Две, пожалуй, наименее содержательные главы «Детей идеалов», хоть и потешные, и демонстрируют во всей красе характеры героев: суетно-бестолковый в быту Гаргат, Хелена Холиавская с ее своеобразным чувством юмора… Но в переписанном варианте 2005 года их диалоги философичны и довольно интересны, здесь же лишь намеками кое-что дается (тема невысказанной памяти, двойственность Гаргата и т. п.). А уж над музыкальными вкусами своими я и в недавней пьесе Hexen поглумился, не смог удержаться: все-таки весело, что Гаргату какая-нибудь категорически мною неодобряемая Metallica или русский рок куда ближе по духу, чем советские песенки. Впрочем, тогда я действительно был эстетически чист и наивен, не видел вполне культурных контекстов.
Что до главы про обследование, то она, по сути, вообще написана по сторонним соображениям. На том этапе текст мыслился и как компиляция более старых, как объединение мотивов детского творчества – а в устных историях и письменных текстах ранних лет сюжет посещения врача, обследования (как правило, состоящего из анализа крови, выдергивания зубов и прививок) был очень част. Вот в «Дети идеалов» и помещен такой сюжет в почти первозданном виде, каким он был в детских якобы фэнтезийных произведениях: почти дословно, только персонажи нужные подставлены. Так что не стоит искать там какой-то глубинный смысл: это лишь атавизм, не до конца изжитое наследие рыцарей, борющихся с орками - они, как ни смешно, тоже обследование проходили (у меня и тогда были весьма специфические представления, о чем следует писать в фэнтези).
VI. Скандал в Вирмийском Конклаве.
Будет написана позже и отдельно. Стр. - тетрадь (листок) №
VII. Гарги будет мстить.
Будет написана позже и отдельно. Стр. - тетрадь (листок) №
VIII. Царское село.
Машина императорская, производя необыкновенно низкие и дребезжащие звуки, быстро двигалась от Петербургского вокзала к вокзалу Царскосельскому; преодолела она уже практически половину намечаемого пути. Места, окружавшие железную дорогу, были до невозможного замечательны и до слез красивы; на ближайших лугах цвели в чрезвычайном множестве радостные желтые еще одуванчики, виднелись покрывающиеся уже ростками грандиозные поля, возвышались березовые живописнейшие рощицы и длинные лиственные лесопосадки; над полями и деревьями нависало высокое, в совершенстве безоблачное небо и колоссальное ярчайшее ослепительное солнце; изредка лишь виднелись кое-где каменные деревеньки и хутора; море оставалось несколько позади; попадались обширные пруды и тихие чудесные озера, окруженные медлительным камышом; вдалеке показалась закругленная исключительно интересная верхушка «астрономической» или же наблюдательной башни, находящейся в городке Царскосельского лицея.
Из всех шести вагонов имеющего соответственные флаги императорского поезда лишь один был на таковой момент обитаем, да и то в пределах единственного купе с приоткрытым верхним окошком и привлекательными мягкими шторами; в купе данном располагались в весьма удобных кожаных креслах, перед столиком с охлажденною лимонной водою известные уже читателю персонажи - Эмиус Гаргат и Хелена Холиавская; Гаргат сидел около самого окна, Хелена же вслед за ним незначительно далее; разговоры в таковую минуту у них абсолютно прекратились, ибо они лирически созерцали неброский, однакож успокоительно прелестный пейзаж, видневшийся за окном; пейзаж этот особенно производил впечатление на императора, который при виде такового пейзажа чрезвычайно расслаблялся задумывался, даже несколько забывался; сейчас же он фальшивым, но удивительно искренним голосом напевал тихонько одну из любимейших своих песен, песню трогательную и задушевно русскую, с медлительной и напевной мелодией:
-Ты тоже родился в России,
В березовом милом краю…
И если ты встретишь березку,
Ты вспомни березку мою! Ее молчаливые ветви,
Ее терпеливую грусть…
Растет в Волгограде березка,
Попробуй ее позабудь!
Тарай-да, тарай-да, тарай-да…
Тарай-да, тарай-да, тара…
Хорошая песня! - произнес, наконец, совершенно прослезившийся, Гаргат. - Да-с, Хелена, хорошая песня! Теперь таких уже не сочиняют, да и некому сочинить… На Западе - у них там дергуны одни процветают, а среди гаргатинцев талантов особенных нету…
-Господин Гаргат! Господин Гаргат! - прошептала вдруг ему взволнованная и даже как будто испуганная Хелена. - Кто это сочинил, господин Гаргат? - лицо ее удивительно побледнело и исказилось, она повернулась к императору движением чрезвычайно резким и порывистым; песня наверно произвела на нее неописуемое впечатление.
-Тебе не нравится? - обернулся к ней сделавшийся моментально столь же обескураженным Гаргат; он нагнулся над нею весьма значительно и глаза его подались сильнейше вперед.
-Господин Гаргат! Господин Гаргат! - отвечала ему Хелена. - Это… это воплощение… это прекрасная песня… воплощение красоты… Никогда я не слышала так о березке… Откуда эта песня?
-Я не знаю, Хелена! Увы, я не знаю, откуда эта песня! Ей уже больше, чем полтораста лет, этой песне… Эту песню пела моя бабушка, замечательный человек! Прекрасный человек… Одна из тех трех, если даже не двух из всех этих человечков, какие… какие замечательные люди! Это было в Березовой роще, такой район Воронежа, Березовая роща - это моя истинная Родина, прекрасная Родина! Так такие деревья - все в снегу они и при фонаре - такие красивые! Впрочем, я не про то говорю, Хелена… Я уже старик, и уже эмоций у меня теперь за все сто лет накопилось столько, что я их все время выплескиваю как-то и не совсем замечаю…
-Господин Гаргат, что вы! Вы очень хорошо говорите, только пытаетесь говорить кратко, из-за чего у вас такие нелепости и получаются! А вот если бы вы, господин Гаргат, говорили полностью и подробно, вы бы рассказали наилучшую… красоту, господин Гаргат! Но я надеюсь, что скоро вы все подробно расскажете, ибо, если вы начинаете говорить и свободу чувствуете, и хотя бы капельку доверия, вы сразу же полностью откровенно, не задумываясь, говорите… - искренне успокаивала его Хелена.
-Но ты такую мне правду, Хелена, говоришь, необыкновенную правду! - восхищенно воскликнул император. - Описать не могу, какая это правда! Однакож, если мы уже и про песни теперь рассуждаем, то Хелена, я еще одну хорошую, ничуть не хуже, если и не лучше, песню знаю… Песня эта из-за нескольких в ней слов у нас цензурой отклоненная, ну да императору все петь позволено, что не пожелает. Но в целом эта песня замечательная, и идея в ней, Хелена, заложена больше намного положительная, чем отрицательная, и потому… ну чрезвычайная песня! И история у нее интересная, но ты ведь с нашей русской историей не знакома в особенности, и потому не все, так сказать, нюансы поймешь. Ну да что тут поделаешь. Скажу тебе только, Хелена, что песню эту сочинил наш русский человек, живший вынужденно в другой и очень противнейшей стране и по родине своей тосковал душевно… Зовется песня эта «Журавли».
-Я вас слушаю, господин Гаргат, - мрачно, однакож и с величайшим впечатлением сказала Хелена.
-Да! Да! Ну да вот! - и император вновь колоссальнейше зафальшивил тонким своим и пронзительным голосом:
-А на улице дождь, непогода и слякоть,
Вид угрюмых людей, вид угрюмой земли…
Из какого же вы неизвестного края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?
Но я знаю страну: солнце ярко сияет,
Золотятся хлеба, серебрятся они…
Там есть право на труд, там людей прославляют!
