ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Лора медленно приходила в себя. Автомобиль стоял на гладкой площадке.
Весь нынешний день был как в тумане. Лора помнила его с десяти часов утра, когда проснулась от чавканья старика. Он видимо, вновь жевал что-то вкусное.
Лора начала уставать от роли названной внучки. Она не доверяла Василию Ивановичу, но не доверяла и себе. Теперь. Чем ближе поезд приближался к её станции, тем страшнее становилась предстоящая встреча.
Дядя был незнакомцем. Совершенным незнакомцем. Он быть и бесом, и ангелом. Но это было пока не-известно.
Размышляя о своём будущем, она молча натянула свои кружевные трусики, затем также стыдливо по-крыла тело взятым в дорогу халатиком.
В вагонном туалете было пусто и грязно. Лора плеснула себе в лицо холодной водой, вытерла лицо по-лотенцем и замолчала, вглядываясь в своё отражение в очень древнем и неопрятном зеркале.
Волосы Лоры были в беспорядке. Это слегка её угнетало. Угнетало настолько, что она даже покосилась на неопрятный стульчак
«Я могу потерпеть до дядиного дома. Там наверняка, более цивильные туалеты.
В дверь постучали. Лора испуганно вздрогнула и пролепетала: «Сейчас!».
Она вышла из туалета и даже не взглянула на того, кто вошёл внутрь.
В купе ничего не изменилось. Старик невозмутимо завтракал.
Лора чувствовала себя провинившейся школьницей.
Мустафа приехал заранее. Он боялся, что пропустит Лору в толпе пассажиров. Станция Р-во была уз-ловой. Она соединяла две дороги, идущие с севера на юг, и с востока на запад. Отсюда поезда мчались к Моск-ве, к Пензе, к Нижнему Новгороду.
Приезд племянницы был большой удачей. Очень большой удачей.
Он не верил своему счастью. Одним ударом убить обеих мух. Когда он задумывал эту многоходовку, его распирало от гордости. Он, именно он должен покончить с этой семейкой.
Следить за жизнью названной сестры было приятно. Ему удалось разговорить отца. Тот ничего не знал о своей падчерице, однако письмо престарелой тёти выдало его с головой.
«Значит, ты отправил её в Горький? И думаешь, что я оставлю это… без последствий?»
- Неужели тебе мало, что она и так стала матерью одиночкой.
- Мало Конечно, мало. Ты ведь знал, что она мне нравится, и всё-таки сделал предложение её матери, чтобы я не смог быть её женихом.
- Мерзавец…
- Я – мерзавец? А кто же тогда ты. Ведь из-за тебя моя мать утонула в реке.
- Это был несчастный случай.
- Вот, как. Ты поганый грязный еврей… да, да грязный еврей. Ты, я ненавижу тебя. Ненавижу.
Я хорошо помню, как ты высек меня тогда. Когда я пришёл домой от банной котельной.
Мустафа помнил всё. Тогда он был чернявым мальчишкой лет одиннадцати. И его очень раздражали непонятные грудастые старшеклассницы. Они обсуждали свои дела. И всегда чересчур громко смеялись. А он принимал этот смех на свой счёт.
Особенно была смешливой темноволосая, похожая на старомодную гимназистку Наташа. Её гладкие волосы были заплетены в две косички с похожими на белянок бантами, а сама Наташа охотно вступала в игры со сверстницами Мустафы
.Мустафа смотрел на неё то, как на врага, то как на друга. Было легко представить её обнаженной, осо-бенно после вдруг пары внезапно приснившихся сновидений. В них Наташа вела себя очень развязно, словно бы её напоили крепким самогоном.
Мустафа тогда боялся сделать первый шаг. Он лишь смотрел издалека, мысленно раздевая эту глупую насмешницу.
Более старшие мальчишки как-то намекнули ему, что в женский день можно будет увидеть Наташу го-лой. Она ходила со своей матерью в баню, и была очень ловкой банщицей для этой рано постаревшей и худой женщины.
Он решил быть смелым и пойти к поселковой бане. Но вышедший из котельной мужик смешал все карты.
Кочегар бил его, словно приблудного пса. Мустафа был зол, он понимал, что его смертельно обиде-ли… и пожелал своей совратительнице всего самого худшего.
