ОТ АВТОРА
Божьей милостью, я дерзнул писать о счастливых людях нашего времени…
И вот теперь, когда труд позади, имею ещё большее дерзновение утверждать, что это мне удалось, ибо не существует твёрдого, на все случаи жизни и на все формы повреждения, определения предмета – каждый мнит своё…
Во все времена в числе глубоко мыслящих людей, находились немногие, коим вменялся дар оценивать переживание настоящего момента по истине подобающего достоинства.
Да – речь идёт о здоровье. Абсолютно здоровых людей нет, и не может быть, но здоровым, видимо, можно считать того, кто способен терапевтически наблюдать свою симптоматику, на фоне глобальных перемен…
Однако, чтобы врачевать других нужны специальные знания и опыт, как в области медицины, так и в области духовной практики… Тут мало что может врач-безбожник, но и священник, игнорирующий медицину тоже останется без успеха…
Медицинская статистика ужасна, но я не преследую здесь цели говорить о клинике соматических и психических повреждений, хочу лишь кратко высказать мысль, заключённую в произведении: самый быстрый путь к совершенству – любовь…
Слава Богу за всё!
ПРОЛОГ
Он помолился, включил настольную лампу, сел… старый стул жалобно скрипнул под ним, хотя он весил уже, наверное, чуть больше ягнёнка… открыл тетрадь... В уме крутилась только первая строка… Просяще посмотрел на образа, поднялся, и, быстро перебирая чётки, стал ходить по комнате… Вдруг опять посмотрел на образа, перекрестился, сел и записал:
Жизнь каждого висит на волоске…
Иные это сознают,
И предают себя на волю Бога,
И счастливо живут в любви…
Другие отвращаются,
Страшась и развлекаясь,
И косы приплетают к волоску,
Чтоб крепче было…
Несколько раз перечитал. Подумал: «Неплохо для начала… Благодарю…» Опять посмотрел на образа, перекрестился и продолжил…
клирику Владимирской епархии игумену Варсонофию (Хайбулину)
посвящается
Была суббота. Синоптики обещали дождя. И тучи действительно бродили вокруг, и, даже, где-то вдали громыхало… Но здесь, в селе Крайнее, в трёхстах километрах к востоку от Москвы стояла сухая июльская жара.
Серебряковы справляли новоселье… Справляли скромно – только самые близкие: три сына с половинами и детьми, племянник с парой на сносях, древний дядюшка из Питера – брат матери, которая жила в своей комнате в затворе, и свояченица – тёща старшего сына, впервые согласившаяся посетить этот край.
Свояченицей назвал её Валентин Фёдорович, всегда путавший эти родственные звания: шурин, деверь, золовка… Прежде они виделись всего раз, да и то мельком – в суматохе свадебного торжества…
Женщины стряпали пельмени, намешивали салаты, накрывали стол… дядюшка отдыхал с дороги в комнате Любови Васильевны… сыновья и племянник, напарившись в бане, балагурили с женщинами, и ещё не знали чем себя занять… внуки возились в песочнице, за ними присматривала свояченица…
Хозяин дома и глава семейства Валентин Фёдорович Серебряков был на подхвате… Готовый в любой момент выполнить любое поручение, он пребывал в очень хорошем расположении духа. Он сидел под складным самодельным навесом в любимом кресле собственного изготовления… Его босые ноги утопали в густой, сочной траве… Это место он специально поливал и лелеял…
Он лузгал семечки и смотрел в небо, на плывущие облака… на душе было покойно и благостно… Хотя отец Лаврентий в своих проповедях неустанно назидал, что православный христианин не должен успокаиваться, но обязан непрестанно скорбеть о своих грехах, и молить Бога об исправлении…
Подумав об отце Лаврентии, Валентин Фёдорович улыбнулся, и слёзы умиления наполнили глаза… Очертания облаков размыло… В золотистом сиянии белый смешался с серебристо-голубым и небо превратилось в акварельную размазню, устроенную малолетним ребёнком… Он вытер слёзы и помолился о здравии духовного отца…
По поводу своего спокойствия он рассуждал так: «Нет, дорогой батюшка, это не совсем то, о чём Вы говорите. Я свои грехи замечаю и немедля раскаиваюсь. Вот давеча побежал за мной внук Славка с сачком для бабочек, я от него… Потом говорю, всё, брат, больше я тебя не боюсь, беру хворостину, развернулся и на него… а он от меня, да запутался в шлёпках и упал… локоть разодрал, коленку ушиб… Виноват? Виноват. Помазал раны младенцу зелёнкой и сразу говорю: виноват, Господи, прости и помилуй… А завтра пойду в храм на службу и исповедаюсь Вам, дорогой отец Лаврентий, как положено… Нет, батюшка, здесь другое. Что? А вот что. Господь сказал: придите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Я вас успокою. Вот я пришёл и успокоился. Что бы со мной ни случилось, я всегда знаю к Кому апеллировать. Здесь меня всегда выслушают, поймут и подскажут правильное решение. Любовь к Богу – вот что главное в жизни. Настоящая любовь к ближнему постигается и утверждается лишь через любовь к Богу… Поэтому та заповедь первая, а эта вторая… Во всяком случае, у меня так…»
Лязгнул замок железной двери. «Надо будет смазать…» - подумал хозяин. Молодые люди с банками пива в руках шумно высыпали во двор…
- Пивка не желаешь, отче? Холодненькое… - предложил Пётр.
- Нет, сынок, спасибо, мне и так хорошо…
- А мы вот с братьями за встречу решили… да и с дороги надо расслабиться… пять часов за баранкой… А после баньки, так и вовсе, пиво – не криво… Не осуждаешь ли, отче?
- Да Бог с тобой, Петруша… пейте, раз хочется… Главное, меру соблюсти…
- Соблюдём, соблюдём…
- А помнишь, что апостол Павел сказал?
- Апостол Павел много что сказал… что именно ты имеешь в виду?
- Всё мне дозволено, да не всё полезно…
- Можешь не продолжать, я это знаю… Не тревожься, отче, уровень высоты не уроним…
Откупорив банки, братья чокнулись и пошли за калитку.
- Пап, а можно я с вами? – увязался пятилетний Славка.
- Нет, сынок, играй с девочками…
- Мне уже надоело с ними… Я с вами хочу…
- Ладно, пошли… только не ной… А если устанешь?
- Не устану…
Валентин Фёдорович, глядя на плавный ход облаков в чистом небе, продолжил свои размышления: «Да… Жизнь выровнялась… Плыву, как эти облака… Ничего уже не надо… Благодать… И если Господь призовёт меня вдруг и спросит: готов ли ты, раб Мой, к Суду и Воскресению? Я отвечу: Вот, Господи, Твоей милостью и дом новый поставил, и сад вон в каком благоухании, и сыновья – один другого краше… Если бы не они, разве такую стройку поднять с одной пенсии… Особенно Пётр хорош – истинно камень: высокий, статный, борода окладистая, академию окончил, импортирует вино из разных стран… А как воцерковляется! Господи помилуй… Постится, точно схимник, чуть ли не каждое воскресенье причащается… В Иерусалим ездил, гроб Твой лобызал, Господи… К мощям Иоанна Кронштадского прикладывался, Ксению Петербургскую слёзно молил о нашем благополучии… И Павел хорош, тоже плавает не мелко, рассуждает как истинный философ… Колька, правда, сильно отстаёт, но это вопрос времени, молодой ещё… Помоги ему, Господи…»
Он работал по горячей сетке, на стекольном заводе, в соседнем посёлке… Когда пришло время пенсии, ничуть не колебался… Сыновья поддержали:
- Правильно, отче, - за всех сказал Пётр, - хватит пахать на дядю… Поживите с мамой для себя, и для внуков… Занимайтесь цветами, клубникой, яблоками… а в остальном мы вам поможем…
Да, плохо ли – в любое время приехали в отчий дом: банька натоплена… чисто… всё под рукой… воздух… тишина… отдыхай и радуйся благолепию милой Родины…
По верхушкам штакетин, широко разинув клюв, скакал воробей. Валентин Фёдорович взял горстку семечек и бросил в сторону птицы. Воробей никак не отреагировал на милосердие старшего. Тогда, Валентин Фёдорович, подумав, что семечки затерялись в траве, и воробей их просто не видит, взял ещё горсть и рассыпал на срезе пенька.
- Ну, теперь-то видишь? Ешь…
- Напхргасно… - послышался французский прононс свояченицы, наблюдавшей картину с веранды, откуда ей была видна и песочница с пасомыми ягняточками, и этот странный пожилой человек, вот уже три часа державший свой взгляд на облаках.
- Вот если бы зимой, тогда дхргугое дело… А летом им всего полно: и мухи, и кузнечики, и семена тхргав…
- Да, Циля Львовна, пожалуй… А денёк-то хорош, не правда ли?
- Хохргош-то хохргош, да только жахргища адская… Нам сехргдечникам…
- А Вы поглядите какие облака… С подтекстом…
- Стхрганное наблюдение… И каков же подтекст?
- Небо… Но и небо с подтекстом…
- Поясните…
- Подтекст у неба евангельский: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Я вас успокою.»
- Поняла… успокоилась… Пам-пахргам-пахргам… Где у вас тут удобства?
- Там, за сараем… Вас проводить?
- Спасибо… я сама…
Она прошла мимо, обдав его лёгкой волной хороших, наверняка французских, духов… Он поморщился от дисгармонии парфюмерной и природной промышленностей, посмотрел на воробья, который смотрел на него, махнул рукой и опять подался в небо… И опять подумал о сыновьях: «Хороши-то хороши, да только пьют, как алкаши… с утра… Господи помилуй… Ведь это уже традиция – как приедут сразу за пиво… Баню что ли перестать топить…»
Лязгнул замок железной двери… «Точно – смазать надо…» - опять подумал хозяин. Раздался голос жены:
- Валя, принеси из сарая четыре стула! Не хватает… Да выбери какие получше…
- С удовольствием, Любушка, с удовольствием…
Он поднялся и пошёл в сарай, но без удовольствия… Почему-то вдруг вспомнился недавний инцидент…
Это случилось на прошлой неделе, в среду. Весь день он занимался наличниками для нового дома: пилил, строгал, зачищал, шлифовал, покрывал лаком… Надо было успеть к новоселью… А ещё карнизы прикручивать, вешать шторы, полки, шкафы собрать, газовую плиту подключить… - «Господи помилуй! Царица Небесная помоги!..»
Закончив дневные труды, он, как всегда, принял тёплый душ, вылил на себя ведро воды из колодца, надел пижаму, причесал волосы, сел в любимое кресло и стал провожать закат… Закат был настолько хорош, а вечер нежен и душист, что сердце Валентина Фёдоровича переполнилось каким-то невыразимо щемящим восторгом… Было и радостно, и, в то же время, тяжко терпеть такое наитие… Не вполне сознавая что делает, он встал, пошёл в сарай, взял карандаш, которым отчерчивал линии спилов на досках и рисовал орнаменты… не найдя чистой бумаги, отодрал от картонной коробки кусок, вернулся в кресло и, вглядываясь в живописное полотно заката, выплеснул из себя то, что так невыносимо томило…
Перечитав несколько раз, сделав поправки рифм, уточнив размер и наладив по слуху ритм, хотя никогда прежде этого не делал, он побежал в дом.
- Люба! Ты только погляди, что со мною случилось!
Она была в старом доме и сочиняла сразу несколько дел: варила варенье из малины, жарила к ужину картошку на постном масле, вытирала пол за котёнком и что-то ещё… В её глазах была усталость и тоска… Она смотрела на него, взъерошенного и счастливого, и не понимала от чего это у них так – неодинаково…
- У меня стихи пошли, Люба! Вот послушай…
- А смотрение в небо, резьба по дереву, рисование птиц и цветов на заборе, изобретение рукосипедов и ногалётов, и прочие выкрутасы – уже побоку, да?