То родимый мой край, то Россия моя! -
И, несмотря на величайшую фальшивость и полнейшее отсутствие голоса у исполнителя такового, песня произвела на Хелену невообразимое впечатление, ибо была исполнена с задушевностью и искренностью, и слова песни были в совершенстве талантливы и хороши; Хелена неожиданно закрыла лицо свое руками и отчаянно, горько заплакала без тени какого-либо особенного стеснения; Гаргат ласково и печально наклонился над нею и принялся медленно поглаживать ее по каштановым волосам, говоря с чрезвычайною нежностью:
-Ах ты моя ласточка, ах ты моя милая… Ну успокойся, Хелена, успокойся… Ну что ж такое случилось-то…
-Господин Гаргат! Это тоже гениальная песня, господин Гаргат… Более замечательной песни не видала я и не слыхала! - заговорила Хелена с вдохновением. - Вы видите, какая красота проплывает за окном - ведь это обе песни именно об этой красоте, о красоте с выразительностью со всей! Какие же вокруг эти луга красивые! - Хелена указала рукою на усыпанные одуванчиками зеленые просторы. - И какие про них песни! Какой край весь этот красивый, краше, может, и Вирмийских гор, ведь в Вирмийских горах все холодное и печальное, мрачное, а здесь луга светлее, веселее…
-Это же Россия, Хелена, Россия… Красивая страна, гораздо любых других стран красивее. Ведь мы все, даже ты, хотя якобы и с вашего Конклава, тоже россиянка, и русская душа твоя, и стороны родные умиление вызывают, необыкновенные эти стороны… Но мы уже с минуты на минуту приедем, Хелена, вон уж вокзал теперь виден, так что успокаивайся, и будем уже собираться выходить, а отсюда теперь недалеко, и нас экипаж поджидает на вокзале, Хелена.
-Я понимаю, господин Гаргат.
-Ну вот и прекрасно! А ты, Хелена, кстати, не проголодалась?
-Я с вами совершенно согласна, господин Гаргат, я несколько голодна, так как я не ела уже почти сутки по милости ваших нерадивых подданных.
-Да прости их, Хелена, за их глупость, хотя ты, я понимаю простить их окончательно теперь уже не можешь! Ироды, они, конечно, ироды, ну да что поделаешь - горбатого могила исправляет… - Гаргат даже немного усмехнулся и исключительно с русским национальным задором взмахнул рукою. - Однакож, слышишь, Хелена, поезд уж останавливается, так что мы, считай, приехали: вон, в вокзал уже въезжаем. Правда, ты никогда дотоле на машине не ездила, потому и пока не понимаешь, останавливается он али не останавливается. Правда, красив вокзал, то есть здание вот это, со львами?
-Оригинальная, на мой взгляд, постройка, господин Гаргат.
-Это ты так считаешь, потому что, Хелена, ты никогда таких построек раньше не видела и, извини уж за искренность, не представляла. У вас в Конклаве главным образом, известно, разные храмы и святилища, и т. п., и т. д., а это здание выполнено в стиле классическом. Понимаешь, классическом?
-Удивительно, господин Гаргат, что столь необычный стиль назван классическим.
-Я абсолютно тебя понимаю, Хелена, - раньше ты таких построек не видела, и тебя упрекать в необразованности нечего, потому что ты, Хелена, и не могла видеть. Но теперь, я надеюсь, что ты свое образование непременно пополнишь, если, конечно, у тебя будет к этому желание… Ну да вставай уже, Хелена, поезд остановился, а мы теперича приехали. А еще через полчаса мы чудесно позавтракаем в беседке на открытом воздухе…
-Я очень рада, господин Гаргат, - вежливо отозвалась Хелена, поднимаясь осторожно с кресла и вслед за императором покидая удобнейшее мягкое купе.
-Вот и замечательно, вот и чудесно! - неожиданно развеселился горбатый и опирающийся на трость государь; он прошел незначительно вперед и при спуске из вагона на каменную площадку у входа в главнейшее вокзальное здание поддержал элегантно Хелену; далее он с чрезвычайным приличием взял ее под руку, как, собственно, и подобает несомненному кавалеру, и они вместе уже направились под колонны, сопровождаемые встретившей их благодаря предупреждению по телеграфу прислугой. Пройдя через пустующий в таковые часы обширный центральный зал, Хелена и Гаргат оказались на лестнице в широком украшенном прелестными картинами коридоре; из коридора данного они проследовали на лестницу и минут через пять оказались за воротами, на свежем воздухе, в начале чрезвычайно красивой аллеи колоссального Царскосельского парка; здесь их уже поджидал императорский летний открытый экипаж.
Император и Хелена ехали по чудеснейшей пихтовой аллее, тянувшейся вплоть до самого императорского особняка, и по-прежнему с величайшим увлечением разговаривали; обсуждали они теперь предстоящий завтрак; Гаргат делился с Хеленою своими масштабнейшими кулинарными познаниями в области различнейших диетических и калорийных овощных салатов; Хелена же объясняла без значительной полемики ему основные пункты оригинальнейшего меню, составляющего питание жителей Вирмийского Конклава; император умеренно с нею соглашался, однакож и свою точку зрения доказывал в известной мере.
-Да-с, Хелена, да-с! - с чрезвычайным увлечением утверждал Гаргат. - Я всю жизнь был исключительный холостяк и двадцать без малого лет, кроме всего прочего, жил в совершенном отшельничестве в одном подвале… интереснейшем подвале, но об этой эпохе я тебе, Хелена, обязательнейше расскажу, но расскажу несколько позже. У меня в голове, вообще, хранится такой кладезь разной автобиографии, сведений и прочих, если можно так выразиться, Хелена, занимательнейших фактов, что я постоянно от темы отклоняюсь от основной, в самую неподходящую сторону, - император в данный момент говорил абсолютно на манер обыкновеннейшего, лишенного любых познаний, типичного салонного сплетника; однакож эрудированность Гаргата проявлялась моментально в его разговоре и делала разговор более значительным и тяжеловесным. - Ты меня понимаешь, Хелена?
-Понимаю, господин Гаргат.
-Ну и замечательно! Впрочем, о чем мы бишь в последнее время говорили? Да-с, о завтраке, именно о дворянском завтраке, Хелена! Так вот-с, для настоящего дворянского завтрака, Хелена, одной яичницы с сосисками и чаю с соответствующими пирогами, ужаснейше мало. Да-с, дорогая Хелена, каждый себя уважающий и в гастрономии сведущий хотя бы в известной мере дворянин к завтраку должен обязательно иметь в качестве закуски салат-с, но вот какой именно салат - именно об этом, собственно кулинария и гастрономия. Если же салат на столе отсутствует или даже подобран безвкусно, дворянин сей по натуре принадлежит к более низким сословиям, имеет ужасную стряпуху либо честь свою дворянскую не бережет. Если, например, яйца в яичнице зажарено три, а сосиски пропорционально на одну меньше, то есть две, то салат подается в вазе высокой, но узковатой и, кроме всего прочего, простой и легкий, скажем, из диетических овощей, и без особенных специй и приправ. Ну а если яйца зажарено два, а сосиска всего соответственно одна, то салат гораздо полезнее мясной или рыбный, причем со специями, приправами и в приплюснутой широкой салатнице. Сорта чаю и начинки в пирогах тоже имеют определенный смысл, Хелена… А в соответствии с кушаньями и разновидностями салата также надо обязательно подобрать подходящий букет цветов в подходящей вазе для украшения стола…
-Но позвольте, господин Гаргат, сколько же различных препон и затруднительных требований к обычному завтраку!
