Ближе к осени странная хворь подкинулась в те места. Заболевал человек внезапно, мучительная лихорадка сотрясала его несколько дней, сопровождалась она острой головной болью с тошнотой и рвотой. Кто посильнее был здоровьем, шел на поправку через неделю, а кто послабее – отдавал Богу душу. Как помирать стали люди в деревне – забыли о неприязни своей к роду Домниному, заторопились в избу одинокую за спасением. Помогала Домна, чем могла: настои из трав делала, полотном, пропитанным отварами, тело обертывала, на воду нашептывала, а кого и силой своей на ноги поднимала. Мать ее к старости силу-то утратила, но знания о теле человеческом и о тайных нитях связывающих тело с душой не ослабли в ней. И в травах целебных получше дочери разбиралась. Знала, какая точка на теле за какой орган внутрений отвечает и как эту точку пробудить. Продолжала обучать Домну, напоминать и подсказывать.
Как-то под вечер, когда очередного страдальца увезли на подводе домой выздоравливать, сидела Домна у окна, кормила Мартушку и озабоченно наблюдала, как девочка неохотно и мало ест.
- Что пригорюнилась, дочка? – спросила старуха, возясь у печки.
- Да что-то тревожно мне, матушка... Не передалась бы дитяти хвороба, слабенькая она, не выдержит.
- А ты не тревожься, не готовь думой исполнение. Молись, да уповай на Бога.
- Мама, почему нам не дано судьбу свою видеть, чтобы предотвратить неизбежное?
- Как же? Предотвратишь неизбежное – от бед себя избавишь. Не испытаешь бед человеческих – страдание знать не сможешь. А без страдания, не зная суть его, как же людям помогать будешь? Сердце, не закаленное горем, отзовется ли на чужую боль?
- Да... в этом мудрость... – задумчиво покачивала Домна младенца, - но так страдать не хочется...
Что-то еще сказать хотела, да не успела: послышался топот копыт и в клубах пыли дорожной показался босоногий всадник. Он быстро спешился, набросил поводья на плетень и торопливо постучал в дверь. Не дожидаясь ответа, распахнул ее, и Домна узнала молодого сына барского конюха.
- Добрый вечер в вашу хату, - шумно дыша от быстрой езды затараторил парень, - кто из вас Домна? Барин велел прислать за тобой.
Оборвалось сердце, упало в бездну горячую, а потом сильными толчками возродилось в груди, наполняя тело волнением неуемным. Поднялась Домна, положила спящую девочку в люльку, посмотрела настороженно в глаза материнские – не заметила ли та слабости ее? А после спросила спокойно:
- Зачем? Случилось что ль чего?
- Случилось, тетенька, заболел барин сильно. Третий день огнем горит. Лекарь был у него, да не смог помочь, все хуже барину. А к вечеру и вовсе в беспамятство упал, только и успел прошептать: «Домну зовите... умираю...»
Побледнела Домна, но не растерялась, только губы крепко сжала. Быстро собираться начала. Мать молчала, не до распросов – надо человека спасать. Собрала Домна в корзину трав нужных, отваров да порошков, масло укрепляющее положила, свечи особые да иконку старинную в лоскут льняной завернула. На пороге вдруг остановилась, призадумалась... посмотрела на последний отблеск солнца в вечерней лазури. Вернулась и присела на лавку перед колыбелью детской.
- Домнушка, что опять затревожилась? – старуха сочувственно смотрела на дочь, догадываясь о думах ее непростых.
- О Мартушке беспокоюсь, как бы не заболела.
- Так давай я пойду к барину, справлюсь... а ты с детками оставайся, отдохнуть тебе надобно, и так поди устала за день.
- Нет, меня звал... Вернусь к утру. Оставайтесь с Богом, - прошептала Домна молитву над люлькой, перекрестилась на иконку в углу и торопливо вышла из избы.
В комнате горели свечи и сухо потрескивали поленья в камине. Тяжелые складки темно-зеленых бархатных портьер сгущали жаркий полумрак. Барин лежал неподвижно, лишь изредка вскидываясь среди смятых простыней и пуховых одеял, и негромко стонал в забытьи. Видно, ослабел изрядно. Горничная кинулась поправлять постель, но Домна остановила ее:
- Погоди, оставь его. Почему так душно в покоях? Погаси камин, лето поди на улице, - она сосредоточенно раскладывала на столике свои знахарские снадобья.
