Саша Валера
В зимнем окне, разделённом на множество деревянных квадратиков, мороз написал хрустальные картины. Разглядывая их, он лежал на своём чердаке, называя его мансардой - думал о новом дне. Вот сейчас встанет и не будет торопить себя и время, а согласуясь с внутренними отражениями, начнёт ещё один день. Зачем
Поднявшись, прошёл в выгороженную середину пространства под шиферной крышей одноэтажного крепкого дома: газовая плита, дальше дверь в комнату побольше, окном во всю стену -на дачную улицу, где зимние деревья. Старый письменный стол с дерматиновым верхом, в углу на комоде большое зеркало. В полной тишине проскрипел снег под чьими-то шагами и взлаял пёс на дворе. Сергей выглянул в окно. По улице прогуливался старик в короткой дублёнке, из-под которой выглядывали зелёные атласные, пижамные штаны. У ног бежала маленькая лохматая псина с ехидной мордой, а дед на ходу оглаживал густую цыганскую бороду.
Кир (у французов “кир” - шампанское с ликёром) завтракал, стоя у стола, где завёрнутый в полиэтиленовый пакет хлеб, лежал рядом с засохшим сыром. Он смёл крошки ладонью и закинул их в рот. Сев на стул, натянул видавшие виды туристические ботинки и вышел на чердак, иначе не скажешь - настоящий чердак с покатой крышей, бельевыми верёвками, да сломанным стулом в углу, рядом со сложенной раскладушкой из прогнившего брезента. Здесь холодно. Пар дыхания.
Вниз крутая лестница, деревянные ступени. Кир (в нашем менталитете - “кирять”) накинул солдатскую шинель без погон, с гражданскими пуговицами - одна зелёная, а все чёрные. Обмотался шарфом и шагнул вниз.
На первом этаже открыта дверь в комнату, напичканную дорогой мебелью. В кресле - пожилая хозяйка вяжет, кутаясь в оренбургский платок. Сергей кивнул ей, но она не ответила.
По скрипящим ступеням крыльца он спустился в сад, к деревьям в тяжёлом, ноябрьском снегу. Выйдя за калитку, обогнал цыганского барона, его собачонка с лаем кинулась вслед и Кир рванул бегом - захрустел снег под ногами, лай собаки звенел в воздухе. Он резко остановился, развернув ноги, словно горнолыжник при торможении и пёсик от неожиданности пролетел мимо, а Кир, встав в боксёрскую стойку (организм-то помнит,Ё!)), пошёл на него, подскакивая и разрезая воздух ударами: боковой справа, снизу и в завершение лихо махнул ногой - оба!
Цыган на всякий случай позвал свою Долли, а Кира, засмеявшись, пробежал несколько шагов и медленно пошёл среди домов, наслаждаясь белым на деревьях и крышах, слыша лишь скрип снега под рифлёной подошвой - мимо новобревенчатого дома под свежевыкрашенной крышей. Здесь он ясно услышал скрипичную мелодию, доносившуюся откуда-то из дома.
В конце улицы появились высокие бетонные блоки домов и платформа электрички.
Показался поезд. Сзади донеслись неожиданные среди сосен, звуки буксующей машины. Наверное, он попросил чтобы его подвезли.
Он сел в такси и машина, поводя тяжёлым задом, с трудом выбралась из снега, а подъехав к железной дороге, остановилась. Кир протягивает шефу двадцать копеек - недовольное лицо водителя. Такси, резко выкинув грязный снег из-под колёс, унеслось в сторону эстакады кольцевой дороги, а он легким шагом направился к платформе Востряково.
Позднее утро и должна подойти последняя перед перерывом электричка. Девушка в белой вязаной шапочке, заинтересованно оглядела шинель и, согреваясь, продолжила ходьбу по платформе. Пожилой мужчина изучает объявление на кассе и чего-то никак не понять: прошёл к щиту с расписанием, сверясь со своими часами, опять вернулся к тетрадному листочку у кассы, покачал головой и выйдя на край платформы, с надеждой вгляделся вдаль.
Скоро показалась зелёная морда электрички, расписанная красным. В снежной пыли, гуднув для острастки, принялась тормозить. Раскрылись мутные двери в заплёванный тамбур и клубы папиросного дыма вырвались навстречу.
У мешка, брошенного в угол, стоял мужик в стареньком пальто на ватине. Кир стрельнул у него закурить, похвалив русские папиросы: «Нигде в мире больше не выпускаются, только у нас». Мужик в ответ ругнулся: «Ихнюю мать так! В ларьках-то, только «Дымок» поганый. Травиться им, так лучше папиросы смолить». Покурили и зашёл разговор за выпивку: «Где ж её брать-то теперь? Да почём оно теперь-то? Ну, да не больно нашего брата обманешь - все сами теперь её делают-то!» Мужик уверенно говорил, что вот расторгуется, примет слегка на рынке, опять же милиционеру, дежурному по рынку - всем налей! Ну, а уж когда домой, то тут уж он, конечно, наберёт рюкзачок винца. Выяснилось, что мужик таскает колхозную кукурузу и продаёт: «Сотня каждый день! Это, не считая на дорогу и на вино - его-то я всегда возьму». Серёга порадовался: «Слушай, вот тебе клёво-то. А не выловят?»