-Хе-хе, Хелена, извини уж старика, но хотя ты и чрезвычайно серьезна, чувство юмора у тебя в какой-то мере имеется! Между прочим, Хелена, говоря со стороны научной и скептической, это всего лишь азы гастрономии и кулинарии, и не более того. Их обязан знать каждый берегущий свою честь русский дворянин, однакож тебе и их принципиально их усваивать не нужно, Хелена, так как трапезами обыкновенно, даже в большинстве случаев распоряжаюсь я…
-Да, господин Гаргат, а ведь эти науки все равно необыкновенно сложны. У нас на Великом Серпантине просто готовят завтрак и едят его за столом. Пускай это и очень примитивно и не столь интересно, зато в некотором смысле необременительно, господин Гаргат.
-Дорогая моя Хелена, неужто ты думаешь, что я не знаю ничего о вашей стране?! Я знаю о ней, не исключено, даже больше, нежели ты догадываешься. И гастрономия и кулинария у вас ничуть не менее сложны, чем в Российской Империи. Просто тебе не приходилось никогда до сих пор с этими науками сталкиваться, и в обществе вашем мало о кулинарных науках говорят, а к гастрономическим приемам вашим ты абсолютнейше привыкла, в результате чего тебе все рассказанное мной – диковина и причуда. Но я тебя, Хелена, колоссально уверяю, что и у вас в стране немало персон, смыслящих в соответственных науках со своей стороны, чем я со своей. Да-с, Хелена, я в этом несомненно уверен.
Между тем, экипаж их неспешно проехал уже более километра; прекрасная тихая аллея оканчивалась, справа являлся их взорам окруженный несчастными плакучими ивами Императорский Пруд, несколько далее, среди создающих приятнейший аромат клумб, виднелся белый, со светлыми окнами и замечательным резным крыльцом, государев особняк; от особняка отходили многочисленные другие аллеи, которые вели кратчайшими путями к ближайшим дачным районам Царского села и непосредственно к небольшому грандиозному городку Царскосельского лицея. Красота тихих и неброских чрезвычайно уютных мест, мест совершенно сжатых и невидимою границею огороженных, в противоположность раздольным и пустынным горам, вновь и вновь поражала до невозможности Хелену; впечатление от нив здешних, длинных дворянских аллей и чистых прудов, от лирических ив и берез оставалось для прохладного сердца Хелены колоссальное, в некотором смысле светлое и исключительно драматическое.
-Ну вот, считай, что мы и приехали, Хелена! - радостно произнес Гаргат. - Ужасные здесь все, знаешь ли, головотяпы и крючкотворы, однакож, Хелена, завтраки у нас весьма достойные внимания… весьма-с… Надеюсь, что Петр Порфирьич, когда мы наш завтрак окончим, уже подвезет для тебя, Хелена, уж извини за откровенность, различные платья, иначе как же без платьев-то!
-Я понимаю, господин Гаргат, что платье, которое сейчас находится на мне, достаточно измарано и потрепано, и в вашем обществе, как, впрочем, и везде, (комментарий 2008: в мире правят люди, не принимающие подобной одежды, у гаргатинцев дворянское, но испачканное платье тоже неприлично, на серпантине оно ; одежда опасных чужаков; в самом деле, везде!) имеет вид странный и неприличный, - отвечала императору Хелена, - но не вижу, господин Гаргат, причин такой спешки…
-Я с тобою, Хелена, согласен абсолютно, а именно в том, что причины пока тебе практически неизвестны, да-с, дорогая Хелена. Дело в том, что нам с тобой кроме этого особняка со слугами из неразумных гаргатинцев следует сегодня побывать в одном-двух, в одном на худой конец более населенном месте. В первом мы постараемся, с твоего позволения, Хелена-с, если ты не устала, естественно, побывать до обеда… Что? Да-с, обедаю я обыкновенно в пять. Второе же место, мне кажется, принесет тебе гораздо больше удовольствий, чем первое, однако во второе мы направимся только с твоего решения, да и вообще след бы узнать, стоит ли туда идти, Тимофей-то ведь Васильич на днях собирался ненадолго в Петербург…
-И все-таки, господин Гаргат, - заметила с некоторой даже заинтересованностью Хелена, - я бы желала от вас узнать поподробнее, что представляют собой эти места.
-За завтраком, да и сейчас по возможности я тебе о содержании этих мест вкратце расскажу. А сейчас пора, Хелена, высаживаться… Эй, дорогуша! - громко обратился Гаргат к ямщику. - Тпру! Останови экипаж у парадного, дорогуша! А ты высаживайся, Хелена. Попрошу вас, мамзель Хелена! - Гаргат спустился на брусчатую площадку перед особняком вновь первым и с величайшею элегантностью протянул руку, дабы поддержать Хелену, опираясь другою рукою на трость. - Тебе, ямщик, вон там конюшня и заплатят, что вез мой экипаж. Тебе же, Хелена, дорогая мамзель, я скажу про интересующие тебя места то, что оба они весьма отсюда недалеки и дойти до них отсюда пешком минут за десять - очень даже обыкновенно и возможно-с, мамзель Хелена.
-К чему вы применяете ко мне это странное обращение, господин Гаргат, ведь мне этот титул совершенно неизвестен.
-Это не титул, это французское обращение к даме твоих лет, Хелена. Я, хотя и ужаснейше слабо, но все же знаю основы французского языка, Хелена.
Они без особенной спешки поднялись на крыльцо; Гаргат немедленно подозвал служащих в особняке его неразумных и весьма некрупных (дабы помещались известным образом в здание) паучих, приказал им накрывать в беседке на свежем воздухе соответствующий завтрак на две персоны и далее подготовить в наилучшем виде для Хелены, названной императором новоприбывшей гостьей с востока, спальню в верхнем этаже и отдельную умывальную и ванную комнату; затем он провел Хелену к аккуратнейшему дополнительному умывальнику и сообщил ей наиболее вежливым тоном следующее:
-Ты, Хелена, умойся здесь поскорее и подожди меня на крыльце, заодно и виды местные с крыльца получше осмотришь, а я пока мигом сбегаю наверх и к завтраку переоденусь. Ты согласна, Хелена?
-Я совсем с вами согласна, господин Гаргат, - произнесла Хелена, - но желала бы знать, какой именно подадут нам к завтраку салат, если это не секрет вашего гастрономического искусства…
-Кхе-хе-хе! - с многозначительным блеском в маленьких хитрых глазах усмехнулся Гаргат. - Однакож я не ошибся, рассуждая, Хелена, о твоем знаменательном чувстве юмора, хе-хе! Да-с, а салат, господа, будет из диетических овощей, так уж с вечера мною было задумано, Хелена: побольше яичница и побольше сосисок, а салат необременительный. Пирожки, между тем, сладкие - с повидлом. Да-с, Хелена, а я пошел!
