Для отрока, в ночи глядящего эстампы,
За каждым валом - даль, за каждой далью - вал.
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
Ах, в памяти очах - как бесконечно мал!
Плаванье. Шарль Бодлер в пер. М. Цветаевой
Тридцать лет... Вот уж правда, для памяти не существует временных границ. Сосредотачиваясь на деталях, внутренним зрением видишь всё так отчетливо, как только что прикрыла за собой дверь и вышла, чтобы обрести свое право на осмысление пережитого. Даже ещё острее становится зрение, ещё внимательней разум, сопоставляющий жесты и речи, оттенки чувств и молчаливое присутствие мысли, способной восстанавливать доподлинные впечатления, освещенные полным доверием к герою встречи. Мы не только сами живём, мы постоянно СВИДЕТЕЛЬСТВУЕМ о жизни тех, кто менял нас как будто по Высшей Разумной Воле, вкладывая в наше сознание свой неразменный благородный и великодушный опыт. Нельзя сказать, что лично я не помню зла, да ещё как помню, но оно не принуждает меня размышлять над ним. Оно примитивно и одиозно оставляет след чьей либо пакости-мерзости, которую бросил быльем зарастать и запретил к ней впредь прикасаться. Но тот, кто бескорыстно неутомимо протягивал тебе своё участие, кто взращивал твоё воображение и вкладывал в него живую трепетную реальность своего понимания Бога и Мира, жизни и любви, ясного разума и чистой воли - тот материализуется тотчас, как только открываешь в памяти пространство, где вернее любой кинокамеры его образ запечатлен на твоей сетчатке. Как же нужно жить, чтобы все твоё существо оставляло исключительно высокий человечный смысл для других? Пока живёшь, не наследи...Это не уроки доброты, ничего назидательного, никаких специальных факультативов и бесед по интересам, это некое иное качество жизни, которое начинаешь прозревать тем глубже, чем больше вписано лет и дат в послесловие судьбы как жадно и страстно прочитанной книги.
В Пулково мы с дочкой прилетели 31-го декабря, потому что самолет почти сутки не выпускали из Алыкеля. Мой бывший муж встречал меня, видно, со страхом и любопытством, мы не виделись лет этак пять-шесть. Со второй секунды он решил мне польстить, мол, что я поумнела, обратившись к нему за помощью. Но мне действительно нужно было сориентироваться, как и где жить дальше, если во сне с Высоцким назад возвращаться было запрещено. Мне тогда не приходило на ум, что сон привносит образы, которые наиболее вероятно могут действовать на состояние воли и выбор поступков по степени доверия к ним. Поколению, далекому от церковных преданий, ангелы были неведомы, а поэты почитались за пророков и провидцев. Мне был послан тот, кто был способен внушить добровольное послушание. Эпизод в моей жизни, когда мной был подготовлен и проведен вечер памяти Владимира Семеновича Высоцкого в Норильском кинотеатре имени вождя, закончился моим увольнением с какой-то там должности. Дело было вечером, делать было нечего... Оставив коммуналку на произвол многодетной хохляцкой семьи, я ни секунды не пожалела об оставленном городе, который не давал мне шанса выбраться из дурных угрожающих подлостью обстоятельств.
Кто вылетал из черной пурги, из пятидесятиградусного мороза, и затем, приземлившись, выходил на мягкий европейский воздух, насыщенный влажным сияющим светом, тот физически восстановит чувство тихой радости и даже дремотной заторможенности реакций - потому что хочется этим новым воздухом надышаться. Хочется впитать в себя исключительный зов европейской комфортной нежности природы в полутонах мягкой зимы. Я не слушала бывшего мужа. Было понятно, что он везет нас в свою питерскую семью, где мы встретим Новый Год, а дальше обсудим, что нужно делать дальше. Дочке предстояли питерские каникулы, а мне деловые встречи по тем рекомендательным письмам, которые я везла из Норильска.
Новый Год был печален для всех присутствующих за столом, потому что, оказывается, никто не был предупрежден о нашем приезде. На утро я получила тарабарский скандал главы семейства - мужниной тёщи, выдающейся в прошлом редакторши советского информ-бюро, которой какие либо аргументы приводить было бессмысленно и небезопасно. Бывший муж меня заверил, что дочку в обиду старой карге не даст, и я выскользнула в глухо спящий постпраздничный подъезд с мыслью, что меня на первом повороте подберет некая волшебная сила и повлечет туда, где будет мне и хорошо, и спокойно. Новогодний морозец приволок похрустывающий под ногами иней, мир казался приподнятым над реальностью ровно настолько, чтобы ногам нигде не споткнуться, и - меня понесло в мое новое неведомое, но так великолепно предуготовленное русло, где утонуть и пропасть было просто невозможно...
