Мы прибыли в город, когда уже совсем повечерело. Если бы не снег, довольно плотно укрывающий землю, стояла б совершенно непроглядная темень, потому что во всем обозримом пространстве освещение было слабым, не сказать скудным, и оставляло желать лучшего. С трудом отыскав таксиста, согласившегося везти нас куда-то, дорогу куда мы и сами толком не знали, а лишь имели при себе нацарапанный сто лет назад на клочке бумаги, непривычный обилием цифр, адрес, мы радостно загрузились в видавшую виды раздолбанную Волгу и приготовились к долгой нервной поездке.
Но, вопреки нашим ожиданиям и сердитому ворчанию узкоглазого водителя в огромной смешной мохнатой шапке, место отыскалось неожиданно быстро. К слову сказать, Нижневартовск не разделен на привычно-стандартные районы, а на так называемые панели, микрорайоны и поселки, и его планировка очень проста и логична. Панели – это промышленные площади, все остальное – в основном жилые. Множество улиц и микрорайонов носит не названия, а порядковые номера, как в каком-нибудь Нью-Йорке, что в деле поиска нужного адреса, бесспорно, играет на руку.
Оставив меня дожидаться в такси, Сергей пошел в разведку. Самое смешное, что мы не знали наверняка, живут ли еще по указанному адресу искомые родственники, брат Сергеевой матери с семьей, или же давно съехали, и даже их телефона у нас не было. Деньги кончились, так что, если бы вдруг нас встретили здесь, на краю Земли, незнакомые люди, я вообще не представляю, что бы мы делали дальше. Но я слепо полагалась на своего мужчину и пыталась уверить себя, что он обязательно разрешит все возникающие перед нами трудности.
К счастью, родственники оказались на месте. Наше неожиданное, на ночь глядя, появление повергло их в настоящий шок, хоть и тщательно скрываемый. Забрав меня и сумки из такси, расплатившись и отпустив вконец разнервничавшегося задерганного водителя, Сергей ввел меня в грязный широкий подъезд и, поднявшись в тесной клетке лифта на последний девятый этаж, мы вошли в уютную и долгожданно теплую квартиру.
В квартире жили: Игорь Николаевич, двоюродный дядя Сергея, добродушный и лысоватый маленький крепыш; его жена Анна Леонидовна, полная противоположность мужу, высокая поджарая брюнетка; их дочь Ирина, тоже худенькая и высокая, в маму, как выяснилось позже, гостящая у родителей набегами из-за постоянных скандалов с супругом, которого и мы однажды будем иметь несчастье лицезреть; и – что обнаружилось уже наутро – восхитительный, курчаво-белокурый и пухлый, как классический херувимчик, трехлетний улыбчивый карапуз, Ирин сын и всеобщий любимец Максик.
Все они (кроме последнего, по причине позднего часа видящего сладкие сны) смотрели сейчас на нас, особенно на меня, как на форменных идиотов, и я, всегда неплохо разбирающаяся в людях и часто читающая их эмоции по лицам как раскрытую книгу, явственно это ощущала. То не были враждебные или недовольные взгляды, нет, как мы убедились вскоре, это была прекрасная, открытая и радушная семья, что, кстати, является отличительной чертой многих сибиряков вообще. Взгляды выражали скорее удивление и даже недоумение. Видимо, в их головах никак не укладывалось, как можно ехать куда-то, не имея твердой уверенности в том, что тебя там не то что ждут, а хотя бы знают и помнят, или хотя бы – самая малость – все еще пребывают в пункте назначения. Тем более, без необходимого количества денег, со скудными пожитками, зато с таким сомнительным (с точки зрения общественной морали), хоть и весьма симпатичным, довеском, как я.
Здесь нас наконец накормили от пуза, и не вещали с ехидными поучительными интонациями, что на ночь кушать вредно. Наевшиеся и разморенные теплом, мы еле дотащились до кровати и, даже не раздевшись полностью, скинув с себя лишь верхние теплые свитера и джинсы, рухнули как подкошенные в приготовленное нам разноцветное хлопковое блаженство. Помню, краем сознания я видела пробивающийся сквозь щель приоткрытой двери свет на кухне и слышала приглушенные голоса, долго, до самого рассвета. Голоса весело и с энтузиазмом обсуждали, что же с нами делать. Наутро нам было объявлено, что мы можем оставаться сколько захотим, но при условии, что никто из нас не собирается бить баклуши.
Мы провели в Нижневартовске без малого полтора месяца, и за это время Сергей успел дважды сделать ходки на буровую. Как и предполагалось, его устроил туда Игорь Николаевич, по великому блату, будучи начальником бригады.
Уже через неделю после нашего прибытия ударил сильный мороз, непривычный даже для тех мест – стояла середина октября, а столбик термометра опустился до минус двадцати восьми. Но местным жителям такая температура, казалось, не доставляла особых неудобств – неоднократно я, в буквальном смысле тараща глаза от удивления, наблюдала на улицах прохожих, как ни в чем не бывало поедающих на ходу разноцветное мороженое в вафельных стаканчиках. В такой-то морозище!
