6б
Следующим днем была суббота. Всю первую половину дня Салха провела
в компании с Элеонорой и ее детьми. Они куда-то ездили, ели мороженое, пили какие-то напитки. К окончанию моего укороченного рабочего дня они появились в госпитале с пакетами, наполненными фруктами и овощами. Оказывается, они побывали на рынке и закупили все, что нужно для моего салата, рецепт приготовления которого я придумал сам, и по которому Элеонора, по ее словам, соскучилась. Когда-то я готовил его регулярно, и все они уплетали его с ветром за ушами.
Экзотические фрукты предназначались для российской семьи Павла, ставшей столь счастливым и сказочным образом и ее семьей тоже.
Я принялся за приготовление салата. Элеонора ушла покормить детей.
- И что она прибеднялась? - сказала Салха, когда мы остались вдвоем. - Это я их угощала всякими соками и мороженым, а у нее, оказывается, полный кошелек долларов. Я видела, когда она расплачивалась за ананасы. Овощи она оплачивать тоже не стала, сделала вид, что занята разглядыванием чего-то другого.
- Наплюй и на нее, и на доллары. Но раз это так, больше ничего тратить не нужно. Если будет спрашивать, скажи, что деньги кончились. Тем более, что это и вправду так. Осталось около сорока тысяч, а зарплату дадут только в январе и не известно какого числа. Сейчас пойди только и купи бутылку бренди. Суббота, все-таки.
Вечер прошел почти так же, как и предыдущий. Танзанийский бренди оказался мягче и ароматней замбийского. Это было приятным сюрпризом, поэтому я «завязал узелок», хотя потом так и не «развязал» по сей день. Мы ели мой вкусный салат вместе с заказанным в столовой ужином. Остатки салата Элеонора сложила в одну из закрывающихся емкостей для пищи и сказала, что они доедят это дома попозже вечером. Я не возражал, но попросил потом принести эту посуду, поскольку взял ее в госпитальной столовой.
Полдня воскресенья мы провели за допиванием остатков того ароматного аристократического пойла, и просмотром фильмов на нашем DVD-плэйере. Потом настала очередь музыки. Салха показала Элеоноре наш набор CD, быстро меняя диски и выхватывая из них те куски, которые стали самыми любимыми. На родной музыке гостья счастливо заулыбалась и заерзала на стуле. Честно говоря, конголезская музыка мне тоже нравится больше, чем чья-либо другая в Африке.
Когда время стало приближаться к закату, захотелось пивка, чтобы подвести три черты: одну - под воскресным днем, другую – под концом последней недели уходящего года, а третью – под самим этим годом. С этой целью мы направились в «ресторан “Анита”».
Для детей хоть воздушные, хоть колесные, хоть пешие путешествия куда бы то ни было всегда загадочны и интересны. Девчонки шумливо шли вприпрыжку, громко что-то обсуждали на французском языке, а иногда бегали вокруг нас. Прошлых обид мы в наших разговорах не касались. Дети, они и есть – дети.
Не помню, кому первому пришла в голову идея устроить соревнования по бегу на короткие дистанции. Дорога была прямой и покрытой гладким асфальтом. Машин, так же, как и пешеходов, в обозримых пределах не было, поэтому мы под «три-четыре» побежали. Не все конечно. Элеонора с Салхой предпочитали степенный шаг. Пробежав метров тридцать, и так и не дав обогнать себя этим двум засранкам, я вдруг почувствовал острую боль в правой ступне, из-за чего остановился и запрыгал на левой ноге. Дальше я уже шел сильно хромая, но отказать себе в удовольствии в «подведении черт» не мог.
Когда уже поздно вечером мы с Салхой остались вдвоем, уединившись в нашей комнате, я с трудом снял правую кроссовку, осмотрел и ощупал распухшую стопу, и без труда поставил себе диагноз перелома одной из мелких костей. Стало обидно. Из-за мимолетной чепуховой придури теперь предстояло опять терпеть боль и хромать не меньше месяца. Что же это за наваждение? На ровной, гладкой и совершенно безлюдной дороге я заработал себе перелом. Я не подворачивал ногу. И на камень не наступал, хотя потом для многих любопытствовавших «косил» именно на эту оказию.
