«ТРИ ДОСКИ НАДЁЖНО СКРЕЩЕННЫХ…»
(О творчестве и одном из стихотворений поэта Николая Боева — в связи с его юбилеем)
На Тульской земле есть одна тайна, которая ждёт своего пытливого исследователя. Формулируется она примерно так: почему на восток от нашей Тулы так много поэтических явлений? Во всяком случае, почему на восток от столицы региона их гораздо больше, чем на запад, север и юг, вместе взятых? Какие глубинные, а, возможно, и космические энергии пронзают эту землю, что она рождает и формирует, можно даже сказать, в массовом количестве, поэтически одарённых людей? И, естественно, как всякое массовое явление, оно, превращая количество в качество, открывает нам порой настоящие таланты.
Эта земля дала нам Анатолия Брагина, Владимира Суворова, Владимира Большакова, Степана Позднякова и многих–многих других, в том числе и ныне здравствующих одарённых поэтов, о которых мы ещё, надеюсь, будем говорить на их юбилеях. Эта земля вложила свою значительную лепту и в формирование литературной мощи, в создании русской поэтической глыбы — поэта Ярослава Смелякова, премию имени которого давно пора иметь на нашей Тульской земле.
И вовсе не удивительно, а скорее наоборот, вполне естественно, что именно эта земля сформировала и крупный поэтический дар нашего сегодняшнего юбиляра — дорогого нам всем и тульской литературе поэта Николая Боева.
Я знаю, что сегодня будет сказано немало громких слов об этом его даре, будут спорить, как недавно на посмертном юбилее Владимира Суворова в его родном селе Гремячее, какой он: известный, знаменитый или даже великий. Я думаю, что говорить и спорить вообще — это легко и просто, и это, главное, ни к чему не обязывает спорящих. Ну действительно, всё ведь зависит от критериев: кого рядом с кем ставить и сравнивать. Поэтому сегодня я хочу поговорить конкретно о стихах Николая Боева, и даже конкретно об одном его, пусть не столь известном и знаменитом (это всё, может быть, ещё впереди), но, на мой взгляд, если хотите, действительно великом стихотворении. Стихотворении «Чудак».
Когда мы слышим: «дед Щукарь», то всем ясно, что это — Шолохов, когда мы слышим: «добрый Филя», то ясно, что это — Рубцов. Я думаю, что придёт время и по названию стихотворения «Чудак» будут узнавать поэта Николая Боева. Как узнают Светлова по «Гренаде» и Межирова по его «Коммунисты, вперёд». Ибо написано оно в русле тех шукшинских чудиков, тех беловских и распутинских персонажей, без которых нельзя представить нашу глубинную Россию.
Но если у Рубцова его «Добрый Филя» заканчивается так:
…Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть…
— Филя! Что молчаливый?
— А о чём говорить?
- и концовка этого стихотворения ещё оставляет какую-то лазейку, что и мир, и сам Филя ещё могут измениться и заговорят, — то стихотворение Боева своей концовкой сразу ставит все точки над и:
…Божьей милостью помеченный,
Он почил на Рождество…
Три доски надёжно скрещенных
Над могилою его…
И это, если хотите, даже посильнее Рубцова, ибо здесь и всё чётко, и ясно, и никаких уже домыслов и возможных в будущем лазеек. Это настоящее, боевское — не давать ни малейшего повода для сомнений…
Если бы мне пришлось составлять антологию одного стихотворения, то из всего объёмного и талантливого боевского багажа я бы взял именно его «Чудака». Ибо, как мне кажется, он соответствует и идеалу поэта, и его чёткому недвусмысленному бойцовскому характеру.
К тому же все мы, поэты, в определённом смысле, чудаки. Ну действительно, это ж надо мучиться, порой невыносимо страдать над поиском рифмы и образности, когда тоже самое можно сказать просто, без рифм. Всё равно ведь в конце концов тебя поймут.
Но вот незадача: не будь чудаков—поэтов, мир станет безвкусным, жизнь чёрно¬белой, а великий русский язык превратится в краткий лингвистический набор всем, надеюсь, известной Эллочки Людоедки.
Валерий Савостьянов.
Сентябрь 2007 года