он не чувствовал. Спал, ел, начитывался книгами и подолгу сидел на лавочке у входа в клинику. О процессе лечения и динамике своего состояния он узнавал, нет, скорее, угадывал по глазам своего лечащего врача. Каждое утро эта хрупкая и сосредоточенная женщина вместе со своим верным ординарцем обходила своих больных. К Илье они заходили около семи тридцати, и он старался встречать их умытым, сидя уже на заправленной постели. Привычно ощупав шею Ильи, она спрашивала, как прошел вечер, какие передачи он смотрел по телевизору, выиграли ли «наши» в футбол.
Вначале подобные вопросы были непонятны, логичнее было бы говорить о болезни пациента или о каких-то изменениях его организма. Нет. Она упорно интересовалась настроением Ильи. Только на второй неделе лечения до него дошло. Эта умная женщина настраивает его на позитив. Для себя, как для профессионала, она уже определила стратегию и тактику лечения. Она уже знает, как бороться с этим недугом. Но ей нужен союзник. Союзник в лице самого больного. Только если заставить, убедить Илью, что все получится, его хворь будет зажата с обеих сторон. С одной – ее знаниями, умениями и чутьем, а с другой - верой самого больного. Ее, эту поганую болезнь, можно будет одолеть. И доктор уверенно, каждое утро подталкивала Илью к этой мысли. Она перенастраивала его, как радиоприемник, на оптимистическую волну. Илья это почувствовал. Не спрашивая доктора напрямую, он каждое утро вглядывался в ее глаза. Они были сосредоточенными в начале утреннего обхода, когда она, ощупав шею, проверяла отеки на ногах Ильи. Затем внимательно-настороженные, они прислушивались к сердцебиению пациента. И только после этого Илья видел «искорку» удовлетворения в глазах его спасителя.
- Все идет по плану. Лежим, ждем, - подтверждала догадки Ильи доктор вкусным дагестанским акцентом.
Они обменивались улыбками. Доктора уходили к иным своим подопечным. А наш герой, получивший заряд утреннего оптимизма, бодро прихватив верхнюю одежду, устремлялся к лифту. Он рвался на воздух, к утренней свежести. Ему хотелось быть одному. Сидеть на лавочке, подбрасывать крошки хлеба прикормленной стайке голубей. Улыбаться, считать дни до окончания курса лечения и, конечно же, курить.
Курить Илья начал на первом курсе университета. Студенческая жизнь, как желанного дитятю, с первых дней вобрала в себя нашего героя. Он бросил спорт. Только по настроению выбирал посещение лекций и семинаров. Залюбил студенческую художественную самодеятельность и посиделки на бульваре в компании таких же не пуганных сессией воробьев-студентов во время прогуливания ненавистной «Логики» или унылой «Истории КПСС». Началась шалая студенческая пятилетка.
Факультет иностранных языков образца начала 80-х представлял собой модное, продвинутое - как называют нынешние молодые люди понятие «прогрессивное» - собрание юношей и девушек и еще более продвинутых преподавателей. Эра «железного занавеса» в стране еще не была отменена. Поэтому не раз побывавшие за рубежом преподаватели иняза казались не такими «футлярными», чопорными и недосягаемыми по сравнению с остальными. Вкусив заграничной (заокеанской) демократии, они свободно, почти на равных покуривали со студентами между лекциями и на загляденье стильно одевались. А одна из кандидаток наук считала абсолютно не зазорным прямо на лекции задрать выше скромного свою юбку и взгромоздиться для удобства на один из передних столов аудитории для более комфортного чтения лекции.
Не отставали и студенты. Имея возможность переводить на русский язык редкие в те времена зарубежные журналы мод, они дивненько выделялись собственноручно выкроенной и сшитой новинкой. Так, кстати, в нашем Городе появились на девушках супермодные в то время штаны-бананы. А девчонки с других факультетов искали повод лишний раз заглянуть в десятый корпус университета, чтобы полюбопытствовать новинками на инязовских барышнях.
Мода же для мальчиков факультета иностранных была не столь разнообразна, но манила современностью. Обязательные джинсы, туфли с острейшими носам, кожаная импортная сумка через плечо считались не столько роскошью, сколько необходимыми атрибутами современного студента самого популярного факультета. А популярным факультет был не столько из-за престижности профессии, сколько благодаря его уже обозначенной демократии, а главное – его художественной самодеятельности.
О, читатель! Что творилось в Городе, когда иняз выступал на ежегодном конкурсе «Студенческая весна»! Иная театрально-развлекательная жизнь Города затихала, и толпы страждущих рвались, лучше сказать, брали штурмом четвертый корпус университета.