Умывшись и освежившись таким образом, Хелена с удовольствием вышла на деревянное резное крыльцо и, облокотившись на изящные классические перила, осмотрела увитую диким виноградом чрезвычайно симпатичную беседку, где шипящие черные с шерстистыми розовыми лапами пауки подготавливали стол к утренней государевой трапезе; наблюдая торопливые движения огромных паукообразных, Хелена в совершенстве задумалась, и чем больше она раздумывала, тем серьезнее становились мысли ее. Изначально рассуждала она в самых заинтересованных и радостных предположениях о тех двух местах, в которые обещался сходить с нею всенепременно сегодня же император; учитывая названное Гаргатом приблизительное расстояние, Хелена порешила, что государь подразумевал Царскосельский лицей и дачу с причудливой башней на крыше, виднеющуюся справа - таковые здания были ближайшими к особняку императора и соединяли их прямые аллеи, прекрасные для скорой ходьбы; далее, если в дальнейшем лицей окутывала некоторая тайна, то дача становилась все более разъяснена; именно там, по мнению Хелены, и обитал некий упомянутый императором Тимофей Васильич, а, следовательно, дача и являлась необязательным вторым местом, которое они собираются посетить как гости… Однакож затем размышления Хелены приобрели иной оттенок; она медленно думала, по чьей воле и ради чего спас ее неожиданно Гаргат из кровавых застенков Петропавловской крепости, и насколько воистину умен и мудр этот исключительный в понимании ее Адрадон; повод ее грандиозно нелепого появления он уже наверно знал, причем уразумевая, что данное желание ее посмотреть иную страну - именно повод, а отнюдь не причина; о причине же настоящей Гаргат определенно хорошо догадывался, он догадывался, что есть у него колоссальная и могучая покровительница, о многом… И, о как он любил страшную и несчастную страну свою Россию! Как он искренно желал сделать ее могущественнее и нравственнее; он один, пожалуй знал реальную цену своей стране, какую не понимали и представить себе совершенно не могли остальные люди и Адрадоны, и даже многочисленные слуги Вирм; многим далеко до такового наивного и фанатичного Адрадона…
-Россия… Россия… Россия! - прошептала в неком страннейшем наваждении Хелена; удивительное это было для нее слово; слово данное недостойны, совершенно недостойны произнести большинство Адрадонов.
Мысли ее весьма скоро развеял император, быстро появляющийся из красного дерева дверей особняка, в чрезвычайно веселом настроении, пускай он и абсолютно без сна провел необыкновенную описанную выше ночь; осведомившись о завтраке у прислуги своей, и получив удовлетворительное паучье шипение, пригласил незамедлительно Хелену; они, разговаривая прошли по песчаной тропинке среди приятных взору розовых клумб в успокоительную лирическую тень беседки и расселись вокруг тончайшей работы стола на двух мягчайших удобных креслах.
Стол укрывала натертая воском белейшая кружевная скатерть; украшениями служили изящные вазы со свежими весенними цветами, растущими на полях и государем весьма любимыми; столовые приборы представляли собою чайные чашки, три вида тарелок (для основного блюда, салатов и для десерта чайная), вилки, ножи и чайные ложки; далее, в центре стола, на поразительно украшенном подносе расположилась шипящая горячая яичница-глазунья с сосисками; в высокой по затейливому гастрономическому вкусу вазе находился простой овощной салат без особенных специй и приправ, о котором и говорил в поездке Гаргат; наконец, блестел, отражая в (окру*глой*) шарообразной форме окружающий пир, полный старинный самовар, а при нем дымилось блюдо с только что испеченными мягчайшими пирожками со сладким грушевым повидлом; словом, завтрак был невозможно аппетитным, богатым и сделанным с учетом дворянского вкуса и всех относящихся к пище наук; прислуживал императору и Хелене совсем некрупный и чрезвычайно проворный паук-лакей в ливрейной диковинно сшитой форме.
-Да-с, видишь ли, Хелена, - вновь начал научный свой диалог о достоинствах различной пищи Гаргат, - как видишь, все именно по правилам-с и несомненно по правилам. Гастрономия - она наука, знаешь ли, Хелена, непременная! Ведь до монархического переворота, то есть до гаргатинцев, как я еще жил-то… Э-хе-хе, дурные были времена… Ни завтрак, ни обед - никакой особенной при этом не присутствовало праздничности и церемонии, ели просто так, лишь бы голод утолить… Только обед - он должен быть побольше, а завтрак поменьше… Хе-хе-хе! Да-с, дурные времена… И обед начинался как рано - всего-навсего в два часа пополудни, что, впрочем, вновь ужасная нелепость. Да в Европе и в Азии он и теперь абсолютно точно так же рано начинается - и как можно так рано есть? Я лично, Хелена, за сорок лет правильной консервативной жизни есть в столь нелепое время уже окончательно отвык… да-с, отвык… Хе-хе-хе! А тебе, Хелена, не кажется людской весь этот закон упрощенный порядок, если уж выразиться грубо и откровенно-с, глупым?
-Господин Гаргат, мы тоже обедаем в полпятого - в пять, но я в этих изменениях обеденного времени не вижу особенной разницы, - кушая с удовольствием чай, ответила Хелена. - Однако поблагодарить вас за столь вкусное угощение, господин Гаргат, я непременно обязана и, кажется, имею право.
-Да-с, ну, пожалуйста, ешь на здоровье, Хелена, поправляйся, как говорится! - умелейше приложил руку свою к сердцу и значительно поклонился император. - Ну а насчет времени обеда, тут уж, Хелена, несомненная аксиома. Да-с, аксиома и прописная истина, не менее, Хелена. Люди просто нынче стали много думать и, следовательно, аксиомы опровергли за неимением доказательства, между тем как аксиома доказательства не требует. Она просто существует, и у вас в стране и у нас, эта традиционная аксиома. Впрочем, все это вздор, Хелена. Ты пробовала, я вижу, эти вкуснейшие пирожки?
-Пробовала, господин Гаргат.
-А ты знаешь, в чем особенность их грушевого повидла? Не знаешь? Оригинально это, Хелена, - увещевательнейшим тоном произнес государь. - Ну, впрочем, это уже область абсолютнейшей кулинарии, а все-таки рассказать я должен обязательно. Ведь в этом же повидле (осо*бенная*) вкуснейшая медовая добавка, поэтому пирожки-то и такие сладкие, медовые и ароматные, Хелена!
-Я с вами насчет их вкусовых и ароматических особенностей согласна, господин Гаргат. В Вирмийском Конклаве, знаете ли, пасек мало, и потому таких вкусных медовых пирожков я до сих пор не пробовала.
-Да ну так съешь еще один, Хелена! Замечательные пирожки, да-с, господа. Да еще прямо с печки, свежие, горячие! Это не то что лет, скажем шестьдесят назад, хлеб… Да такого хлеба у нас в стране никакой даже мещанин самый низкий задаром не возьмет. Червонец дать, может кусок и откусит - за червонец-то! Что за хлеб дивный был, Хелена - ни вкуса, ни запаха, только тянулся. Да и пирожки хороши продавали… Ты, Хелена, не представляешь себе такое дело! - Чрезвычайно разгорячился император. - Вчерашние пирожки, какие уже о дорогу не расшибешь, клали в печку, подогревали и прямиком на прилавок, а они еще тверже стали! Да кунштюк-то весь даже не в этом, а главным образом в названии - название-то какое было: «восстановленные» были пирожки… Гордо звучит, а попробуешь, хе-хе, зубы обломаешь, а цена, кроме всего прочего, та же…
-Плохая, вижу я, господин Гаргат, была страна, - заметила без значительного смеха Хелена.
-Хе-хе, не то слово, правда, плохая, да-с, Хелена.
-Но вы, господин Гаргат, так и не рассказали мне, в какие именно места вы меня собираетесь отвести сегодня, - переменила неожиданно тему разговора Хелена, причем весьма настойчиво; император немедленно и обстоятельно принялся рассказывать, в результате чего Хелена скоро убедилась, что предположения ее вполне верны и основательны.
-Первое сие место, Хелена, есть замечательная Царскосельская Больница - учреждение опрятное и достойное, - весело говорил Гаргат и смеялся; завтрак их быстро близился к окончанию.
-Я, кажется, была уже совсем недавно в больнице, господин Гаргат. Вы хотите вновь резать меня скальпелями?
