Над прокуренным залом гремели уже заключительные аккорды той самой «Сансары», которой был начат концерт. По активным просьбам народа, отнюдь не желающего расходиться – всей вставшей клином энергией показывающего, что только ядерный взрыв способен перерубить сложившееся единство мыслей, чувств и настроений. Не исключая намерения «продолжить» (в самом великолепном смысле) драйв, выплеснутый музыкантами с маленькой сцены райклуба.
«…Кусты малины сжались…
Запахло вдруг экста-азом…
Не торопись, подруга,
Сейчас взлетим все разом…
О-О-оо-О---о!»
Зал неистовствовал.
Дмитрий Кудрявцев сам пребывал в том самом экстазе рок-н-ролльного «спасиба», когда энергии раздарено столько, сколько и не снилось, что имеется, но ты по прежнему, как «тот, который» в истребителе, идешь на таран. Когда аккумуляция данного тобой - залу, перебродившая за короткое время в личинах слушателей и рьяно возвращаемая тебе, первоисточнику, в трехкратии, приобретает характер динамо-машины. Или ж – выше – вечного двигателя. Эта благодарственная многослойная энергия не дает уже работающим бобинам заглохнуть, плюс еще пробуждает нечто дремавшее – новые и новые силы, реализованные в движении кистей по грифу и по струнам, вырывающиеся во все более и более беспредельном голосе.
Перед глазами от усталости (смешной, никчемной усталости физического тела) не миглики, не круги – а текущие пейзажи скальных по побережью гряд, перетасовывающиеся с цветовыми волнами приходящего и укутывающей радости, здорового кайфа движения. Чего-то прекрасного, от которого не дай бог укрываться. В которое стоит и предстоит занырнуть, как в ледяной водоем с древнего камня.
Дай сейчас этому народу подобный волоем – никто б не отказался занырнуть. Музыка, ухоженная здоровыми текстами пробуждает первичное – жажду. То самое качество, выгоняющее вечно-мятежную душу из комфорта.и трясущее ее, родёмую, по всевозможным ухабам и прочее-прочее.
«Почему не стреляют?...» - весело-наивно мелькало во вздернутом сознании музыканта. «А-а-а… Наверное, плохо исполнил!»
Характерно, что все подобные мысли выталкивались гиперактивным сознанием параллельно с основным потоком, ради чего он здесь и сейчас – то есть концертом, «ведением» зала, выхлопом скопившегося драйва.
Он действительно предполагал, что будет стрельба. Он уже изготовился к заварушке, натянувши внутренние жилы до предела.
Димону было интересно – чем «грозит», чем закончится сегоднящнее выступление. «Все в тему.» Отступать некуда, терять бесполезно, пора приобретать новое звучание – то есть… Давно ли концерты заканчивались стрельбой? Уж давно нет, так пора!
…В одной из традиционных записок он прочел – от Лииы Джулай (тьфу, надо ж такое имя дебильное себе присобачить, девка-то классная, как проявилось!) он прочитал, что война продолжается, что она уже «без колес».
Да! Веселуху, по ходу, можно ждать либо за кулисами… Нет! Все же не за кулисами, а на выходе.. Но где-то точно стоит ждать. Интересно!!!
- Бар-сик! О-о-ой, Дмитрий Борисо-ви-ич! – наглый девчачий голос раздался буквально из-под ног музыканта.
Из-под ступеньки сцены шалым нетрезвым взором его гладила Полинка Лапина, Пелагея, недавно три несчастных дня бывшая его «подчиненная», откуда и Дмитрий Борисович выплыл. Раскрасневшаяся симпатичная мордашка, обильно подлаченная пышная челка, привольно гуляющие под трикотажем пышные формы. Девчонка отхлебнула из бутылки (кажется, сухого вина «Эрети») и протянула ему емкость.
- Полечите связки, Дмитрий Борисыч! Ты был великолепен!