- Почему? Одно другому не помеха… Талантливый человек талантлив во всём, к чему ни прикоснётся…
- Да… скромностью ты никогда не отличался…
- Я шучу… Ты только послушай…
- Ну, хорошо, хорошо, слушаю… - она бросила тряпку, села на табуретку, сложила усталые руки на бёдрах…
- Итак, стихотворение называется «Исповедь блаженства»…
- Ого, как хватил… Ну, ну…
И он стал читать… стеснительно, неумело, препинаясь на тугих узлах собственного почерка:
Сиреневый закат над лесом догорает,
И ласточек чета щебечет в вышине,
И разнотравья дух сознание ласкает,
И череда веков колышется во мне…
Душа растворена в пространстве мироздания
И кажется, что нет ни смерти, ни тревог,
И переходов нет в иные состояния,
И состояний нет, а есть один лишь Бог.
Ещё чуть-чуть и я себя совсем забуду,
И будет лишь любовь в сиреневом цвету…
Как сладко сознавать, что я уже не буду
Пред кем-то утверждать свою неправоту.
Сиреневый закат над лесом догорает,
И ласточек чета пронзает небосвод,
И разнотравья дух сознание ласкает,
И кажется, что нет ни смерти, ни забот…
- Ну, как?
- Мне это что-то напоминает…
- Что именно? – он выказывал жаркий интерес.
Она иронически улыбнулась и пропела:
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит полночная звезда…
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда…
- Я всё понял… Надо было учиться, а не жениться… Тебе что-нибудь помочь?
- Нет… просто посиди рядом…
Он порвал картонку на мелкие части, бросил в ведро, сел на табуретку и стал смотреть, как она мешает картошку… Мыслей было много, они роились, путались и неизъяснимо давили на сердце…
- А поговорить… - с нотой упрёка, и, не глядя в его сторону, тихо сказала она…
- Что-то не нахожусь…
- Ты уже лет двадцать не находишься…
- Да? А я и не заметил…
- А ты вообще хоть что-нибудь замечаешь?.. – тональность резко взлетела вверх. – Ни смерти, ни забот!.. Неплохо устроился!..
Он вздрогнул, вскочил и быстро вышел… безоглядно промчался мимо сгущающихся сумерек… простучал по ступеням нового дома… заперся в своей комнате, упал на колени перед иконами и стоял в молитве то тех пор, пока она не позвала его к ужину… За ужином говорили о предстоящем новоселье.
Валентин Фёдорович принёс стулья. Улыбнулся, глядя на хлопочущих вокруг стола женщин. Хотел пошутить, но передумал: «Пусть работают, а то слово за слово…»
- Если что – я во дворе… облаками любуюсь…
- А что ими любоваться… Облака они и есть облака… Пар… - весело балакнула младшая невестка.
- Я в твоём возрасте, Ритуля, тоже так думал… А теперь вот иначе… Кстати, как вам сегодняшний пар?
- Пап Валь, мы как всегда, в восторзе!…
- Ну и слава Богу… Какое на тебе платье красивое…
- Японский дизайнер Ёкко Макусава… - и смущённо добавила, - Из коллекции этого года…
- Небось дорогущее…
Он любил весело смущать невесток, особенно младшенькую: эти ямочки на щёчках, эти татуировочки на плечиках… эта гантелька в пупочке…
И они любили его смущать.
- Пап Валь, - серьёзно сказала старшая, Соня, - вот у вас тут икона висит «Господь Саваоф»…
- Да… Свят, свят, свят Господь Саваоф… - осенил себя крестом. - Я когда на неё гляжу, у меня все вопросы о Святой Троице отпадают…
- А у меня напротив – множатся… Вот к примеру, я где-то читала… кажется в Ветхом Завете сказано, что нельзя изображать Бога Саваофа… Это первый вопрос. А вот второй: из чего Он сотворил мир? Ведь ничего же не было…
«Господи помилуй! Что за вопросы… Перстов сложить для осенения себя ещё не умеют, а претензии уже мечут…» - подумал Валентин Фёдорович, и, не найдя что ответить, спросил:
- А что говорит по этому поводу твой муж, Пётр?
- Он говорит: не бери в мозги то, что они не могут переварить…
- Сильный ответ…
- Сильный, но неудовлетворительный.
- Почему неудовлетворительный? Далеко не всё доступно человеческому уму. Некоторые вещи надо принимать, как данность, без рассуждения… Вот, к примеру, арбуз… мы же не можем его проглотить целиком, как землянику… надо порезать, и, не спеша, с удовольствием вкушать…
- Вот я и прошу Вас, папа Валя, порежьте мне этот арбуз… - она лукаво улыбнулась ему и переставила фанерку с пельменями на другой стол…
- Порежу, обязательно порежу… вот только схожу к отцу Лаврентию, ножик поточу…
Он вернулся на своё место. Девчонки звонко галдели в песочнице. Свояченица, загадочно улыбаясь, молча проследовала мимо… Он посмотрел на небо… Посмотрел во все стороны… Пришли строки:
В чистом небе облака…
В чистом поле донник…
Телом жив ещё пока,
А в душе покойник…
«Господи Иисусе! Царица Небесная! Записать что ли? – подумал. – Нет, не буду… слово дал… »
Облака почти стояли… Солнце давно уже миновало зенит и вот-вот должно было спрятаться за высокую крышу нового дома… Воробей опять прилетел и теперь уже заинтересовался семечками на пеньке… Валентин Фёдорович заметил куст борщевика у забора, подумал: «Надо удалить пока семена не созрели…»
Вдруг калитка распахнулась, и во двор с шумом влетели молодые люди…
- Отец, рассуди нас! – кричал Павел с порога.
- Да – будь нашим третейским судьёй! – перебивал его Пётр.
- Могу ли я судить вас, дети мои… Бог вам судья…
- Ах, оставь это, отче! Тут такое дело…
- Да – тут такое дело…
- Ну и какое же тут дело?
- Отче, Пафнутий, обвиняет меня в неблагоговейном отношении к природе!
- Именно так, папа! Знаешь, что он сотворил минуту назад?
- Ещё нет…
- Он взял и бесцеремонно залез на то дерево… Ну, которому четыреста лет… Кору содрал своими ножищами, и ветку сломал…
- Скажи ещё – ручищами! – Пётр улыбнулся.
- Да, ручищами! – Павел сморщил лоб, сдвинул брови.
На шум вышли женщины. Они молча, но с напряжённым интересом глядя на мужчин, стояли в стороне.
- Тихо, ребята, тихо… Суд идёт… по просьбам обвиняемых… - Валентин Фёдорович поднял руки вверх. – Давайте рассуждать спокойно. Во-первых, надо определить точку зрения, с которой мы будем рассматривать предмет вашего спора. Итак, выбираем: позиция обывателя-атеиста, или православного христианина?
- Однозначно, второе! – утвердительно махнул Пётр.
- Все согласны?
- Все. – Павел с улыбкой посмотрел на Петра, мол, ну, брат, держись.
- Слава Богу за всё! Лёша, а может быть ты, как юрист… - обратился к племяннику Валентин Фёдорович.
- Нет, дядь Валь, уволь… я на отдыхе… и потом, ты всё правильно делаешь…
- Тогда я спрошу тебя, Петя: какова цель твоего поступка? То есть, за каким… интересом… ты, тридцати трёх летний муж, как мальчишка полез на дерево?
- Меня Славка попросил… Кстати, это сын Пафнутия… - Пётр с детства называл так Павла, а почему, теперь уж и сам наверняка не вспомнит.
- А если бы он попросил тебя прыгнуть в колодец?
- Пафнутий, не передёргивай…
- А я не передёргиваю. Просто ты совершил поступок не приличный твоему возрасту и социальному статусу…
- Это ты так считаешь! – Пётр грозно ткнул брата указательным пальцем в лоб. – Это твоё личное мнение!
- Да! Я считаю, что это весьма непочтительно, по отношению к дереву в частности, и к природе в целом!
- Минуточку, ребята… Давайте рассуждать спокойно… - Валентин Фёдорович опять поднял руки вверх.
- И что же непочтительного в том, что я просто взял и залез на дерево? Ты вспомни, как сам лазал по деревьям в детстве!
- В детстве – да, тогда мы были несмысленными младенцами… А теперь сами уже родители и без рассуждения шагу не должны ступить, ради будущего наших детей… Если, конечно, являемся по-настоящему православными христианами… да и просто совестливыми людьми… А ты вон и отцу слова сказать не даёшь…
- Хорошо… - Пётр опустил взгляд. – Говори, отче.
- Спасибо, сынок. Итак, я бы хотел услышать, дословно, Петя, что сказал тебе Славик? Дословно, слышишь? Здесь каждая буква имеет вес…
- Хорошо, понял. Славик сказал так: «Дядя Петя, смотри какое огромное дерево! Ты сможешь залезть на самую верхушку?» Я ответил: смогу! И, как настоящий мужчина, подтвердил свои слова делом.
- Иначе говоря, ты, просто-напросто, самоутвердился в глазах ребёнка! Но, это же гордыня! – Павел улыбнулся так, словно обнаружил в своей колоде козырного туза. – А ты подумал, какой пример ты показал мальчишке?
- Нормальный пример – у настоящего мужчины слова не должны расходиться с делами!
- А то, что благодаря твоему безрассудству он теперь будет думать, что нет ничего страшного, если содрать с дерева кору, сломать ветку, повредить корни… Невинных шалостей не бывает!.. Сынок, иди отсюда! Тебе нельзя это слушать… Играй с девочками…
- Но, Паша, в этом действии, правда, нет ничего страшного… - несколько смущённо вступил в разговор Николай. – Дерево имеет свойство регенерации… Ящерице отрываешь хвост - вырастает новый… Так и на дереве: и кора нарастёт и ветка другая вытянется…
- Господи помилуй! И этот туда же! Папа, да скажи ты им, что они не правы!
Николай, поняв, что страсти не шуточные, отошёл в сторону, прижался к своей молодой, пышущей физкультурным здоровьем жене и зажмурился, и замурлыкал, как кот на коленях у доброй хозяйки…
Валентин Фёдорович видел, что не правы все: одни осуждают, другие оправдываются, третьи лепят от фонаря… Плюс пиво… Плюс праздник… Поэтому он решил, что для сего дня достаточно установить мир, а истину – потом, на трезвую голову…
- Дети мои, братья во Христе, хочу предложить на ваше рассмотрение одну замечательную фразу… Правда, не помню кто автор…
- Это не важно, отче… Говори по существу…
- Спаси Господи… Фраза такая: «Стремление к миру выше желания победы.» Согласны ли вы с этим замечанием.
- Именно это я и пытаюсь ему внушить. – Теперь уже Павел ткнул пальцем в лоб Петра.
- Не надо мне ничего внушать! Отче, я не пойму, что здесь происходит – младший брат назидает старшему!?. Грубо нарушается принцип иерархического послушания…
- Не горячись Петенька, он младше тебя всего на три года…
- Да, но какие это годы! В тридцать Христос начал проповедовать, а в тридцать три уже взошёл на крест! Поэтому мне трудно смириться! Он всегда будет для меня младшим братом… Ты понял, Пафнутий?! Отче! Вспомни, когда я пришёл из армии, он только ещё собирался, и бегал по ночам в Савёловку к Надьке Забельской, и когда его нагоняли савёловские бугаи, чтобы отвинтить голову, кто его отбил? Я отбил, отче! А теперь, ты посмотри, он обличает меня перед всеми… учит-лечит… а должен был бы сперва сказать наедине… Ведь так же по церковному?
- Так, Петруша, так… но бывало что и святые старцы падали в ноги ученикам своим…
- Ах, оставь это, отче! Тут совсем другое дело… Не-е-е-т, я не могу успокоиться… Он вины моей толком доказать не может… Во-первых, Пафнутий, с чего ты взял, что этому дереву четыреста лет?
- Есть специальный расчёт для каждого вида… Загляни в Интернет…
- Обязательно… Но даже если оно и так, что с того? Разве это маслина из Гефсиманского Сада, которая видела скорби Христа?
- Да какая разница! В любом случае оно видело больше нас с тобой… И такое отношение к нему кощунственно и оскорбительно!
- Ну, это уже язычество какое-то… Ты ещё пойди, спроси у него, сильно ли оно обиделось на меня…
- Успокойтесь, ребята, успокойтесь… - отец развёл руками.