Илье вспомнилась картина зрительного зала перед началом выступления его факультета. Люди по двое сидели в креслах. Все проходы между ними были так плотно забиты желающими, что жюри конкурса было вынуждено продираться на свои места в зале через сцену. Огромные подоконники высоченных окон зрительного зала трещали под килограммами желающих, умудрившихся разместиться на них в два яруса. И горстка преподавателей-мужчин, грудью налегающая на внутреннюю сторону входных в зал дверей во главе с баскетбольного вида деканом и не пускающая сотни и сотни страждущих на представление.
Как мог этот упоительный, вольный и танцующий дух факультета не тронуть нашего вездесущего, желающего быть у всех на виду, глотнувшего воздуха первых дискотек, улыбчивого Илью?! Он, дух, вселился в нашего героя сразу же, с первых дней. Проник в самые глубокие, потаенные места его души и вальяжно свесил ножки внутри нашего юноши, питаясь его энергией, чувствами, да и не особым желанием постигать малоперспективную будущую профессию.
С самого начала учебного процесса он уже прогуливал лекции на репетициях «Вечера первокурсника», а вечерами летел на самую модную в то время дискотеку, проводимую в гостиной на третьем этаже Дворца культуры профсоюзов. И был горд, что зачислен в те немногие шестьдесят-семьдесят избранных, которым доставались билеты на эту «ярмарку тщеславия» самых модных и интересных, как казалось ему тогда, людей.
Гром грянул уже на первой сессии! Заслуженно получив оценки «отлично» по любимым русской и зарубежной литературе, Илья уперся невыученным лбом в непререкаемость, а скорее, в ужасаемость записи «удовлетворительно» по итогам зачета и экзамена по основному предмету. Э-эх! И одна угластая тройка, даже на фоне кругленьких пятерочек по другим предметам разом урезала посещаемость популярных заведений нашим повесой. Дело в то, что по существующим в университете правилам даже наличие одной тройки в зачетной книжке лишало студента стипендии. Целых сорок рублей!!! Весомая в советское время сумма. Для сравнения могу сказать, что железнодорожный билет в один конец до Москвы (620 км) в купейном вагоне для студента стоил в 80-е годы 10 рублей 50 копеек. Почему я привожу именно это сравнение? Да просто потому, что наш герой любил с приятелями иной раз прокатиться ночь до столицы и, проведя день в знаменитых пивных «Жигули» на Новом Арбате или «Квадрате» в Лужниках, попасть на новый спектакль к современным режиссерам или на случайный концерт модной рок-группы.
«Неча на зеркало пенять, коли рожа…» - заскрипел мыслями наш герой, и, как уже повелось с детства, в критические моменты фантазия заработала с удвоенной мощностью.
- Надо искать подработку, - подбодрил сам себя Илья. Выбор для студента был следующим: по выходным привычная разгрузка вагонов на бакалейной базе. Эта шабашка была знакома еще с десятого класса. Илья с мамой жили скромно. Зарплаты пусть и заведующей детским садом родительницы да-а-алеко не хватало содержать себя и постоянно, семимильными шагами растущие потребности и запросы взрослеющего сына. Потому, когда нужны были новые джинсы или пластинка любимой группы «Queen» с неповторимым Фредди Меркьюри, он спозаранку занимал очередь среди жаждущих сиюминутного заработка мужчин.
Еще можно было устроиться дворником. Но перспектива ежедневного пробуждения в пять утра Илье была чужда. В старших классах школы и с первого курса университета он учился во вторую смену. И привычка подольше поспать выработалась у нашего героя с годами. Гм, Штирлиц наоборот!..
Был вариант трудоустройства ночным сторожем в какой-нибудь знакомый мамин детский сад, но Илье повезло куда больше. По случаю он устроился работать пожарным на завод медицинским препаратов. Илью все устраивало: валяться сутки через двое перед телевизором в помещении пожарной части завода, слушать анекдоты и байки старых пожарных, и даже внезапные хмельные проверки по ночам боеспособности личного состава загулявшим начальником части только веселили и забавляли нашего юного огнеборца.
Итак, способ пополнения бюджета был найден, дискотеки и умопомрачительные поездки в Белокаменную были продолжены. Но стипендию не получать все же было жаль!!!
Так пролетел первый год студенческой жизни. Неугомонность Ильи, его коммуникабельность и, как следствие, умение знакомиться с огромной массой людей (прошу не путать с «нужной») дали возможность нашему герою провести целое лето после первого курса в Крыму. От знакомых он узнал о формировании из числа студентов педагогического отряда для работы в летнее время вожатыми в пионерских лагерях Евпатории. Быстро смекнув все прелести, Илья с университетским другом Виталием быстренько написали заявления в педотряд. Молниеносно, за полторы недели, они сдали летнюю сессию и, получив заслуженные – друг Виталий «отлично» по основному пред-мету и «тройки» по другим, а Илья – «удовлетворительно» по основному языку и «пятерки» по остальным – уже тридцатого мая плескались в теплых водах Черного моря и примеряли к своим модным джинсам белые рубашки и пионерские галстуки. Они улыбались. Нарочито раздували щеки, стараясь быть важными перед своими подопечными пионерами. Вечерами пили ароматнейший крымский «Мускат». А иной раз, вырвавшись в Ялту и перебрав лишнего этого чудодейственного напитка, горланили на всю Все-российскую здравницу молодыми глотками русский народные песни, развалившись в кабинке фуникулера канатной дороги.