- Так ведь озноб барина колотил, все жаловался, мол, холодно ему, - с недовольством оправдывалась молодая горничная, отмеряя во взгляде высокомерия ровно столько, сколько позволяло ей осознание своего преимущества – все-таки она при барине красивом служит, а Домна кто? Да так себе – вдова деревенская. Улыбнулась Домна, как бы с белого листа читая, что в душе девушки прописано, и продолжила спокойно отдавать распоряжения:
- Окно открой, убери с барина одеяла лишние, одно оставь. Принеси мне полотенец свежих да простыню полотна небеленого. И воды холодной ведро, чтоб простыню смочить.
- А что это ты... – возмущенно собралась было возразить горничная, но Домна не позволила:
- Молчи и делай, что велю. Не видишь, барину плохо? Или хочешь, чтобы помер? – резко оборвала она девицу, бросив на нее пристальный жесткий взгляд.
- Ой, упаси Бог... – побледнела девушка и метнулась послушно открывать окно, затем быстро управилась с камином и побежала за водой.
Домна подошла к постели, положила вздрогнувшую было руку на лоб барину, вздохнула, провела пальцами по впалым щекам, едва коснулась иссушенных жаром губ и прошептала печально:
- Бедный... как хворь-то тебя изменила, осунулся, черты заострились... Да ты, голубчик, немолодой уже, вон как тени резко в морщинах-то залегли. И седины в кудрях немало...
Домна задумчиво убрала с его лица мокрые, слипшиеся от пота пряди, откинула одеяло, нисколько не смущаясь голого мужского тела, еще довольно крепкого и привлекательного. Сейчас ее беспокоило только состояние здоровья лежащего перед ней человека. Она достала бутылек с темной тягучей жидкостью, налила в ладонь и начала быстро растирать левую ступню больного. Когда ладонь стала горячей, укутала левую ногу и принялась за правую. Тем временем горничная приготовила все, что было велено, стояла рядом и растерянно смотрела на беспомощного и едва прикрытого барина.
- Что стоишь? Иди и скажи мужику которому пусть придет мне на помощь. А сама пока отдыхай, я потом тебя позову, если понадобишься.
Домна вылила воду холодную в медный таз, плеснула туда из другого пузырька и по комнате разлился терпкий острый запах целебного зелья. Травы, из которых была приготовлена крепчайшая настойка, произрастали за тысячи верст от здешних мест, высоко в горах. И добавлено к травам древнее вещество, найденное там же и обладающее удивительными и разнообразными лечебными свойствами. Люди, почуявшие в избе Домны незнакомый запах или увидев растение диковинное, моллюсков морских сушеных или черные кусочки вещества, на смолу застывшую похожего, приписывали появление этих странных, непонятных снадобий колдовским чарам, потому что невозможно было постичь умом своим, каким образом Домна или ее мать могли собирать эти диковины в далеких горах, или со дна неведомых морей, если никогда из деревни надолго не уходили и никто из дальних странников у них в избе не появлялся...
Раздался негромкий стук и дверь распахнулась.
- Звала, тетенька? – на пороге, отряхивая от пыли босые ноги стоял ее сегодняшний знакомый парнишка.
- Давай, проходи и дверь закрой, чтоб сквозняка не было. Сможешь барина приподнять? Мне нужно быстро обернуть его простыней мокрой.
Парень послушно прошел к кровати и крепкими уверенными движениями подхватил барина. Домна набросила обильно смоченную в коричневой пряной воде простыню на бездвижное тело больного, быстро обернула вдоль туловища, затем вокруг ног. Барин громко застонал, а парень испуганно посмотрел на женщину.
- Не боись, хуже не станет. От этой настойки жар падает, да вода холодная огонь с тела сбивает. Все, иди пока, дальше сама управлюсь
- А простыни сухие поменять, справишься сама, али нет? Барин-то тяжелый.
- Тогда позову. Будь неподалеку.