Он даже не думал, что возмездие придёт слишком скоро. Наташа не вернулась с вечерних танцев. А потом её обезображенный голый труп был обнаружен на старой яблоне в глубине колхозного сада…
Труп девушки нашёл придурковатый сторож. Говорили, что он такой от фронтовой контузии. И что он ничего не слышал и не трогал Наташу даже пальцем.
«Наверняка, эта дура села в чью-то машину», - судачили женщины. Они жалели беспомощную мать погибшей. Та походила на отбившуюся от стада овечку, смотрела на мир какими-то слишком блёклыми глаза-ми.
Спустя полгода её увезли в дурдом. А могила Наташи была вскоре затоптана, её похоронили у самой ограды, и по ней ещё долго ходили.
В двенадцать лет Мустафа стал меняться. Из робкого смуглого мальчика стал превращаться в страшно-го зверёныша. Он считал себя то Гаврошем, то Маугли, а то и лермонтовским Мцыри. Но все эти персонажи блекли на фоне удачливого и злого пирата, который мог одним лишь взглядом превратить горделивую прин-цессу в похотливую грязную нищенку.
И девочки из его класса это чувствовали. Первой сдалась хорошенькая Катя Иванцова. Ей было двена-дцать, только двенадцать, и она любила своё лицо и довольно красивое тело. Он поймал её не один, а с друзья-ми, один из них был хиловатый и почти всегда потный Яшка Фельцман. Отец Фельцмана был известным в посёлке фотографом. Он приучил сына к фотоаппарату, и теперь его сын понадобился Мустафе.
Их кукол было ровно семь. Ровно семь, как и гномов в том американском мультфильме. Маленьких со-пливых кукол. Они легко согласились быть рабынями и напоминали дворовых сучек, которым страшно без хозяйской руки.
Мустафа радовался. Девочки делали его значимым. Иногда какая-нибудь недоступная в классе умница покорно решала ему примеры и писала сочинения. Боясь чужих шагов за дверью мазанки и своего такого непо-слушного голого тела.
Детство уходило в прошлое. Уходило вместе с чувством превосходства. Девушки были ещё послушны. Но их послушность казалась какой-то не настоящей, точно они знали, что Мустафа не вечно будет тиранить их. Мустафа даже чувствовал в её глазах какую-то странную жалость. И эта жалость выводила его из себя.
Появление в их семье сводной сестры произошло как-то слишком внезапно. Он чувствовал, что эта не-доступная родственница нравится ему сильнее всех семи уже надоевших наложниц. Он пока что не решался идти ва-банк, боясь показаться смешным. Девчонки уже замечали и его низкорослость. И его страх. И его пот-ную странно скукоженную душонку, которая, словно на лифте каталась по всему телу – от пяток и обратно.
Голос диктора из громкоговорителя отвлекла Мустафу от воспоминаний.
Он смотрел на подходящий поезд и ждал, ждал ту, которая ещё ничего не знала о своей судьбе.
Поезд не спешил. Не спешил и Мустафа, ожидая остановки купейного вагона.
Василий Иванович, проводница и Лора стояли в тамбуре. Лора была одета, но всё равно слегка нерв-ничала, как будто бы всё то, что на неё одето было лишь театральным костюмом, и ей придётся выходить из вагона совершенно голой.
Василий Иванович с сожалением смотрела на эту притворившуюся взрослой женщиной девушку. Лора заигралась в своё детство, заигралась и теперь походила то на инженю, то на травести.
Поезд затормозил. Первой по ступеням спустилась проводница, за ней Лора, и уж тогда Василий подал ей её сумки.
Мустафа смотрел на светловолосую девушку. Та или не узнавала его, или считала, что её дядя должен выглядеть по-другому.
Немая сцена становилась опасной. А Лора всё же не спешила сделать первый шаг. Она не верила своим глазам – дядя Мустафа не мог быть таким пузатым и страшным, словно отразившийся в кривом зеркале Ста-лин.
«Лора? Лора Синявская? – спросил он, вынимая из своего кармана фотографию.
Это фото переслал ему Константин Синявский. Переслал «до востребования», надеясь на случай.
Непреступная падчерица была ему противна. Между ними были не только двенадцать лет разницы. Но еще и пропасть презрения. Он чувствовал это презрение, даже тогда, когда старательно выстукивала его дурац-кие романы.