Ближе к Москве в тамбуре поднакопилось народу. А на Матвеевской его и вовсе утрамбовали к стенке. Но вот раздвинулись двери и он с облегчением вдохнул утреннего смога. Протиснувшись между вагонами, выпускавшими только в одну сторону, и будками кооператоров, он влился вместе с толпой в зал с разменными аппаратами. Улыбнувшись, Кир резко развернулся поперёк толпы и направился к дверям на улицу. На уговоры цыганок он не поддался, цветов не купил, но ледяной «Фанты» в сквере, в ожидании троллейбуса, не отказался.
Он встал спиной к салону, облокотившись о поручень заднего стекла. За ними шёл ещё один троллейбус - им управляла девушка. Он махнул ей рукой и она улыбнулась. Машина легко выбралась на мост - рядом плелись в мокром месиве снега грязные машины, а за рекой дымили заводские трубы. Кир увидел три разноцветных дыма: красный, белый и синий. Пробормотал по-французски: «Bleau, blanche, rouge...»
Недалеко стоит светловолосая девушка в широком мужском твидовом пиджаке. Услышав его бормотание, она подалась плечом к двери. Трамвай остановился у магазина «Электроника» и когда двери уже закрывались, Кира, наклонившись к ней, спросил: «Вы выходите?» Невольно улыбнувшись, она ответила: «На следующей». Троллейбус, развернувшись на площади, остановился, открывая двери и он выскочил первым - лихо оперевшись о поручни, подал девушке руку.
- Я - Кир - Кирилл. А ты кто?
- А я - Светлана.
Дальше они долго молчали, а на углу разошлись. Она углубилась в переулок, а он постоял, глядя вслед, и почему-то думая, что она продавщица, насвистывал: «До-ре-ми-до-ре-до». Побрёл по Садовому, через подземный переход, к небольшой площади у станции метро: табачный ларёк, опять шашлык, пирожки по двадцать пять и дверь на углу:
“П И В О”
В комнатёнке сильный мат. Пять хвостов к автопоилкам из суровых мужиков - того и гляди, как бы в «бубен» не получить. Серёжа поспрашивал кружку, но не целеустремлённо. Не хватало обострённого чувства - срочно «поправиться» до двух часов. В углу он увидел человека, стоящего в одиночестве. Здесь к таким не привыкли - как-то вокруг него и народу поменьше. То ли уважение, то ли полное, до немого изумления непонимание видавших виды мужиков. И немудрено: длинные чёрные волосы до пояса и лицо шизанутого индейца племени Сиу, да ещё драные джинсы. Кир подошёл и они радостно обнялись. (А ничего они с Гурой смотрятся - у Киры почти оформившаяся борода, да и «прикид» военный). Выпили по паре кружек, приободрились. Рядом появился завсегдатай, квёленький такой мужичонка. Вон уже и за пивком протиснулся без очереди. «А ты, говорят, на Гауе бывал этим летом?» «О, Россия слухами пошла», - Гуру ощерил беззубый рот. «Да тебя Гога видел среди лежбища хиппи с Маркелом, как вы от дождя пакет с травой затаривали».
Стали прощаться. Гура здесь оттягивался перед тем, как зайти к кому-то за травой и уже торопился. Кир пошёл вверх по уютной улочке. Ему похорошело - аж стало как-то в небе проясняться. Где-то здесь неподалёку была кофейня «Турист» с чашечкой по двадцать две копейки. Впереди бликнула солнцем витрина и, подойдя к ней, он увидел табличку:
О Б Е Д
Прильнул к стеклу - безмолвное движение мима в трико, с белым, в гриме, лицом. Продавщицы уютно устроились на столах, подобрав под себя халатики. На мраморном полу магнитофон. Он долго стоял, приложив ладони к стеклу и наблюдая плавные движения, озвученные шумом улицы.
Пройдя мимо памятника воинам Плевны - чёрное нагромождение чугуна среди серых домин с красными флагами на крышах - он поднялся вверх к Чистым прудам по улице с односторонним движением.
Решил перейти на другую сторону (о чём он думал в эту минуту?)
Спокойно глянул влево - машин не было.
И вдруг справа чудовищный удар! Его фигура в шинели отлетела сразу на несколько метров, огромная чёрная машина остановилась, из неё вышли двое в строгих тёмных костюмах и, сказав что-то шофёру, направились вниз, к чёрному дому, а водитель погрузил тело в машину и уехал.
Вот так вот. Написав это, я сложил листки, заварил чаю, потом захотел, чтобы Гога прочитал, оделся и поплёлся к нему. Настроение было прекрасным... да что я расписываю, понравилось ему. Покурили, и он мне рассказал о своих планах на лето.