Белая ночь. Народ перед клубом не торопится расходиться…
Барс спецом выждал казенные полчаса за кулисами, чтоб львиная доля посетителей концерта успела разойтись. Особо свои-то останутся по любасу, но пусть их будет хотя бы поменьше – влюбленность в кумира порой приобретает нелепые формы, созерцание коих удручает и приводит к глубокой внутренней неловкости.
Не тут то было! В белой ночи на окраине Питера стоял… буквально весь зал. «Хотя ясно!» - решил уверенно Дмитрий. Тот поток энергии, что он выложил только что, не позволяет разойтись. Он, поток это, требует продолжения, требует вектора, ищет цели. Они, люди эти, народ его, в замешательстве, в котором виноват он! Что дальше С ЭТИМ делать?? Неужто по хатам разойтись. Нет? Тогда – ЧТО?!!
Площадка гудела, клубилась, грохотала возбужденным говором и фрагментами мотивов - причем он с радостью слышал с бесчисленных сторон напевки не только «Черного Ангела», но, по большей части, бардовских простеньких «ля-миноров», что выдал в пятидесятипроцентном объеме именно сегодня.
Так почему-то захотелось, хоть убейте, да не судите.
(Помнится, долго он приучал коллектив не гнать рок-н-ролльный драйв на Визбора, Егорова, Городницкого и прочую «лесную братию». Привычные к жестким аккордам и рваным струнам ребятишки на автопилоте, бывало, рушили всю суть того, к чему хотел склонить он народ в зале. Таковая смена стилей в мозаике давалась с трудом исполнителям, кроме самого, разумеется, солиста).
Дмитрий не мог отказать себе в удовольствии выйти из дверей в обнимку с Лапиной. Пышная, разгоряченная донельзя юница, так и льнула, так и терлась всей собою о бок музыканта. Не очень ровнехонько вышагивая и рождая не самые внятные словообороты, Пелагея давно уже перешла ту черту «личной нравственности», когда критерий «бой-френд» любимейшей начальницы» мог значить хоть каплю чего-то. «Усе, дорогая и уважаемая моя Еленка! Жизнь рассудит и жизнь… накажет. И, несомненно, справедливо! Может – ты меня изуродуешь по возврату, мож, я мочкану в запале, после повешусь. И так верняк – всем нам давно в Валгаллу пора, «жить в легендах». Может, нажремся до свинячьего визга и перетрахаемся всем свалом, как псы помойные, Может, спасибо скажешь, хрен тебя, Валькирию, кто знает! Может, крепкая семья на выходе проклюнется и превратимся мы с Димусей в бюргеров тучных. Канарейку, бля, заведем… Может… А, может, пустое все и очнемся обоюдно в амнезии… «Пиво будешь, эй, Джульетта…». Может, может, бесконечность всех дурацких может, все потом, потом… Существует в мире только СЕЙЧАС. Сейчас недосуг. Не до сук, блин… Сейчас – адью поголовно! Сегодня я побуду красавой. Сегодня Великолепный Барс принадлежит Полине Ильиничне Лапиной, и… хошь кто попытайтесь этому воспрепятствовать! Все от винта!»
Вся в раздирающем на британский флаг эротизме Пелагея споткнулась на ровном месте и трезво-полноценно использовала спотыкач – так «обложила» Дмитрия мощной не по-девичьи грудью, что в организме парня резко ухнул и пронесся по клапанам взвинчивающий сердце аккорд вспыхнувшего полового зверства. «Роса… готова… па-дать!.. А мы с-сс тобой… разде-ты!...» - шипела сведенным от фантазий нутром девчушка, залепив прямой влажный взгляд на губах Барса. Секунда… доля секунды до атаки стремительной чувственной пантеры. Как знакомо, как драйвово!