Константину Ивановичу это не нравилось. Ещё будучи студентом он написал свой первый роман – «Конура для Принцессы». История страданий дочери бывшего партийного работника понравилась столичному издательству, и он был рад увидеть свой роман на книжных развалах. Хотя собственная героиня казалась ему маленькой целлулоидной игрушкой, такой же, какая была у его старшей сестры.
Второй роман «Третье путешествие Алисы» он писал уже по заказу. Все хотели только одного хорошо описанных безобразий, мата и солёных девичьих слёз. И этот роман нашёл своих читателей.
Теперь, живя с живой девушкой он чувствовал всё своё убожество. Теперь ему было страшно пред-ставлять себя рядом с более старшей женщиной, которая была скорее похожа на старшую сестру, чем жену.
Он избегал близости с Алевтиной. Алевтина не торопила его. Напротив, была уверенна, что он не смотрит и в сторону Лоры, которая годилась ему так же в сёстры, но только в младшие.
И он решил действовать… он боялся потерять это пристанище. Ему не хотелось возвращаться в уны-лый пригород, к своей довольно уже постаревшей матери. Та была рада, что он выбрал для женитьбы не свер-стницу, но женщину с прошлым. Даже то, что Алевтина Тарасовна была матерью одиночкой её не смущало её. Гораздо неприятнее, если бы он сошёлся с какой-нибудь романтичной сокурсницей и мыкался с ней по углам.
Константин Иванович это понимал. Он боялся только одного – подлого, и как всегда бывает, внезапно-го разоблачения. После того, как рукопись «Третьего путешествия Алисы» была отправлена в издательство, он почувствовал желание воплотить все свои фантазии в жизни.
Кто-то требовал от него уже не бутафорской, а самой настоящей крови, кто-то двигал им. Как пешкой, ставя невидимому противнику мат. Для кого-то его коммерческие откровения казались исповедью искорежен-ной миром души.
Лора с её спелым, почти не тронутым взрослением телом вертелась рядом, как большой искус. Она была как бумажник для карманника, или шикарная влекущая дверь для домушника. Она не понимала, что чем дольше остаётся под материнским кровом, тем сильнее распаляет этого нелепого фантазёра.
Женитьба на Алевтине Тарасовне казалась ему теперь самой большой глупостью. Да и вся его жизнь была теперь нелепа и мерзка. Его мать сумела помочь ему продержаться на филфаке. И хотя в юности Констан-тин грезил Литинститутом не решилась отпустить его в Москву.
Зато, во вскоре переименованном обратно в Нижний Новгород Горьком, он развернулся в полную си-лу. В институте привычно носил маску добродетельного патриота и даже на досуге почитывал стихи
поэта-земляка. Особенно его задевало одно, очень странное, мистическое стихотворение о появление того на свет Божий.
В ушах у бывшей Людочки всё ещё звучал тихий и влекущий к себе голос Шути.
Та читала стихотворение одного, пока ещё неизвестного Головиной поэта. Будучи для всех презрен-ной Какулькой, она даже удивлялась, что понимает о чём говорит ей поэт устами Шути.
« Был явлен я на свет в средине марта,
По старому - в начальный день весны.
Когда Авдотья замочи порог.
На вытканные за зиму холсты
От полноты душевной прослезилась»
Слова сами ложились на язык, как когда-то вкусные оладьи или пирожки. Но теперь Людочка думала о другом деле, о том, что прошло мимо неё, что она, по своей детской слепоте, посчитала не слишком важным.
«Я ведь тоже родилась в марте. Ну, пусть не четырнадцатого. А восьмого… Подснежник. А ведь это символично. Помню, эта капризна королева тоже желала иметь подснежники. «И отступился от меня мороз».
А как же я… Как я, почему я должна страдать? За что? Неужели я такая гадкая, что.
И она заплакала, боясь прикасаться пахнущими хлоркой руками к своим красивым глазам.
Весь день она находилась в каком-то странном возбуждении. Казалось, то ей предстоял какой-то экза-мен. Даже когда её позвали в ещё неизвестную комнату и потребовали надраить всё в уборной до блеска, она стала проделывать это с большим воодушевлением, словно бы изображала потерявшую весь свой снобизм бывшую некогда Принцессой Золушку.
«А может я сама нарывалась на такое обращение. Может, мне это нравится.
Фамилия у поэта была слишком простой. Да и имя, по мнению Людочки, подкачало. Фёдор Сухов, - она вновь покатала на языке эти два слова, словно бы засахаренное монпансье. Покатала и улыбнулась.
