Три поросёнка – 2 или Хроники Свинарнии.
Часть первая
Хрюноны и Авось.
…. « "Я все-таки закушу сегодня свежей поросятинкой!" - подумал волк и, облизнувшись, полез в трубу.
Но, как только он стал спускаться по трубе, поросята услышали шорох. А когда на крышку котла стала сыпаться сажа, умный Наф-Наф сразу догадался, в чем дело.
Он быстро бросился к котлу, в котором на огне кипела вода, и сорвал с него крышку.
- Милости просим! - сказал Наф-Наф и подмигнул своим братьям.
Ниф-Ниф и Нуф-Нуф уже совсем успокоились и, счастливо улыбаясь, смотрели на своего умного и храброго брата.
Поросятам не пришлось долго ждать. Черный, как трубочист, волк бултыхнулся прямо в кипяток.
Никогда еще ему не было так больно!
Глаза у него вылезли на лоб, вся шерсть поднялась дыбом».
С диким ревом ошпаренный волк вылетел бы в трубу обратно на крышу, скатился бы по ней на землю, перекувырнулся бы четыре раза через голову, проехался бы на своем хвосте мимо запертой двери и бросился бы в лес…
– Непременно, так бы всё и случилось, как в известной сказке, если бы умный Наф-Наф вовремя не накрыл котёл, куда свалился волк, крышкой. Легко догадаться, что стало с волком. Как говорится, не рой другому яму. Хотел отобедать поросятами, но сам стал для них обедом, - нравоучительно закончил свой рассказ Нухренстобой. Это было его полное имя по паспорту. На самом деле для родных, друзей и близких, да и вообще, для всех окружающих, он был Нух-Нух. Ну, так и мы не будем отрываться от коллектива и впредь, услышав имя Нух-Нух, будем знать, что речь, идёт, как раз, о Нухренстобое. Это прозвище, кстати, он получил из-за частого употребления выражения: «Ну, хрен с тобой! (с вами!)» Он всегда так говорил, когда или соглашался с чем-либо, или не соглашался. То есть умел, как находить компромиссы, так и быть бескомпромиссным. Дипломат, далеко пойдёт!
…Под нежными инфракрасными лучами обогревательной лампы в сладкой послеобеденной истоме лежали три славных розовых йоркширёнка. И, как это свойственно всем детям, независимо от принадлежности к виду, рассказывали друг другу во время тихого часа страшилки.
– Ни хрена себе! – воскликнул поросёнок, которого так и звали – Нихренасебе, а сокращённо, как это требуют лингвистические особенности поросячьего языка – Них-Них. – Неужели вот так прямо и сварили волка! Да, крутая страшилка! – со смесью восхищения, уважения и постоянного удивления (отсюда и прозвище – Нихренасебе) произнёс Них-Них.
– На хрен пошёл с такой страшилкой! – подал голос самый упитанный изо всей компании Нахренпошёл, или, как вы уже догадываетесь, Нах-Нах. Он был большой любитель посылать ближних, как можно дальше, по известному адресу по поводу и без повода. Некоторые доморощенные острословы уверяют, что адрес звучит и пишется несколько иначе, но это не так. Памятуя о тех же пресловутых лингвистических особенностях, автор, не один год, проработавший бок о бок с этими славными созданиями, детьми природы, посвятивший себя изучению поросячьих диалектов, утверждает, что иного звучания и написания просто не может быть. В поросячьем языке возможны только те фонемы, в которых есть звукосочетание «хр». Поэтому, давайте не будем делать из нашего доброго увальня Нахренпошёла, какого- то похабника и матерщинника…
… Не то, чтобы Нахренпошёл или Нах-Нах вовсе был некоммуникабелен. Просто он всегда и во всём сомневался. Вот и теперь, услышав неординарную концовку популярной сказки, он выразился в своём репертуаре, так сказать.
– Да не гони пургу, Нух-Нух! Мне мама тысячу раз читала эту сказку. Там всё заканчивается хоть и неприятным для волка исходом, но всё же, не летальным. Не верю я тебе! Не верю!
– Ну, хрен с тобой, не верь! Тоже мне, Станиславский нашёлся! – буркнул в ответ Нухренстобой, или Нух-Нух. Только она тебе читала то, что написал Михалков. Он что там рядом был? Свечку держал? – продолжал напирать Нух-нух. – А мне это известно от самого дедушки Нуф-Нуфа. Вот он то, как раз не только стоял рядом, но и свечку держал, которую потом и вставил волку куда следует. Уточнить куда, Фома Неверующий?– саркастически добавил Нух-Нух, чем окончательно сбил с толку сомневающегося Нах-Наха и недоумевающего Них-Ниха.