Жизнь казалась прекрасной, доброй, вечной.
* * *
Утром четырнадцатого дня лечения лечащий врач объявила Илье, что ожидаемое падение показателей крови наступило и его переводят в отдельную палату. Илья чурался этого момента. Падение показателей крови называлось зловещим термином «агранулоцитоз». Больного при его наступлении изолировали. Ему надлежало ходить в маске, без которой строжайше запрещалось и входить в палату к пациенту.
«Еще один новый пунктик остановки, - отметил про себя Илья. – И что на нем? Чего ждать?» – начал напрягаться он. Дождался, когда санитарки вымоют выделенную для него одноместную палату. Собрал вещи, нацепил маску и вошел в новое для себя помещение. Разложив свой нехитрый скарб, огляделся, улегся на кровать. Стал прислушиваться к себе.
- Ничего, кажется, не изменилось, самочувствие нормальное, - повозился Илья на кровати.
- Подленькая же эта болезнь, - после нескольких минут само-анализа состояния произнес сам себе.
- Никаких внешних признаков! Все скрытно, все где-то там, внутри. В глубинах потока крови. С детства не любил и не понимал этой химии-биохимии! – проворчал вслух.
- Но явный плюс - наконец-то один в палате! Не нужно прислушиваться к стонам Кирилла и не искать повода выйти из палаты, когда Виктора навещает супруга и часами не уходит.
Его никто не беспокоил. В период агранулоцитоза больного просто изолируют от внешнего мира. Иммунитет опускается почти до нулевой отметки, и любой чих случайного прохожего или пролетающая мимо не добитая продезинфицированными тряпками микробина могут вызвать осложнения у больного. В палате было тихо, тепло. Илья мог теперь расслабиться в одиночестве. Он задремал.
* * *
Второй курс учебы на самом модном факультете ничем особым не ознаменовался. Разве что забавными записочками от первокурсниц с робкими признаниями. Наш студент забавлялся наблюдениями за новым пополнением Альма-матер.
Милые метоморфозы вздернутоносых, слегка оперившихся, но уже четко чувствующих свободу от строгой опеки мам и пап, первокурсных юных дев. Вначале робкие, неуверенные взгляды, любопытствующие и слегка растерянные. Затем, через пару месяцев, уже безразличные. А после первой же экзаменационной, зимней, сессии – откровенно алчущие.
Записки наш Илья и приятель Виталька получали ежегодно в начале каждого нового курса. Эта парочка качественно отличалась от общей массы студентов мужского пола. Оба высокие, широкоплечие и стройные, они, как магнитом, притягивали девичьи взгляды. Ребята были улыбчивы и легки в общении. Манера свободно держать себя и зарождающееся чувство вкуса, умение Виталика играть на гитаре, а Ильи - быть одним из лидеров инязовских вечеринок с удвоенной силой обращали на них внимание окружающих. Пару раз им даже делали предложения стать моделями самого дорого и заоблачного (согласно списку клиентов) пошивочного ателье. Наши друзья оба раза доходили к назначенному времени до Дома быта, выкуривали по сигарете, не заходя вовнутрь, переглядывались – и со смехом разворачивались обратно. Чувство меры и своего внутреннего стыда как-то удерживали их. А высказанная на следующий день претензия старшекурсницы и лучшей модели Города Татьяны, что из-за них сорвался показ новинок мужской одежды, почему-то не вызвала особых угрызений совести. Наоборот, они улыбались, и их мысли были далеки: сегодня у магазина разгрузили машину с любимым венгерским «Токайским», а значит, вечером будем выпивать, потом с компанией будем бродить по городу, мурлыкать свои любимые песенки из «Машины времени» и улыбаться прохожим.
Так же случилось и со ставшей так и несбыточной мечтой Ильи прыгнуть с парашютом. На факультете вывесили объявление: «Кто желает записаться в секцию парашютистов, приносите медицинские справки». Пошептавшись на лекции о заманчивости и притягательности синего неба и бесстрашности новой авантюры, друзья твердо решили завтра же пойти в студенческую поликлинику за справками.