Между тем их всех выстроили до торжественной встречи. Людочка улыбнулась даже через прилип-шую на лицо маску вечно плаксивой и затурканной Какульки.
Нам бы сюда трубы, и мы бы ей все вместе туш сыграли. Вот Ирина, она бы наверняка справилась с геликоном.
По телам прислуги пробежал ветерок. В воздухе было слышно, как поют своими крыльями стрекозы над Хопром. Он был невдалеке, такой странный, разделяющей, словно Стикс миры Неволи, и Воли.
Мустафа был рад. Его племянница заснула мгновенно. Она теперь даже не представляла. Сколько именно времени заняла дорога до его заколдованного замка. И это было к лучшему.
Они вышли на привокзальную площадь, и изумленная Лора смотрела на гигантскую голову Владимира Ленина. Голова вождя воспринималась ею, как пародия на сказочного Шалтай-болтая.
Услужливый шофёр дяди между тем положил её сумки в багажник «Чайки» и открыл перед ними зад-нюю пассажирскую дверь.
«Тут всё, как в кино. Я приехала сюда и буду жить, как принцесса. И дядя, очень совсем не страшный. Только смешной немного. Если бы не эти усы и кривые ноги он бы мне ещё больше понравился.
В салоне «Чайки» она тотчас откинулась на кожаные подушки и словно кошка, слегка прижмурилась. От долгой езды в вагоне её клонило в сон. Вероятно, что-то в природе заставляло её быть немного сонной.
«Вот выпей», - вдруг то ли посоветовал, то ли приказал дядя, протягивая ей маленькую рюмочку на-полненную чем-то жёлтым отдаленно напоминающим мочу.
«Так это же – «Фанта»! – догадалась Лора и стала взахлёб ловить языком слегка шершавый на вкус апельсиновый напиток.
Автомобиль повёз её прочь от вокзала. Лора постепенно погружалась в дрёму. Ей даже не хотелось смотреть в окно. Странная апатия охватывала её тело.
Мустафа торжествовал. Он знал, что вдоволь натешится этой доверившейся ему игрушкой. Лора была чиста, в отличие от своего бритоголового двойника. Возможно, она станет для той проклятьем. Фотографией из глупого детства…
Подъехавшая «Чайка» ничего не объясняла. Бывшая Людочка замыкала строй рабынь. Здесь не было лишь окончательно оторвавшейся от коллектива Нелли. Она сидела на небольшой площадке и пила вместе со своей госпожой крепкий хорошо заваренный чай.
Почти голый Артур был неподалёку от них. Он разрывался между образом Диего Марадоны и языче-ского божка Любви. Лук и колчан со стрелами были спрятаны в кустах, а такая желанная для него женщина, как Нелли болтала с его матерью вместо того чтоб притворяться, что она и есть Венера.
Нефе вдыхала аромат сирени и делала глоток за глотком, борясь с непонятной сухостью во рту. Хозяй-ка загадочно улыбалась и наконец сладостно пропела: «Мустик поехал встречать свою племянницу. У неё зо-лотистые локоны, голубые глаза. Она с минуты на минуту должна быть здесь».
Она с тревогой посмотрела на довольно крутую полукруглую лестницу. Нелли догадывалась, что именно по такой её любимая Алиса поднималась в зал суда под ручку с Герцогиней. Она оглядела Руфину Ростиславовну и загадочно усмехнулась.
«Ты что?» - всполошилась та.
«Да вот думаю – вы Герцогиня или Королева Червей. А возможно. Что вы и то, и это…»
- Глупости. Я – Клео. Запомни. Ты – Нефе, а я – Клео. И я не позволю, чтоб надо мной смеялись.
Она топнула ногой в расшитом бисером чувяке, топнула и неожиданно яростно покраснела.
Лора медленно распахнула глаза. Ей даже показалось, что она ещё на привокзальной площади, но вме-сто поселкового пейзажа перед ней расстилался удивительный мир, похожий скорее на сон, чем на явь
«Мы уже приехали?» - проговорила она со странным придыханием и с каким-то ужасом глядя на рас-стёгнутую верхнюю пуговицу.
«Мне показалось, что ты потеряла сознание. А потом я догадался, что ты просто спишь. Ты всегда так засыпаешь?» - проговорил озабоченной скороговоркой кривоногий дядя.