-Ну, Хелена, ну помилуй, ты меня своими скептическими настроями удивляешь! Нехорошо-с, Хелена… О каких тут скальпелях речь-то может идти, Хелена? Скальпель, он инструмент в основном экстренный и операционный, а в больнице на данный момент никаких я с тобою, Хелена, операций проводить не хочу. Операция - это дело такое, можно сказать, хитрое и обязательно опасное. Так что ни о каких бессмысленных операциях и речи быть не может, Хелена, кхе-кхе! Оно всего только обследование, госпожа Хелена.
-Что же вы имеете под обследованием, господин Гаргат?
-Ну то есть общую проверку здоровья по всем основным пунктам, если можно так выразиться, Хелена. Ну как… кровь взять на анализ… Хе-хе-хе, Хелена, не пугайся, из пальца и самую капельку! Нет, я натурально говорю, Хелена. Да-с, сударыня, мне самому столько раз безымянный палец кололи за мою долгую жизнь и оттуда кровь брали. Вот так-то-с, Хелена.
-Интересно, интересно, господин Гаргат. А каково же второе место?
-Это вон, справа, дача князя Тимофея Васильича Енотенского. Богатейший дворянин и оригинальнейшая личность, а кроме всего прочего, он и увлеченный литератор… Впрочем, все произведения его чрезвычайно известны и замечательны. Я тебя с произведениями этими, Хелена, в обязательном порядке ознакомлю, об этом даже и разговаривать нечего. (Я и сам, Хелена, пробовал и пробую доселе перо, однакож мои произведения, какие я публикую, пожалуй, гораздо ниже по уровню произведений Тимофея Васильича, а то, что я не публикую - я не публикую только в государственных целях и никому их не читаю, чтобы не вызвать унылых настроений вреди подданных моих. Да-с, я их никому не читаю, кроме, разве что… хе-хе… Хелены Холиавской, но это неважно…) - последнюю написанную выше фразу император произнес отнюдь не вслух. - Вот-с, Хелена, так что, если ты желаешь сегодня повидать таковую прелестную персону, и если Тимофей Васильич сегодня не уехал временно в Петербург, мы вполне имеем возможность у Тимофея Васильича отобедать и посидеть капельку. Ты уже наелась, Хелена?
-Наелась, господин Гаргат.
-Что-то Петр Порфирьич задерживается, ну ничего, небось приедет, с минуты на минуту, - государь с особенною озабоченностью щелкнул крышкою золотых часов. - Десять. Ладно-с, Хелена, тогда… Эй, лакеи! Господа хорошие, убирайте завтрак. А мы, Хелена, пошли в гостиную на балкон посмотреть, катит ли уже фургон с заказанными мною платьями. 8.12.03. ; 12.01.04.
IX. Царскосельская больница.
В руках государя целебная сила…
Дж. Р. Р. Толкиен. «Властелин колец».
Фургон с платьями, посланный Петром Порфирьичем, явился не более чем через четверть часа после завтрака, чрезвычайно быстро; Хелена в своей оборудованной к тому времени уютнейшей небольшой комнате при советах прибывшей в фургоне весьма компетентной в данном плане младшей сестры Петра Порфирьевича Веры Порфирьевны отобрала и в совершенстве примерила около дюжины разнообразнейших платьев и облачилась в одно из них, а Гаргат наличными деньгами из своего же бумажника выплатил полтысячи рублей ассигнацией и в порыве несомненной благодарности выписал лично и исключительно Вере Порфирьевне за участие чек на еще сотню рублей. После того, как фургон укатил обратно к Царскосельскому вокзалу, Хелена появилась на крыльце в серебристом красивейшем платье, соответствующе причесанная, значительно более грациозная, нежели раньше; государь же переоделся в свой сюртук и жилет, предназначенные для ближайших дружеских прогулок, взял свою необычайною трость и кошель, после чего предложил Хелене незамедлительно направиться в Царскосельскую клинику, дабы не терять особенно лишнего времени; Хелена с императором в достаточной мере согласилась; вслед за посещением лечебницы они собирались провести несколько времени, отдыхая в тени прекрасных плакучих ив у пруда, а затем по желанию Хелены направиться отобедать и познакомиться к Тимофею Васильичу.
Царскосельская Лицейская клиника располагалась наиболее близко из всех имеющихся лицейских строений относительно императорского особняка; это было большое, квадратное здание с обширным внутренним двориком, в котором располагался в совершенстве ухоженный и замечательный сад, служащий местом отдыха находящихся на излечении больных; здание данное имело высоту в четыре этажа и чердачные помещения, находящиеся под покровом покатой чистейшей черепичной крыши; не так давно на благоустройство такового заведения было выделено пятьдесят тысяч рублей из государственной казны, в результате чего стены лечебницы были прекрасно выкрашены, в окна вставлены достойные рамы, палаты обустроили значительно свежее и чище; количество же больных составляло столь небольшое число, что все располагались в отдельных комнатах, причем, несмотря на таковой нюанс, половина практически палат совершенно пустовала; окнами лечебница выходила главным образом в парк, и лишь с запада на чудесную лужайку, вслед за которой стояли ряды лицейских общежитий; парадный вход с соответственными вывесками и небольшою стоянкою для экипажей словно приглашал пришедших посетителей, ибо был обставлен колоннами и имел мягкий ковер на лестнице; ограждала лечебницу чудесная готическая изгородь с раскрытыми широкими воротами, у которых дремал пожилой сторож из мещан.
-Вот-с, пред тобою, дорогая Хелена, святилище медицинской науки, как я вычитал в одной из книг… не припомню, в какой… уже ужаснейше давно… - заговорил чрезвычайно весело и жизнерадостно Гаргат, когда они преодолели ворота клиники. - Книга, в общем-то, была довольно пустая и бездарная, но вот эта фраза, явно взятая еще их какой-то книги, исключительно хороша и для случая подходяща…
-Но здание это гораздо симпатичнее того каземата, где меня решили подержать ваши подданные, господин Гаргат, - сказала Хелена.
-Совершенно верно-с… Прекрасное заведение, Хелена, в своем роде оно одно из лучших.
Они неспешно и прилично поднялись по лестнице, отворили тяжелую дубовую дверь и прошли в недлинный освещенный коридорчик, справа имеющий колоссальную отделенную перегородкой нишу, где находился гардероб и тихий немолодой гардеробщик; император сдал, получивши обыкновенный номерок, свой черный цилиндр и прошел далее в грандиозный по размерам вестибюль, держа по-прежнему под руку Хелену; несмотря на желание свое особенно не показываться, государя абсолютно везде признавали и почтительно соответствующим образом кланялись и приветствовали; на Хелену же гаргатинский народ бросал главным образом недоуменные и изумленные взгляды.
Вестибюль представлял собой обширную, с высокими потолками и четырьмя колоннами белоснежную залу, из которой направо и налево выходили многочисленные коридоры и двери, из которых выходили и в которые входили одетые в белое поверх обыкновенной одежды почтенные доктора, сиделки и молодые ассистенты с медицинскими братьями; напротив входа, в наиболее далекой от описываемых персонажей части залы виднелись окна больничной регистратуры, где удобнейше сидели местные, ведающие данным учреждением чиновники (очереди особенной пред окошками регистратуры замечено не было, однакож все-таки имелись несколько просителей); переднюю часть вестибюля занимали многочисленные, поставленные в два ряда с каждой стороны от дверей парадного подъезда мягчайшие кресла, в которых ожидали некоторые посетители, а также родственники положенных на излечение с соответственными подарками и гостинцами (таковых персон присутствовало достаточно мало, не более двух десятков); помещение было должным образом вымыто и почищено, но в воздухе, несмотря на это, распространялись чрезвычайно едкие и неприятные запахи спирта и лекарств. Гаргат аккуратно предложил Хелене некоторое время посидеть в креслах в каком-либо наиболее далеком уголке, что было принято вполне благосклонно и с совершенным согласием; сам же император собирался моментально наведаться к господину Веканову, управляющему клиникой, и спросить, имеются ли свободные кабинеты и лаборатории для общего обследования и различных анализов; подошедши первым делом к одному из окошек регистратуры, государь осведомился, у себя ли находится господин Веканов.