Не учли наши покорители неба маленького нюансика: в кармане Ильи лежала зарплата, полученная им накануне за работу сторожем детского сада. После трех месяцев, проведенных в Крыму, Илью спокойно уволили из пожарных. Чему он, в общем-то, не удивился. Жаль было только, что за все время его «стойкого» бдения пожаров и внезапных стихий он так и ни разу не поборолся с огнем. Стоя в залитой отражением огня пожарной каске с тяжелейшим брандспойтом и сурово-отважным лицом, не случилось ему совершить сего подвига. Теперь он лениво брел по вечерам во вверенное ему на ночь дошкольное учреждение. Лениво брал метлу в руки и, размеренно помахивая ею по осенней листве, ждал тайного прихода своей компании с гитарами, пивом и даже иногда мясом для шашлыков.
Итак, зарплата в кармане не просто лежала: она пошуршивала и ждала своего часа. И час настал. Воодушевленные предстоящими полетами и прыжками друзья вышли на перекур между лекциями. Уж не знаю, какая светлая голова в торговых кругах того времени придумала продавать бутылочное пиво прямо на улицах, разгрузив одну-две машины. Отмечу, что в те времена пиво в бутылках было редкостью. Привычным было пиво разливное. Им наслаждались в грязнущих пивных Города, рассуждая обо всем и вся, только не о его разбавленности и антисанитарии, царившей вокруг. Бутылочное же пиво появлялось вдруг. То ли только в конце месяца для выполнения плана, то ли по иной, не поддающейся никакой логике и здравому смыслу причине. Поэтому бутылочное пиво покупали сразу ящиками или просто по размеру извлеченных из карманов и сложенных по интересам (знакомый со знакомым, приятель с приятелем, два незнакомца с третьим и т.п.) денег. А кто уж разрешал продавать пиво прямо у стен университета, и подавно неведомо. И это при строжайшем-то во все времена ректоре Александре Ивановиче!
Ректор был настолько строг, что при негласном его одобрении в университете существовал закон: если студент попадал в медвытрезвитель, его тут же исключали из комсомола и автоматически выгоняли из числа студентов университета. Илья порой представлял себе отчаяние студентов-механиков, которые, получив стипендии, вскладчину закупили не один ящик янтарного напитка. Умудрившись пронести это богатство в общежитие и, как заправские «пивуны», со знанием дела отбивая бока сушеной рыбы о спинки стульев, вкусить сей благостный напиток и не учесть, что сия амброзия мочегонна, а туалет на этаже всего один. И пожарная лестница девятого этажа общежития не оснащена водопроводной канализацией, а посему вся жидкость, испражняемая пивунами, напрямую летит вниз до земли, разбрызгивая тысячи капель перегнанного мочевым пузырем пива. И уж как могли студенты-механики предположить, что кому-то взбредет в голову учить конспекты, уединившись на низших пролетах той злополучной пожарной лестницы.
- Ну ладно б кого! А то ведь ленинскую стипендиатку обос…! - снились в кошмарах студентам-механикам грозные слова ректора Александра Ивановича. Снился этот кошмар, правда, уже не студентам-механикам, а призывникам-первогодкам, автоматически призванным в ряды Советской Армии после приказа об отчислении.
Но наш герой не был студентом-механиком. Он был городским и не знал прелестей общежития.
- И куда советскому студенту деваться?! – призвал Виталька.
Наскоро набросив куртки, ребята решительно двинулись к бли-жайшей и манящей пирамиде ящиков с пивом. Не стану описывать все события того вечера. Закончился он достойно, согласно возрасту. Ночным спуском по обледенелой водосточной трубе с третьего этажа девочкового общежития кооперативного института. Это был даже не спуск, а скорее, бегство молодых повес от десятка томных девиц, неожиданно обнаруживших на своей девственной территории двух потенциальных самцов. И как только выдержала хрупкая труба водостока наших затейников, известно одному Провидению!.. Но важно не это. Наиважнейшим стало то, что произошло на следующий день.
Как и договаривались друзья, наутро они встретились в поликлинике с твердым намерением удачно пройти медосмотр и отправиться к успешному покорению просторов неба в парашютной секции. О, молодость! Как ты неопытна и беспечна! Уже через каких-то тридцать минут, посетив только кабинет невропатолога, наши герои неба нелепо держали в руках справки об освобождении от занятий по причине зашкаливающего давления. Похмелье дало свои плоды…
- Не прыгнули с парашютом! – с сарказмом заметил Илья. Друзья переглянулись, расхохотались и пошли вон из поликлиники. Они шли заполнять высвободившиеся от учебы дни своим безрассудством, молодостью и уверенностью во всем и вся.