Лора машинально кивнула. Она взялась за ручку дверцы. Та неожиданно легко поддалась.
Людочка слишком закопалась в теле Какульки, что теперь просто не верила собственным глазам. Ей показалось, что она сходит с ума. Та, что сейчас грациозно выплывала из автомобиля была на 99 процентов ею самой. Ну хотя бы на вид. Людочке захотелось сорвать с этой глупой куклы весь её наряд, лишить её воли и поставить вместо себя в этот странный потный розовый строй.
Лора в вою очередь ничего не понимала, то, что стояло на газоне было похоже не скульптуры. Она да-же сделала несколько шагов. Думая, что просто обманывается своим зрением и на головах несчастных попро-сту купальные шапочки.
«Кто это? Почему они все бритые и голые? Значит, и я, и меня? Нет-нет. Это всё мне кажется. Это сон, красивый сон. Вот и всё… Вот и всё…
Она направилась к высокой лестнице. От высоты её у Лоры слегка закружилась голова, но предупреди-тельный шофёр поддержал её за плечо.
«Главное, не смотреть вниз», - шепнул он.
Лора стала подниматься. Пройдя одну треть пути она даже ускорила шаг, радуясь тому, что её багаж тащит кто-то другой.
Шофёр проводил её до её комнаты, проворно, словно служитель отеля, внёс внутрь сумки и также лег-ко удалился. Даже не спросив чаевых.
Лора молча опустилась на аккуратно застеленную постель. Эта комната напоминала ей первоклассный номер в отеле. Здесь был собственный санузел и спальня совмещенная с гостиной. Комфорта было достаточно. Лоре вдруг опротивел пропахший дорогой костюм. Его захотелось тотчас же скинуть, как скидывает повзрос-левшая на год змейка свою кожу.
Лора встала и медленно подошла к огромному, затягивающему, как омут, зеркалу. На неё смотрела ма-лолетняя девушка, отчаянно косящая под нечто среднее между бизнес-вумен и безнес-гёрл. Лора усмехнулась, ей даже захотелось взять и пропеть фривольную немецкую песенку. Она вспомнила, как учитель немецкого языка учил её петь песню из фильма «Девушка моей мечты».
Тогда Лоре было не по себе. Она меньше всего хотела походить на белокурую арийку. Она знала. Что из-за хорошего знания немецкого её принимают за немку, и очень стыдилась этого сходства.
Мечтая поскорее иной, она начала медленно оголять себя. Это было также интересно, как и в закрытом купе. Словно бы стирать защитную полоску на лотерейном билете. Нагота делала её безымянной. Это было и страшно, и весело, и у юной нижегородки разыгрывалась приглушенная страхом фантазия.
Она торопливо стянула трусики и бросив их на ковёр, взяла в ладони свои груди. Те напоминали праздничные шары. Именно такие бледно-розовые Лора и любила больше всего.
«А ведь я красивая. Очень. У меня очень хорошо сформированное тело. Вот почему дядя предложил мне должность своего референта. Наверняка в этом доме бывают приёмы. Я буду сидеть рядом с дядей… и, и…
За шумом своих мыслей Лора не услышала скрипа двери. Та скрипнула так, что её голос можно было принять за голос скрипки в руках не очень умелого скрипача.
Артур был рад, что обманул свою мать. Ему не разрешали возвращаться в дом одному. Но он всё-таки туда направился. Штурмуя упрямую лестницу, как Эверест.
Что-то ему подсказывало, что новенькую поселят именно в этой комнате. Артур подошёл к двери и ос-торожно приоткрыл её.
Лора стояла к нему спиной и была абсолютно голой. Её дынообразные ягодицы гармонировали с ди-ной ног. А весьма длинные волосы были ещё прекрасней.
«Отчего она не лысая? А. её пока ещё не побрили. А вот когда побреют…»
Он решил, что катнёт к этой девушке именно чёрный мяч. Она слишком напоминала ему ту особу, что приходила каждый вечер за его горшком. Артур старался презирать Какульку. Но не мог до конца наполниться презрением. Оно вытекало из него словно бы вода из незаметной дырочки во фляге.
В глубине зеркала появился какой-то странный ребёнок. Он вошёл в него, как входит новый персонаж в задуманную живописцем картину. И Лора занервничала. Она не собиралась быть чьим-то пятном.
- Ты кто? – спросила она невольно оборачиваясь и присаживаясь на корточки.
