Весеннее сумасшествие

Светлана Твердохлебова
               
Где-то середина мая. Близится час «меж волком и собакой». Я стою на площади Революции, жду автобуса. Уже бывали тёплые деньки, но сегодня зябко, а я одета по-летнему: в футболку и брюки-сафари.
Собрались, густо обложили небо кучевые облака, стоят и набухают водой, точно вата.
В ожидании автобуса я рассматриваю закруглённую площадь, которая частенько мне напоминает античную, благодаря низким строениям с колоннадой и фигуре титана-борца, сжимающего полотнище в руках, в центре ансамбля. Эта сумрачная площадь – наследие советской антики.
На заднем плане обрамляют небо по кругу пышные кроны деревьев, уже подёрнутые ядовито-зелёной листвой. Листва переливается тысячей оттенков зелени (столько бывает!). Глаза мои упиваются игрой зелёного, в котором яду, пожалуй, чересчур. Может, я им травлюсь... Я заворожённо смотрю на деревья, не могу оторваться.
Нет ни автобусов, ни троллейбусов, точно их на сегодня отменили. Редкий автомобиль нарушает странный покой, встревоживший моё сердце. Медленно текут минуты... Но люди на остановке словно забыли, что им нужно куда-то следовать, беспечно ведут беседы.
В насыщенном влагой воздухе звуки разносятся явственно, звонко и выпукло. Стоит гул разговоров над площадью, словно над ульем. Слышен мерный шорох фонтана с Петровского пруда. Народ постепенно прибывает. Тук! Тук! Тук! - ...неторопливый стук женских каблуков оглушает, заполоняет пространство вокруг. Эти женщины прекрасны, они властны над миром, что и сознают, и гордо несут в себе.
Может, и мне никуда не надо? Останусь со всеми тут... Я уже привыкла к окружающим, но с недоумением смотрю на вольный люд. Думаю о том, чего не замечала раньше: как торжественна жизнь, проходящая мимо меня!
Пробирает. Меня мучает озноб, волнами бродит по телу. Стуча зубами, я начинаю ходить вдоль остановки взад и вперёд. «Что же это такое, что же это?» - думаю я. Внезапно я оборачиваюсь и вижу, что люди временами взглядывают в одну сторону – на дорогу, с какой-то глубоко затаённой тоской и порицанием, и эти взгляды объединяют их, делают похожими.
«Ведь это мой народ» - вдруг думаю я, и чужие, посторонние люди почему-то кажутся мне дорогими в тот момент, словно ожидание транспорта каким-то образом нас сблизило.
У меня возникло представление, что меня сейчас где-то ждут, мне скоро нужно быть на одном вечернем заседании, подобном римским, под открытым небом. Это будет сбор тайных советников и советниц. Мы же свои люди, нам просто нужно договориться обо всём. Да-да, договориться.
А площади для таких собраний в Риме называли рынками. Забавно, заседание будет где-то в районе Манежа, где сейчас в городе самый большой рынок. Где-то на побережье, среди пожухлого прошлогоднего бурьяна. Мы будем в тогах. От сознания, что меня там ждут, сладко заныло сердце.
Надо ехать! Я взбегаю в подлетевшую маршрутку, прохожу по утоптанному салону назад, сажусь у окна. Вспоминаю своё наваждение.
...И вот я стою в середине площади Кольцевая, жду зелёный свет светофора. Посмотрела налево – дорога тонет в сумраке, блестит вечерними огнями. Посмотрела направо – дорога смыкается в ясной перспективе, убегает в леса и поля. Мне кажется, что площадь – моё тело, а дорога – мои руки, обнимающие землю.
В следующую минуту я уже бегу домой, усиленно встряхивая головой от видений. В тот вечер я поняла, что сойти с ума не так уж трудно, как думается порой здравомыслящему человеку.