- Нет, я не смогу успокоиться до тех пор, пока не услышу вразумительной оценки данной ситуации! – Пётр упрямо топнул ногой.
- Тогда, раз уж мы называем себя христианами, давайте обратимся к Святому Писанию.
- Согласен, отче. Давно пора.
- И я согласен.
- Итак, вспомним, что говорит Бог Отец о Своём Сыне: «Льна курящегося не погасит… трости надломленной не переломит…» То есть речь идёт об осторожности в каждом движении, в каждом слове, в каждом вдохе – это смирение, кротость, любовь ко всему сущему… Давайте попробуем представить себе Христа лазающим по деревьям… или хохочущим среди пьяных дебелых мужиков, травящих скабрезные анекдоты…
- Вот оно, истинное слово!.. – взмыл над братом Павел.
Валентин Фёдорович продолжил:
- Но там, в Писании есть ещё один пример – это мытарь Закхей, который влез на дерево… Но для чего он это сделал? Чтобы узреть Христа…
- А вот это уже не удачный пример, отче! Закхей был очень маленького роста, а во мне, слава Богу, метр восемьдесят шесть… То есть, я на целую голову выше, а то и с грудью…
- Может рискнёшь, скажешь что ты и Христа выше… - ехидно улыбнулся Павел.
- Нет, брат Пафнутий, этого я не скажу.
- А почему? Может быть в Нём, в Христе, было росту всего сто восемьдесят три… а в тебе-то вон аж сто восемьдесят шесть… целых три сантиметра… это серьёзно, брат Камень…
- Не ёрничай!
- Тише, тише… Речь идёт не о разнице в антропометрических данных, но о мотивации поступка… Как уже было сказано, Закхей влез на дерево, чтобы увидеть Бога… Если ты, Петя, имел такое же намерение, то это серьёзно меняет суть вопроса…
- И ты, отче, смеёшься надо мной… А впрочем, как знать…
- Вот именно, как знать… И, чтобы завершить этот спор, скажу так: с точки зрения православного благочестия, не правы оба, ибо один осуждает, а другой оправдывается… Поэтому предлагаю: покайтесь друг перед другом и простите друг друга, и да возрадуется Господь, и да укрепит нас в единстве… и пойдём все за стол, а то мама уже вышла звать, а рта раскрыть не может…
- Дорогие гости! Прошу всех к столу! – звонко и радостно огласила Любовь Васильевна.
Братья попросили друг у друга прощения, обнялись, и троекратно расцеловались.
Просторная, светлая кухня-гостиная и большой Г-образный стол свободно вместили всех… Галдели дети, звеня посудой, роняя куски на пол и проливая запивку на себя… Переговаривались взрослые, предлагая друг другу напитки и блюда…
- Может матерь позвать? – шепнул Валентин Фёдорович жене.
- Я звала, но она даже не ответила…
Мария Степановна Серебрякова пребывала в том возрасте когда менять убеждения уже очень трудно… Но она была человеком решительным и смелым… гипертонически смелым… и очень бодрым для своих лет… Она объявила себя антиглобалистом, сожгла паспорт, пенсионное удостоверение, медицинскую карту и прочие документы, и, пафосно заявив, что не желает больше видеть эту «Содомскую Гоморру», заперлась у себя в комнате… Она так прямо и сказала: «Смотреть на вас – грех, слушать вас – грех в квадрате, а разговаривать с вами – грех в кубе!» Выходила лишь на одинокую трапезу, в туалет и помыться… Впрочем, регулярно посещала храм и собрания соратников… В церкви ей тоже не всё нравилось: отец Лаврентий крестился, якобы, не верно – по-католически, псаломщик вечно путался в ударениях, певчие болтали на клиросе, как на базаре, а «Символ Веры» и «Отче наш» пели так витиевато, что следовать им не было никакой возможности…
К приезду брата, она вышла, отругала его за то, что не носит креста, надела на него крест, вручила книгу, чтобы прочёл пока здесь, благословила, и опять заперлась у себя… Брат не выказал ни малейшего сопротивления, он стоял перед сестрой молча, смиренно опустив плечи, по щекам его катились слёзы умиления…
Когда все тарелки, бокалы и рюмки были наполнены, Валентин Фёдорович встал, видя, что никто не готов к молитве, молча благословил стол и поднял рюмку для тоста, но Пётр его остановил.
- Нет, отче, так не годится… мне и кусок в горло не полезет… Давайте всем миром Господу помолимся: Отче наш, иже еси на Небесех…
В пьяном пении Петра было что-то вызывающее, мол, кто вы такие, люди? Все молчали… И только из комнаты Марии Степановны доносилась решительная поддержка… Питерский дядюшка, благодушно улыбаясь, тихо выпил и незаметно клевал из своей тарелки… Циля Львовна посылала окружению напряжённые улыбки, стараясь спрятать недоумение и неловкость… Младенцы уже наелись и выползали из-за стола под столом…
Когда Петр кончил петь, Валентин Фёдорович опять, было, поднял свою рюмку, но сын опять его осадил:
- Погоди, отче, теперь уж я буду говорить…
- Вот, папа, и он ещё смеет рассуждать о принципе иерархического послушания… - опять заострился Павел.
- Всё, Пафнутий, всё… Я уже говорю… Раньше я не любил говорить тосты и речи, а теперь, когда ощутил в себе благодать Духа Святаго, люблю. Итак, как говорится, строили мы, строили… Слава Богу за всё! До дна! Все пьют до дна! Вот молодцы! А теперь я рекомендую вам попробовать вот это вино… Мы закупаем его в Греции… Оно благо-свено… благо-слвно… Да что такое… Оно благо-сла-нино… Короче, освящено…
- О-о-о, Петя, это уже признак сильного алкогольного опьянения… плюс несанкционированная реклама…
- Ничего подобного, Пафнутий! Я трезв, аки хрустальное зерцало… Я вот сейчас спою без единой запинки: Вдоль обрррыва, по над пррропастью, по самому-у-у по кррраюу…
Никто не смотрел в сторону поющего… Активно закусывали…
- Надо его как-то остановить… - шепнула мужу Любовь Васильевна.
- Надо, но как? В сарай что ли запереть… Так он там все банки побьёт… Скажи ему – ты же мать…
- А ты отец…
Валентин Фёдорович подумал и обратился к свояченице, сидевшей напротив:
- Знаете, Циля Львовна, у нас тут грибов бывает видимо-невидимо… Хоть косой коси…
- Небось, одни опята… - не скрывая радости перемены, откликнулась та.
- Нет, Циля Львовна, у нас тут таких грибов и не знают… Сосна и ель кругом, а опёнок берёзу любит… Маслята! – вот наше достояние… Белых полно… бугровые во какие вымахивают…
- А махргошка у вас тут есть?
- Нет, врать не стану, морошки нету… Зато черники полно, и гонобоб отменный…
- Пхргостите, как Вы сказали – ганапоп?
- Не ганапоп, но гонобоб… через «б»… Полное название – гонобобель…
- Никогда не слыхала о такой ягоде… И что же это за диковина – на что похожа?
- Похожа на чернику, только та круглая и чёрная, а эта продолговатая и голубенькая… Нет-нет, не голубика… Голубика произрастает севернее…
- Вот бы живьём увидать да на вкус попхргобовать…
- Нет ничего проще – лес вот он, прямо за забором… Завтра встанем пораньше, возьмём ведёрки и по гонобоб… Но сперва позавтракаем… А я перед тем в храм схожу, акафист прочту, свечки поставлю и благословение у батюшки возьму…
- Замечательно, замечательно, Валентин Фёдохргович! Обожаю ходить в лес по ягоду!
К Валентину Фёдоровичу, подкрался Павел и шепнул на ухо:
- Пап, гонобобель – это и есть голубика… я в Интернете смотрел…
- Тихо, сынок, тихо… Главное не победа, а стремление к миру… Думаешь, она этого не знает? Всю жизнь в школе проработала… Воспитание, брат, культура, интеллигентность… Это мы, варвары, чуть что сразу: А-а-а! – во всё пьяное горло - Правду давай!..
Пётр тем временем продолжал демонстрировать свою любовь к Высоцкому:
- Эх, ррребята, всё не так, всё не так, ррребята…
- Петруша, сынок, - осторожно перебил отец, - а вот эту знаешь: «То рразуюсь, то обуюусь, на себя в воде любуюусь, брррагу ку-у-ушаю…»
- Нет, отче, я такой песни не знаю. Очевидно, она не близка мне по духу…
- Очевидно, сынок, очевидно… Пока ты пел, Мы тут, с Цилей Львовной за гонобоб беседовали… Утром в лес собираемся… Не составишь ли компанию?.. Кстати, это приглашение всем! Кто желает в лес по ягоду, милости просим присоединяться…
- У-у-у! – закричала молодёжь, вскинув руки вверх. – Мы за!
- Ну вот, я им про Бога, а они мне про гонобоб… Эх ррребята всё не так, всё не так ррребята…
Валентин Фёдорович, видя, что ему удалось раскачать ситуацию, и отвлечь общее внимание от одуревшего Петра, пошёл дальше, и во всеуслышанье обратился к племяннику:
- А ты, Лёша, что молчишь?
- Да я, собственно…
- А вот я, дорогой ты мой племянничек, глядя сейчас на тебя, вспомнил одну пикантную историю, которая сыграла очень важную роль в твоей жизни…
- И какую же? В моей жизни было столько пикантных историй… Правда, Анюта? – обратился к жене, которая налегала на «оливье».
- Угу… - ответила беременная женщина.
- А история такая… Помнишь, как я гонял вас палкой по снегу?
- Помню, дядь Валь, помню… Такое разве забудешь…
- Не возражаешь, если я для всех расскажу?
- Не возражаю.
- Спасибо. Итак, дело было зимой. Привезли его родители сюда на каникулы, а сами смылись… Правда, оставили сумку с продуктами… А надо сказать, что этот молодой, красивый мужчина, тогда был похож на чертёнка и озорничал – не приведи Господь…
- А я и сейчас не прочь пошалить…
- Ну, как там сейчас я не знаю, но тогда вы с братьями так тут раздухарились, что люстры ходили ходуном… Раз сказал «прекратите», два сказал, три сказал – ноль эмоций… Ну, думаю, такие-сякие-оакаянные, сейчас вы у меня успокоитесь, спать будете как убитые... А ну, выходи строиться! – кричу грозным голосом. – Форма одежды зимняя! Даже Люба содрогнулась. Куда ты их, говорит, на ночь глядя? На вечерррнюю прррогулку! – рычу аки начальник штаба полка…
- А мороз-то был градусов двадцать пять, между прочим…
- Не преувеличивай, Павлуша, не преувеличивай… Семнадцать от силы… Короче, бежим, и я их палочкой, легонечко так подгоняю… Лёша устал, сопли до колен, кричит на всю округу: «Не имеете права! Я на вас в суд подам! Вы нарушаете права ребёнка!» Хорошо тогда ещё не было ювенальной юстиции…
Все: ха-ха-ха!..
- Погодите, погодите, вы ещё продолжение не слышали…
Все затихли.
- Как известно, Алексей выучился на юриста, и довольно успешно практикует…
Все опять: ха-ха-ха!
- Так вот, Алексей, я всё жду, когда же ты мне спасибо скажешь…
- Да вот прямо сейчас и скажу… - он поднялся и раскрыл, было, рот.
- А потише нельзя?! – выглянула Мария Степановна и сильно хлопнула дверью.
Все переглянулись, сдерживая смех. Николай предложил:
- А пойдёмте во двор, и устроим там танцы…
- Классная идея, Кольча! – поддержала жена, и чмокнула мужа в ухо.
Все пошли во двор, а Валентин Фёдорович к матери.
