Макар грузным кулем осел на скамью - с первой мартовской капели его старые кости попеременно ныли. Думал, с теплом пройдёт, а ломота не унималась. Уже и лето за медовый Спас задвинулось, а конца его болячке так и не наметилось.
Закурил Макар, и с первой же затяжкой почувствовал, как боль отступила, потому что табак своё дело крепко знает!
Из прогона показался студент Лёнька, который приехал в деревню погостить на каникулах, и с первых же деньков не устоял перед природной статью деревенской красавицы Варьки, Тамаркиной дочки. Каждый вечер, как на службу, ходил к ней мимо дома Макара. Другой год уже год ходил. Шёл, и всякий раз надеялся, что удастся проскочить мимо старика незамеченным, а только тот свою работу знал хорошо: солнце за лес, а он – на комариную гимнастику. Так Макар вечерние посиделки называл.
Вот и теперь сидел он на скамье у дома, помахивая руками да почёсываясь.
Увидев Макара, хотел, было, Лёнька реверсу дать, а только тот уже почуял движение за разросшимся на прогонной меже лопухом.
- Здоров, Леонид! Не ко мне, случаем?
И манерно так выделил «а». Теперь, хочешь - не хочешь, подходи к рукопожатию.
- Какой ты духмяный сегодня, как антоновка к Покрову. Флакон одеколону, надобно думать, на себя вылил? – Макар лукаво сощурил глаза и крепко встряхнул загорелую Лёнькину руку. – Хранцузского, надо понимать?
- Обычное средство от комаров, - соврал студент, стараясь поменьше махать руками.
- Пустое это. – Макар дёрнул рукой, и огонёк самокрутки заплясал в воздухе. – Садись. Я тебе своего средства добавлю, оно вернее будет! Нет лучше лекарства от кровососов, чем табачный дым! Или ты думаешь, я зазря избу каждый вечер обкуриваю?
- Пойду я. Мне сегодня раньше надо, мы договорились … - пробурчал под нос Лёнька, и уже хотел уходить, как Макар жестом остановил его.
- С кем договорились? С Варькой?
- Да, - нехотя признался студент.
- Тогда садись. Рано!
- Это почему ещё?
- Рано, говорю, к Варьке, - повторил Макар на полном серьёзе. - Вздумалось сегодня Тамарке овец стричь, а кто поможет, как не дочка? Бабы в этом деле ловчее.
- Варька ничего не говорила, - недоверчиво пожал плечами Лёнька.
- Так она и не знала! Это всё Тамарка: а что, говорит, дядя Макар, если я сегодня овец выстригу? А мне что? Стриги, говорю. Погода сегодня самая остригальная: весь день солнышко да ветерок, а к вечеру затишье. Шерсть сухая будет да поветреная. Да что ж, Тамарка без меня этого не знает?
Студент незаметно вздохнул.
- Можешь смело тут цельный час сидеть, а то и все полтора – раньше не управятся, - авторитетно заключил Макар.
Лёнька даже как-то внутренне вздрогнул весь от такой перспективы. Варька днём ничего такого не говорила, а дед Макар мог и просто так языком брякнуть, чтобы не жечь табак в одиночестве.
Притормозил Лёнька, задумался.
Из задумчивости его вывело надрывное блеяние овцы у соседнего дома и бойкий голос Варькиной матери.
- Смирно лежи! Столько лет тебя кромсаю, не привыкла ещё?! Варька, ставь другую корзину под шерсть – эта уже полнёхонька!
Выходит, не соврал Макар.
- Пойду, помогу … - попробовал выкрутиться Лёнька, не раз получавший от Варьки взбучку за табачную пропитку.
Макар на это только рукой махнул.
- Да куда ты гож, городской? Разве что горох откидывать, - отозвался он, пытаясь урезонить Лёньку.
- Какой горох? – не понял студент.