– А если вам нужна реальная страшилка, – продолжал Нух-Нух, – то извольте. Не далее, как вчера, подслушал я, о чём болтали люди. Короче, пацаны! Конкретно не понял ничего, но фишка в том, что какая - то чума надвигается. То ли африканская, то ли американская – не разобрал. Думаю, что всё-таки американская. Это они, америкашки, то птичий грипп придумают, то свиной. Ничем эта зараза не лечится. Если заболел один из наших, уничтожают всех. Люди стараются делать всё возможное, чтобы не допустить её распространения. Но любые, самые кардинальные меры, не дают стопроцентной гарантии. Нужен антивирус. Касперского и NOD-32 не предлагать. Проверено – не помогает!
– Не верю я, – сказал Нах-Нах, – что нет лекарства. Думаю, что те, кто придумал этот вирус, давно сделали и вакцину против него. Надо найти секретную лабораторию ЦРУ и добыть противоядие. Или же попытаться самим привить себе вирус, чтобы сделать вакцину. Пусть даже для этого нам придётся пожертвовать своей жизнью! – несколько патетично закончил он.
– Ну, хрен с тобой, Луи Пастер недоделанный! Только, чур, ты будешь первым! – дипломатично согласился Нух-Нух.
– На хрен пошёл! – обиделся Нах-Нах. – Пацан сказал – пацан сделал!
– Ни хрена себе! – радостно взвизгнул экстраверт Них-Них. – Я с вами, пацаны - хрюканы!
Через некоторое время у братков был готов гениальный, по своей простоте, план. Честно говоря, плана, как такового и не было. Им предстояло выбраться с территории фермы на оперативный простор, где надо было отыскать некоего Авося, который безвозмездно помогает всем, кто на него искренне надеется. А там уж, где наша не пропадала! Хоть корни у поросят были и датские, но душа-то, расейская! Глядишь, кривая куда-нибудь, да и выведет! Главное, чтобы Авось не подкачал!
На площадке перед пандусом очередным выпускникам вручали аттестаты зрелости или, как сказали бы раньше, путёвки в жизнь, конечно, если то, что уготовано выпускникам можно было бы назвать жизнью. Проводить питомцев во взрослую, с позволения сказать, жизнь пришло почти всё свинопоголовье фермы: дородные матроны с грудничками, маленькие шустрые дошколята – поросята, и хрюшки подросткового возраста. Последние с завистью поглядывали на отъезжающих. Ах, как хотелось вон той молоденькой смуглянке, свиночке - дюрочке надеть красивые пластмассовые серьги с инвентарными номерами, чтобы выглядеть, как можно привлекательнее! Быть может, тогда бы её заметил коричневобровый, и такой же смуглый, красавец, дюрок, стоявший во втором ряду справа, который не обращал на девушку никакого внимания. До неё ли ему, когда перед ним открываются такие блестящие перспективы! Он едет в Москву, о которой ей, подобно чеховской героине, остаётся пока только мечтать! С такими оценками в аттестате, как у него, и не сделать в Москве блестящую карьеру? Сразу несколько московских мясокомбинатов прислали ему предложения о трудоустройстве. Предлагались вакансии шпика «По-домашнему» и шпика «Венгерский», бекона и окорока копчёного, рулета и карбонада. А от предложения малоизвестного производителя поработать на выбор: пастромой, бужениной или шейкой домашней пришёл в ярость: «Я вам что, девушка лёгкого поведения? Не пристало мне, с золотой медалью, начинать карьеру на Тверской!» И наотрез отказался выслушивать извинения, мол, Вы нас не так поняли, мы совсем не то имели в виду. Его внимание не привлек также ангажемент одной серьёзной госструктуры, которая предложила ему солидную должность Главного компаньона в производстве мясных деликатесов. Правда этот пункт договора и название должности почему-то были написаны мелким шрифтом. А кто его, когда читает, этот мелкий шрифт? «О, счастливчик!» так до конца своих дней и не узнает, что ему предлагалось стать не Главным Компаньоном в производстве мясных деликатесов, а их Главным Компонентом. Судьба распорядилась так, что ему, после встречи с тремя прикольными пацанами - хрюканами и предстояло стать тем самым таинственным Авосем – Великим и Ужасным! Авосем Всемогущим! А пока же он оставался верен своему родному холдингу «Черкизовский», вскормившего и воспитавшего нашего медалиста…