Мне ничего не оставалось, как действительно уверовать в какое-то колдовство. Слишком много получалось совпадений. Я спросил Салху:
- А против вашего «ву-ду» есть какое-нибудь средство?
- Есть. Другое «ву-ду», на заказчика.
- Как это можно сделать?
- Надо поехать к колдунам и договориться. Они все сделают.
- Ты знаешь кого-нибудь из них, кто посильней?
- Да. Я знаю одного. Очень сильного.
- Это дорого?
- Нет, не очень.
- Завтра я возьму в бухгалтерии деньги. Поезжай и прекрати ЭТО, иначе кто-то из нас свернет себе шею, или вскоре к нам снова припрутся какие-нибудь гости с «визитом дружбы».
Но на следующий день, последний день уходящего года, ей поехать не удалось, потому что Элеонора с детьми улетала, и Салха некоторое время ненавязчиво помогала им собираться в дорогу. Но к полудню она уже вернулась.
Поскольку это был понедельник, я был занят в госпитале, в том числе и обследованием самого себя. Рентген подтвердил наличие перелома. Гипс накладывать я не стал, только туго перебинтовал ногу. Шеф хотел вызвать кого-то из ортопедов-травматологов, будучи уверенным, что такой перелом требует операции. Если бы речь шла о ком-то другом, я бы, честно говоря, согласился с ним и настаивал на том же самом. Но поскольку на снимок свих собственных костей я смотрел предвзятыми глазами, а руководство над самим собой все еще оставалось на мне, я «встал на дыбы» и пообещал, что поплюю несколько раз на место перелома и через две недели буду уже исполнять степ.
Уже перед самым отъездом в аэропорт упакованная Элеонора заехала ко мне в госпиталь на такси и попросила танзанийские деньги, чтобы расплатиться, поскольку у нее не хватало. Я мог ей помочь, но нутро мне подсказывало, что этого делать не надо. Я и так потратился на них за эти три дня основательно. Достаточно. Если ты собираешься в дальнюю дорогу, то деньги у тебя должны быть предусмотрены на все случаи.
- Сожалею, но мои деньги вчера кончились, - сказал я ей.
- Ну возьми в столовой, - подталкивала она меня. - Потом отдашь, когда будут.
- Нет, у них я просить не буду. Я им и так много задолжал, – заупрямился я, а потом слегка повысил голос. - Элеонора, ты же летишь в другую страну, значит у тебя должна быть валюта для обмена. Поменяй по дороге в аэропорт пять долларов в ближайшем пункте, и все дела. У тебя еще половина сдачей останется. Что за проблема?
Ее лицо выражало плохо скрываемую досаду. Но так ничего от меня и не добившись, она смирилась, коротко попрощалась и села в такси. Девчонки помахали нам руками, и вскоре нагруженная ими и их багажом «Тойота» скрылась за воротами.
- Она так и забыла принести ту посудину, в которой салат уносила, - сказал я Салхе. - Сбегай, забери. Мне надо ее вернуть.
- Хорошо, - она повернулась и пошла.
Ее не было часа полтора. За своими мелкими делами я как-то об этом не думал, но вспомнив, послал ей СМС-ку: «Куда ты пропала?». Ответа не последовало, но вскоре появилась она сама. И опять в каком-то угнетенно - подавленном настроении.
- Ты чего так долго-то? Заболталась? И что опять произошло? - спросил я ее, поглядев повнимательней ей в глаза.
- Ты представляешь? - сказала она. - Они уехали и прихватили с собой и ту посудину, и наволочки, и заодно хозяйкину заколку для волос. Это подарок дочери. Она специально привезла ее матери из Китая. Очень красивая и дорогая вещь. Она так расстроена! Я там понаслушалась. Мы звонили ей. С ней говорила хозяйка. Она ответила, что ничего не брала, а потом сказала, что не заметила, как кто-то из ее дочерей забрал заколку с собой.
- А посудину и наволочки тоже дети забрали? И этого она тоже не заметила?
Салха коротко пожала плечами и добавила на словах:
- Элеонора сказала хозяйке, чтобы она не расстраивалась, что ты заплатишь за нее, потому что у тебя осталось много ее вещей, и хозяйка дополнительно к оплате может теперь забрать все это себе.