- Я - Артур… А ты погоди какать. Тебе надо сначала побриться, а уж потом какать.
- С чего ты взял, что я хочу какать?
- Ну, ты же села на корточки. А так делают, когда хотят покакать. Разве не так?
- Не так. Что за глупости. И не смотри на меня так. Я голая…
- А здесь все девушки голые. Кроме мамы. Нелли тоже была голой. А потом мама подарила ей одежду. Ты не бойся, ты привыкнешь к этому.
- Мой дядя ничего не говорил мне об этом.
- Какой дядя?
- Мустафа Аронович.
- А мой папа. А он всегда ничего не говорит. Ты зачем сюда приехала?
- Чтобы секретаршей работать. Дядя сказал, что потом поможет мне поступить в Саратовский Универ-ситет. Ты всё выдумал насчёт голых девушек.
- Но ты же видела их. Их специально тебе показали. Может, папа хочет с тобой поиграть. Он мне гово-рит, что людьми надо играть, как с куклами.
Лора покраснела. Она вдруг поняла, что мгновение и она станет морковно-красной с головы до пят.
- Ты всё выдумал. Гадкий мальчишка. Пошёл вон и не пяль на меня свои жучиные глаза.
Она подняла с пола ворох одежды и поднесла его к своим обеспокоенным грудям. Артур молча вышел. Он хорошо запомнил дорогу до детской и ему было приятно сознавать, что он впервые обманул мать и напугал большую, почти взрослую девушку.
Лора не помнила, сколько она проспала. Когда она проснулась солнце уже клонилось к закату. А до слуха гостьи доносился вежливый, но настойчивый стук в дверь.
«Да-да…» - машинально отозвалась она.
В комнату вошла какая-то странная ряженая под древнюю египтянку незнакомка. Темные волосы от-ливали такой чистотой, что явно были чужими, а серьёзное лицо выдавало в, по крайней мере, хорошистку.
Нефе в свою очередь не терпелось разглядеть загадочную гостью Она ужасно походила на прежнюю Людочку. Теперь в затюканной и молчаливой Какульке было трудно узнать первую красавицу гимназии. Она больше не задирала нос и не пищала с волнующим придыханием: «Я – Принцесса».
Теперь она походила на жалкого гомункулуса. Или на того ужасного уродца что нарисовал акварелью один из друзей, её, Нелли, мамы. Он объяснил любопытной дочери подруги, что этого несчастного зовут Го-лум, и что он просто обычная мразь.
«Поэтому, он голый и лысый», - удивилась Нелли. – Значит бог лишает красоты только плохих лю-дей?».
- Не знаю, - отозвался этот затянутый в джинсовый костюм мужчина.- Мне кажется, что это возможно.
Нелли теперь часто вспоминала о том разговоре. И теперь, когда бог лишил их обеих привычной кра-соты, хотела понять, что же она сделала неправильно. Она или Людочка.
Эта новенькая пока что могла гордиться своим внешним видом. Она глупо разглядывала её, перескаки-вая зрачками с носа на подбородок и обратно.
- Ты кто? – попыталась проговорить она с капризным вызовом.
Она ведь сейчас действительно на Принцессу похожа. Интересно, ей поставили под эту кровать гор-шок? Или она умеет пользоваться унитазом?
Лора понимала, что под одеялом лежит её замеревшее от ужаса тело, что теперь она должна будет что-то предпринять.
- Тебя зовут ужинать, - проговорила замаскированная под египтянку незнакомка.
- Хорошо я сейчас приду.
- Но ты ведь не знаешь, где здесь столовая. И не бойся, я никому не расскажу про твои родинки.
Лора отбросила одеяло и стараясь лишний раз не дышать, села на кровати. Ей отчего казалось, что эта девушка сотворит с ней то, что предсказывал её сводный кузен.
- Вот и умница. У тебя очень красивая фигура. А как тебя зовут?
- Лора… Лора Синявская.
- Твой папа… Кто он?
- Это фамилия отчима. Он меня удочерил и дал мне свою фамилию Раньше у меня была другая фами-лия.
- Ну, что же одевайся. Только не в этот костюм, пожалуйста. Он понадобится тебе для работы. Ведь у тебя есть и другая одежда.
- Есть, - легко согласилась Лора и, встав с кровати и тотчас присев на корточки, стала доставать всё то, что ей положила в дорогу любящая родительница.