… Стоя в толпе покидающих родные пенаты, он радостно подмигивал кому-то и пытался показать на пальцах знак «ОК». Но из-за специфического строения свинячьих конечностей, ему с трудом удалось слепить, как ему казалось латинскую «V» - викторию, победу. Однако, эта комбинация пальцев более напоминала самую заурядную «козу», нежели пресловутую «викторию». Но эта мелочь мало заботила юного тщеславного дюрка, потому что у его ног лежал целый мир: он едет в Москву! Кстати, своих собратьев из породы дюрков, толерантные и политкорректные хрюшки, за их чрезмерную коричневатость, деликатно именовали, афроландрасами…
…Выпускникам страсть как хотелось поскорее вырваться из-под строгой родительской опеки, не терпелось стать самостоятельными. Старый интеллигентный хряк, профессор, заслуженный педагог Свин Гловский, воспитавший не одно поколение поросят, выступил с напутственной речью, в которой призвал не осрамить честь родной фермы и высоко держать её марку. Напоследок посоветовал во время транспортировки вести себя, как можно приличней и спокойней. Иначе рискуете потерять в весе, а это нанесёт удар не только по престижу нашего заведения, но и по карману. Он закончил речь, украдкой смахнул задним копытом набежавшую слезу и под аплодисменты присутствующих, уступил место виновникам торжества, которые приготовили небольшой концерт, открывшийся хором художественной самодеятельности. На мотив песни «Я – Земля» была исполнена своеобразная клятва верности, которую выпускники давали своей alma mater.
Хор поросят:
На душе и легко и тревожно!
Мы достигли беконной поры!
Нас на бойню отправят, возможно,
Продовольственный делать прорыв!
Но какой бы ни стать нам потом колбасой
Будем помнить всегда репродуктор родной!
Довольно приличных размеров, упитанная свинья бальзаковского возраста, от которой за версту пахло не только свиньёй, но и славным комсомольским прошлым, изображала ту самую, alma mater. Хорошо поставленным меццо-сопрано она пропела свою небольшую арию:
Я – свинья! Я своих провожаю питомцев!
На бекон и на шпик!
Не увидите больше вы солнца!
Ждёт вас где-то Весёлый Мясник!
Хор поросят:
Ну и пусть не увидим мы солнца,
Лишь бы ждал нас Весёлый Мясник!
Ответом был восторженный рёв почитателей таланта провинциальной примы. Таланта, отшлифованного далеко не на одном торжественном концерте. Такие выпускные вечера проходили каждый четверг, так что возможность развивать свой творческий потенциал у неё имелась. Будь у неё более-менее приличный педагог по вокалу, она вполне могла бы стать обладательницей колоратурного сопрано…
…Воспользовавшись всеобщим ликованием, и как следствие этого, некоторой неразберихой, три брата, три авантюриста: Нах-Нах, Нух-Нух и Них-Них, просочившись сквозь толпу, незаметно, по-пластунски проползли под днищем фуры и спрятались в ящике для инструментов. Одно слово – диверсанты! А в это время из помещения фермы доносился финальный номер:
Песня о холдинге.
Хрюнга-хрянга! Места лучше нет!
И об этом знает целый свет!
Хрюнга-хрянга! Весело живём!
Спим под лампой, комбикорм жуём!
С инфракрасными лучами
Витамины получаем,
Хрюнга-хрянга!
Витамины получаем,
Дружно в весе прибавляем,
Хрюнга-хрянга!
За окошком пусть пурга метёт,
А на ферме – лето круглый год!
Грязь и слякоть осенью-весной,
А у нас всё блещет чистотой!
Поросятам нет заботы,
Зато людям есть работа:
Хрюнга-хрянга!
Наше счастье постоянно,
Повторяем неустанно:
Хрюнга-хрянга!
Хрюнга-хрянга! Мясо ест народ!
Мясо людям холдинг наш даёт!
Хрюнга-хрянга! Каждый очень рад
Потреблять бекон и сервелат!
Ну и пусть живут без сальца
Эти вегетарианцы,
Хрюнга-хрянга!