- Вот же сука! - в сердцах сказал я. - А ты сама пробовала ей что-то объяснить? Ты-то знаешь, что ее «много вещей», это - обшарпанный пластмассовый стол с разными стульями, два драных поролоновых матраса, ведро со шваброй, одно старое полотенце и две-три алюминиевых вилки с ложками. Что она все время называет «много»?
- Я пробовала с ней говорить, но она не захотела. Она мне сказала, что я вообще никто, жалкая африканская сучка, что она едет в другой мир, за другой жизнью, и чтобы я заткнулась. А потом отключила телефон.
- Ну, тварь! Вот же мразь! Змея! - жевал я свои казенные зубы. - Ладно. Иди пока домой. Вечером обсудим.
«Значит, тот “привет” был еще не последним, – размышлял я, сидя в тишине своего кабинета. - Будет ли последним этот? Почему я всю жизнь наступаю на одни и те же грабли много раз? Это же очевидная истина, закон – натуру не изменишь. Если человек родился и воспитан дерьмом, он таким останется, что бы с ним ни делали. Если он привык врать или воровать, он будет делать это до смерти. Почему я, несмотря ни на что, продолжаю доверять тем, кто однажды сделал мне гадость? “Надежда умирает последней”? Хочется верить, что человек понял все сам, осознал и покаялся? Этого никогда не будет. Если он покаялся, это значит, что он опять наврал, чтобы реабилитироваться и влезть в доверие, но с единственной целью: со временем нагадить снова.
Хотя, чему я удивляюсь? Этот же “закон”, к сожалению, касается и моей натуры тоже. Каким родился, таким и сдохну. Видимо моя судьба – терпеть, страдать и разнюхивать чужое дерьмо.
Имея на руках хорошие деньги, она могла никак не дать о себе знать и преспокойно улетела бы через три дня, не показываясь мне на глаза. Я бы даже и не задумывался о том, что она с детьми была где-то совсем рядом. Оплата гостиничного номера за три дня стоила бы ей не больше пятидесяти “капустой”. Если у нее “полный кошелек”, она бы этой траты и не заметила. Но что-то не давало ей покоя, что-то терзало в связи со мной, из-за чего она и приходила меня повидать. Что? Ну конечно же, оставленные вещи. Потеря. Мизерная, но все-таки потеря. Африканское сердце не в силах с этим смириться. Само это старье ей было уже не нужно. Ей жизненно необходимо было получить денежную компенсацию, возместить свой ущерб. Отнять, украсть, выманить, сделать что угодно, но получить с меня как можно больше, чтобы почувствовать материальное удовлетворение. Потому и прикатила. Потому и печалились ее глаза, глядя на мою комнатенку, где взять что-нибудь, не рискуя быть замеченным, весьма затруднительно. Потому и хотела пожить в доме Салхи, чтобы там разжиться чем-нибудь. Потому и радовалась тихим злорадством, когда узнала, что меня опять “кинули”. Потому и были наполнены ее глаза досадой, что не удалось оторвать от меня еще один, совсем малюсенький кусочек перед отъездом.
И каким же примитивным должно быть мышление человека, если он шепчет тебе на ухо по секрету, что все люди вокруг – мерзавцы, сволочи и дураки, в расчете на то, что ты, оценив это, возомнишь себя доверенным лицом. А потом, когда ты расслабишься, тебя можно и клюнуть.
Саша по-детски прост и наивен, но дураком и негодяем он никогда не был. Не его вина, что его развитие остановилось тридцать лет назад, а то, что он беспробудно пьет, свидетельствует лишь о том, что он и сам сознает ущербность своей жизни. И в его импотенцию я не верю, потому что видел, как к нему липнет и та же Моника, и другие бабы. И не только африканки.
Чтобы Эркин дурил кого-то с деньгами - это абсурд. Свою собственную копейку никогда не отдаст, но и чужого в жизни не возьмет. Залезать в долг в 30 тысяч долларов он и подавно бы не стал. Тем более, только на время отпуска. Для чего? Он не идиот, и деньгам, а заодно и своим возможностям, цену знает хорошо. В такой долг мог бы влезть какой-нибудь вороватый бизнесмен, типа ее новоиспеченного мужа или таких его друзей, как Нино или Семен. Эркин на это никогда бы не пошел. Вместо этого он еще и предоставлял им кров и наверняка тратился на то, чтобы их кормить.