Толпа вокруг свежей пары неистовствовала. Юнцы-юницы, зрелый, потрепанный честным существований народ, Даже пожилые встречались. Волосатые, эрокезные, в кожаных косухах на голое тело-расстегнутых, в джинсе, топиках… Кто-то в «вечерних платьях» даже. Во! И менеджер в костюме выискался, одиноко и зачарованно пожирающий печальными «умными» глазами музыкантскую пару. Ответный добрый и благодарный взгляд Димона на все это человеческое неистовство, воплощенное «Вместе» и волчьи-враждебное обозрение толпы возбужденной юницы, готовой сщелкнуть зубками абсолютно любое препятствие, включая банальный замедлитель движения… Ее к Барсу движения.
Народ перед ними вдруг начал нервно как-то расступаться, и отнюдь не с намерением пропустить. Прямым клином сквозь толпу уверенно шла бригада бритоголовых парней, не вызывающих сомнения в соц-принадлежности, вот только с непонятной целью. Вот до ближайшего момента с непонятной целью… Димон с Полиной переглянулись…
Глаза юницы вспыхнули на действо.
- Димусь… Ща им, б…м, п…ц! – наивно прошептала «готовая исполнить».
Вот тут он по-настоящему испугался. Это звучит просто наивно, а ведь барышня-то не шутит. Она умопомрачительно для себя самой правдива. Сатана же ее принес к нему после концерта!
Зашевелилось, затанцевало горлышко энной по счету бутылки «сухача» в увешанных агрессивными перстнями пальчиках. Вот счас – розочка об асфальт – и!... Архангельская шпана, как там они привыкли действовать в постоянном экстриме бытия.
Ее даже и отшвырнуть-то некуда он приближающейся реальной смерти. О-о-оххх! Хоть бы что выручило, только на «извне» и остается уповать…
Дальнобойщик Иннокентий Сапунов превышал все возможные нормы скорости, теперь уже давно «определенные» состоянием своего сорокатонного авто. «Рено» рычал, обижался на внезапно ставшего врагом, бывало, заботливого хозяина, тут вдруг забившего полный кузов с перегрузом да еще взявшего в кабину эту девку. Уже две несовместимые вещи сотворил – а то ли еще будет.
Машина нередко чует, к чему ведут те или иные действия водителя. Вот как сейчас – подсадил стремную герлу и совсем забыл о сложившихся взаимоотношениях. Мол, досталась тебе по дешевке, сам выходил, сам разукрасил – всю кабину фотами непотребных красоток разукрасил, весь кузов идиотскими значками облепил. Блин, одна такса эта ублюдочная чего стОит!... Да и хрен с тобою, фраер, все ж к добру – вылечил, омолодил списанную французами старушку. Зарабатываю тебе… А тут – как с кардана сорванный, как последний рейс ведущий. Неужто поверил, что машина – это набор железяк и ценить ее не за что. Эх ты, Кеша-Кеша… Получилось бы заглохнуть, до греха смертного не доведя хозяина, да нет. Движение, ветер, скорость – они и для машинной души губительны, пуще чем для человеческой.
Кешка свирепо давил газ, плохо понимая – зачем, как будто был заколдован. Понятно, кем – картинка сложившегося случая отрицает мало-мальские сомнения. Как будто эта противоестественная для груженой фуры (боже, а чем, кстати, груженой-то!) скорость могла хоть как-то его приблизить к незнакомке. Куда ближе-то? Вот, она ведь уже рядом, дотянись свободной рукой! Нет, надо гнать…
Он подумал и вспомнил – она, плечевая эта (да нет, конечно, какая там, к е….м, плечевая…) даже не говорила ему «гони!» Как будто он сам так решил, как будто увидел в этом некую необходимость неизвестного, но только от него требуемого действия.
- Слышь, а куда мы гоним-то?! –вдруг решил Кешка спросить попутчицу к вящей радости фуры – «опомнился, дурачок»
…Девушка как будто плохо расслышала и наморщила лобик, силясь понять вопрос. Черт, чёёёрт!! Ей и морщинки эти к лицу, ей все, все к лицу, хоть что, что как! И – буравит, жжет взглядом, как инопланетное нечто.