- Ну, нельзя же так, мама… Люди собрались, праздник… Ты же сама так ждала этого переезда…
Старушка не отвечала. Она сидела на диване и бесстрастно, не моргая смотрела в иконостас, который простирался от потолка до пола, и от двери до окна, захватив восточный угол комнаты… Только по движению чёток можно было определить, что жизнь в ней продолжается…
Спустя несколько минут, двери одной из машин были распахнуты и оттуда неслась мощная танцевальная музыка… Пётр упал на выю и стал крутить нижний данс… Ему хлопали… Славка попытался подражать, но Павел поднял его и строго наказал, что без тренировки можно шею сломать, потом врач приедет и ампутирует голову – это очень больно… Танцевали все, даже Любовь Васильевна и Циля Львовна. Последняя, двигалась весьма изящно, несмотря на избыточный вес… Вот что значит культура – тридцать лет преподавания французского языка…
Накрутив себе шею, Пётр организовал борьбу на руках - арм-реслинг… Он серьёзно победил всех, даже Риту, которая, будучи поклонницей фитнесса, подставилась ради смеха… Оправдываясь потом перед отцом, он сослался на апостола Павла, который сказал, что в состязании выявляется искуснейший…
Но этим чудачество Петра не окончилось – он предложил делать сальто через машину, с упором на руки…
- Крышу продавите! – юрист грудью заслонил свой «ягуар».
Павел и Николай тоже отказались подставлять свои иномарки. Почесав затылок и поняв, что и ему жаль своего новенького «форда», Пётр, дал команду выкатить из дровяника старый, горбатый «запорожец», с инвалидным управлением, который когда-то получил дед, как участник войны… Выкатили на «ура»… Наскоро сколотили трамплин из половой доски… Пётр разбежался и, несмотря на изрядный хмель, легко справился с упражнением… Ему последовал Николай, набрал скорость, но, едва нога коснулась трамплина, передумал…
- Молодец, сынок! – одобрил отец. – Дурному не подражай…
- Все за стол! – раздался голос Любови Васильевны. – Пельмени готовы!
Вошли в гостиную и стали рассаживаться по местам. Питерский дедушка как сидел так и сидел, не спеша, вкушая всё что было на столе… Глаза его сверкали от выпитого и блаженная улыбка не сходила с лица… Увидев это, Пётр пришёл в какое-то особое расположение духа. Он налил себе полный фужер водки и, воздев указательный палец к небу, заговорил весомо и проницательно:
- Минуточку! Я хочу сказать очень серьёзное слово! Молчи, Пафнутий, когда старший говорит!
Все затихли… даже младенцы…
- Итак, я хочу сказать слово в адрес дедушки Саши… Дорогой дедушка Саша! Ты тут старейший, ты воевал с немцами…
- Прости Петруша, но я не воевал…
- Как же так – дед, муж твоей сестры воевал, а ты нет?
- Он был на шестнадцать лет старше меня… Я ведь ещё не древний… Я так скукожился после смерти Веры… Потом Миша помер… Он так и не женился и не снабдил меня внуками… Живу один… Вот, денег скопил – сестру навестил, с вами повидался… Счастливые вы – в полноте живёте… А в начале войны мне было всего три года…
- Тогда все воевали! – не сдавался Пётр. - Значит, ты блокаду пережил…
- И тут я разочарую тебя, внучек… Мы тогда жили под Воронежем… А в Ленинграде я служил, в конце пятидесятых, и остался там после службы… Женился, устроился на завод…
- Всё равно я поднимаю этот бокал за тебя, и в твоём лице за всех питерских святых, к мощам которых я прикладывался! За Иоанна Кронштадского! За Ксению Петербургскую! За Александра Невского!.. Да, и обязательно за священномученика и страстотерпца царя-батюшку Николая и его семью!..
- Тогда давай уж и за Иисуса Христа… ты ведь и гроб Господень целовал… - не выдержал Павел.
- А почему бы и нет! Христос Воскресе!
- Воистину Воскресе! – откликнулась из своей комнаты Мария Степановна.
Пётр залпом осушил бокал, протиснулся к дедушке Саше, звонко поцеловал его в макушку и что есть м`очи затянул:
- Ррраскинулось море ширрроко и волны бушшшуют вдали…
Александр Степанович не шелохнулся, только глаза наполнились слезами…
Закончив петь, Пётр грузно опустился на лавку и захрустел малосольным огурцом… Валентин Фёдорович сидел напротив… Сын поднял на отца замутнённые очи.
- Осуждаешь?
- Видишь ли сынок, подвиг благочестия в миру – это особое искусство…
- Монахам легче… однозначно.
- У них свои трудности… Вообще, я тебе так скажу, Петя: для христианина не может быть неудобных или неприемлемых внешних условий… Любое условие поучительно и назидает ко спасению… Как говорится: разуй глаза – обуй ноги… Неудобным и неприемлемым может быть только внутреннее устроение человека… В противном случае ставится под сомнение принадлежность к православному вероисповеданию…
- Как-то сложно и страшно звучит, отче…
- Это хмель даёт тебе преткновение…
- Ничего подобного, я почти как стекло… Ну, есть немного – лёгкое, так сказать, шафэ… Продолжай, я слушаю…
- Я всё сказал. Впрочем, ты вот давеча проповедь взялся читать…
- Это дело каждого христианина.
- Я так не думаю. Прежде чем проповедовать, надо личным опытом постигнуть суть предмета, о котором вознамерился говорить. А то ведь многие сразу берутся учить-лечить всех подряд, не зная толком, как и от чего…
- Это Пафнутий у нас такой, отче…
- Это ловушка, сынок, - прелесть, раскармливание гордыни и тщеславия… Многие такие вот проповедники сами так и не достигают того о чём назидают других… А именно, сути внутреннего делания христианина…
- И в чём же суть?
- В отказе, ради Христа, от некоторых желаний, и в терпении неприятностей связанных с этим отказом… То есть Божьей милостью стяжание Духа Святаго…
- Знаю, читал.
- Вот именно – читал… А делал ли?
- Поконкретнее, пожалуйста…
- Пожалуйста: смирение, терпение, кротость, неосуждение… Имеешь ли что из этого?
- В миру это невозможно.
- А как же питерские святые, которых ты минуту назад водкой залил, аж по самый кадык…
- Не понял?
- Что ж тут непонятного. Ты что-то там себе почитал, что-то вообразил о себе, пару десятков раз причастился… причём, достойно ли – тоже вопрос… деньги есть – съездил в Иерусалим, гроб Господень обслюнявил… и всё – ты уже на коне, имеешь преимущество – можешь проповеди читать оглашенным… грудь в распор, глаза на выкате, указующий перст в небесах…
- Ну хорошо, убедил… точнее, уязвил… Но, что же тогда самое главное?
- Любовь.
- Ну, это банально, отче… Никак не цепляет… Запилено уже в край… Найди другие слова…
- Было бы действительно банально и легко, если бы в состав этого понятия не входили такие неподъёмные предметы как, повторяюсь: смирение, терпение, кротость, неосуждение… Вот взять хотя бы дедушку Сашу, он ведь приехал сюда без креста, без открытой молитвы, но как смиренно он снёс и бабушкино грубое, насильственное «крещение», и твоё пьяное, снисходительное целование…
- Вот тебе и поговорили… Вот так праздник… вот так новоселье… - Пётр совсем сник, и дрожащим голосом произнёс, - Сперва Пафнутий всё сердце искрамсал, а теперь ты и вовсе клапаны позакрыл... Спаси тебя Господь, отче…
- Во славу Божию, сынок…
Валентин Фёдорович чай пить не стал. Постелил себе в сарае. В его комнате, на раскладушке положили свояченицу.
Сперва он долго молился, потом долго не мог уснуть, всё думал о случившемся: «Господи Иисусе… Царица Небесная… помогите, вразумите, наставьте… Какой-то сатирикон получается… театр абсурда… Впрочем, в этой жизни куда ни глянь, всюду абсурд… Нет! Нет! И ещё раз – нет! Пусть где угодно, только не в моём доме… Завтра протрезвеет, причешу его так, что углов не найдёт… Я тебе покажу «метр восемьдесят шесть»… будешь у меня метр с кепкой… Всех причешу… Господи помилуй!»
Сильная, полная луна яростно била в окно. Он вдруг стал замечать предметы заполнявшие сарай: на гвоздях по стенам и на полках стеллажа – инструменты, в углу удочки, напротив окна старый холодильник… верстак, ящик с оконным стеклом, велосипед, лопаты, грабли, тяпки, ломы…
«На рыбалку что ли съездить… - подумал, глядя на удочки и велосипед. Взгляд лёг на старую косу, подвешенную к потолку. - А борщевик надо будет завтра же убрать, а то разрастётся – не поймаешь… дети вон везде уже бегают…»
Так постепенно, незаметно для себя, Валентин Фёдорович перешёл на размышление о Боге: как, в действительности, Он сотворил всё из ничего?.. С этим вопросом и… уснул.
Спал всего два часа. Да можно ли назвать это сном? Скорее, мытарство на границе между сном и явью, когда всё перемешано: и выводы, и вопросы, и впечатления вчерашнего дня, и яркие фантастические картинки другой, ночной реальности… И этот безумный лунный свет, хоть читай, казалось прожигал веки холодным серебристым огнём до самого сердца… Пытаясь уйти от этого огня, он накрывался одеялом с головой, но там ему было ещё светлее…
Когда забрезжил рассвет, Валентин Фёдорович встал, окатил себя водой из колодца, и, медленно кружась меж деревьев в саду, молился по чёткам… Чистой молитвы не получалось, постоянно вклинивались разные мысли, в основном о детях и сотворении мира… Временами он заходил в молеленку, устроенную посреди сада, падал на колени и плакал, глядя на образ Спасителя… Временами выходил из сада и вглядывался в розовеющие на востоке облака: «…Господи, как же это?.. Но для чего?.. Не может быть… Неужели… Помилуй мя Боже, помилуй мя…»
Молеленка эта стояла на огромной каменной плите, которую Валентин Фёдорович три года назад нашёл у речки… Это был целая эпопея. До ворот тащили гусеничным трактором ДТ-75… Потом он собрал всех мужиков какие остались в селе, включая цыган… Жутко матерясь и кряхтя, докатили таки до указанного места… а катить пришлось метров пятьдесят…
- И на хрена тебе такой баян, Фёдорыч? – спросил тракторист.
- Орехи буду колоть… - ответил тот и поставил на плиту ящик водки, три трёхлитровых банки солёных огурцов, три батона колбасы и пять буханок хлеба. – Ещё вопросы есть?
- Есть. Выпьешь с нами?
- Выпью, только не здесь…
Потом по краю плиты возвёл стены из неструганной обрезной доски, без четверти, без шпунта… потом набил отщельник, чтобы сквозняком лампадку не гасило… конусовидную кровлю покрыл рубероидом, на вершине водрузил крест, в дверь врезал замок… Внутри ничего не делал, только к востоку приладил образ Христа, а под ним полочку для лампадки…
- Что это? – спросил отец Лаврентий, глядя на камень.
- Если Бог даст силы и знамение… - ком подступил к горлу, на глаза навернулись слёзы. – Если Бог даст, исполню подвиг Серафимов… Саровского и Вырицкого… За Россию…
Пастырь серьёзно посмотрел на пасомого и, встретив такой же серьёзный взгляд, освятил сооружение…
Где-то минут двадцать седьмого, Валентин Фёдорович зашёл в дом, почистил зубы, переоделся к службе, взял очки, деньги...
- Рано. – сердито пробурчала мать, пившая пустой чай с сухарями.
- К батюшке зайду… Разговор есть…
- Вы своими разговорами совсем извели старца, еле на ногах держится… Молиться надо, а не разговоры разговаривать…
- Бог ему для того и даёт силы и знания, чтобы нас, дураков, вразумлять…
Валентин Фёдорович вышел за калитку, выключил свет на столбе, огляделся. Туман истаивал… старые бани, как трухлявые пеньки стояли вдоль высохшей лесной речки… верхушки сосен и елей покрывались золотом первых лучей… пахло утренней свежестью родной стороны… Низко пролетел одинокий журавль, оглашая округу неистово-жалобным криком, словно потерял любимую и никак не может найти…
Проходя мимо дерева, которому по утверждению Павла четыреста лет, подумал: Господи помилуй, это же конец шестнадцатого – начало семнадцатого веков…
От дома Серебряковых до храма ровно тысяча триста метров… Дом священника где-то посередине…
Игумен Лаврентий, несмотря на ухудшающееся здоровье, отказывался от услуг автомобильных прихожан… Ходил он быстро, частенько с посохом…
Валентин Фёдорович подходя к дому настоятеля, увидел, как тот вышел на крыльцо и, приставив ладонь к бровям, стал любоваться восходом. Взгляды их встретились.