* * *
«А курить-то хочется!» - очнулся Илья от дремоты. Выглянул в коридор. Дневная деловитость отделения стихла. Слышны только позвякивание склянок в процедурной и неразборчивый разговор дежурных врачей в ординаторской. Илья накинул на плечи свитер и направился по коридору к лифту. По вечерам больные поднимались покурить на верхний этаж клиники. Там частично шел ремонт, и курильщики из числа пациентов, да и медперсонала облюбовали закуток с окошечком, а страждущие нарушители оснастили его еще и нехитрыми мебелями: парой ободранных стульев и ведром для окурков.
В закутке никого не было. Илья открыл окно пошире, прикурил сигарету и стал пересчитывать огоньки на Останкинской телебашне. Это чудо технической мысли и одна из главных достопримечательностей столицы располагалась как раз напротив Центра гематологии. Илья поймал себя на мысли, что за две недели, проведенных в палате, вид башни начал поднадоедать. Он подумал, что не так уже и хочется побывать внутри нее после пожара и последующего за ним ремонта. Он даже мысленно начал придираться к ней. «Вот уже и изъяны на ней выискиваю», - отметил про себя Илья. «Стоит она и стоит, огоньками помаргивая… ну ее!» - он ворчливо отвернулся, сел на обгрызанный стул и прикурил новую сигарету.
- Гм, а через башню телевидение транслируют… А ты так и не стал звездой ни телевидения, ни даже погорелого театра, - ухмыльнулся Илья.
А ведь было, было!.. Тщеславный юноша, переживающий провал прослушивания в Щепкинское театральное училище, и сцена поддержки его известным артистом в Школе-студии МХАТ…
История эта случилась по окончании нашим повесой второго курса университета. Окончательно разочаровавшись в выборе будущей профессии и окрыленный аплодисментами на студенческих спектаклях, где он уже был признанной звездой, Илья ринулся поступать в театральные училища Москвы. Да-да, уважаемый Читатель, сразу во все училища. Не сразу, конечно, сначала была похвала на первом туре от самого Юрия Соломина. Наш вновь-абитуриент так был окрылен, что его отметили, что уже мнил себя чуть ли не ведущим артистом Малого театра. Он приглядывался к коридорам и аудиториям старейшего творческого учебного заведения России, подолгу просиживал во внутреннем дворике среди студентов и мысленно предвкушал будущее обучение. Но уже на втором туре ему объявили, что он не подходит. По причине болезни известнейший и любимейший актер отсутствовал, а Илья просто не смог заинтересовать своими талантами второго педагога. Ему вернули анкету с заявлением и сказали: «До свидания!»
Расстроенный Илья сидел на скамеечке во дворе училища, поглядывал на скульптуру основателя прибежища талантов и обижался на невнимательность приемной комиссии к его талантам.
- Чего расселся?! Побежали во МХАТ, там до шести принимают! - бросил на бегу юноша, слушавшийся вместе с Ильей в одной десятке абитуриентов.
- Тебя же на третий тур взяли, - недоумевал Илья.
- По дороге объясню, пошли!
Пока ребята мчались через полтора квартала до Школы-студии МХАТ, коллега-абитуриент поведал Илье, что жаждущие поступить в театральное поступают одновременно во все училища сразу. А уж где повезет, там и учатся. Поэтому они сейчас – кровь из носу!- должны успеть до семнадцати ноль-ноль сдать документы и до восемнадцати часов пройти прослушивание. Илья не стал отвечать на пояснение «собрата». Настроение уже было испорчено, и он просто поплыл по течению.
Все произошло так, как и говорил новый знакомый. Они за шесть минут домчались до Художественного переулка, молниеносно заполнили анкеты и уже в половине шестого в числе последних десятерых претендентов сидели перед приемной комиссией.
Пригласили на середину комнаты Илью. От неудачи, постигшей в Щепке, от сумбура передислокации, от расстройства Илья начал свое выступление с прозы литовского писателя Иманта Зиедониса. Почему-то его унылые «Эпифании» показались Илье самыми соответствующими настроению. Стоял жаркий июльский день. Столица прожарилась летним солнцем насквозь. Мягкий от солнечных лучей асфальт безжалостно отбрасывал от себя раскаленный воздух в открытые окна домов. В помещениях стояла не выгоняемая сквозняками, вязкая и вездесущая духота. За столом приемной комиссии сидело шесть человек. От горячего воздуха, от бессмыслицы и бездарности нескольких сотен абитуриентов они полудремали, обливаясь потом, и уже ненавидели тех, кто представал перед ними с баснями, песнями, а зачастую просто глупыми кривляниями. На этом фоне безразличия и дремоты маститых мхатовских корифеев Илья и начал свое выступление.