- В саму Валгаллу, братишка! – внезапно произнесла и замолкла, как усомнившись в сказанном, - Успеть надо.
Ничего он не понял. Одно только – хоть и не знал он таких названий, но не усомнился в том, что сказано. «Такой деревни в округе не существует!» - нет, не пронеслось в замутненной башке водилы. Как будто «она знает», а ты рули.
От этого названия резануло тем самым концентрированным кайфом, о котором вспомнилось десяток минут назад. Он приближался. Как? Когда?? Да и… каков он, кайф этот. Дальнобойщику вдруг с ужасом подумалось, что уже и не о сумасшедшем сексе речь и мысли, как-то не вяжется ситуация с банальным трассовым перетрахом. От слова «Валгалла» повеяло не только кайфом, но и встрепенувшейся в подсознанке памятью, лишенной осознанности. Прокатились перед глазами синяя, красная, жетая… Еще какие-то цветовые плоскости с неровностями, вздымающиеся островерхие хребты незнакомых ему даже близко гор, безмятежных водоемов, великолепных в застывшем покое долин.
- Следи за дорогой, братишка! – прервала поток инфернального попутчица, - ты как хочешь, а мне там живой надо быть…
…Скорей всего была какая-то «ситуация», которую он просто не заметил. Вероятно, не первая и не последняя.
Девка опять задымила. «Скока можно! Уж три табуна лошадок, чай, прикончила внутри себя!» - молча возмущался некурящий Кешка, не смея возразить даже намеком. Параллельно она что-то быстрыми движениями пальцев перебирала в рюкзачке. Засмотрелся на музыку движения пальчиков – отменная пластика, сообразный калейдоскоп десяти компонентов единого. Дым. Дым, от него трудно дышать, он дурит…
- Там – пост! Куда тебе вообще надо?? – запоздало вопросил Иннокентий. Понятно, что не туда, как это она сказала…
Аленка выдохнула, пристально-туповато вгляделась в лицо водилы и вдруг разразилась безудержным хохотом. О боже, мамочки, рожаю! А – и впрямь – КУДА?! Куда ее несет. Она ж не сказала ему ни слова, а он едет-гонит, прямо как действительно в Валгаллу.. Ясно – ПРЯМО, но ему то, ему-то как объяснить??? Пост! Ох-хо-хо!... Бедный мальчик, пост… перед Валгаллой пост!... Эка несуразица!
Кешка ошарашено пялился на взбрендившую эту красавицу. Вместе с ней давно уж скатушился весь мир, безвозвратно. Все, что было – на память спишется-слюбится. И «Реношка» древняя совершает перескок с рельсов на рельсы вместе со своим сорокатонным грузом, вместе с накладными, складами, договорами Ёбург-ЭсПэБэ, Ха-ха! Она, безумица, знай себе ржет-закатывается, что ей все эти документы бухучета. Бух… Бух… Эх, забухать бы с ней в трактире-мотеле! А почему б и нет! Ведь сказано ж ему при посадке…
- Нельзя! – вдруг приказом, не подлежащим ослушке, звякнула Алена. - Пост – никак нельзя! Ни так, ни этак. Объезжай!
- Не объехать… Тайга кругом…
- Нельзя!! – проорала шальная девка, - на проселок верти! – от прежнего ржача не осталось и следа. Его натуру теперь рассекал кинжальный, безжалостный взор немыслимой красавы. Ну да, ну да, она ж, небось, без ксивы… Явно с душком барышня, явно – НЕЛЬЗЯ ей. Все они, такие, с душком! Да нах ему-то это все?!
- Ку-да, те-бе!! Ты скажешь, сука, или нет??! Или… - он чуть было не сказал «Вылазь на…», но вовремя передумал, осекся.
- Сворачивай! – был повторен приказ, - что тут за деревни на пути? Вижу… Сто пятый километр… столбик такой… ООО! – вдруг вспомнила Алена, - Каменная Сопка! Останец в тайге!