Домна взяла полотенце, намочила в тазу и положила больному на горячий лоб. Затем смочила еще несколько полотенец и разложила их равномерно поверх быстро разогревающейся от жакрого тела простыни. Она достала иконку, поставила в изголовье кровати; зажгла принесенную с собой свечу и пристроила ее рядом с иконкой. Погасила остальные свечи и прикрыла окно. Села на кровать рядом с барином, положила руку ему на грудь и стала быстро шептать, обратившись к Богу, заклинания магические. Затем, помолясь три раза «Отче наш», перекрестилась, закрыла глаза и замерла. Никто не считал сколько времени они провели так: Домна, сидя безмолвно, и барин, тяжело дыша в болезненной немощи. Постепенно дыхание его замедлилось, на бескровном лице заблестели мелкие росинки пота. Домна вздохнула глубоко, открыла глаза и мягко улыбнулась – жар падал. Она еще раз сменила полотенца и приготовила склянку с желтым прозрачным маслом. Затем наклонилась и коснулась губами едва подрагивающих век больного. Надо еще немного подождать. Она встала и неторопливо подошла к камину. Остывшие угли не давали тепла... из трубы тянуло холодком и неприятно пахло сырым пеплом. Неожиданно с улицы донесся тоскливо-пронзительный собачий вой. Жалобно заплакал, видимо разбуженный им, ребенок. Низкий женский голос уныло затянул колыбельную и через несколько минут все стихло. Черный прямоугольник окна, словно омут бездонный, манил опасной неизвестностью – что там, в мире сотворяется, чьи пути пересекаются в пространстве невидимом, какие силы главенствуют нынче? От этого в немалой степени зависит, справится ли Домна, спасет ли барина? Или смерть уже торопится сюда совершить свою очистительную работу? Видела Домна, одолела болезнь барина, не смог он противостоять ей... или не захотел. Кто знает, какие страсти бушевали в душе его, какие потоки и по каким путям устремлялись в изнанке его ума... Время близилось к полуночи. Безлунное небо сквозь невидимую дымку ночного тумана тускло искрилось звездами. Домна настежь открыла окно. Свежим потоком напоенного вечерними росами воздуха приятно остудило лицо, и разлилась эта благодатная свежесть по комнате, разбавляя резкий травяной запах до тонкого аромата. Домна задумчиво вглядывалась в непроглядную небесную чернь. Если светлые силы нынче взяли верх, то будет еще радовать барин приятелей своих – острым умом и познаниями обширными, людей своих - справедливым и добрым нравом, близких – заботой и покровительством, красотой и лаской – женщин баловать. И ее, Домну, волновать радостью тайной, невысказанной, желанной и запретной, гонимой и печальной... Домна вздохнула несколько раз медленно, глубоко, плотно закрыла оконные створки и вернулась к больному.
Он дышал почти неслышно, белое, без единой кровинки лицо блестело от обильного пота. Домна быстро убрала мокрые полотенца. Отворила дверь и негромко окликнула парня, который дремал тут же, устроившись на полу. Он подхватился, несколько раз встряхнул головой и спросил, зевая:
- Ну, как барин? Полегчало ему? Жить-то будет?
- Да не знаю пока. Жар спал, однако слабость теперь превозмочь надобно. Давай скоренько в сухое его положим.
Домна ловко сдернула мокрую простыню, подстелила сухую, обтерла наскоро сухим полотном влажное тело и прикрыла его одеялом. Затем повернулась к парнишке и внимательно посмотрела в его глаза.
- Смотри на меня. Сейчас ты выйдешь, сядешь у двери и никого сюда не впустишь, - никзим голосом монотонно произносила Домна, - и сам не войдешь. Если помешает мне кто, беда случится. Я выйду к рассвету, а ты спать будешь, к двери прислонившись. Не позволяй барина беспокоить до полудня. Потом напоить его надобно чаем из трав, которые я оставлю, и покормить, чем попросит. Будет обо мне расспрашивать – ничего не сказывай, мол не знаешь ни об чем. Все запомнил? А теперь иди и исполняй...
Парень с застывшим пустым взглядом тупо кивнул головой и медленно, как во сне последовал к двери и исчез за ней.
Домна откинула с барина одеяло и с тревогой посмотрела на подернутое серой тенью лицо. Казалось, жизнь уже покидает его. Почти бездыханное тело было опасно холодным. Жар спал, но ослабленный организм не справился. Медлить невозможно. Женщина плеснула масло на ладони и принялась энергичными широкими движениями растирать грудь больного, постепенно переходя к рукам и ногам, затем рывком перевернула барина и сперва крепко растерла спину, потом ниже, бедра, лодыжки и перешла к ступням. Втирала масло до горячего жжения в ладонях. Тело едва заметно порозовело. «Слава Богу! Кровь пошла работать...» Домна удобно уложила барина, поправила подушки под его головой и плотно укрыла теплым пуховым одеялом. Затем встала прямо, подняла натруженные руки кверху, закрыла глаза и начала молиться, прося Господа дать ей силы и помочь спасти этого человека, вдруг ставшего ей бесконечно дорогим. И смиренно просила за это прощения с раскаянием и неизбежностью.