То, что произошло дальше, можно назвать маленьким чудом. Если ты постарше, Читатель, то вспомни, а если еще юн, поверь на слово. В одном из учебников по литературе еще советской эпохи есть иллюстрация: юный Пушкин декламирует на выпускном экзамене Лицея оду «Воспоминания о Царском Селе». Перед ним приемная комиссия и уже старенький поэт Державин, который с возрастом сделался глуховат и на той картине изображен вставшим из-за стола и приложившим к уху руку. Так художник передал восторг Державина перед начинающим талантом Александра Сергеевича.
Ни в коем случае не ставя нашего героя даже близко к таланту великого русского поэта, расскажу следующее. Примерно на второй минуте выступления Ильи один из членов комиссии начал усиленно моргать глазами, словно разбуженный чем-то необычным человек, не сразу со сна сообразивший, где он находится и не снится ли ему происходящее. Убедившись, что все слышимое от нового абитуриента не сон, он сначала уперся в Илью совершенно проснувшимся взглядом. Что-то отметил про себя. Оглянулся на коллег по комиссии и скрытно, прислонив кулак к груди, подняв большой палец. Илье показывали, что он все здорово делает и комиссии это нравится.
Возвращался на свое место Илья уже с улыбкой: «Надо же, всего час назад провал, а сейчас уже такая удача?!» Когда объявили, что все свободны, Илью попросили остаться.
- Вы нам понравились, молодой человек, - объявил председатель приемной комиссии, известнейший искусствовед Виктор Манюков.
- Кто вы? Откуда? Чем занимаетесь? – эти вопросы малиновым звоном отзывались в голове у Ильи и проливали бальзам на израненную непониманием душу. Он с улыбкой, а главное, с удовольствием подробно отвечал на все вопросы.
- Будем считать, что Вы автоматически прошли все три тура. Приезжайте сразу на конкурс. Будем рады видеть Вас, - подытожил вопросы членов комиссии председатель.
Так было заведено в Школе-студии МХАТ, что помимо трех прослушиваний существовал еще и конкурс, на который допускалось, допустим, двадцать человек на существующие пятнадцать мест. Но допускались самые-самые, конечно же, по мнению членов уважаемой приемной комиссии.
Жизнь вновь забурлила, закипела и распростерла перед нашим героем новые заманчивые перспективы. Две недели до конкурса пролетели незаметно и весело. И вот он, конкурс! В закуточках коридоров стоят допущенные счастливчики, повторяя отрывки из басен и пританцовывая заранее заученные па под мурлыканье припасенных загодя кассетных магнитофонов. Волнение стояло невообразимое!
Конкурс проходил уже не в жаркой аудитории, а в зрительном зале. Зал был полон. В первых рядах, как и полагается, профессура. Задние же ряды и проходы занимали студенты разных курсов. Но ужас! Прежде, чем читать подготовленные прозы и басни, абитуриенту полагалось разоблачиться до нижнего белья и предстать перед народом в одних трусах. Уважаемая публика и члены приемной комиссии желали увидеть пластику тела конкурсанта. Их заставляли пробовать сесть на шпагат, свести за спиной руки и, самое страшное для нашего героя, танцевать!!! Он, окрыленный успехом, даже и не подумал подготовить какой-либо танец! Но отступать было некуда.
«Экспромт, так экспромт!» - мелькнуло в голове нашего авантюриста. Он обратился к пожилой даме, сидящей за роялем у сцены:
- Сыграйте, пожалуйста, какой-нибудь фокстротик.
- Поняла, сынок, - подыграла ему пианистка, похожая на великую Фаину Раневскую, и руки ее залетали по клавишам инструмента.
Что делал Илья? Он дурачился. Невероятный подъем и изобретательность всегда врывались в него с удвоенной силой во время экстремальных ситуаций. Он скакал по сцене, подражая движениям фокстрота. Ронял стулья, весело поднимал их и изображал с их помощью невидимую партнершу. Прыгал на занавес и тут же припадал на колено перед моментально понравившейся ему пианисткой. Так продолжалось бы долго. Илья не знал, как остановиться, если бы не повелительный глас председателя комиссии:
- Ну, хватит, повеселили!
Илье не случилось учиться в этом прекраснейшем и интерес-нейшем вузе. Вечером, стоя в тамбуре возвращающего его обратно в Город вагона, он удовлетворенно думал о том, что пусть он и не станет актером. Несмотря на то, что ему поставили пятерки по мастерству. Невзирая на похвалы великих актеров – он возвращается в свой Город. Он добился своего – сам, без поддержки, без «мохнатой руки» и без пап и мам сумел все сделать сам. Он добился успеха. На этом надо заканчивать со сценой. Пора браться за учебу и определяться по жизни. Он наигрался.
* * *
Температура подскочила до сорока градусов уже часа через полтора после возвращения Ильи в палату. Отшутившись от медсестры, набросившейся на него с возмущением «Куда без маски выходил?!», он прилег с книжкой на кровать и начал было перелистывать прочитанные страницы. Почувствовав легкий озноб, натянул свитер. Озноб не унимался. Укутался одеялом - никакого эффекта.