Наше счастье постоянно:
Мясо лучше, чем бананы,
Хрюнга-хрянга!
Хрюнга-хрянга! Пусть пройдут года!
Не забудем холдинг никогда!
Хрюнга-хрянга! Песенку поём
Холдинг мы «Черкизовским» зовём!
Наше счастье постоянно,
Повторяем неустанно:
Холдинг, холдинг!
О тебе слагаем песни,
Мы сильны, когда все вместе:
Мы и холдинг!
Конец первой части.
Часть вторая
Хроники Свинарнии.
Повиливая хвостиками, помахивая правыми передними конечностями, и продолжая исполнять на ходу «Песню о холдинге», первая шеренга выпускников двинулась к воротам. Фура, с открытыми настежь дверьми, подъезжала к кромке пандуса, когда вдруг из толпы провожающих с оглушительным визгом выскочила любвеобильная свиночка – дюрок, в два скачка преодолела расстояние, отделявшее её от предмета своего обожания и извергнув из себя хрестоматийное: «Ну, так не доставайся же ты никому!», толкнула дюрка прямо под колёса прицепа. И когда только эта бесприданница успела стать фанаткой драматурга Островского?!
В суматохе никто не обратил внимания на то, как дюрок, взлетев вверх тормашками, приземлился головой о бетон. Перед тем, как потерять сознание, а потом и память, он успел сгруппироваться и уйти от контакта с наезжавшим на него колесом. Последнее, что он услышал, было: «Авось не пропадём!» Как утопающий хватается за соломинку, так и покидающее его сознание, уцепилось за это непонятное и, смешно звучащее слово: авось. Он начал повторять про себя: «Авось…авось…авось…».
Нах-нах, Нух-нух, и Них-них довольно быстро адаптировались к новому жилищу, пусть временному, пусть немного тесноватому, и решили перекусить на дорожку, благо было чем: у хозяйственного и предусмотрительного Нах-Наха имелись кое-какие запасы продовольствия. Ели молча, изредка подбадривая себя вслух: «Авось не пропадём. Авось поможет…» Эти слова и услышал падающий медалист-теоретик в момент, когда собственными мозгами на практике познал существование закона всемирного тяготения.
– Ни хрена себе! Пацаны, а откуда афроландрас нарисовался? Мы так не договаривались! – возмутился было Них-Них.
– На хрен пошёл! Придётся его брать с собой. Увидят, что он лежит и фуру могут обыскать. Нас найдут и за побег три года добавят, – быстро сообразил Нах-Нах. – Впрочем, мы столько не живём, – констатировал он философски.
– Ну, хрен с тобой, ты прав на этот раз, – согласился Нух-Нух.
– Запомни сам и передай другому: босс – всегда прав! – назидательно изрёк Нах-Нах.
– Ни хрена себе, – недовольно буркнул Них-Них. Но, вслед за Нух-Нухом, покорно признавшим старшинство Нах-Наха, он вынужден был согласиться.
– Эй, ты кто! – Друзья начали хлестать по щекам нового соседа по «купе». Не помогало. Кто-то решил протереть «лицо» пассажира промасленной и пропахшей соляркой, тряпкой…
…Очнулся он от резкого незнакомого и неприятного запаха в тесном железном ящике, где кроме него находилось ещё трое подозрительных субъектов. Один из них, Них-Них, совал ему под нос отвратительно пахнущую грязную тряпку.
– Авось… авось… – простонал он.
– Авось! Это – Авось! Вау! Мы нашли его! Мы сделали это! Мы спасены!
Авось (теперь и мы так будем именовать новоиспечённого мессию) медленно приходил в себя. Рефлексы, включая жевательный и глотательный, не претерпели никаких изменений, что и было им продемонстрировано, когда Нах-Нах поднёс ему горсточку комбикорма. Правда, эта демонстрация осталась незамеченной для стороннего наблюдателя, ибо длилась доли секунды. Органы чувств, осязание, зрение, обоняние стали более обострёнными. А вот с головой было не всё в порядке. Ощупывая её, Авось бормотал:
– Тут помню, а тут не помню. Что-то с памятью моей стало? Всё, что было не со мной – помню.
– На хрен пошёл! Так не бывает! – сказал Нах-Нах.
– Ни хрена себе! Бывает! Я вот однажды из кормушки вывалился, так звезданулся… – разошёлся было Них-Них.