- Шоколадный! С фабрики Рот Фронт! – блеснул знаниями кондитерского производства Макар и зашёлся хриплым смехом.
Лёнька догадался и криво ухмыльнулся.
Макар перешёл со смеха на кашель. За его грудной клеткой клокотало, сипело и хрипло трещало, будто бумага рвалась. Жена Антонина и ругала его, и по-хорошему просила бросить курить, а только толку не было. Все разговоры заканчивались одной неизменной фразой: «Дай ты мне, Антонина, напоследок жизнь подсластить!» И опять к кисету с табаком тянулся.
Лёнька порывисто сел на скамью.
- Вот это дело! – оживился Макар откашлявшись. – Посиди со мной, уважь почётного пенсионера. Разговор какой-нибудь толковый затеем, глядишь, и время не протянется.
В последнем Лёнька сильно сомневался – коротко Макар не мог! Даром что ли те, кто временем дорожил, его за версту обходили?! Варька целую историю про Макара поведала.
Не так давно это было. Прошли слухи, что в деревне кино снимать будут, а вскоре за слухами и телевидение пожаловало, человек десять – не меньше. Всё высматривали что-то, выискивали, примерялись. Больше других любопытствовал один вертлявый, хотя и немолодой уже мужик. Его напрочь чистую от волос голову закрывала от июльского солнца полинялая чёрная косынка, завязанная узлом на затылке.
Увидел тот мужик Макара, подошел к нему. Сказал, что фильм про деревню снимает, про натуру какую-то говорил, и про фактуру. Задал Макару вопрос, и уже готовился ответ получить, да не на того напал!
Макар сначала задумался, а потом громко хмыкнул. Тряхнул кисетом с досадой – с утра не пополнил табаком, может и не хватить на ответ.
Оглядел ещё раз мужика в косынке.
- А ты, сынок, кто по званию будешь? – спросил Макар по-доброму.
- Режиссёр. Алексей Коваль, - едва смутившись, ответил тот, сбитый с толку таким обращением.
- А меня Макаром звать. – Макар протянул режиссёру заскорузлую руку, а другой прихлопнул по скамейке. – Садись, Алексей Коваль, потолкуем.
Для ясности мысли Макар закурил; дым умную мысль питает, а излишки – на воздух!
- Сам-то городской? – спросил Макар, загодя зная ответ.
- Да.
- И в этих … режиссёрах … у вас, поди, сплошняком городские?
- Многие, - уклончиво ответил киношник.
- То-то и оно! – Макар горько вздохнул и сладко затянулся. - Деревня у вас, городских, какая-то неживая получается, и мужик в ней живёт – невзабольшный. Ненатуральное кино получается, суррогатное …
- Это как?
- А вот как!
За минуту такое разве объяснишь?
Долго говорил Макар, отводил душу. Никто точно не скажет, кто больше курил: Макар, или те, что приехали кино снимать и ждали своего режиссёра под раскидистой липой. А тот вернулся только после последней порции стариковской махорки. Силы после того разговора осталось - только рукой махнуть.
- Ну, вот, недослушал как следует, - раздосадовано пробурчал Макар, когда режиссёр ушёл. – Разве так что путёвое выйдет?
Больше киношников никто не видел. Может, место более подходящее нашли, а, может, по какой другой причине не приехали - о том Макару не доложили. А в деревне ещё долго над Макаром подтрунивали: мол, всю охоту у киношников отбил своими россказнями.
От большака донёсся какой-то непонятный гул. Макар прислушался.
- А вот и разговор наш едет! – старик кивнул в сторону леса, где, на размытой дождём дороге, ревела легковая машина.
Скользя по липкой глине, старенькая «семёрка» с трудом заползла на гору. Чем ближе подъезжала машина, тем громче была слышна ухающая музыка. Наконец, забухало так, что работающий двигатель стал еле различим за надрывными звуками, которые вылетали на деревенскую улицу через опущенные стёкла.