-Э-э, прошу здравствовать, ваше величество, - скороговоркою и почтительно кланяясь заговорил чиновник, - но вы уж извините за простоту, а как не завидовать главному мастеру, что у окошка сидит…
-Чай попивает да гладит бородушку, видно, душа не болит… Кхе-кхе! Да-с, господин титулярный советник… - откашлялся весьма весело император.
-Да вы-то, ваше величество, откуда, помилуйте, такую дребедень знаете, уже простите за простоту? - удивленно осведомился развязнейший чиновник. - Да, впрочем, вы, ваше величество, простите меня, а много чего знаете… То есть господин Веканов у себя, и песенка словно бы и про него: ведь он и в действительности у окошка-то, у чай сейчас, ваше величество, пьет, и с бородкой, и душа у него явно не поболит! Да и жалованью можно изрядно позавидовать - так или иначе, а тысяч сорок в год он верные хватает, да и то без взяток… И положение…
-Да уж, вам-то есть, чему позавидовать, господин хороший… Впрочем, я бы и сам его беспечности позавидовал, - смеясь, совершенно непринужденно сказал император. - Ну вот тебе, дорогой друг, за просто так, если уж можно так выразиться, пятьдесят рублей - живи на здоровье, а я к господину Веканову.
-Вот уж не ожидал, так не ожидал-с… Спасибо-с великое, ваше величество, мы теперь за ваше здоровье на этот полтинник ух как выпьем-с!
-Благодарю-с, пейте, Бог с вами! - отвечал ему развеселившийся государь.
Гаргат спешно удалился в один из коридоров, ведущих направо; Хелена по-прежнему располагалась в удобных креслах глубоко в углу помещения, таким образом практически не заметная; сначала он вслушивалась в окружающий шум и разговор и тихонько разглядывала, помахивая веером сидящих невдалеке гаргатинских мужа и жену, обремененных различными пирогами, пряниками и конфетами; сидела эта пара абсолютно пораженно и испуганно, ибо стоящий рядом с ними пожилой, приличный и представительный хирург назидательно разъяснял им, что явились они с гостинцами крайне не вовремя и что через полчаса приблизительно у дочери их операция; те чрезвычайно изумлялись и едва не плакали от столь неудобной и обидной неожиданности. Однакож скоро, уставши выслушивать утомительные суетливые гаргатинские речи, Хелена углубилась исключительно в собственные странные и нелегкие, удручающие размышления; думала она вновь об императоре: «Да, я догадываюсь! О Вирма, Вирма моя, насколько верно я догадываюсь! - прошептала Хелена; прекрасное лицо ее холодно побледнело, а на глазах появились печальные слезы. - Это же тоска, его гложет невыносимая тоска… тоска по прошлому… И какая грызущая и чудовищная тоска, и она о почти невозвратимом! Но, Вирма моя, что же он потерял так много лет назад, о чем он помнит? Я знаю магию, и в этом моем странном даре его спасение и надежда - и во мне. Он надеется вернуть… Вирма, о Вирма, но неужели все окружающие его так безнравственны, что я кажусь в сравнении с ними ангелом! О Вирма моя, самая удивительная и пугающая всю семью дочь какого-то чародея - и кажется ему ангелом!.. Но какое же должно быть отчаяние, и что именно он потерял? Потерял, Вирма моя! Потерял! Потерял! Потеря-а-ал!.. О, Вирма моя, Вирма, скажи мне, что он потерял, и какое поистине ангельское терпение он имеет… Чтобы ждать, Вирма, о Вирма, чтобы ждать сколько? Наверняка десятилетия, и неизвестно сколько десятилетий! Ведь ему не менее ста лет, а потерял он это невесть когда… Бедный, бедный господин Гаргат, его съедает память! Сколько же он помнит… Да, это не простой Адрадон, а истинный, мудрый и великий Хранитель Памяти! Вирма, о Вирма моя! Великая и прекрасная Вирма!»
Император между тем, без особенной спешки продвигаясь по ярко освещенной солнцем и устланной ковром резной лестнице, среди многочисленных суетящихся медиков и сиделок, добрался до третьего этажа наиглавнейшего корпуса лечебницы; этаж таковой занимал главным образом длинный обитый деревом и уставленный сосудами с декоративными растениями коридор, по бокам которого за дверями находились различнейшие лечебные и административные помещения; окна коридора выходили в замечательный светлый сад во внутреннем дворе, и проходящему по данному коридору становилось обыкновенно хорошо от тепла и приятнейшего света; государь, с достоинством оглядевшись и усмехнувшись, направился вглубь описываемого коридора, с чрезвычайною веселостью постукивая тростью и напевая под нос нечто грандиозно радостное; мысли его, в отличие от мыслей Хелены, в данный момент были весьма легковесны и удивительно веселы. Наконец, добравшись до конца коридора, Гаргат присвистнул и обернулся налево, где среди пышнейшей зелени и вьющихся растений имелась дверь с золоченой табличкой, сообщающей следующую информацию: «И. А. Веканов, главный попечитель клиники»; император вновь заулыбался и молча постучал аккуратнейше набалдашником трости в дверь; из-за двери послышался высокий в совершенстве довольный голос:
-А входите!
Государь приоткрыл дверь и неспешно прошел вовнутрь небольшого, однакож опрятного и соответствующе обставленного кабинета; в середине комнаты располагался большой канцелярский стол со множеством разнообразных ящиков и с несколькими креслами для посетителей вокруг; на столе возвышались тонкой работы канделябр и стопки подписанных и неподписанных деловых бумаг; имелись также чернильница с набором перьев и обширный поднос с чайными чашками и отменнейшей закускою; за столом у окна, располагающегося напротив двери, раскинувшись, сидел гладко выбритый дородный и несколько развязный темный гаргатинец, одетый в штатское платье и поверх него в расстегнутый медицинский крахмальный халат. Увидавши появившуюся столь высокую персону, гаргатинец поспешно поднялся и громчайше отчеканил:
-Здравия желаю, ваше величество!
-Здравствуйте, здравствуйте, Иван Андреич, - саркастически улыбнувшись, произнес Гаргат. - Да вы присаживайтесь, и я с вашего позволения тут присяду. Вы, я вижу, не худо поживаете, чай пьете, с закускою…
-Да какой там не худо, ваше величество! - с веселостью взмахнул рукой господин Веканов. - Дела-с, дела, и только дела, ваше величество! Хе-хе! Ведь даже дома не удосужился как следует отзавтракать, как уже сюда, бумаги деловые, резолюция моя нужна. Хм! Да-с, так оно ваше величество-с! Именно-с… Сейчас вот только мимолетно подкрепляюсь, а бумаг вон еще гора какая! Прямо бы выбросил-с, ваше величество, уж простите за откровенность, эти бумаги! Ну а вы-то как?
-Да тоже, знаете ли, Иван Андреич, не сказать, что без дела сижу. В Питере сейчас, только сегодня ночью, такую страшную политическую и административную оплошность совершили, что пока все не уляжется, лучше о ней не распространяться. И я вам расскажу о ней, Иван Андреич, отнюдь не чтобы ваше любопытство удовлетворить, а чтобы вы мне помогли мне ее частично исправить, хотя вы и в ней совершенно невиновны. Но вы, я надеюсь, молчать будете, не так ли-с?