«Вот это будет в самый раз», – произнесла Нефе, глядя на светло-голубое платье с юбкой полусолнце и аккуратными похожими на китайские фонарики рукавами.
Лора засомневалась. Это платье ей откровенно надоело. Оно слишком куклило её. В нём тело казалось не настоящим пластмассовым. Но может в этом мире безопаснее притвориться куклой?
Она очень скоро стала похожа на целлулоидную девочку из «Детского мира. Правда лиф её платья от-топыривали две округлых груди, но это только придавало шарма внезапно ожившей куколке.
«Пойдём»
Лоре еще никогда не приходилось бывать в барской усадьбе. Она даже не ездила в Болдино вместе с классом – некстати подхватила ангину. И теперь глядя на отлично отреставрированное здание, она восхища-лась вкусу и богатству своего дяди.
В столовой было тихо, а за круглым столом по всем сторонам света были расставлены старомодные полукресла.
Кроме дяди, его супруги, её, Лоры, и этой странной девушки в парике не было никого. Лора немного успокоилась. Она села за стол и не спеша разгладила на коленях льняную салфетку.
Вдруг до её слуха донеслось странное, почти робкое дозванивание колокольчика. Лора напряглась, она вдруг подумала, что в столовую введут живую корову. Как все городские жители она немного побаивалась и коров, и быков.
Дядя понимающе улыбнулся. Но вместо рогатого существа в залу вошла милая девушка в остроконеч-ном колпаке и в очках в круглой ленноновской оправе.
Девушка, прошла, нет проскакала к уютной подушке, и положив под себя ноги стала ожидать начала трапезы.
«Зачем она пришла? Что тут за цирк в самом деле. И что должна делать я?»
За этой страной барышней вошла другая, также голая, но в кокошнике на бритой голове. Она везла старомодную тележку, на которой были разложены тарелки с варёным рисом и продолговатыми, совершенно нелепыми сардельками.
«Наверное, дядя хочет, чтобы я поверила, что я попала в санаторий?» - подумала Лора, глядя на ле-жавший по краям её прибора, нож и вилку.
В это мгновение сидящая на подушке девушке в колпаке спокойно, словно заданный на дом урок стала читать:
Третья зона, дачный полустанок.
У перрона - старая сосна.
День, туман, струна звенит в тумане
Невидимкою звенит струна.
Голос читающей немного дрожал. Чтица пропевала слова, словно борясь с заиканием. Пропевала и смотрела куда-то сквозь стену своими добрыми всё понимающими глазами.
По спине Лоры поползли мурашки. Она вдруг показалась самой себе такой глупой и лживой, что не-вольно покраснела.
Руфина смотрела на эту красивую девочку. Ей уже было мало одного только языка Нелли. Хотелось, чтобы кто-то составил ей пару. Например, эта мечтающая о должности секретарши глупышка.
Лора понимала, что попала в место, гораздо худшее чем загородный лагерь или детская площадка при школе. Она боялась раствориться в толпе совершенно свободных школьников, ей казалось, что они превраща-ются в сборище бандерлогов, стоит взрослым как-нибудь отвлечься. Хоть на мгновение.
- Я не хочу, не хочу в эту стаю. Я умру от стыда, если это случится. И вообще. Я уже почти взрослая.
Она вдруг подумала о Руслане. Он был далеко очень далеко, как и тот поэмный Руслан.
Быть плененной Черномором Людмилой – этого только не хватало. Лора вдруг ужасно заскучала по своей комнате, то своим друзьям в классе, которые очень радовались, когда она сумела влюбить в себя Руслана.
Но теперь это было так далеко, почти за тысячу километров от этого места.
- А кто раньше жил здесь. В этом доме?
- Тут жили князья Голицыны, – уклончиво ответил Мустафа. – Ну, а теперь живу я, как ты видишь.
- Вы? Один?…
- Да я хранитель всего этого. Что-то вроде домового, - отозвался дядя с улыбкой.- Правда. Это не на-долго, до того времени, когда здесь всё обстроится, но пока мне нравится здесь. А тебе?
- Мне тоже…
За разговором было почти не слышно стихов. Девушка на мгновение замолчала, словно музыкальный автомат в салуне в ожидании очередного четвертака.
- Шута, спасибо, можешь быть свободна, – проговорил Мустафа, – ты права. Поэзия, действительно способствует пищеварению. Сегодня у меня был великолепный стул.