- Доброе утро, Батюшка! Благословите.
- Бог благословит. Тише Валентин Фёдорович, тише – собаку соседскую разбудите…
- У меня к вам очень серьёзный вопрос…
- Люблю когда люди серьёзными вопросами задаются… И о чём вопрос?
- О сотворении мира.
- О-о-о… - отец Лаврентий широко улыбнулся. – Вас бы на чай пригласить, да не время… Погодите, я сейчас выйду.
Рыжий пёс по кличке Барон, увидев степенных мужей, пылко рассуждающих о сотворении мира, вскочил, гремя цепью, рыкнул что-то себе под нос, но в лай не пустился… Из коровника вышла хозяйка с ведром… Барон завилял хвостом, запрыгал, тычась в подол…
- Да уйди ты, окаянный, молоко опрокинешь!…
От дома, который стерёг рыжий Барон, до столба, на котором гордо сидела большая хищная птица, метров семьдесят, а до следующего жилого дома, перед которым поворот к церкви, все сто, а то и сто пятьдесят… Вот такие прогалы, быстро зарастающие кустарником и осиной. Основная кучка домов – двенадцать-пятнадцать, культурный центр, так сказать, располагалась близ магазина, а дальше опять редкие ветхие домишки… А между тем, дом Серебряковых числился под номером девяносто восемь и был четвёртым с другого конца…
Село казалось вымирающим, хотя храм, благодаря отцу Лаврентию, был знаменит на весь район… Да что там район - на воскресную службу из области приезжали… и даже из Москвы… И спонсоры находились богатые – купола золотили, окна меняли, колокола справили…
- Вы, говорят, вчера гульнули... – отец Лаврентий улыбнулся с подтекстом.
- Уж и не знаю что сказать…
- А что Вы так смущаетесь – ну собрались, отметили новоселье, повидались… Какой же тут грех?
- Не знаю батюшка, не знаю… уж очень шумно… Я люблю тишину, уединение…
- Да-а-а, на грибах да ягодах поотшельничать и я бы не прочь, да Богу служить надо…
- У Вас, батюшка одно, у нас другое… Без греха и чихнуть не удаётся, всё какая-нибудь дурнота вылетит… Но, батюшка, времени так мало, сейчас ведь дойдём, облепят за благословением, потом исповедь, Литургия, крестины, освящение машин, венчание и прочие требы…
- Да-да, спрашивайте.
- Первый вопрос такой: я у Вас… у нас в храме, купил икону «Господь Саваоф»…
- Я понял Ваш вопрос. Да – эта икона не каноническая… Никто не видел Бога… лишь некоторым пророкам Он являлся во сне, в виде старца… На этом основании и написана икона, о которой Вы говорите…
- Но мне она…
- И слава Богу. Следующий вопрос.
- Следующий вопрос такой: из чего Бог сотворил мир? Что послужило исходным материалом – ведь ничего же не было?
- А Вы как думаете?
- Я думаю так: раз ничего не было, а только Он один, значит из Себя, Сам и Собою…
- Такая Мысль встречается у Сергия Булгакова. Я очень люблю этого философа, но Церковь считает, что это не верно. Сами подумайте, как из нетварного, которое вечно, можно сотворить тварь тленную?
- А душа?
- Душа другое. Мир Он сотворил из ничего, волевым решением, Словом и силой Духа. – при этом отец Лаврентий сделал собирающее движение рукой и резко, сильно сжал пальцы в кулак... а потом, так же резко, разжал…
- Ого! – воскликнул Валентин Фёдорович.
- Это для нас с Вами «ого!», а для Бога нормально. Ещё вопросы есть?
- Значит, всё-таки, взрыв?
- Сложная тема... Вера – вот фундамент нашего благополучия. Ещё вопросы есть?
- Нет, но…
- Что?
- Мне думается, такой ответ атеисту может показаться неубедительным…
- Слава Богу, мы-то с Вами не атеисты, у нас, как уже было сказано, есть вера.
- А у них наука.
- Да, но наука говорит нам о том же самом… Деление частиц не бесконечно…
- Вот именно, в какой-то момент мы перестаём говорить о частице, и начинаем думать о волне…
- О волне? Но, простите, в состав света входит и волна, и частица… - отец Лаврентий улыбнулся. – Есть ещё электромагнитные волны… квантовые поля… Валентин Фёдорович задумался.
- Продолжайте. Ход Ваших мыслей интересен. Правда, я лично так далеко не заходил… Я, простите, всё больше по вопросам догматики и практического служения… Знаете, когда вторгаешься в область Божественного надо быть очень осторожным – всегда есть опасность впасть в ересь…
- Но мысль не остановить…
- Святые отцы останавливали… Однако, я Вас понимаю – Вам надо облегчить сознание… выскажите всё, что Вы себе надумали.
- Я очень боюсь впасть в ересь, поэтому ни на чём не настаиваю…
- Значит, дух Джордано Бруно Вам не близок?
- Нет – я не уверен в своих догадках. Меня мучают эти мысли, но если Вы мне скажете, что я не прав, я откажусь от своих выводов… Для меня послушание выше самомнения и своеволия…
- Похвально. Я Вас внимательно слушаю.
- Думаю так: есть период, когда частица исчезает и остаётся только волна… И чтобы понять природу возникновения частицы нам надо говорить о длине волны и частоте колебаний… Но есть период, когда и волна затухает и время перестаёт быть… Вот что интересно… И тут я даже не знаю какое слово подобрать для определения характеристики: «период» не скажешь, ибо это понятие временнОе, «жизнь», «бытие» - тоже самое… Может быть «истина»… Ведь истина, как и любовь, вне времени…
- Простите, у Вас какое образование?
- Среднетехническое. А что?
- Ничего, ничего… проблема линейности мышления…
- Как Вы сказали?
- Продолжайте, Христа ради.
- Так вот, я думаю, что уплотнение происходит на сверхвысоких частотах…
- Простите, Вы Интернетом пользуетесь?
- Нет. Сыновья пользуются, но они в Москве живут…
- А книги по физике у Вас есть?
- Нет.
- Ну, хорошо, продолжайте, только...
- Что?
- Мои познания в области физики более чем скромны, но если мне не изменяет память, световая волна состоит из частиц – фотонов…
- Значит сначала частица а потом волна… То есть сотворение мира начинается возмущением частиц, и движением их в определённом направлении… Так?
- По логике линейного мышления – да.
- Тогда давайте говорить о периоде покоя частиц… Нет волны – нет времени, но есть пространство наполненное частицами… Так?
- Допустим.
- Значит здесь мы можем говорить об абсолютном покое, но не можем говорить об абсолютной пустоте… Итак, частица есть, но она недвижима, ещё не получила энергии для движения… Тут всё понятно – Бог даёт энергию, частица приходит в движение и пошло, и поехало, и завертелось… уплотнение – вода… ещё большее уплотнение – земля… Что же тогда энергия?
- Святой Божий Дух.
- Значит – Любовь?
- Да.
- Прекрасно. Понятно. Хвала Всевышнему – просветляет! И всё же, вопрос о возникновении частицы остаётся открытым…
- Да, и боюсь, что сегодня мы его не закроем… И ещё должен Вам заметить, частица, даже, в состоянии покоя колеблется, под влиянием определённых сил… Энергия покоя, которая выделяется при некоторых соединениях, гораздо превосходит энергию ядерных и термоядерных реакций… Понимаете, что это такое, когда, даже, атомная энергия в руках человека грозит исчезновением всего живого на Земле? Частица не просто так мечется в своих «орбитальных» пределах, и в пределах своей жизни – она поддерживает гравитационное равновесие в пространстве… в том числе и, в макромире… таких гигантских тел, как Солнце... и представьте себе, что обнаружены светила, рядом с которыми Солнце выглядит как песчинка… На сегодня открыто порядка четырёхсот частиц, из них пятьдесят семь фундаментальные. Каждая частица имеет свой вес и свою продолжительность жизни. К примеру, самый живучий – нейтрон, живёт около пятнадцати минут, а существование нейтрального пи-мезона, или, как его ещё называют, пиона – ограничено невообразимо ничтожной частью сотых долей секунды… точнее сказать, ноль целых, восемьдесят семь сотых на десять в минус шестнадцатой степени секунды… Представляете, какими величинами приходится оперировать учёным… и какая для этого нужна техника…
Валентин Фёдорович задумался.
- Я вас понимаю. Одно неверное слово и вся, казавшаяся стройной и убедительной, система представлений о Боге рушится в мгновение ока… Вы хотите постигнуть тайну тайн. Безумный взрыв вещества находящегося в сверхсжатом состоянии, или в совершенном разуме эволюция творения из ничего… Ядерный ускоритель… адронный коллайдер… Наука не постигла ещё и первой трети тайн мироздания… Она только в самом начале этого пути… Что я имею в виду? Святые отцы учат нас, что вселенная состоит из трёх неб: первое – атмосфера; второе – видимый космос; третье – невидимый мир Божьего Царства. С первыми двумя более-менее ясно – тут наука кое-что объясняет, а вот третье для науки ещё совершенно не доступно… Единственное, что можно сказать, опять же опираясь на свидетельства святых отцов, которые были восхищены туда, там есть свет… много света… но это свет совершенно иной природы – нетварный Свет, как утверждает Симеон Новый Богослов… Даже стоя на границе второго и третьего неба, и ясно наблюдая то и другое, Вы сами ничего не сможете понять о том Свете, и уж тем более объяснить обывателю языком науки… Вот послушайте что говорит преподобный Симеон: «Поистине Божество есть огонь, как сказал Владыка, так как Он пришёл, чтобы низвести его. Но на какую землю, скажи мне? На людей, конечно, земное мудрствующих. О том, что Он хотел и Хочет возжечься во всех, послушай, чадо, и познай глубину Божественных таинств. Итак, какого рода этот Божественный огонь? Не считаешь ли ты его видимым, тварным, или уловимым? Он отнюдь не таков. Если бы ты был посвящен в его тайну, то достоверно бы знал, что он неудержим, несотворен, невидим, безначален, совершенно неизменен, равно как неописуем, неугасим, бессмертен, совершенно неуловим, будучи вне всех тварей…» Каково, а? Сможете перевести этот текст на язык современной физики?
- Боюсь, что нет…
- И, слава Богу, что боитесь. Ибо начните лишь, как сразу запутаетесь не только в терминологии, но и в самой сути понятий. Характеристики на первый взгляд одинаковы: оба мира невидимы глазом, неописуемы в полной мере, неуловимы, но… Есть одна существенная разница: в мире нетварного Света смерти нет, а в мире элементарных частиц – есть. И мы уже об этом говорили… Теперь давайте посмотрим, что сказано в Святом Писании: «В начале сотворил Бог небо и землю.» Видите, Он, как всякий хороший мастер, сперва подготавливает всё необходимое для тонкого, художественного творчества… Создаёт, так сказать, базу… Не спонтанно, не вдруг, не бездумно, но тщательно, Божественным Своим разумением, упорядочивая функциональные принципы каждого ядрышка, каждого тела, каждой среды мироздания… Понимаете?
- Понимаю. И всё же, каковы причины Большого взрыва? По мнению специалистов…
- Теория большого взрыва – это фантазии без числа, и хотя многие из них в основе своей имеют научные открытия, всё равно, в сравнении с тем, чем обладаем мы от Святого Писания, это лишь юморески, более или менее удачные… Всё это есть нежелание признать существование Бога, попытки обойти, проигнорировать Его Промысл... А почему? А потому, что в противном случае придётся бояться Бога и исполнять Его заповеди… А они не хотят бояться Бога, не хотят утруждать себя благочестием... они хотят жить в демократической праздности и своеволии… При этом они не бесстрашны, не безумны, они панически реагируют: на Торнадо и цунами, на пожары и бедственные ливни, на извержения вулканов и землетрясения, на неурожаи и аварии на АЭС, на терроризм и повышение цен, на онкологию и наркоманию, на приближение крупных метеоритов и солнечную активность…
- Гордость?