И на следующий день я сидел в гогиной однокомнатной квартирке гостиничного типа. Поговорили... Зашёл Артур и я дал ему прочесть свой рассказ. Он помолчал, поглаживая усы, а потом выдал: “Это всё почти один к одному фильм Иоселиани «Жил певчий дрозд»”.
- Да я его не видел никогда!
- Ну, значит ты вышел на уровень таких мастеров.
- Пошёл ты...
Мне от всего этого как-то не стало лучше. Потом я ушёл.
Дома меня достали соседи по коммуналке: этот великий монтажник в углу со своими кранами и регулярными друзьями с гитарой, два раза в месяц, после аванса и получки. А рядом семья милиционера. Да, вполне серьёзно - он мент, а она продавщица в ГУМе. Когда монтажник в командировке, а мент на дежурстве, вроде ещё ничего. Уложит она свою ляльку, мы и встретимся случайно на кухне - чаю пришли заварить. Рассказывает про свой городишко, где они с мужем в одном классе учились, ну ещё про свой родной магазин. А недавно предложила пойти к ним грузчиком, жалеет, что вот не работаю я давно.
А утром в понедельник, когда в квартире всё утихло, я встал в одиннадцать, попил чайку и вышел на улицу. Распустились деревца, пенсионер с собачкой прогуливается, мужик с первого этажа лежит под своей машиной, ковыряя ей в брюхе. Вышел на проспект: толпа вонючих машин продолжает уничтожать воздух. Бедные деревья. Зашёл на углу в пивбар, сюда я Кира с Гурой (без пафоса) поместил. Действительно ведь Гуру, у меня просто рука не поднялась дать ему другое имя. Выпил кружечку и пошёл по проспекту в сторону центральных улиц. Мимо магазина, где не то что мимов в обеденный перерыв для бедных девочек... одна солёная капуста,Ё! Да и чёрт с ним, я всё равно почти не ем. Не вегетарианец, просто денег нет. Хотя вот уже около года, как я ушёл из сторожей, не помер же от голода - Бог даёт, наверное. Мимо прошла девчонка, глянула заинтересованно, а я навстречу улыбнулся, натужно растянув своё лицо. А ведь смотрит не на меня, на мой «прикид». Дура, пойди на Тишинку и купи себе шинель, а шарф возьми у бабушки и не пыжься вырваться из своей нищеты.
В кофейне «Турист», бармен, забыл его имя... то ли Семён, то ли Саид, ну неважно, главное, что он мою физиономию знает и держит за своего. Конечно, если какой торгаш появится, так он меня быстро задвинет в тайники своей души. А пока ничего, двигает турку по мелкой гальке. А какой аромат от перелившейся через край пенки! Смешался с весенним воздухом, врывающимся в раскрытые двери! Несколько человек молодняка, с уважением поглядывают в мою сторону. Я-то не длинноволосый, но с бородой, да и видели меня где-нибудь на тусовке с Гурой. Ненавижу эта кофейную муть. Под нашу крышу влетел воробей. Заметался, родимый, в поисках двери, а молоденькая девчушка из компании волосатых, стала в него крошки метать. Так он тебе, салага, и раскроет пасть на лету, крошки ловить...
А в центре хорошо, если подальше от суеты. В переулке оранжевые тётки стригут ветки. Мичуринцы, вашу мать! Короче, весна, что там говорить.
На Хмельницкого я подошёл к тому самому переулку со стороны Чистых прудов. Напротив витрина овощного. Сейчас прямо на улицу стали лотки с капусточкой выставлять, можно общипывать и питаться. Я перешёл на ту сторону. Встал у стены, курю. Перешёл в том же месте обратно.
Света, девушка со светлыми волосами цвета скошенного поля, в широком мужском твидовом, видать, пиджаке, сменившая сегодня приболевшую Елену Сергеевну, через большое витринное стекло, хорошо промытое в санитарный день, видела хиппово одетого парня. «Ещё один «отщепенец» - усмехнулась Света. В её голове, словно во сне, пронёсся знакомый, но какой-то бесплотный цветной образ кого-то, похожего на этого парня - будто она знала его, но только моложе. Ей казалось, что она его где-то видела... Он уже второй раз переходит улицу в одном месте, не дойдя до пешеходной зебры пятидесяти метров. И теперь стоит, прислонившись к стене, курит.
Где-то внизу открыли светофор. Вперёд вырвалась помятая, дребезжащая «Волга». Света увидела, как парень рванулся на дорогу. Подпрыгнув перед капотом, то ли от удара, то ли сам по себе - она не поняла - он ударился о лобовое стекло. Посыпались осколки. Машина, взвизгнув, встала. Водитель и пассажир, молодой парнишка в белых носках, бережно положили парня на заднее сиденье. Останавливались прохожие. Света вышла на улицу и, вытирая покрасневшие руки тряпкой, смотрела вслед уезжающей машине.
Ноябрь 1988 г.
© Copyright: Саша Валера Кузнецов, 2011
Свидетельство о публикации №211111100638
Нравится