Девушка в кокошнике собрала грязные тарелки и увезла их прочь.
- К сожалению, у меня не так много слуг. Я не Голицын, и крепостными, как видишь, я не владею. Хо-тя в этой стране зря отменили крепостное право. Человек должен быть прикреплён к одному месту, знать его и любить. Русские не понимают свободы, они любят только крайние степени её. Да-да, бродяжничество и раз-бой... Ну ничего, я с тобой еще поговорю на эту тему. А сейчас нам подадут самовар. Ты когда-нибудь пила чай из настоящего самовара
- У мамы есть расписной электросамовар на три литра, вдруг покраснев пробормотала Лора, сдвигая ноги на манер рыбьего хвоста.
- Узнаю мою дорогую сестру. Она всегда питала слабость к подделкам. И даже не сумела найти себе подходящего человека. Ведь ты даже не догадываешься, кто твой настоящий отец. Держу пари. Что этот писа-ка, ничем не лучше этого Степана Акимовича.
Поняв, что проговорился, Мустафа прикусил язык. Он почувствовал какую-то странную скуку. Точно ни как не мог отделаться от мысли. Что и эта девушка ни чем не лучше той, что сейчас должна была внести довольно внушительный дровяной самовар.
Его нашли здесь в старом каретном сарае. Самовар был похож на раненого рыцаря. Он лежал в куче хлама и обреченно краснел своим медным боком.
Ирина проклинала всё на свете. А особенно этот блестящий сапог, которым она раздувала этот идиот-ский самовар. От нелепой работы её груди смешно подпрыгивали, словно бы надувные праздничные шарики.
- Быстрее! - торопила её серьёзная Маргарита. – Быстрее, мы и так опаздываем.
- Сейчас, сейчас, - кипятилась неожиданно испуганная Ирина.
Она впервые чувствовала себя беспомощной, страх пасть ниже, перестать быть экзекуторшей, а может, и поменяться с презираемой ею Людочкой местами.
Та слишком быстро становилась опасной. Из этого тела уходила изнеженность, а грязная работа и на-смешки, укрепляли девичье тело, и огрубляли душу.
Несчастная больше не вспоминала о том, что она – королевская дочь. Видимо, быть золотаркой оказа-лось не так страшно, как ей казалось раньше. И теперь она тупо работала, работала и иногда позволяла себе всплакнуть от наиболее хлёстких ударов.
Наконец проклятый самовар запел. Он пел, как соловей, выпуская синеватый парок.
= Теперь тащи его на стол. Живо…
Ирина была рада, что никто из других служанок не видит её такой, с глупым дрожащим задом. Она внесла в столовую самовар и с каким-то вызовом поставила его на стол.
После того, как чай был выпит, Лора почувствовала себя чересчур слабой.
Вечер начинал казаться опасным. Опасным, как и весь этот заколдованный дворец.
Дядя в своём бухарском халате был похож на молчаливого злодея из дешёвого боевика. Лора ещё не привыкла к его обществу. И теперь не собиралась выглядеть как героиня фильмов Диснея – миловидная блон-динка с куриными мозгами.
Она сама удивлялась, как быстро её ноги нашли путь к её новому обиталищу. Вероятно, она хотела уе-динения – уединения на странном, плывущем в неизвестность корабле.
Тело взывало к её милосердию. Еще недавно такое удобное платье стало вдруг нестерпимым. Лора за-хлопнула дверь и стала отчаянно, почти безумно оголять себя. Платье полетело на постель, за ней последовали гольфы и нательное бельё.
Нагота уже не была столь страшна, как днём. Здесь всё походило на её комнату в материнской кварти-ре. Только здесь она могла позволить себе быть немного более взрослой.
Взгляд Лоры упал на небольшой цветной телевизор. Она была не уверенна, что этот аппарат сможет поймать что-нибудь стоящее…
Однако на экране возникла заставка любимого американского сериала. Лора всегда старалась следить за перипетиями жизни семьи Кэппвелл в Санта-Барбаре, выбирая для себя роль такой деловой и умной Иден.
Сидеть голой и смотреть фильм оказалось очень волнующе. Она чувствовала на себе призрачный сине-ватый свет, он стал ещё более таинственным, когда она выключила верхний свет. Выключила и села в позу раз-вратной куртизанки.