-Знамо дело, ваше величество, если дело-с такой важности.
-Так вот-с, слушайте. Сегодня к нам в руки неожиданным образом попала дочь Холиавского Чародея, - дабы рассказывать господину Веканову о происшествии, императору пришлось сильнейше изменить его смысл и говорить вопреки собственным воззрениям. – И в Петропавловской крепости без моего ведома, до моего приезда ее начали допрашивать, и она от допроса оченно пострадала. Между тем, политические условия теперешние требуют, чтобы она непременно жила во всех соответственных удобствах и т. д., и т. п. Ну, Иван Андреич, понимаете теперь? Ведь более подробно вы меня и слушать не будете - вы же ее, простите за откровенность, политику-то эту совершенно не уважаете, и познания ваши политические невелики-с, и вам это дело в подробностях, пожалуй, наскучит.
-Хе-хе, ваше величество! Это вы уж, если прямодушно сказать, правильно подметили-с. Мне до политики, то есть до разных политических тонкостей, ваше величество-с, далеко оно ведь… Мне бы как: чтобы вы правили, это раз, ваше величество, чтобы войн не было никаких, это два, с вашего-с позволения, да чтобы нас средствами какими поддерживали по возможности, это три. Да ведь и не надо ничего больше, а уже из этого-с, ваше величество, и все следствия и выводы разные-с!
-Кхм… А вы исключительнейше верно говорите-то, стоит заметить, Иван Андреич. Однакож, сами видите, тоже не без дел сижу, - заметил, усмехаясь, Гаргат. - Дела меня ждут, да-с, Иван Андреич, так что я тут с вами языки поточить, почаевничать, закусить, трубочку выкурить и все прочее никак не могу. Я к вам, собственно-с, лишь по вопросу палат и свободных докторов. То есть, есть ли сегодня возможность провести общее обследование этой дочери Чародея, - Гаргат чрезвычайно сморщился от собственной чудовищной лжи, - и найдутся ли соответственные врачи, чтобы ее обследовать?
-Да помилуйте-с, ваше величество, да обязательно найдутся, куда ж они денутся? Больных среди лицейских у нас по пальцам посчитаешь-с, да и те в основном случая сравнительно легкого или даже совсем безобидного. Сегодня-с, правда, ваше величество, операция одна (до этого три недели ни одной не было), но комнаты и доктора в основном, тем не менее, свободные от обязанностей и остальной персонал тоже имеется в достатке-с… Так что, ваше величество, все устроим непременно-с…
-Да-с, спасибо большое вам, Иван Андреич, у вас исключительно всегда все устроено путем-с! - одобрительно заметил император. - Если какие нестандартности и затруднения - сразу же обязательно присылайте ко мне - я сам, понимаете ли, некогда был медик, да и сейчас в некотором родетренируюсь, чтобы мастерство не забывать и оттачивать, так что разберусь… Ну а я спешу теперь, в общем-то… Да-с, Иван Андреич!
-Да что вы! Если я вас и задержу-с, ваше величество, то никак не более, чем минуток на пять: бумажку же надо обязательно на нее, на дочь-то на эту оформить… Вы бы могли основные данные о ней мне сказать, для бумажки-с, ваше величество, если это конечно-с вас не затруднит? А то ведь не вести же ее сюда, ваше величество-с!
-Согласен-с, согласен-с, Иван Андреич, посильно все скажу, а то вы действительно говорите… Да-с… - произнес несколько фальшивым, однакож спокойным и сдержанным тоном государь; господин Веканов извлек из стопки соответствующую незаполненную бумагу, приготовил бумагу промокательную, наполнил перо наилучшими чернилами и принялся быстрейше строчить ответы на заданные им императору вопросы; наконец, он расписался, поставил печать лечебницы, приложил промокательный лист и подал бумагу Гаргату; государь добродушно раскланялся с господином Векановым и с поспешностью вышел, постукивая тростью.
Гаргат застал Хелену по-прежнему сидящей в дальнем угловом кресле; но вид ее чрезвычайно напугал императора; глаза ее были печально прикрыты, лицо необыкновенно бледно, прекрасные черты искажены неким сильнейшим страданием, и по лицу Хелены текли холодные синеватые пугающие слезы; государь, увидав таковое ее состояние, мгновенно о многих ее мыслях догадался, однакож предпочел ни с кем о них не распространяться; он лишь резко и испуганно подошел к Хелене, аккуратнейше положил ей на плечо свою зеленую огромную лапу и прошептал страшно:
-Хелена! Хелена! Очнись же, Хелена!
Глаза ее медленно раскрылись, и она удивленно повернулась к Гаргату; удивление и бледность ее произвели крайне сильное воздействие на императора, и он умиленно улыбнулся и ласково произнес:
-Ну ничего, Хелена, моя ласточка? Что случилось?
-Господин Гаргат, неужели вы не знаете? - холодно и безжалостно посмотрела на него Хелена.
-Боже мой… Знаю, Хелена, знаю! - после непродолжительной паузы заговорил (вариант: раскаивающимся) срывающимся голосом государь. - Но, Боже мой, Хелена, господи, сейчас не время и не место говорить о таких слишком серьезных вещах… Боже мой, Хелена!
-Я понимаю вас, господин Гаргат, хорошо понимаю… Но, позвольте, я думаю, что нас сейчас должна занять иная тема, - Хелена даже слабо и болезненно улыбнулась.
-Впрочем, все это отменный вздор, – зашептал император. - Вздор, и вздор глупейший! Попрошу-с подняться, мадмуазель Хелена и проследовать за мною благосклонно в лабораторию для анализов-с…
-Бумаги уже написали, господин Гаргат? - без особенного интереса осведомилась Хелена.
-Именно-с, Хелена, моя дорога, конечно, подписали. Иван Андреич без толку время тратить не любит, хотя в действительности он типичнейший бюрократ и головотяп, хе-хе! Да-с, у него лежит груда неразобранных бумаг, Хелена, и он мне в лицо исключительно открыто лжет, что его срочно вызвали и что он не успел позавтракать. Хе-хе! Это его-то вызвали… это он-то не успел позавтракать, и теперь капельку подкрепляется! Хе-хе-хе! Хелена, и неужто тебе не смешно…
-У нас в Конклаве такого обыкновения служащие не имеют, господин Гаргат, и потому мне такое явление едва ли знакомо, и я не нахожу в нем особенно забавных деталей, - Хелена поднялась и позволила государю вновь взять себя под руку.
-Хе-хе! Мне про ваш Конклав такие необыкновенные мелочи малоизвестны, Хелена, но я, пожалуй, о них догадывался… Хе-хе! Однакож на Ивана Андреича клеветать особенно нечего-с, он - отнюдь не взяточник и имущество не разворовывает, да и другим не позволяет, да-с… Хе-хе! Лечебница, тем не менее, при нем хуже не стала, Хелена… даже несколько лучше, кхе-кхе… Да-с! Но бумажки он нам выписал быстро, сама можешь здесь же непременно убедиться, и выписал добросовестно. Тут вот, Хелена, записаны твои данные кой-какие, уж прости, что без твоего исключительного ведома и в таких вопросах… Можешь, Хелена, взглянуть.
-Я мало разбираюсь в вашем алфавите, господин Гаргат, так как мы на всем Великом Серпантине пишем главным образом Вирмийями или по-вашему обыкновению, называющимися иероглифами, - Хелена спокойнейше приняла бумажку и не спеша рассмотрела ее; корявые прописные буквы господина Веканова давались Хелене с величайшим трудом, и она установила лишь некоторые знакомые ей самой собственные данные и направление ее на общее обследование. -Что подразумевается здесь под общим обследованием, господин Гаргат?