- Ни … такого не знаю… - обреченно тянул Кешка, - я сам-то из Яранска буду… гоняю из Ёбурна в Питер.
Тяжеловесная фура обреченно двинула по проселку, не доезжая поста ГИБДД. Алена уже знала – совсем близко. Хоть ни разу и не подъезжала сюда с этой стороны, больше с южной. До пункта назначения оставалась пара десятков верст. Собственно, уже и соскользнуть не так стремно, добежать. Но – нет! Каждое мгновение, как пуля… Не думай… о секундах…
Ни с того ни сего начался взлет. Проселок выровнялся, уплотнился и стал неотличим по ровности от доброго асфальта. Водила, первый раз завернувший в подобное приключение, как будто с новым зрением «въезжал» (да и впрямую же ВЪЕЗЖАЛ) в величие окружающей природы. Толстенные лишайниковые ели, уносящиеся в перспективу возможной топи кочкарники, благородно очерченный «бруствер» песчаного проселка, увитый мелкокустарниковым ягодником. Кондово-первобытный рай!
Почему-то опять вспомнилось о «концентрированном кайфе». Уж не это ли?! Почему сразу – зверский эрос до смертного отключения? Может, даже и не в смерти тот концентрат хранится, а в чем-то ином-противоположном ей.
Разогнались до невероятного сумасшествия – восемьдесят по проселку – когда это видано и как можно…
…Ведь грунт коварен. Хоть и размусоливают философы «чистого воздуха», что нет ничего опаснее, коварнее радостей всесущей цивилизации – асфальта, бетона, железа. Да нет же, дурачье, нет! Вот и грунтовка буквально за несколько метров пути переменилась, разжижилась, размокла, пересеченная глинисто-каменистым ручейком-водой-родниковой. Прямо за нерезким даже, не «макаревическим» отнюдь поворотом…
…Мотор взревел от безысходности, на скорости огромную тушу железа поворотило к обочине. Легко проломился под натиском бруствер с черничным разбоем и – водительским боком об ель. Иннокентия швырнуло на Алену, после чего они вместе отрикошетили в лобовое стекло, не разбившийся качественный триплекс.
Переломанная в футляре скрипка, кровища из разбитого лица. Девушка чужой от боли рукой размазала красную густую жуть и наткнулась на безжизненные глаза водилы. Тот что-то промычал и потянулся к ней руками – то ли обнять, то ли прибить желая.
- Ну что ж ты… Драйвер… - ей с трудом моглось превозмогать боль где-то на уровне грудной клетки. Только б не переломало! Кабина скренилась под половинкой прямого угла, водила всей массой лежал на ней, придавленный наклоном машины и развалившейся дребезги панелью приборов. Вылезать! Во что бы то ни стало.
Мучительная какая-то, будто похмельная, рефлексия. Выживет ли парень? Да выживет, куда денется. Не «встречка» же, не лобовуха! Как бы из-под него выбраться вот только. Далее что-то да придумается по ходу. Вначале – туда, потом – все остальное, пусть даже касаемое жизни или ж просто здоровья этого водилы.
Поддавшись внезапному совестливому порыву, она впилась разбитыми в кровь губами в чувственный, когда-то надменно-высокомерный рот Кешки, его губы даже ответили в каком-то полусне между реальностью и легендой.
…Грифом разбитой скрипки выбила лобовое стекло вместе с рамой.
- Я твоя должница. – безо всякого пафоса прошептала она, выкарабкиваясь из покареженной кабины в мокроту проточного рва. Поднялась, слегка отряхнулась от холодного ила и пошла, насколько могла быстро, морщась от боли.
Из разодранного об еловые ветви кузова поочередно вываливались, шмякаясь об землю, ящики с паленой водкой. Глухо разбиваясь при столкновении.
Продолжение
http://www.proza.ru/2012/01/16/224