Не доехав несколько шагов до скамьи, машина повернулась к Макару и Лёньке забрызганным правым боком и резко свернула влево. Водитель и пассажир учтиво закивали головами в знак приветствия. Макар низко склонил голову, Лёнька еле заметно дёрнул подбородком.
Огромная лужа мягко приняла передние колёса легковушки. Машина, погрузившись по самое брюхо в воду, медленно поплыла по ней, оставляя за собой клубы газа и пара.
После дождя деревенская дорога славилась лужами. Во всей округе такой не сыщешь! Сколько тракторных телег песка и гравия в ямы высыпалось, а только без толку: дожди своё дело крепко разумели, и весь излишек напрочь смывали – и полгода не проходило, как дорога снова горбилась, а по колеям текли привычные реки.
- Вот скажи мне, Леонид, что Федьку в наших краях держит? – спросил Макар, когда машина скрылась за ближайшим поворотом.
- А я почём знаю? – на деревенский манер ответил Лёнька.
- Разве ж это ответ? – неподдельно возмутился Макар. – Ты у нас парень городской, грамотный, вот и скажи: от каких таких бед твой ровесник так за землю держится? Деревне той уже пора лесом порасти, а он всё дорогу накатывает! Ладно, если б зазноба какая, а то ведь вдвоём с дедом живут! Это летом на машине проехать можно, а зимой да в распутицу от большака только пешком дойдёшь. Никакой машине такая дорога не под силу. Вот я и спрашиваю: что за любовь такая Федьку тут держит?
Лёнька не знал, что ответить. Из разговоров он слыхал, что в соседней деревне один жилой дом остался, и живёт в том доме старый да малый: пенсионер Виктор, да внук его Федька. Тремя годами раньше ещё один дом был жилым, и жила в том доме дочка Виктора – Нина. Был у Нины муж и двое детей: сын и дочь. Так и жили двумя домами, пока дочка Нинкина не закончила в районе десятилетку. Тогда и задумались крепко, что дальше делать, как детей в люди выводить. Нина на ферме работала, коров доила, а муж её был колхозным пастухом. Колхоз держался из последних сил, но и тех уже не доставало. Поля зарастали березняком и лозняком, трактора ржавели, а зарплату не платили по несколько месяцев. Но даже если бы и платили, то о ней и говорить было смешно – жили продуктом со своего хозяйства.
Нехотя, а всё ж подступили к разговору, о котором давно все думали. Поговорили, продали живность, да и уехали в Ленинградскую область новую жизнь выстраивать. Жалко было отца одного оставлять – от безысходности Нинка на это решилась. Сам Виктор уезжать отказался, а молодых подбадривал:
- Езжайте с богом, а я за домами присмотрю, да за могилкой Зининой. С собой не зовите – не поеду. Моя привязь тут, дальше не пойду – крепко держит.
Нина с мужем на новом месте в совхоз устроились, обзавелись ведомственным жильём, дочка в областной университет поступила. В конце лета стали определять Федьку в школу, а он – ни в какую! Домой, говорит, поеду, к деду. Никакие уговоры не помогли, приехал в пустой дом. Ему тогда только четырнадцать исполнилось …
Вернулся в районную школу, в восьмой класс. В интернате, что был организован при школе, жить наотрез отказался. Бывало, в самые лютые зимние месяцы, когда дорогу заносило, и автобусу было не проехать по большаку, Федька оставался там на пару дней. Но такое случалось редко.
И после окончания школы никуда Федька не поехал – пошёл в ПТУ, в том же районном городе. На зиму переезжал в дом к деду, что зря дрова жечь? По теплу жил в своём доме.
Нина с остатком семейства каждое лето в отпуск приезжала, а то и так когда – на пару дней. Она на новом месте хоть и в добротном доме жила, а только и всё равно на родину тянуло, в тот дом, где она родилась.