– На хрен пошёл, – перебил его Нах-Нах и обратился к Авосю. А ты, вообще то, зачем за нами увязался?
- Все побежали - и я побежал.
– Ну, а ты хоть что-то помнишь? Как нас с фермы вывозили, помнишь?
– Как шлем брали, помню. А как нас вывозили с фермы? Не помню.
– Ну, хрен с тобой, – посочувствовал ему Нух-Нух. – Со временем память восстанавливается. А сейчас нам надо десантироваться и поискать на первое время какое-то пристанище. А то, что-то стало холодать, – многозначительно произнёс он и недвусмысленно почесал пятачок.
Вторя ему, Нах-Нах стал нахрюкивать песенку:
– Мама, мама, что мы будем делать
Когда наступят злые холода?
Них-Них тут же подхватил:
– Ведь у тебя нет тёплого платочка,
А у меня нет зимнего пальта…
…Фура притормаживала перед поворотом на трассу, когда на счёт «три», от неё отделились четыре сгорбленные фигуры и десантировались, покатившись под откос. В сумерках, наступавшего осеннего вечера, не так уж и далеко от дороги угадывалась небольшая деревенька. Всего- то несколько дворов, заросших бурьяном, с неказистыми, ветхими избёнками за полусгнившими покосившимися заборами. Как спел бы Пётр Налич, это была потерянная и забытая, lost and forgotten, деревня. Не то чтобы она совсем была потеряна и забыта, но в настоящий момент деревенька просто на хрен никому была не нужна. Впрочем, это вполне устраивало наших друзей. Да, да, друзей. За время путешествия они успели не только познакомиться, но и подружиться. Авось оказался неплохим, компанейским, можно сказать, рубахой-парнем. Его-то и было решено послать в разведку, тем паче, что из-за его окраса не было никакой необходимости в маскировке.
Деревенька, несмотря на захудалый и затрапезный вид, была обитаема. Авось увидел, как в качестве доказательства обитаемости, из ближайшей подворотни выехал маленький грязный поросёнок на самокате. За ним, визжа от восторга, бежала толпа точно таких же чумазых сорванцов. Другая группа поросят постарше, гоняла, невесть откуда взявшуюся, ржавую консервную банку, изображая футбольную баталию. За всем этим лениво наблюдала дородная почтенная свинья, принимавшая грязевую ванну-джакузю. Именно так – джакузя, называли местные аборигены, бесчисленные лужи, придающие особый колорит и без того пасторальной картине, под названием «Всюду жизнь». Свинья делала вид, что спала. Может, и вправду спала, но контролировала всё вокруг. Поросята были, как говорится, под колпаком. Нет, не у папаши Мюллера, а под колпаком у мамаши Хавроньи, или тётки Хавроньи – так, по- уличному, звали нового персонажа, появившегося в нашем повествовании.
– Эй, тётка! – Из-за кустов показалась голова Авося. – Немцы в деревне есть?
Тётка, доселе ни разу не видевшая афроландрасов, тут же упала в обморок. По пришествии в себя, она снова попыталась, при виде, никуда не исчезнувшей, экзотической хари-кришны Авося, впасть в обморочное состояние. Но Авось энергично начал хлестать её по щекам, тараторя:
– Да свой я, свой! Очнись, тётка!
Потом он вдруг вспомнил о промасленной ветоши, которая чудом оказалась у него в вещмешке. Через доли секунды тётка Хавронья тупо таращилась на Авося, постепенно оттаивая и успокаиваясь. Говорил Авось чисто и без акцента, что внушало доверие. Вконец ставшая вполне адекватной, тётка Хавронья, на всякий случай, с опаской в голосе поинтересовалась:
– Ты – кабан, чо ли? Не узнала тебя в гриме.
– Да нет, я - дюрок! Порода свиней такая. Может, слыхала?
– Ой, чо тока не придумают! Дюрок! Надо же!
А когда тётка Хавронья окончательно обрела спокойствие и доброе расположение духа, Авось повторил вопрос:
– Ну, так чо, немцы-то есть в деревне?
– Ой, милок! Ничегошеньки про немцев и не знаю, и слыхом не слыхивала.