- Это еще что за напасть? – обратился сам к себе.
Встал, взял градусник и отправил его подмышку. Когда от холода начали стучать зубы, Илья все понял. Иммунитет, сведенный химиотерапией до нуля, не сработал. Началось воспаление.
- Надо вызывать врачей, - потянулся к кнопке экстренного вызова Илья.
Пришедшему на зов врачу достаточно было взглянуть на зашкалившие показатели термометра. Забегали медсестры. Одни мерили давление, другие подключали к катетеру емкости с антибиотиками и еще чем-то.
- Опять гравицапу привезли, - улыбнулся Илья старой знако-мой и отключился.
* * *
Уже привычно проведя лето в Крыму, работая пионервожатым, Илья встретил начало третьего курса собранным и настроенным на улучшение учебы. История самостоятельного поступления в театральное училище уверила его в собственных возможностях. Работа с детьми в пионерских лагерях придала новые, качественные изменения взглядам. Наш герой начал взрослеть.
Учеба приняла в свои объятия блудного повесу, и в зачетке стали появляться положительные отметки на месте прежних угластых троек. Лето после третьего курса он твердо решил провести, так же работая с детьми. И судьба соблаговолила преподнести ему приятный сюрприз. Бывший студент иняза и активный общественник после окончания университета обосновался в главном пионерском лагере советских времен «Артек». Будучи родом из Города и патриотом факультета, Валера пригласил группу студентов поработать вожатыми в этой жемчужине детства. В числе приглашенных оказался и наш Илья. Привычно сдав летнюю сессию досрочно, уже 1 июня он ехал на троллейбусе по живописной дороге Симферополь – Ялта, любуясь красотами Крымского перевала и смакуя предстоящую работу. Илья был в «Артеке» ребенком. Он до сих пор помнит этот неповторимый дух детского царства, искренность песен у костра и разящих глаз масштабность и красочность общеартековских мероприятий. Отчасти он снова стал ребенком. На работу его определили в ту же дружину «Алмазная», где и был он еще юным пионером в далеком 1977 году.
Несмотря на плотный и практически круглосуточный режим работы вожатого в «Артеке», Илье нравилось все. И невысыпания после ночных банкетов с руководителями иностранных делегаций, и восхождения на утренней заре на гору Аю-Даг, и переживания за свой отряд на спортивной площадке. Он с двойным удовольствием увлекал ребятишек по тем местам, где, казалось, еще вчера собирал с новыми друзьями хворост для костра или, разинув рот, пробовал настоящие кресла настоящих космонавтов в музее «Артека».
Это лето 1984-го пролетело как один день. Событий было так много, что им можно посвятить отдельную книгу. Илья даже не заметил, как наступил октябрь. Он стоял уже не в вожатской форме на линейке лагеря, его облепили тридцать преданнейших детских головок, а плащ его был насквозь мокрым и соленым от слез шестидесяти глазок, не желающих, чтобы он, их любимый вожатый и старший брат, уезжал.
Четвертый курс ознаменовался пренеприятнейшим событием. Вездесущий Илья решил опробовать себя в будущей профессии. После общения с ребятами из Германии в «Артеке» он твердо решил побывать в стране, язык которой он изучал четвертый год. Воспользовавшись знакомствами в комсомольских кругах, он узнал, что периодически в Германию отправляются туристические группы, состоящие из молодых активистов Автономии, и в эти группы иной раз требуется переводчик. Илья рассудил так: «Денег на поездку в Германию туристом у меня все равно нет. Надо пробиться переводчиком». И коммуникабельный Илья смело предложил свою кандидатуру в Бюро международного молодежного туризма «Спутник». Ему пошли навстречу и сказали:
- Оформляй документы.
Надо сказать, что процедура оформления документов для поездки за рубеж была в то время весьма непроста и экзотична для сегодняшних более молодых читателей. Необходимо было собрать несколько характеристик, пройти многоступенчатые собеседования и утверждения на разных уровнях общественно-политических организаций того времени вплоть до партийного комитета всего университета и ректората. О как! Да, так было.
Но не это было самым проблематичным. Исходим из того, что поездка за границу была сама по себе событием. А тот факт, что она планировалась еще и бесплатной, конечно же, обращал на себя внимание сильных мира сего. В данном случае, блатников университета. Против рекомендации Ильи нашли кучу мелких причин и не очень деликатно его утверждение отстранили. Гм, Илья даже особенно и не удивился, когда вместо него, как по маслу, был рекомендован его же одногруппник Александр. Он же, по совместительству, был зятем уважаемой доцента университета.