Больше Лёнька про сверстника своего и его семейство ничего не знал, а с того, что знал, скроить ответ Макару не мог.
- Признайся как на духу, Леонид, коль срастётся у вас с Варькой, в город её, знамо дело, повезёшь. Так, или не так?
Ленька неловко заёрзал и ничего не ответил.
- То-то и оно, что так! – по-своему расценил молчание Макар. – А Федьку, вот, назад разворотило. Не живет его любовь в городе!
- Ему деда жалко, - неожиданно заключил Лёнька. – Один ведь остался.
- Оно, может и так, - согласился Макар, - а только что тому деду сделается? Виктор и сам уговаривал внука ехать. Нет, не один дед виновник Федькиного затворничества – вот так я тебе скажу.
- Других причин не вижу.
- Э-э-э, не скажи, - протянул Макар и глубоко задумался. – Ты в большом городе родился, потому и не видишь! А скажи мне, Леонид, по совести только, что у тебя есть в том городе?
- Как это, что? Квартира есть, - почти с гордостью ответил студент.
- И только? – усмехнулся Макар.
- Да она столько стоит, что, если продать, то всю деревню купить можно!
- Ну, купил. А что делать станешь?
Макар въедливым взглядом уставился на Лёньку, и тот понял, что перегнул с прытью. Ему бы головой кивать, так до края разговора быстрее доберёшься.
- Ничего не стану делать, потому что покупать не стану, – ответил он тихо.
- Да бог с ней, с купчей! Разве мы про то сейчас толкуем? Не понять тебе меня, Леонид, как не попробовать твоему городу настоящих сливок!
- Да у нас их в любом магазине … - начал, было, Лёнька, но тут же приумолк. А Макару хватило и этого.
- Угощала меня Верка дачница – тьфу! – Макар сухо сплюнул и провел рукой по желтоватым губам, то ли в память о сливках, толи для того, чтобы смахнуть махорку. – У меня и кот их есть не стал – вот тебе крест!
Макар и взаправду перекрестился, но Лёнька решил никак на это не реагировать.
- Ну да бог с ними, со сливками, - коротко вздохнув, продолжил Макар. - Тут другой резон. Кто, коль не земля на любовь так откликнется? Вот я тебя про город и спросил. Камень, железо да стекло – вот и весь ваш город! А разве камень может так уродить, как земля? То-то, что не может. Только и может, что мхом порасти. Земля против него – совсем другая песня будет!
Про песню Макар рассказать не успел - из-за двора вышла Варька с большой корзиной в руках. Плетёнка была доверху набита овечьей шерстью.
Следом за Варькой вышла Тамара.
- Дождался и ты своего часа, - сказал Макар, глядя в сторону Варькиного дома. – Полетела стрекоза.
Лёнька обрадовано встал со скамейки.
- Пойду я.
- Да погоди ты пяток минут, дай девке сроку перед зеркалом повертеться!
Лёнька замялся, но садиться на скамейку более не стал.
За пяток минут Макар успел предсказать погоду и сделать прогноз на урожай картофеля. Он что-то ещё говорил про весенний донник, что не отошёл к положенному сроку, о разросшейся отаве в саду и про то, что падевый мёд плохо сказывается на пчелиных желудках.
Лёнька отошёл на несколько шагов, когда Макар окликнул его.
- Леонид!
- Что?
- Не по зубам тебе Федькина любовь – вот что! - Макар пережевал во рту невидимую горбушку и тяжело сглотнул, - А ты … это … в режиссёры лучше не ходи!
- А это-то тут при чем? – не понял Лёнька.
- Да это я так. К слову …
Из подвального оконца выпрыгнула кошка. Она подбежала к скамейке и, приветливо мяукнув, принялась тереться о ноги хозяина. Не получив ответной ласки, кошка запрыгнула на скамейку и принялась с усердием намываться. Она была готова слушать Макара хоть до полуночи.