- Истинно верующие люди пребывают в полноте знания о сотворении мира. Фома Аквинский сказал: Верую, чтобы знать. А они хотят знать вопреки вере… и знать то, что ум человеческий не может вместить. Нет, я не отрицаю науку, Боже упаси. Господь хочет, чтобы Его исследовали. Вопрос в том, как интерпретируются и используются научные достижения… Это какой-то глобальный кошмар… театр абсурда…
- Да-да, и я так думаю… И всё-таки, как, и из чего возникают частицы?
- Дорогой Валентин Фёдорович! Мой Вам совет, впрочем, примите это в послушание: успокойтесь, молитесь, и внимательно наблюдайте за тем, как Господь Сам удовлетворит Ваши интересы… И помните: исполнение заповедей выше научной любознательности, не говоря уже о праздной.
Так, незаметно за разговором, они подошли к храму. Староста ещё не приехала, и дверь была заперта. У паперти столпилось множество людей, которые при виде своего батюшки, согнулись в поясе, сложили руки чашечкой и потянулись к нему под благословение. Первой подскочила Мария Степановна, которую сюда привезла её духовная сестра, с мужем за рулём…
- С праздником, батюшка, благословите!
- С праздником. Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа.
- Не слушайте его. Он такое городит… не приведи Господь… И вообще, отчитайте его как следует… и дайте ему епитимью потруднее – поклонов пятьсот после вечернего правила, чтобы он утомлялся и ночами спал, а не таращился в потолок, вылупив глаза… Посмотрите на кого он похож… Подвижником себя мнит…
- Ну, что ты, мама – я нормально сплю и питаюсь. Просто в моём возрасте…
- Смотрите-ка, батюшка, при нас с Вами он ещё смеет рассуждать о возрасте…
- Полно Вам, Мария Степановна… Пойдёмте в храм, миром Господу помолимся, вон Александра Семёновна уже и замками гремит…
Валентин Фёдорович следовал за Батюшкой до самого алтаря, в надежде, что разговор продолжится.
- Нет-нет, Валентин Фёдорович, на сегодня хватит. Пора службу начинать. Вы пятидесятый псалом знаете?
- А как же…
- Псаломщик задерживается по уважительной причине, начинайте Вы: молитвами Святых отец наших… и так далее… делайте вступление и читайте акафист… как всегда. Сегодня день памяти святых царственных страстотерпцев.
Прочитав акафист, Валентин Фёдорович, передал эстафету чтения псаломщику, явившемуся в аккурат к концу акафиста. Он прошёл в лавку, купил свечки, сдачу рассовал по жертвенным ящикам… поставил свечки, приложился к образам, прося Христа, Богородицу и всех святых о просветлении ума себе и домашним… и хотел было уходить, но тут батюшка начал читать проповедь перед исповедью. Валентин Фёдорович замер на слуху… Последнее время отец Лаврентий в своём слове становился всё строже и строже… и теперь, казалось, достиг самого верха остроты и твёрдости вразумления.
- Покаяние есть главное дело христианина на пути духовного восхождения. Задача состоит в том, чтобы очиститься и отвратиться от греха. Как правильно заметил сегодня один прихожанин, без греха мы и чихнуть не умеем. Но многие считают себя безгрешными и не знают в чём каяться. А иные подходят и начинают оправдываться, мол, это жена виновата или муж, или обстоятельства так неудобно сложились. Это не покаяние. Поэтому, те, кто греха за собой не видят, сюда даже не подходите. И вообще, эти люди напрасно ходят в Церковь. Христос явился не праведников ласкать, но грешников призвать к покаянию!..
«Ах, какие слова! – подумал Валентин Фёдорович. – Вот бы Пётр послушал. Ну ничего я ему передам… За завтраком, наверняка, будет похмеляться, тут я и поднесу ему закусить…»
Небо было ясное, ни облачка. Солнце, несмотря на утренний час, заявляло о себе со всей серьёзностью. Он бодро шагал по старому, дырявому асфальту и, любуясь окружающей красотой, весело пел пасхальный тропарь… Вдруг опять пришли мысли о сотворении мира, о частицах, о силах и энергиях: «Надо сегодня же наказать Павлу, пусть, как приедет, сразу найдёт информацию, распечатает и передаст с кем-нибудь… Да вот хотя бы и с Виктором… Сейчас зайду и договорюсь…»
Виктор Колесников сын бывшего агронома, когда-то вполне благополучного колхоза, по образованию был тоже агроном… но государственная политика в целом, и сельского хозяйства в частности, вынудила его бросить занятие по душе и образованию, и ездить на работу в Москву, где он лениво служил охранником в компании, производящей предметы дамской гигиены и фейерверки. Служил в режиме сутки-трое. А куда деваться – колхоз распался, завод в соседнем посёлке обанкротился… а детей-то четверо… и жена не работает…
Валентин Фёдорович подошёл к калитке, нажал кнопку звонка. Вышла женщина лет около сорока, с красивым лицом и натруженными руками… Она вытерла руки о фартук и открыла калитку.
- С праздником, Света!
- С праздников, дядь Валь! Тебе молочка, сметанки, творожку или яичек?.. мяса не предлагаю – ещё не резали…
- Спасибо, ничего не надо… Во всяком случае, Люба мне не наказывала… Мне бы с Виктором повидаться… Дома?
- Дома, а где ж ему быть… морда красная… спичку поднеси и сгорит вместе со всем хозяйством… Вить! Иди, к тебе пришли!
На зов жены вышел муж в одних тренировочных, лицо действительно красное, на плече татуировка: самолёт, парашют и надпись «ВДВ»… Сразу закурил.
- С праздником, Вить! Я к тебе по делу…
- С праздником, дядь Валь! Только какие же в праздник дела…
- Да дело такое, что и не вспотеешь… да и не на сегодня… Ты когда на службу едешь?
- Вечером, а что?
- А возвращаешься?
- Во вторник.
- Тебе Павел мой передаст кое-какие бумаги для меня…
- Ценные?
- Да нет, распечатки из Интернета… У тебя мобильный есть? Ну, чтоб вам связаться…
- Есть.
- Номер напиши на бумажке…
Когда Валентин Фёдорович вошёл в свой дом, все уже встали и подтягивались к столу. Все кроме Петра.
- А где Пётр? – спросил он Соню.
- Ой, пап Валь, и не спрашивайте… Он теперь весь день будет дрыхнуть…
- Да? Раньше я за ним такого не замечал…
- Это недавнее заведение…
- Ладно, разберёмся…
Валентин Фёдорович затеплил лампадку, всех поздравил с праздником Воскресения Христова и внятно, прочитав молитвы, благословил стол.
- А Вы знаете, Валентин Фёдохргович, мы пехргедумали идти в лес… такая жахргища уже стоит… хргешили ехать на озехрго – купаться…
- Ну, что ж, на озеро так на озеро… Главное, Циля Львовна, мир и любовь… Но я, боюсь не смогу составить вам компанию…
- Что так?
- Настроение, знаете ли, не пляжное… А вы непременно поезжайте – там сказочной красоты берега…
Весь день мысли Валентина Фёдоровича были заняты воспитанием детей. Каждые полчаса-час он подходил к двери, за которой спал Пётр, прислушивался, но слышал лишь мощный мужицкий храп…
Вернувшись с купания, стали готовить шашлык: кто дрова колол, кто костёр разжигал, кто насаживал мясо на шампуры… Рита и Соня щипали зелень на грядках… Любовь Васильевна накопала молодой картошки, и поставила варить... И всё это весело, с шутками, анекдотами, песнями…
Девочки играли в песочнице… Питерский дедушка сидел под навесом в кресле Валентина Фёдоровича и добросовестно читал книгу, данную ему сестрой… Славик уговорил отца снять с велосипеда страховочные колёса. Павел нехотя отставил пиво и выполнил просьбу сына.
- На! Но сперва научись просто водить его… два колеса – это тебе не четыре…
- Я умею водить. Пойдём на улицу, посмотришь, как я поеду… - уверенно сказал младенец.
- Ну, ты, брат, силён…
- Дедушка! Пойдём и ты с нами, посмотришь, как я на двух колёсах буду кататься!
- С удовольствием, внучек, с удовольствием…
На удивление отца и деда, мальчик очень быстро научился держать равновесие и буквально с третьей попытки поехал сам.
- Я горжусь тобой, сын! – крикнул польщённый отец, отхлебнул пива и пошёл на чарующий дым костра. – Пап, ты присмотри за ним, а?
- Хорошо, гуляй, сынок, гуляй…
А Славик, тем временем, доехал до того самого дерева, которому четыреста лет, и попробовал развернуться… но ему не хватило асфальтовой полосы, и он, съехав на обочину, беспомощно завалился в густую, высокую траву… Дедушка побежал спасать внука, но тот поднялся сам и успокоил деда:
- Всё в порядке, дедушка, и совсем даже не больно…
- Давай я помогу тебе тронуться… - Валентин Фёдорович нагнулся и протянул руки.
- Нет, дедушка, я сам…
- Ну, хорошо, сам так сам…
Но у самого мальчика ничего не получилось. Он заскакивал на седло, лихорадочно шарил ногой педаль, не находил и заваливался… или находил, но педаль вставала не в то положение и давление ноги оказывалось на тормоз…
Видя, что ребёнок начинает нервничать, Валентин Фёдорович решил помочь:
- Славочка, внучечек, послушай меня… Я когда-то этим спортом серьёзно занимался – кубки брал и медали… и очень хорошо вижу твои трудности… Ты, дорогой, не спеши садиться в седло – сперва правильно установи педаль… Вот так… теперь поставь на неё ногу и навались всем телом… и когда велосипед тронется, тогда уж и садись…
Но Славик вдруг изменился в лице и закатил истерику на всю округу:
- Уйди прочь! Ты не имеешь права меня учить! У меня есть папа – он меня учит!..
- Господи помилуй! Кажется, ещё один юрист намечается… - Валентин Фёдорович взялся за голову.
На голос сына прибежал отец.
- Что случилось сынок?
Валентин Фёдорович начал оправдываться:
- Да вот хотел ему помочь… а он в крик, не имеешь, мол, права меня учить… у меня, мол, есть папа – он мне учитель во всём…
Видно было, что такая формулировка польстила молодому отцу. Он даже не сумел скрыть улыбку, и так вот, самодовольно светясь, стал увещевать сына:
- Нет, Славочка, ты не прав – дедушка имеет право учить тебя. Он много старше и у него большой жизненный опыт…
- Нет! Не имеет права! – не сдавался младенец. – Я, когда выросту, докажу вам это!
Валентин Фёдорович с грустью посмотрел на обоих, и тихо, подавленно сказал:
- Ты, Паша, одной горстью рожков, накормил сразу двух свиней…
- Каких свиней, папа? Ничего не понимаю…
- Гордыню, Паша, гордыню… свою и сына… Кстати, о пиве – как ты машину теперь поведёшь?
- Жена поведёт…
- Ну-ну… всё жёны… всё жёны…
Приготовление шашлыка подходило к вожделенному завершению. Нажгли целое корыто углей…
Средняя невестка Настя, отличалась нестерпимо большими организаторскими способностями, и никого не оставляла равнодушным к себе. Она насаживала мясо на шампуры и наблюдала за всеми…
- Циля Львовна, Вы всё равно ничего не делаете… принесите пожалуйста тёплой воды из бочки – руки помыть… Вон ведро стоит… а вон бочка…
- Какой у Вас звонкий голос, голубушка… Или уже здесь нет настоящих мужчин?.. Пам-пахргам-пахргам… Любовь Васильевна, позвольте я лучше Вам помогу… Ах молодость, молодость… Пам- пахргам-пахргам…
- Давай я воды принесу… - вызвалась беременная.
- Ну что ты, Анечка, тебе нельзя носить такие тяжести… Лёша! Имей совесть, оторвись от этой старой клячи, принеси воды! А то твоя супруга надорвёт и себя, и плод…
- Иду! Иду! Это просто чудо! А в каком состоянии, Боже правый! Фантастика!.. - он не мог оторваться от старого «запорожца» - и гладил, и щупал, вставал на колени и заглядывал снизу, и сидел на месте водителя, и рулил, и копошился в моторе…
Шашлык удался. Стол накрыли на улице, в тени нового дома. И опять было много шуток и веселья. Сказывалось отсутствие смурного Петра.