- Ничего страшного, - подытожил тогда Илья, тем более, что одногруппника Сашу тащили за уши такими семимильными шагами к его светлому будущему, что никакой трижды коммуникабельной сноровки Ильи все равно не хватило бы, чтобы устоять перед крепкими родственными узами университетских кланов. Илья слышал, что этот одногруппник и после окончания факультета рос и передвигался по ступенькам карьеры согласно родственному ранжиру. Однако слышал так же и то, что взобравшись чуть ли не до должности заместителя декана, был с позором выдворен в рядовые преподаватели то ли за несоответствие должности, а то ли за взятки. Не смею утверждать, да и не особо интересен сей фрукт среди наших персонажей.
Тем более, что наш Илья через год взял реванш. Уже на пятом курсе ему предложили работу в райкоме комсомола. И он удачно прошел процедуру рекомендации для поездки переводчиком в ГДР. Поездка состоялась. Илья до сего дня вспоминает, как горели уши от волнения, когда он впервые встал рядом с экскурсоводом-немцем и синхронно переводил даты вхождения на престол немецких королей и принцев. И как на четвертый день пребывания в Германии он усиленно пытался понять и перевести с немецкого на русский язык разговор стоящих сзади ребят, которые, к последующему его изумлению, были русскими и разговаривали по-русски.
Поездка оказалась по двум причинам еще и основополагающей . Во-первых, Илья раз и навсегда решил для себя, что никогда не будет профессиональным переводчиком. Она сравнилась для него с работой прислуги: нравится или не нравится хозяин – будь добр, переводи его, порой не самые деликатные, мысли. Что стоит только одно воспоминание о праздновании праздника Победы 9 Мая! Илья с группой оказались на банкете, устроенном немецкой стороной. Много пели патриотических песен, шутили и, конечно же, выпивали. И надо же было случиться тому, что в разгар празднования одному из изрядно охмелевших московских цекашников захотелось произнести тост. Илья сидел за соседним столом, и, направляясь к микрофону, этот начальничек торкнул его плечо словами:
- Молодой, пошли. Переведешь.
Илья послушно встал рядом у микрофона. Пьяно прокашлявшись, может быть, подражая тогдашнему верховному, этот жирный пузырь громко прошамкал:
- Дорогие немецко-фашистские друзья!..
В зале воцарилась гробовая тишина. Русская половина присутствующих на банкете моментально протрезвела. Деликатные немцы тут же включили музыку и первыми же стали приглашать русских девушек, дабы скорее сменить тему. От стыда и позора Илья, молча, даже не взглянув на этого пьяницу и дегенерата, отвернулся и вышел из зала.
Второй итог поездки помог Илье с достоинством и даже чуть с помпой подытожить обучение в университете. Близилась защита дипломной работы. Он выбрал тему по современной немецкой литературе. А именно анализ только что вышедшей книги немецкой писательницы Бригиты Райман «Франциска Линкерханд». Тема была новой. Литературы по ней практически не было. За месяц, проведенный в Ленинской библиотеке, смог отыскать всего несколько ссылок, не более. Илья решил воспользоваться ситуацией. Он рас-судил так: «Не может же быть, чтобы в Берлинском университете нет материала на мою тему. Надо попробовать». И наш фантазер сумел отпроситься у руководителя на один день для поездки в Берлин.
Итогом его поисков стал его личный триумф на защите дипломной работы. Это была не списанная и ли переписанная работа. Он написал ее сам. А самая нелюбимая (хотя и обоюдно) доцент искренне удивилась, задавая ехидный вопрос Илье после его выступления на защите:
- И где это Вы нашли такой предметный материал, да еще на хорошем немецком языке?
На что Илья к всеобщему изумлению присутствующих честно рассказал, что побывал без ее, доцента, ведома в Берлинском университете, а участливые сотрудницы библиотеки помогли ему в поисках лекций, кои еще не опубликованы в печати, но уже читаются берлинским студентам.
Вот так вот! Вуаля!
* * *
- Илья Николаевич, кризис позади. Самочувствие Ваше стабильно вот уже несколько дней. Первый курс химиотерапии закончен. Следующий - через пять дней. Собирайтесь-ка Вы на четыре дня домой. Смените обстановку, развейтесь немного, - сидя на стуле, наставляла лечащий врач.
- Как - развейтесь?! А нужно?! – испугался Илья.
- Нужно.
Эти слова действительно сначала испугали. Он рвался на лечение. Он настроил себя на четыре месяца пребывания в больнице. И вдруг – домой, развеяться?!.. А надо ли? Что дадут эти четыре дня вне клиники? А вдруг повторится кризис? Виктора, соседа по палате, вернули в больницу на второй день и сразу отправили на операционный стол.
- Езжайте и ничего не бойтесь, - заключила доктор. – Ждем Вас через четыре дня к восьми утра на второй курс химиотерапии.