Закончив, она сбросила с себя одежды и осторожно скользнула под одеяло. Она обняла барина и прижалась к нему всем телом. И вдруг не выдержала... куда-то поплыло пространство, кровь горячим шумом сдавила виски, слезы болью застыли в горле. Женщина отчаянно застонала и поддавшись безрассудному порыву стала жадно целовать лицо, грудь, все, что попадалось ее опаленным внезапной страстью губам. Слезы скатывались с дрожащих ресниц, смешивались с горьковатым привкусом целебного масла и от этого поцелуи ее были горько-солеными. Постепенно отчаяние покинуло ее, она перестала плакать и улыбалась, лаская губами, руками мужское тело, смакуя и наслаждаясь. Она плыла в каком-то сладостном потоке, не думая ни о чем, и не желая ничего больше. Иногда легкий стон вырывался из полуоткрытого неподвижного рта барина. Иногда его рука слабо вскидывалась навстречу ласковым движениям Домны. Окончательно успокаиваясь, утолив свою неожиданную страсть сдержанными ласками и поцелуями, она положила голову на мужское плечо, одну руку просунула ему под спину, другой обняла его грудь, перекинула свою ножку через его ноги, крепко прижалась, закрыла глаза и стала дышать предельно глубоко и размеренно. Вскоре вокруг посветлело. Мельчайшими голубоватыми искрами мощный поток силы, бережно передаваемый каждой клеточкой кожи здорового молодого тела женщины и жадно поглощаемый каждой благодарной клеткой изможденного болезнью тела мужчины постепенно наполнял это тело, вытесняя немощь и безжизненность. Домна уже не дышала, она замерла на выдохе и плыла в теплом покачивании до тех пор, пока острая игла не подкралась к сердцу. Тогда она спокойно вздохнула, чуть отстранилась от барина и полное бессилие опрокинуло ее в черную бездну беспамятства. Мучительно долго она выбиралась из нее, продираясь с трудом через какие-то кубической формы пространства то лилово-мягкого, то резко-красного или ядовито-зеленого цвета. Она просачивалась в тончайшие грани их соприкосновения, своим движением опрокидывала их и втискивалась в следующие, несущиеся на нее с огромной скоростью, межпространственные плоскости. Это было невероятно долго, потому что бесконечность не имеет времени. Но жизнь человеческая строго отмеряна и согласно этой мере, кубические сферы надвигались на Домну все медленнее и продираться сквозь них становилось все легче. Потом все закончилось и несколько мгновений длиной в тысячелетия не было ничего... ни звука, ни запаха или цвета, ни ощущения или понятия, ни черноты или серости, ни наполненности, ни пустоты – ничего. А потом она почувствовала теплую руку на своем плече. Рука... Это было первое слово и первое понятие, которое вернулось к ней из глубин забытья. А потом ощутила нежное прикосновение теплых губ на своей щеке. Она открыла глаза и увидела, что барин не спит и смотрит на нее. Она улыбнулась и невнятно пробормотала:
- Слава тебе, Господи, живой...
- Это ты меня воскресила... спасибо, милая – прошептал барин, целуя ее глаза.
Она еще в полусне, доверчиво и бездумно потянулась навстречу его слабым ласкам. Прокричали петухи и рассвет серой неизбежностью разбавил ночную темень. Домна вдруг резко отшатнулась.
- Что с тобой, голубушка? Только не уходи, умоляю тебя... – барин слабою рукой попытался притянуть к себе женщину, но Домна мягко, но непреклонно отстранилась.
- Хороший мой, нельзя больше. Я и так позволила себе слишком много этой ночью... Слабый вы еще, отдыхать вам надобно, а мне - домой торопиться.
- Не оставляй меня, Домнушка... будь рядом... так чудесно с тобой, милая моя...
Домна вскочила с постели, подхватила одежду свою с полу, быстро набросила на себя и опустилась на колени перед кроватью. Взяла бережно лицо барина в свои ладони, повернула к себе и пристально посмотрела в его светлые глаза:
- Не могу я остаться... ребеночка кормить надобно. И так, пока доберусь, утро в силу войдет. А вам отдыхать необходимо да сил набираться. Что видите в глазах моих?
- Синеву небесную, потоком в глубину уходящую... как тепло... милая, поцелуй меня...
- Спите, барин, глубоко и спокойно, пока тело не окрепнет. Душа ваша чистая, легкая, покоем наполняется...
Мужчина коротко вздохнул и закрыл глаза. Домна поднялась с колен, наклонилась и мягко поцеловав барина, перекрестила его. Затем торопливо собрала свою корзинку, оставила на столе пучок травы пахучей и, протиснувшись в узкую щель двери, подпираемую снаружи спящим парнем, неслышно вышла из погруженного в сон барского дома.