Соседка принесла два ведра черники, среди которой попадался и гонобобель. Циля Львовна купила всю ягоду вместе с вёдрами…
Первым уехал племянник с женой. Прощаясь, он отвёл дядю в сторону и заговорщицким полушёпотом просил:
- Дядь Валь, продай мне этот «запор», он, я вижу, тебе ни к чему… хорошие деньги дам…
- Зачем тебе он, у тебя вон какой «ягуар»…
- Видишь ли в чём дело… Мне тридцать пять лет, а я уже не знаю чем себя занять… всё испытал: и яхты, и снегоходы, и вертолёты, и квадроциклы… и по пустыне и по тайге… и тайменя ловил, и тунца ловил, и акулу… и медведя стрелял, и льва, и носорога… и где только не бывал… Словом, депрессия у меня… А этот «запорожец» мне напомнил о детстве… это же один из символов канувшей в лету эпохи… У меня есть символ другой эпохи – битая слегка «ауди»… Идея такая: беру твой «запорожец» и свой «ауди», отдаю умельцам – такой гибрид получится… закачаешься…
- Лёша, дорогой, от ваших гибридов мы уже и так все качаемся… Вот посмотри какая карусель: у нас тут по задним огородам газовая магистраль тянется… но мы, старики и старухи, корячимся – на горбу баллоны таскаем… Как говорится, цветёт медовый вереск, а мёда мы не пьём… А почему? А потому что село вымирает, и властям нет до нас никакого дела… Ты же юрист – разрули… сделай добро для соотечественников и родных… Сделаешь – подарю… Хоть и очень жаль – с этим, как ты говоришь, «запором» так много связано…
- Я понял тебя, дядь Валь… попробуем…
Прощаясь с Павлом, Валентин Фёдорович дал наказ:
- Ты, как приедешь, сразу лезь в Интернет, и всё, что есть по физике элементарных частиц, квантовой механике, всё о природе света…
- Да ты хоть знаешь, какой это объем?
- Ну, хорошо, пусть не всё, но самое главное… по существу…
- Это уже другой разговор.
- Встретишься с Витей Колесниковым, передашь ему, он во вторник едет сюда… вот его телефон…
Пётр спал до последнего. Когда жена стала его будить, он первым делом ткнул её пальцем в лоб:
- Машину поведёшь ты!
- А выя не треснет?
- Не треснет.
Он встал, ни на кого не глядя, молча сходил в туалет, окатил себя водой из колодца, зашёл в дом и вышел минут через десять. Он был одет к отъезду, в руке держал запотевшую банку пива.
- Ну, давай, отче… Не поминай лихом…
- Жаль, что не удалось, как следует, поговорить… Ну, ничего, я тебе СМСку пришлю…
- Присылай. Отвечу. И Пафнутию пришли, а то он возомнил о себе Бог весть что…
- Пап Валь, а как же арбуз? – лукаво улыбнулась Соня. – Или ножик не наточил?..
- Скорее не доточил… Однако, это вопрос малого времени… Бог даст к следующей встрече твой арбуз будет лежать на столе, убедительно и удобно порезанный…
Свояченица подала ему руку:
- До свидания, дохргогой Валентин Фёдохргович. Охргомное спасибо за удовольствие общения с Вами и Вашей пхргекхргасной супхргугой. У вас обхргазцовое хозяство, и сами вы – обхргазец для подхргажания… Как Пётхрг и Февхргония Мухргомские… Я спокойна за свою дочь, и внучек…
«Господи, что же такое она говорит…» - подумал Валентин Фёдорович, но возражать не стал, ибо считал, что возражение обходится дороже согласия…
- Слава Богу за всё… - он смущённо и лёгко взял её руку, но она крепко сжала, притянула его к себе, и трижды, по-христиански, поцеловала.
Питерского дедушку увёз Николай. Мария Степановна вышла проводить брата.
- Смотри, Саша, крест не снимай! И молись о всех, особенно о покойной жене и сыне! Евангелие читай каждый день! И причащайся почаще!
- Буду, Машенька, буду… - по щекам смиренного старика катились крупные слёзы.
Наступила тишина. Он запер ворота, калитку, пошёл по двору, собирая детские игрушки, банки из под пива, пакеты из под семечек, чипсов, солёных сухариков, и прочий мусор, оставшийся от гостей… Поправил лавочку у песочницы… посетовал что не загнали на место «запорожец»… Потом сел в свое кресло и стал провожать закат… Было столь тихо, что слышалось даже как в старом доме Любовь Васильевна моет посуду…
Мысли роились самые разные в основном о Петре. Перед сном долго молился: после вечернего правила двенадцать раз прочитал 50-й псалом, потом покаянный канон, потом земные поклоны без счёта… Но спокойно на душе не становилось… не было простора… не было – хоть кричи… Взял книгу гимнов преподобного Симеона Нового Богослова, несколько раз прочитал то место, которое цитировал батюшка… «Господи, кто сможет такое понять, и как это перевести…» - сокрушенно подумал, перекрестился и стал читать дальше, и чем больше читал, тем более восхищался умом святого человека, и Божьей милостью к нему…
Уснул под утро. Уснул крепко. Жена еле растолкала его к завтраку. Он посмотрел на часы – было около одиннадцати… С трудом встал, перекрестился на образа и, шепча краткое молитвословие, пошёл умываться. Из зеркального оконца над умывальником на Валентина Фёдоровича глядело старое сморщенное лицо с седой бородой и чёрными мешками на глазах…
- Люба, как ты думаешь, кто из нас раньше умрёт?
- Типун тебе на язык! Я об этом и думать даже не хочу…
- А я вот думаю… И, представляешь, с удовольствием… нет, не то слово – с радостью…
- И отчего же тебе так радостно?
- Ну, как же – Господа увижу…
Есть не хотелось, но и жену огорчать не хотелось… Ели молча. Обычно за завтраком Любовь Васильевна давала мужу наряд на работы, а тут сидит и молчит.
- Что с тобой, Люба?
- Не знаю… Я так устала за эти дни… Давай не будем сегодня работать, отдохнём денёк, а?..
- С удовольствием… Я вообще считаю… - он хотел сказать, что по его разумению они делают много лишнего, ненужного, неполезного… суетятся, как окаянные нечестивцы… но осёкся, видя её усталость и зная реакцию на замечания…
Он соглашался со всем, что бы она ни говорила, безропотно делал всё, что она ему поручала… Он полностью смирился с матриархальным укладом их бытия, и обнаружил, что это весьма удобно для него, всецело поглощённого молитвой и размышлениями о Боге… И ей, имеющей самозабвенное попечение о доме и семье, и упорно-твёрдое представление о том каким, в мельчайших подробностях, должно быть домашнее хозяйство, и поведение каждого члена семьи, тоже было удобно – никто не перечил… Они жили, как брат и сестра – каждый в своей свободе, но едино во Христе… Поначалу были попытки несколько «вразумить» друг друга. Эти попытки выражались такой забавной претензией:
- А не слишком ли ты Марфа, дорогая?
- Ровно настолько, насколько ты чересчур уж Мария, дорогой!
Когда решили строить новый дом, она сама составила архитектурный план, сама разговаривала со строителями, сама добывала стройматериалы, сама вязала арматуру фундамента… она контролировала каждую мелочь: ровно ли вкручиваются саморезы, точно ли учитываются миллиметры в разметках, подолгу приставляла уровень то к одной плоскости, то к другой… а когда речь заходила о колеровке покрасок, все молча опускали глаза… И огород держала она: что и когда сажать… и со свекровью успевала бодаться…
Потом один за другим народились внуки, и она с головой ушла в няньки. Неделями пропадая в Москве, кочуя по трём домам, она слала ему телефонные директивы, которые он без рассуждения, добросовестно выполнял. Он только раз отлучился на три дня, когда крестили Славика. И в это время их обокрали. Правда, культурно: аккуратненько выкрутили шурупы, сняли засов с замком, вошли в сарай и взяли только самое необходимое: бензопилу, триммер и электрический лобзик… С тех пор он ни куда из дома не отлучался.
Частенько его обвиняли в эгоизме, неумении и нежелании любить ближних. Он не обижался и не оправдывался, а только никогда никому не отказывал: молился о всех, колол одиноким старухам и старикам дрова, таскал воду и газовые баллоны, разбрасывал навоз под картошку, помогал в храме, и, даже бывало, пас редкое коровье стадо односельчан… Все деньги, которые удавалось заначить, жертвовал на храм и нужды бедствующих…
Словом, последние двадцать лет, от начала воцерковления, они прожили, что называется, в благочестии и чистоте… И только когда внуки подросли и пошли в сад, а строительство нового дома, стало приближаться к завершению, у неё начались выплески накоплений… то ли от физической усталости, то ли от тяжкого переживания своей персональной свободы… Он же своей свободой ничуть не тяготился, напротив – ему её не хватало: хотелось полностью откреститься от земного притяжения и слиться в Господе со святыми…
После завтрака он прошёл в сарай, думал взять лопату, чтобы удалить борщевик, но вспомнил, что сегодня выходной. Огляделся. Взгляд упал на удочки: «На рыбалку что ли съездить? Давненько не удил… Опарыши уже больше месяца в холодильнике лежат, уж замёрзли небось…» Пошёл в дом достал из холодильника коробочку с личинками мухи, осмотрел – хороши, живы ещё, даже чёрных куколок не много… Стал готовиться к рыбалке. Пока варилась пшёнка и рожки, накрутил через мясорубку жареных семечек… потом всё тщательно перемешал – это прикормка…
- Люба, я поехал на рыбалку!
- Надолго?
- Как Бог даст…
Ах, как приятно катить на велосипеде, когда ты, хоть и в далёком прошлом, но спортсмен… Хорошая техника педаляжа и правильная посадка придают езде особый толк и ощущение… Да ещё такая кругом красота… - «Боже, помилуй всех…»
Изящно и легко подкатив к своему любимому месту, Валентин Фёдорович сразу подкормил… потом поставил раскладной стульчик, воткнул в дно телескопическую рогатку для удилища, пристроил садок для улова, подсачек, сел и стал налаживать удочку… Он предпочитал глухую поплавковую снасть – без катушки… Крючок с наживкой забросил уже в кипящую от уклейки воду… Клевало так, что вскоре устали руки… - «Хоть бы одна плотвичка…»
Он сидел, опустив плечи, и, тупо глядя на воду, и не видя её, думал опять о сотворении мира: о частицах, о квантовых полях и прочем таком, о чём они говорили с отцом Лаврентием… А вокруг благоухало лето Господне… вдалеке куковала кукушка… вблизи стрекотали кузнечики… порхали бабочки и стрекозы… вековые сосны на том берегу величаво и безмолвно смотрелись в плавно текущее зеркало речки…
Вдруг он пришёл в себя и увидел воду, а на воде какие-то белые пятнышки… Сперва подумал, что это рябь бликует на солнце, но присмотревшись, обнаружил, что это дохлые рыбёшки, пойманные им и великодушно отпущенные… Конечно, вытаскивая заглоченный крючок, он изуродовал эти крошечные мордашки и они не выжили… - «Господи помилуй! Что же я делаю… Дома два холодильника битком набиты снедью… Я же развлекаюсь пагубой живых существ… Павел прав – это неблагоговейное отношение к природе…» В глазах его померкло. Ветхий человек расправился и начал было оправдываться, мол, ну и что – иные вон медведей бьют, слонов, носорогов и ничего, лишь депрессия от скуки… Но Валентин Фёдорович, как опытный подвижник, сразу разбил о камень этих гадких младенцев вавилонской блудницы… Он резко выдернул удочку, порвал леску, смял поплавок, об колено изломал удилище… опарышей закинул в воду… потом пожалел – надо было высыпать в траву: муха тоже имеет право на существование… Опустился на стульчик, и опять стал тупо смотреть в никуда, покаянно бормоча Иисусову молитву…
Б`ухая мощным сабвуфером, мимо прошла легковушка. Остановилась метрах в пятидесяти, напротив пляжа… Из машины выскочили молодые женщины, скинули майки, джинсы, шорты… и поплюхались в воду. Они плавали, плескались, фыркали, сморкались… и громко переговаривались:
- Ой, до чего водичка хороша!