Ни одна городская справка не работала. И что? Я села в электричку, точно зная куда она меня привезет. Будто села в давно знакомый маршрут. Тропинка, протоптанная от станции к увядшим старинным двухэтажным домам, вывела к небольшой пустынной площади, освещаемой одним примерзшим к воздуху фонарем. Дальше шли заросшие елями аллейки, по которым я довольно долго шла, присматриваясь к домам и переулкам. Мне казалось, я узнаю поворот, куда мне нужно свернуть, чтобы искать того, кого взялась найти во что бы то ни стало. Группа пятиэтажных хрущевок показалась мне очевидной копией норильского микрорайона, и я свернула в припорошенный насвежо дворик. Уже зажигались в окнах гирлянды новогодних елок и мерцали как отблески северных сияний. Нужный мне дом, указанный в одном из рекомендательных писем, отыскался сразу. Но квартира на звонок не отзывалась, и я снова вышла к подъезду. Просчитав, увидела прикрытые шторами тёмные окна. По дворику шла мне навстречу пожилая супружеская пара.
- Простите, а вы из Норильска?
- Нет, но многих норильчан, живущих здесь, мы знаем.
- К сожалению, тех, кого хотела навестить, нет дома. А не подскажете?
Я запнулась. Как описать человека, которого не видела лет этак десять?
- Где-то здесь должен жить норильчанин, высокий, седой, сухощавый, лет семидесяти.
- С мальчиком?
Я обрадовалась вопросу. Быстро слепился образ мальчика, ровесника моей дочери.
-Да, именно с мальчиком, лет десяти.
- Знаем. Номер дома не подскажем, нет. Но если пройдёте по пустырю мимо пожарки, тропинка протоптана - точнехонько к аллее, увидите длинный-предлинный дом, такие китайской стеной называют. Так вот, не ошибиться бы, они живут в первом подъезде.
- Да что ВЫ! - Я не сумела сдержать чрезмерного восклицания, забормотала благодарности, поздравления и пожелания жить как по маслу, а сама уже увидела как по мановению таинственной ладони указанную тропинку и в конце её дом моего приюта...
Помню ветер, который ринулся со мной хулиганить, насылать озноб и тревогу. По пути я ещё раз просчитала годы, которые протекли со времени отъезда Юрия Васильевича Мурахтанова из Норильска. Десять лет - точно. Последний раз была у него в гостях, когда возвращала долг. В течение двух лет этот долг жёг каждый день мою совесть, пока не вернулась в Норильск и не смогла заработать. Юрий Васильевич мне помог уехать из Норильска в Казань к мужу, у которого за душой не было ни гроша, а мне предстояли роды. В растрёпанных чувствах я решилась на звонок, и когда пришла к нему, он сначала предъявил мне записку: "Ты придешь просить деньги". Я покраснела до корней волос, рассказала, что мне негде взять ни копейки, и он дал на отъезд нужную сумму. Доченьке не исполнилось года, когда мне пришлось вернуться. Нас некому было кормить-содержать, а долг как известно, платежом красен. Тут же вспомнила первый отъезд на учебу в Казань и нашу потом переписку. Юрий Васильевич в письмах пытался смягчить завышенную девичью категоричность по отношению к мужскому полу. Жизнь текла как стихийная очередь за удачей - безалаберно и бестолково. А его письма привносили внимание к процессу, к подводным течениям, незаметным для верхоглядов. Его участие в моем внутрнннем созревани мной осознавалось бесценным даром - тем более, что никому больше в этом Мире до меня не было никакого дела.
Подъезд был открыт и ярко освещён. Даже удивительно - лампочкой ватт в сто пятьдесят. Обычно в подъездах вкручивали сорока-ваттки. Потом я догадалась, что за освещением следил Юрий Васильевич, ради сына, да и сам ходил уже осторожно, ощупывая каждую ступеньку. Почему поднялась на второй этаж? На звонок откликнулись сразу. -Иду-иду - услышала голос женщины и постаралась успокоить черты лица от нахлынувших с ветром эмоций. Мне навстречу вылетела улыбка.
- Простите, с Новым Годом! Подскажите, где-то здесь должен жить Юрий Васильевич Мурахтанов.
- А Вы кто? - Женщина еще шире и ласковей улыбнулась.
- Вообще то никто. Не родственница. Скорее ученица. Из Норильска.
- Когда?
- Вчера.
- Вот оно как? Ну - с Новым Годом! Позвоните в дверь напротив! Она осталась у двери, очевидно наблюдая, как я медленно развернулась к ней спиной и повернулась лицом к двери, мельком взглянув на номер. Отсчитала до трех и нажала на черную кнопку. Юрий Васильевич открыл почти сразу. Да, такой как я представляла. Высокий, сухощавый, лет семидесяти, седой, с глубокими морщинами, будто пропаханными плугом. Одетый в какую-то светлую безрукавку и шорты. Праздничный и смешливый.
- Валечка! Вот так сюрприз! Новогодний! А как фамилия, не упомню.
- А у меня другая фамилия. Неважно. Здравствуйте, с Новым Годом!
- Нина, что я говорил! Вот Вам и Снегурочка - прямо по адресу!
- Да, вот вчера из Норильска! Нашла Вас!
Нина что-то ещё хорошее сказала вслед, её кликнули из глубины квартиры, а я храбро шагнула в пространство моего самого лучшего, нет, пожалуй, единственного в моей жизни, по моей вине потерянного и так чудесно найденного друга.