О Салхе я уже и не говорю, ее я знаю хорошо.
А мне самому мою цену они уже давно определили достаточно демонстративно.
Сволочь! Дрянь!».
Но и это оказалось еще не все.
- Представляешь, - сказала Салха, когда вечером мы сидели за ужином, - она украла у нас те два CD с конголезской музыкой. Я их не нашла в конвертах.
Уж в чем–в чем, а в небрежности или неряшливости Салху упрекнуть было невозможно. Каждая вещь у нее знала свое место, и никогда ничего разбросанного по комнате я не видел. Если она чего-то не нашла, это означало только одно: вещь пропала. В данном случае это могла сделать только Элеонора. Никто, кроме нее, к нам в комнату за последние сутки не заходил. И если бы был кто-то другой, то пропали бы не только эти два диска.
- Ты знаешь, что такое анекдот? - спросил я ее.
- Нет.
- Это такой очень коротенький забавный рассказ. Чаще просто смешной, но иногда очень назидательный.
- У нас есть короткие и смешные рассказы. Но анекдотов я не знаю.
- Может быть, это одно и то же. Я спросил тебя, потому что вспомнил один:
«Ползет по траве гадюка. Долго ползет, и вдруг натыкается на реку. Мокнуть неохота, да и устала. Сидит она на берегу и думает, как ей через эту реку перебраться. И вдруг видит, черепаха ползет. Гадюка к ней кидается и просит:
- Перевези.
- Нет, - говорит черепаха, - ты меня обязательно укусишь. Я тебя знаю.
- Клянусь, что не трону, - умоляет гадюка. - Перевези.
- Ох, боюсь я, - продолжает черепаха. - Натура твоя такая, кусачая.
- Не бойся. Я же пообещала.
Ну раз так, посадила черепаха змею на спину и поплыла. Перевезла.
- Все, слезай, - говорит.
Змея выбралась на берег, но перед тем, как уже и хвост подобрать, повернулась и ужалила черепаху в шею. Упала черепашья голова на песок, и она, теряя силы, прошептала:
- Ты же обещала... Клялась...
Гадюка отвечает:
- Ну что ж теперь поделать. Такое уж я говно».
Салха смотрела на меня в явном недоумении: с чего это я о змеях и черепахах заговорил, и как они могут общаться человеческими голосами, да еще и на одном языке? С ассоциативными связями в мышлении в Африке туго, а уж что такое «басня», они даже мельком не слышали. Пришлось рассказать еще раз, но уже с комментариями. Тогда она уже улыбнулась.
- Мне понравилось. Как ты сказал это называется?
- Анекдот. У нас их очень много. На любую тему.
- Хорошая у вас страна. Умная. Может быть, там Элеонора изменится к лучшему.
- Будь спокойна, она найдет свое «счастье». Ты думаешь, что она и ее дети перестанут воровать? Никогда. Они и там будут это продолжать. Но Россия, это не Африка. Стоит ей хоть раз что-то украсть и об этом станет известно, ей там такую «другую жизнь» устроят, что до смерти просраться хватит. То же касается и детей. Русская школа умеет воспитывать тех, кто пойман на воровстве. Там им всем очень быстро объяснят, что наказывает не только Бог. И знаешь что, мы с тобой однажды решили никогда больше о них не говорить. Давай вернемся к этому. Навсегда.
Это был вечер 31 декабря. Новый год я не встречал. Если не считать ранних детских лет, впервые в жизни я проспал новогоднюю ночь. Только на сей раз, в отличие от детства, я сделал это умышленно. Салха, как африканка, торжества момента не понимала, а что-то разъяснять в пятнадцатый раз не хотелось. Никого другого в ближайшем окружении не просматривалось. За ужином я хрякнул стакан своего любимого коктейля, в мыслях переворошив события уходившего года и вспомнив заодно его «серую» встречу год назад. Ближе к полуночи я позвонил всем, кому смог дозвониться из числа родных и друзей, поздравил «с наступающим», а потом завалился спать с сознанием, что оба прошедшие года – 2006 и 2007 будут прокляты мной навеки.