- Как парное молоко!
- Да нет, какое уж тут молоко… я не люблю когда вода слишком тёплая, а эта немножко прохладная даже…
- Нинк! А ты чо там сидишь? Иди к нам, поплавай! Или ты за двести рублей сюда приехала водку пить?!
- Да не хочу я купаться!
- Ну и сиди там, курица нечёсанная! А мы будем плавать, правда, девочки?
- Как русалки-а-а-ха-ха-ха!
- Ой, смотрите, рыбак сидит…
- Где?
- Да вон же… с бородой…
- Дед какой-то…
- Похож на батюшку…
- Да какой там батюшка - калека небось…
- Почему калека?
- А что не калека разве – рыбы уж нет в реке, одна уклейка, а они всё ловят и ловят… Калеки…
От этих слов Валентину Фёдоровичу стало совсем нехорошо. Он вскочил, быстро собрался и поехал домой. Вырулив на асфальт, включил самую высокую передачу и, что есть м`очи, погнал велосипед, как когда-то – в отрыв и к финишу… Но силы были уже не те… Быстро устал и, как говорят профессионалы, «бросил»…
Едва отдышался, снова принял помыслы о нетварном Свете. Вспомнилось из прочитанного ночью: «…Что следует за тем не спрашивай… Ибо если соединишься со Светом, то Он Сам всему научит тебя и все откроет и покажет, сколько полезно тебе научиться, потому что иначе невозможно тебе посредством слов научиться тому, что находится там…»
«Хочу, Господи! Стражду… соедини… научи…»
Любовь Васильевна лежала на диване и смотрела телевизор.
- Люба, где у нас бумага и ручка? – он стоял на пороге, глаза горели, руки мяли панаму.
- В баре, а что?
- Мне надо срочно записать…
- Опять стихи?
- Хуже! То есть, не знаю… возможно, поэма…
- Сперва воды принеси и баллон поменяй…
- Сразу говори, что ещё сделать, а то мне требуется полное уединение и тишина…
- Это всё. Иди, не мешай кино смотреть.
Он выполнил поручения жены, взял бумагу и ручку, и заперся у себя в комнате…
Она уже вычитала молитвы «На сон грядущим» и собиралась ложиться, когда он опять появился в дверях.
- Будешь слушать?
- Поэма?
- Да.
- Большая?
- Нет.
- Давай.
- Называется «Несколько слов о Боге»…
- А ты смелый человек… - она улыбнулась.
- Не смелый, но послушный… - и он улыбнулся.
- Всё – хватит улыбаться, давай своё произведение, а то у меня уже глаза слипаются…
- Итак:
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О БОГЕ
1
О СВЯТОМ ОТЦЕ
Была Любовь, и Слово было в Ней…
И мысль всегда таилась в Слове…
Но не было начала этих дней,
Поскольку время не присутствует в основе…
Была лишь суть Божественной гармонии
В безбрежной тишине и пустоте…
Ни воли не было, ни боли, ни агонии,
Но тяга проявленья в красоте…
Была весна, Любовь цвела пьяняще…
И мысли в замыслы сплетались многосложно…
И в будущем вменялось настоящее,
И возмогалось то, что невозможно…
И напряженье Духа возрастало,
И сила Слова возрастала вместе с ним…
И Я решил… И Слово прозвучало…
И свет пошёл по замыслам Моим.
Заволновалось время и частицы
Сбивались в ткани… Ткалось вещество…
И наполнялись водами глазницы…
И проявлялось в свете существо…
И жизнь существенно менялась шаг от шага,
И существо шагало по земле…
Произвелись чернила и бумага,
И перья поредели на крыле…
И множились страницы о частицах…
И гордость переполнила сердца…
И воды стали мутными в глазницах,
И исказилась видимость Творца…
И память стала слабой и частичной…
И стали жить на ощупь, как кроты,
И перепутали первичную с вторичной,
Потом смешали правду и мечты…
Запутались до самообожания…
Забылись, предаваясь ворожбе…
Забаловались до всепожирания…
И Я решил напомнить о Себе…
2
О СВЯТОМ ДУХЕ
Я БЫЛ… И ЕСТЬ… И БУДУ…
Я ВИДИМО НИГДЕ, НЕВИДИМО ПОВСЮДУ…
И В КАЖДОМ СУЩЕСТВЕ СИМФОНИЯ МОЯ…
Я – ИСТИНА СУЩЕСТВ…
Я – СУЩНОСТЬ БЫТИЯ…
И ТЫ – МОЙ ЧЕЛОВЕК,
КУДА СТРЕМИШЬСЯ ЖМУРЯСЬ?
ЛЮБОВЬ НЕ ГДЕ-ТО ЧТО-ТО –
ЭТО Я.
3
О СВЯТОМ СЫНЕ
Возможно ль было показать Себя иначе,
Возможно ль было по-иному говорить,
Когда средь вас уж не осталось зрячих,
Когда уже не знали, как любить?
4
О СВЯТОЙ ДЕВЕ
Явилось Слово от Начала…
Я, Им наполнившись, забыла обо всём…
Я вместе с Ним любила и страдала…
Оно во Мне, а Я навеки в Нём…
5
О СВЯТОМ ЧЕЛОВЕКЕ
Я умоляю всей своею кровью:
Прости, помилуй и благослови,
Дай, Боже, мне наполниться любовью,
И дай избавиться от этой нелюбви…
Я сам не в силах…
- Ты с ума сошёл! – закричала она, едва он закончил читать. – О Боге от первого лица! Это гордыня! Посмотри, на кого ты похож! Скулы торчат, как коленки, щёки ввалились, аж череп зияет, глазищи чёрные…
- Да? Всегда были зелёные…
- Не ухмыляйся, труп ходячий! Посмотри на себя в зеркало! С тобой на людях показаться стыдно… Ты выглядишь так, будто тебя демоны до полусмерти измордовали…
- Очень может быть… Очень может быть… А знаешь, что меня радует?
- Что?
- То, что вы с Марией Степановной хоть в чём-то согласны…
- Да согласны! Потому, что питаться надо нормально…
- Но я не могу есть мяса, от него распирает желаньями и невозможно молиться! И думать о Боге невозможно…
- Но ты же не монах! У тебя семья! Дети, внуки! Я ещё, между прочим, не совсем старуха… мне ещё многого хочется…
- Телевизор надо меньше смотреть… и не противиться соответствию…
- Что ты имеешь в виду?
- Смешон и ветреный старик, смешон и юноша степенный – А. С. Пушкин…
- Это в полной мере относится к тебе – В. Ф. Серебряков!
- Спокойной ночи…
- Какое теперь спокойствие! Господи, я ведь помолилась уже! И так было хорошо…
- Ещё помолись…
Он вошёл в свою комнату, запер дверь на замок и упал на колени. В свете лампадного огонька лики святых, Богородицы и Спасителя, казалось вышли из окладов и приблизились… Сделав уставное вступление, по «Символ Веры» включительно, и положив сто земных поклонов, он зашептал о своём, наболевшем: «Господи, прости меня грешного… Не могу больше… Не знаю как жить, не умею… не вижу творческой перспективы… Время ушло: к наукам не тянулся, искусствами не болел… в священники поздно, в монахи нет благословения… Внуков воспитывать? Так у них родители сами с усами… Единство? Мир? Свобода? Где они? Нет их в этой порочно-глухой суете… слепоте… Только в Тебе, Господи… только в Твоих невыразимо щемящих просторах… Посмотри, жене от меня одно мучение, детям – смущение, друзьям – недоумение… Возьми меня к Себе, Боже… Ну что мне эта жизнь – я уже не чувствую её… сон не приносит бодрости, пища не даёт сил, осязательные удовольствия не влекут… Одна отрада – молиться и в небо глядеть… Услыши мя, Боже, услыши мя… Я люблю этот воздух весны, эти краски, эти запахи, эти звуки… но притупилось… всё мимо… сквозь… весь к Тебе, Иисусе… Сладчайший… Я где-то читал, что Ты забираешь лишь тех, кто готов… Посмотри, готово сердце мое… готово сердце мое… Впрочем, воля Твоя… Всё, что велишь исполню, добросовестно и с любовью к Тебе… В руце Твои, Господи, предаю дух мой, Ты же меня благослови, Ты же меня помилуй, Ты же мне живот вечный даруй…»
Во вторник Виктор Колесников принёс распечатки. Он быстро, без особого интереса просмотрев материал, прошептал:
- Так я и думал… - а вслух громко, с иронической интонацией, - Люба, представляешь, кулоновское отталкивание протонов приводит к неустойчивости ядер с большими массовыми числами!
- Что?!
- Нет-нет, ничего – это я так, про себя…
В пятницу после обеда Пётр получил СМС в три файла с промежутками в полчаса. Писала мать:
1. «Петруша, сынок, приезжай Христа ради! Отец тронулся умом. Юродствует. Который день ничего не делает, а только орёт детские песни и скачет по двору на лопате, или сидит в песочнице и бибикает в машинки.»
2. «Говорит, что украшение гнезда птенцов не прибавляет. Суп не ест, от рыбы отворачивается, просит манной каши и молочного киселя.»
3. «Я уже выбилась из сил. От людей стыдно. А он хоть бы хны. Говорит: я больше не старик у своей старухи, но Божий младенец. Меня называет нянькой. Приезжай, сынок, очень жду. Мама.»
Павел и Николай тоже получили сообщения, но более сдержанные: «Сынок, приезжай срочно! Будем лечить отца.»
Пётр приехал первым, около двух часов ночи.
- Где он?
- У себя. Вон свет горит… В баню-то пойдёшь? Я истопила…
- Потом…
Сын закрыл ворота и побежал к отцу.
Горела настольная лампа. Валентин Фёдорович сидел за столом неподвижно, уронив голову в тетрадь… «Помер... Господи помилуй! Что делать?..» - подумал Пётр, осторожно взял отца на руки и, оглядевшись, положил на пол, где была постлана старая солдатская шинель и вместо подушки Евангелие, завёрнутое в наволочку. В комнате больше ничего не было, только этот ветхий стол, такого же возраста стул, эта «нечеловеческая» лежанка на полу, полка с духовными книгами, и в углу несколько икон с горящей лампадкой.
Справившись с нахлынувшими чувствами, он взял тетрадь и прочитал последнее:
ПОСЛЕДНЕЕ
Как хорошо… За всё благодарю…
Не болен, не ропщу, не плачу…
Я вижу, Боже, вечную зарю,
И сознаю, что ничего не значу.
Как хорошо… Я предаю свой дух
В Твои невыразимые объятья…
Прости, что был в начале слеп и глух,
И утверждал не свойственные счастья…
Как хорошо… Я вижу, Ты простил…
Так хорошо, как прежде не бывало…
И мир людей так светел, и так мил,
Как будто это общее начало…
С просторным сердцем оставляю дом,
Жену, детей, друзей… иное…
Прекрасно вижу, Боже, обо всём
Есть промышление Твоё благое…
Так хорошо… Как прежде не бывало…
Хлынули слёзы. Он прижал тетрадь к сердцу.
- Я всё понял, отец! Я всё понял! Вижу Бога, вижу! Я умалю себя, отче! Я стану ниже Закхея! Прости! Прости!
На голос сына прибежала мать.
- Что с тобой Петенька? Пойдём, сынок, я ужин тебе приготовила… твои любимые рыбные котлеты, и кисель из малины и смородины… А хочешь пивка? У меня есть…
- Мама, папа у…
- Уснул, да? И слава Богу… и слава Богу… а то последнее время он совсем не спит, всё что-то думает, пишет…
- Нет, мама – он теперь бодрее нас всех…
ЭПИЛОГ
Светало…
Увидев машину Петра, он подумал: «Уже суббота… орлы слетаются… надо баню топить…»
…
05.09.11
7:30
Иллюстрировано аварелью моей супруги Елены...