Я снял шляпу и сел за столик.Пожал его руку-она была невозможно теплой.
-Ну здравствуй.-я позвал движением кисти официанта-как твои дела?
-Нормально.4 публикации.-еле заметная улыбка мелькнула на его лице, а после исчезла,оставив его еще более грустным,нежели раньше.-Но на самом деле все дерьмо..-он яростно потушил окурок, словно ставя точку во всей своей творческой деятельности.Лгал нам обоим: он не мог жить ничего не написав, а я прекрасно знал это.
В серых глазах загорелся огонь тихой надежды,что я начну утешать его,но я молчал.Во времена нашей близкой дружбы я всегда был справедливым и иногда даже излишне жестоким.Может быть,поэтому его гениальные произведения становились идеальными. Но сейчас он яростно падал из гениальности в посредственность.Его строки были вынужденными.Измученными.
Мы давно не виделись и здесь,в этом затхлом кафе,он показался мне неестественно тощим и осунувшимся.Маленькие тонкие пальцы обессиленно держали сигарету.Он много курил и тяжело дышал.
Спустя 2 месяца,в один из солнечных летних дней я нашел в почтовом ящике письмо,написанное его рукой.Ему поставили рак.Он писал,что через две недели он ляжет на операционный стол.Что как никогда явственно ощущает, как смерть растекается под кожей , что пишет как сумашедший,прозу за прозой с оттенком прежнего шарма и гениальности. "Приходится брать перья у хозяйки.А она постоянно плачет и носит мне самые вкусные булочки, словно это может меня спасти...Писательство- панацея.Бессмертие-я в это свято верю.Но я еще не наполнен смирением.Мне по-настоящему страшно, так страшно,что я....."-не дочитав я порвал письмо.Кинул в огонь камина и попытался забыть то, что сейчас прочел.К горлу подступила тошнота.
**
Я одел капюшон, но ветер все равно настырно лез зашиворот, небо рыдало, пачкая мое лицо своей бесконечной скорбью.Кладбище было спокойно и мирно.С памятников смотрели лица усопших.Презирали и ненавидели нас-живых.Смерть поочередно подходила к каждому из пришедших.Целовала в губы сухими ледяными губами.Я вздрогнул от ее прикосновения.Вытащил зажигалку.Прикурил.Незнакомая юная девушка протянула руку,не сняв перчатку.Я прикурил и ей.Хозяйка, сдававшая Сержу комнату безутешно плакала, все сильнее размазывая тушь по своим бледным щекам.Ее сын-юнец с мокрой, спадавшей на лоб челкой, держал нюхательную соль на случай,если маменьке станет дурно.Я молчал.Кто-то сзади, устав от скорби, оживленно беседовал о политике и домашних маленьких собачках, столь популярных в это время.Все были заняты собственными переживаниями, совсем забыв о небольшом черном ящике, с хрупким, исхудавшим,не дышавшем телом в скромном синем костюме.Какой-то лысый толстый мужчина, стоявший далеко от меня, прокашлялся и начал говорить речь.О том, каким замечательным товарищем и писателем был умерший.Какой жестокой оказалась болезнь, заставившая нас лишиться такого человека.Он говорил так пафосно, что казалось, он вовсе не на молчаливом кладбище, а на театральной сцене,а его слюна, брызжавшая во все стороны,была сладка и красочна,будто состояла из одной глюкозы.
Меня тошнило от всех этих лицемерных рож.Я подошел к гробу.На лице моего мертвого прозаика лежала усталость и обреченность.Его существо так и не смирилось со своей участью и, казалось, продолжало бороться.Безуспешно.
Я поцеловал его ледяной лоб и молча ушел.Небеса всю дорогу рыдали у меня на плече.