А вот добрые свиньи гутарят, будто бы неподалёку датчане какие-то обосновались. Целый свинокомплекс со всеми удобствами отгрохали. Прямо, как в городе. Сама, правда, там отродясь не бывала, но знаю, что там у каждой свиньи отдельная квартира, с душем и туалетом…
«Так это же мы и есть», - подумал про себя Авось, а вслух сказал:
–Слышь, тётка Хавронья, я тут не один. Со мной ещё три друга: Нах-Нах, Нух-Нух и Них-Них. Я им сейчас дам знать, что, мол, в Багдаде всё спокойно, а ты, может, сообразишь пожрать что-нибудь?
Когда вся компания собралась у кормушки, их ждал роскошный ужин. Каждому досталось, аж, по ведру помоев на брата. Тётка Хавронья не поскупилась – авось не каждый день в деревню наведываются такие звёзды, как сам Авось, собственной персоной и три, знатного рода, поросёнка, прямые потомки тех самых трёх поросят из знаменитой сказки: Наф-Нафа, Нуф-Нуфа и Ниф-Нифа. И не каждый день удаётся узнать столько новостей. Хотя некоторые новости были не из разряда приятных. Мало того, одна новость и вовсе оказалась победителем в номинации «Самая страшная и ужасная новость». Узнав про надвигающуюся чуму, тётка Хавронья тут же загнала всех ребятишек в сарай и припёрла дверь поленом – авось, чума не догадается убрать полено и посмотреть, кто же там спрятался.
– Самое главное оружие в борьбе с чумой, это – санитарная дисциплина! – авторитетно заявил Авось.
– И знание! – добавил Нух-Нух. – Знание – сила!
– Предупреждён – вооружён! – тут же вставил словоохотливый Них-Них.
– Короче, тётка Хавронья! Ты обойди всю округу, предупреди население об опасности. Организуй народное ополчение, расставь на всех подступах санитарные кордоны. И чтоб ни одна мышь не проскочила, необработанной дезинфектором. Пацанята твои пусть дома пока посидят. На улицу ни-ни! Компьютер купи им, что ли! Пусть скачают какую-нибудь «стрелялку» или «бродилку», а лучше всего «стратегию», да и режутся в неё целыми днями. Тогда уж точно их на улицу не выгонишь, – деловито, со знанием проблемы, закончил Нах-Нах.
– И ещё. – подал голос Нух-Нух.– Как нам с лесными братьями связаться?
– Это ж, с какими, такими лесными братьями? Дык, их ишшо в 50-х годах прошлого века перебили. А кого не добили, так в Сибирь отправили, – продемонстрировала Хавронья недюжинные познания в новейшей истории.
– Да я не про тех «лесных братьев»! Я про наших лесных братьев, кабанов то бишь. Им тоже грозит опасность и их тоже надо предупредить. Мало того, возможно понадобится их помощь. Так что…– он не успел договорить, так как в разговор бесцеремонно снова влез Них-Них:
– Я таки дико извиняюсь, – вкрадчиво начал он, почему то с местечковым акцентом, – но имею сказать один нескромный вопрос. Детишек Ваших мы видели, с их уважаемой мамашей тоже успели познакомиться. А вот главу семейства не наблюдаю. Откуда дровишки…пардон…детишки?
Этот вопрос застал тётку Хавронью врасплох. Она густо покраснела, но после несколько затянувшейся паузы, вздохнув, сказала:
– Ну, что ж, коли так, то слушайте. Ещё в лихие девяностые уехали наши мужики, хряки, то есть, в Москву, на заработки. Да так там и сгинули – ни один не вернулся, ни одной весточки никто не подал. Мы- то поначалу думали, не успеем соскучиться – они и возвернутся взад. А тут одна «охота» проходит, в другую входим – нетути мужиков! Бабы оруть! Мужиков подавай! Прямо бяда! – Тётка Хавронья всхлипнула, и по-бабьи вытерла уголком платочка, набежавшую было, слезу. – Можа на визг, можа на запах, а можа и на всё сразу, да только набрёл на наше бабье царство, кабан, лесник Дормидонт. Обходительный такой мущщина, приятной наружности. Умеет и утешить, и приголубить. Вот и утешил, и приголубил. А потом мальчики, девочки пошли... Вот так и живём, – закончила она свой грустный рассказ.
– А вы вовремя подоспели, – продолжила она. – Нонче он должен в гости придти. Манька Хрюкина в «охоту» вошла. Дело то молодое, а уж до дела этого Манька,сучка крашена, дюже охочая. Да они, Хрюкины, все такие! Вот он от неё обязательно ко мне заглянет.