Инна Леонидовна тоже очень удивлялась, зачем это мы закрываем форточку на ночь в выделенной нам комнатушке, и поучала с придыханием и сильно окая: «Не здорово это, детушки! Дышать надо… дышать будете – здоровыми будете!» Однажды, когда Сергей был на вахте, я все же рискнула последовать ее совету и окно не прикрыла. К моему величайшему изумлению, я не только не заболела, но и проснулась на следующее утро намного свежее и бодрее, чем обычно. Адаптировалась, что называется.
Когда Сергей работал, я почти не выходила из дому, за неимением подходящей одежды и обуви, хоть Ира и предлагала мне свои старые теплые вещи, и даже подогнала их под мой малый рост. Но мне очень не хотелось до такой степени злоупотреблять гостеприимством этих милых людей, несмотря на то, что они полюбили нас сразу же и безоговорочно, со всей широтой своих больших сибирских сердец. И я изо всех сил старалась не злоупотреблять, помогала по хозяйству, однако эти вещи все же пригодились мне в ту неделю, когда Сергей был дома. А еще Ира научила нас натирать уши одеколоном перед выходом на мороз, чтобы с них не облезала кожа: в то время как раз были в моде меховые шапки-обманки, которые выглядели как ушанки, только шапочные «уши» в них не отвязывались и не опускались вниз, и наши собственные уши всегда оставались открытыми для жгуче щиплющего мороза и ветра. Так, с помощью нехитрых манипуляций дешевым одеколоном, местные жители приспособили моду под свои нужды.
Всю ту единственную неделю, свободную от Сережиной работы, мы гуляли по городу, исходили и изъездили его вдоль и поперек, по всем закоулкам, и даже попробовали есть мороженое на улице, по примеру местных жителей. Ничего страшного с нами не случилось, обошлось без ангины и прочих простудных неприятностей, но никакого удовольствия от поедания холодного лакомства на жутком холоде мы не получили, и поэтому больше к столь сомнительной забаве не возвращались. А по вечерам, в Иркиной компании, мы пили горячее красное вино с корицей и медом, не подозревая, что это есть почти классический немецкий глинтвейн, болтали, смеялись, сочиняли глупые песенки в уютной теплой кухне, дурачились как маленькие, вместе с блондинистым бутузиком Максом, и вообще всячески блаженствовали.
За две смены Сергей заработал больше, чем смог бы заработать за полгода у нас дома, на Украине. Мы строили уже грандиозные планы, собирались осесть там, по крайней мере на какое-то время, но жизнь, как всегда, внесла свои коррективы. В одно прекрасное утро в дверь позвонили, и через минуту Игорь Николаевич, с удивленным и чуточку растерянным лицом, отдал мне в руки срочную телеграмму следующего содержания: «Мила зпт домой срочно зпт иначе привезет милиция тчк Сергея посадим тчк Мама».
Оказалось, местные соседи каким-то невообразимым образом узнали во мне племянницу их давней украинской знакомой Мирославы (все-таки земля круглая!), которая была родной сестрой моей мамы и по совместительству, соответственно, моей теткой, и доложили ей об этом, а она в свою очередь – маме, конечно же. Прочитав эту телеграмму, мы сильно огорчились, потому что она разрушала все наши стройные планы и тщательно, с любовью выстроенные, воздушные замки. Я мужественно вызвалась ехать домой одна, чтобы Сергей не терял столь выгодное место и смог подзаработать еще чуть-чуть. Однако тот справедливо возмутился в ответ и сказал, что одну меня ни в коем случае не отпустит, на растерзание извергов-родителей и безжалостных сплетников-соседей, и возвращается вместе со мной.
Так мы отправились в обратный путь. Вынужденно и нехотя. Разжившись деньгами, назад летели самолетом до Киева, из аэропорта Нижневартовска, на огромном, внушающем уважение своей громадиной, ТУ-154. Был сильный буран, поэтому вылет задержали на целых шесть часов, и пока погода была нелетная, все эти часы мы промаялись в неуютном и плохо благоустроенном зале местного аэровокзала. А когда наконец взлетели, нас ощутимо трясло, и было очень страшно, особенно если принять во внимание, что летела я тогда впервые, и мне казалось, что мы непременно упадем и разобьемся насмерть. А еще я очень сожалела, что на дворе стояла темная непроглядная ночь, и за иллюминатором не было видно абсолютно ничего, кроме плотной, казалось, осязаемо ощутимой, если бы можно было ее потрогать, черноты.
Через четыре часа мы прилетели в Киев, оттуда – еще два с небольшим часа миниатюрным по сравнению с предыдущим гигантом АН-24, и мы были дома, в родном городе, не таком остывшем и по-осеннему почти теплом. Тогда мы еще не знали, что самое трудное только начинается, и настоящие неприятности ожидают нас впереди, а не остались позади (в тех бесконечных тоскливых поездах, везущих нас в пугающую неизвестность), как мы наивно посмели предположить, ступив на родную землю.
2011