И тут – лёгок на помине – кто-то постучал в дверь и низким густым басом прохрюкал:
– Открывай, крошечка-хаврошечка! Это я, твой зайчик пришёл, гостинцы принёс!
Хавронья мигом выпрыгнула из-за стола с грацией Анастасии Волочковой и, отыскав в остатках ужина красную свёклу и, на ходу румяня щёки и подкрашивая пятачок, поспешила к двери. Вошёл солидный господин с мешком и в кепке, с торчащими в разные стороны, как у легендарного комдива Чапаева усы, клыками. Кепку снимать не стал, а мешок протянул Хавронье:
–Это тебе, – буркнул он.
–Ох, и балуешь ты меня, Дормидоша! – Едва взглянув на содержимое мешка, и по привычке определив, что там снова жёлуди, она отложила мешок в сторону со словами: «Всё лучшее – детям!»
Дормидонт продолжал недоверчиво коситься на присутствующих незнакомцев, а про Авося даже успел подумать: "На нашего Буншу похож", – когда Хавронья, спохватившись, представила их друг другу, шепнув украдкой гостю:
– Дело у них к тебе есть. Чрезвычайной важности,– сказала она, не упустив возможности продемонстрировать знание умного словечка.
Говорили недолго. Дормидонт оказался мужиком сообразительным и понятливым. Обещал поставить под ружьё целый партизанский отряд. А когда ему выложили информацию о возможном отстреле кабанов, в качестве профилактической меры, он перепугался не на шутку:
– То-то я гляжу, охотнички в лесу нарисовались! Давеча иду, сидят у костра, песни распевают: «Любим мы кабанье мясо в карбонате, обожаем кабанов в окороках». Вот, оказывается, откуда ветер дует. Выслушав все рекомендации, инструкции и наставления, он, забыл о цели своего визита к тётке Хавронье и даже не ответил, на, кокетливо заданный вопрос: «Ты останешься, али как?» Он торопливо попрощался с гостеприимной хозяюшкой и с криком: «Спасите наши души»! – помчался в лес, оглашая округу громким визгом. Визг шёл то по нарастающей, то по убывающей и, был подобен сирене, предупреждавшей всё лесное население о том, что в лесу, вводится красный уровень опасности.
Из древних летописей «Хроники Свинарнии»
«и пришло чудище поганое, Чума Африканская, и давай, аки тать, истреблять свиней праведных. И стали на защиту Свинарнии благородные витязи, потомки славного рода Хрюриковичей: Нах-Нах, Нух-Нух и Них-Них. С ними светлейший князь, Авось Всемогущий и гражданин Дормидонт Кабанов-Лесной, по прозвищу Зверь со своим воинством. И были выкопаны рвы глубокие, и наполнены они были натрием хлористым. И попыталось чудище поганое перейти, переплыть, перелететь рвы глубокие, наполненные натрием хлористым. И шарахалось чудище от натрия хлористого, аки бес от ладана. И стояло воинство свинское под стягами и хоругвями. И было на стягах начертано: No pasaran! И были на хоругвях лики основоположников: Нах-Наха, Нух-Нуха и Них-Ниха и примкнувшего иже к ним Авося Всемогущего. И пуще натрия хлористого убоялось чудище поганое их вида грозного. И настали холода зимние, и отступило чудище, Зараза Проклятущая, и ушло в пределы свои, и не возвращалось более. И вернулись с победой доблестные рыцари. И воспели их подвиг в веках потомки…»
…Это всё, что нам известно о приключениях хрюнонов и Авося. Рассказывали, что после победы над чумой, Авось остался с лесными братьями. Будто бы лесник Дормидонт передал Авосю бразды правления, а сам, доживал свой век в счастливой старости, в окружении многочисленных внуков и правнуков, рассказывая им о своей героической молодости. По другой версии, Авось, получив хороший пиар в ходе противочумной кампании, ушёл в большую политику. На последних выборах он стал депутатом Думы. Ещё говорили, что он работает охранником в ЧОПе. Как бы то ни было, но в любом случае, он сейчас где-то среди своих. А вот следы трёх братьев: Нах-Наха, Нух-Нуха и Них-Ниха пока не найдены. Но мы будем надеяться, что обязательно с ними встретимся за новогодним праздничным столом! А Новый Год, он ведь не за горами. Не правда ли?