-Помилуй, Хелена, хе-хе-хе! - весело засмеялся император. - Это же необычайно просто. Ну, общее обследование подразумевает, если я правильно выражаюсь, самые основные медицинские пункты: результаты анализов, привитость от болезней, хирургия, терапия, невропатология… Еще пара тривиальнейших пунктов и, собственно все… Ничего знаменательного, Хелена, совершенно-с ничего знаменательного… Однакож нам уже надобно идти, а то мы здесь уже долго без всякого действия торчим-с. Ближе всего, насколько я помню, лаборатория для анализов… Да-с, Хелена, именно лаборатория! Она на втором этаже, вон в тот коридор налево совсем немножко пройти и подняться по лестнице наверх, и практически сразу вот она, лаборатория! Так что непременно пошли-с, Хелена!
-Пойдемте, господин Гаргат.
Они достаточно быстро вышли из залы вестибюля и направились по широкому и светлому левому коридору; их по-прежнему окружала суетящаяся и весьма бодрая толпа медиков и сиделок; паркетный пол и радостные резные деревянные лестницы устилали ковры, а у окон находились высокие вазоны с красивейшими цветами и вьющиеся растения в глиняных сосудах; окна, выходящие в сад, были распахнуты настежь, а в помещение входил свежий благоуханный воздух, несколько разгонявший неприятные пары спирта, лекарств и снадобий. Хелена шла абсолютно спокойно, однакож и без присущего сгорбленному императору странного веселья; выглядела она поразительно задумчиво и рассеянно; перед предстоящим необычным обследованием она не испытывала никакого страха, дающегося иногда при виде медицинской обстановки, но и радости ее совершенно не прибавлялось; Хелене были чрезвычайно скучны визиты по различным больницам и знакомым Гаргата, и она терпеливо и благосклонно ожидала вечера и откровенного, искреннего и ужасного разговора с императором, когда разъяснятся все ее разнообразные сомнения, и она узнает полнейшую правду, и расскажет касающееся таковой правды и известное в данный момент лишь ей; она ожидала и мысленно пугалась, не ошибается ли она с необыкновенною жестокостью в окружающем ее мире и в таинственной личности государя; ведь всем его эксцентрическим и мало мотивированным поступкам можно, посмотрев на события с человеческой точки зрения, найти иное, немыслимое для Хелены, куда менее невинное и отвлеченное объяснение… Впрочем, автор спешит уведомить читателя, наверно уже ожидающего, вдумавшись в последнюю фразу, различных колоссальных, простите за выражение, гадостей, что Хелена в вышеуказанных доводах сомневалась и в действительности ошибалась, ибо Гаргат тоже потерял страшное и губительное человеческое начало.
Наконец, они поднялись наверх и, постучавшись, отворили аккуратно дверь лаборатории; лаборатория таковая представляла собою обширную квадратную комнату во стенами и потолком, выкрашенными в белый цвет, освещенную не только дневным светом, но и ярчайшими режущими глаза желтыми лампами, находящимися под потолком; практически половина комнаты была совершенно свободна от обстановки. Другую ее половину занимали два значительных по размеру стола и несколько белых табуретов и стульев; стол, располагавшийся правее, был заставлен колбами, запаянными наборами инструментов, пробирками, пузырьками и бутылками с многочисленными снадобьями и растворами и микроскопами; стол таковой накрывала белая чистейшая скатерть, и рядом со столом расставлено было большинство стульев; стол, имевшийся слева, был чрезвычайно тесно загроможден бумагами и письменными принадлежностями, сдвинутыми, однакож, в сторону; на столом развязно и вальяжно расселись двое молодых медицинских братьев из разночинских, скорее всего, семей, играющие с грандиозным азартом в дураки; более никого в лаборатории не оказалось. Увидавши неожиданно появившихся высоких и важных посетителей, оба гаргатинца резчайшим движением вскочили и отчеканили, поклонившись:
-Здравия желаем, ваше величество! - Хелена вызывала в них странное и пугающее недоумение.
-Дисциплина у вас, вижу, военная… Хе-хе! Здравствуйте и вы, господа хорошие! - произнес император. - Попрошу-с без недоразумений познакомиться. Это-с - Хелена Холиавская, дочь Холиавского Чародея, правителя великого Серпантина и Председателя Вирмийского Конклава. (Гаргатинцы с абсолютнейшим удивлением поклонились из приличия.) Попрошу-с любить и жаловать! Так вот-с, господа, Иван Андреич Веканов, попечитель ваш (вы-то его уж непременно знаете), выписал на имя ее, - император аккуратнейше, дабы не оскорбить, указал на Хелену, рассматривающую бородатые лица медицинских братьев и окружающую обстановку весьма смущенно, - бумажку, что в вашем кабинете она должна пройти анализ крови… самый общий и основной-с…
-Э-э, ваше величество… - несмотря на необыкновенное и эксцентрическое положение, пряча от противника своего карты, произнес медбрат. - А мы-то гадали, а мы-то думали-с, что это к нам такие персоны важные пожаловали-с, вы уж простите за простоту… Ведь-с, ваше величество действительно оно, растерялися-с… - Медицинский брат неказисто улыбнулся и басисто, несколько даже развязно захохотал.
-Да-с, господа… Но вы нас особенно-то не задерживайте-с, мы тоже лица не без занятий, - наставительно сказал государь.
-Эко дело, ваше величество-с! Только бы вот нам, вы уж извините, в картишки бы… до… ну, доиграть-с, ваше величество-с… Червонец все-таки поставили, и хоть я и проигрываю, видно, да мало ли оно как случится ведь-с!
-Э-э, господин хороший, особо не беда, - заметил исключительно иронически Гаргат. - Вы мне дайте свои картишки, да я с вашим другом и доиграю, поди, а вы быстренько и без недоразумений ей вот кровь возьмите по бумажке - вот бумажка-с, берите, а я авось вам и червонец выиграю… Коли выиграю - непременно вам отдам, да-с. Я же, знаете ли, господа хорошие, заправский картежник! - выпрямился по возможности и приободрился император. - Только-с теперича не готовился, господа хорошие, и потому скажу откровенно-с - рукав у меня пустует! А то… хе-хе-хе… Даже не попадайтесь! Хе-хе-хе! Ну что ж, господин хороший! -весело обратился он к гаргатинцу, стоявшему рядом.
-Да пожалуйста, ваше величество, помилуйте! Вот вам карты (только вы вон ему, Ваське-то их не показывайте!), а я мигом управлюсь, только вы выиграйте-с у него, ваше величество!
-Хе-хе-хе! Хорошо-с, хорошо-с, постараюсь. Садись вот сюда, Хелена. А доктор бишь у вас здесь бывает?
-О, ваше величество, это уж совсем редко-с! Да и к чему здесь доктор-то-с?
-Это верно-с… Я, значит, хожу, господа хорошие?
Хелена присела на табурет, имеющийся около стола, заполненного медицинскими приборами и средствами; Гаргат с совершенным спокойствием овладел картами и продолжил оригинальную описываемую партию, усмехаясь; освободившийся же медбрат немедленно заполнил бумажку, после чего подготовил пробирку и извлек из ящика стола запаянную серебряную иглу и пакет неиспользованной доселе ваты; Хелена наблюдала за действиями его лениво и без особенного интереса, ибо занимали ее иные, глубочайшие раздумья; думалось ей вновь об императоре, и страшно думалось. Проницательно смотрела она на государя, и замечала все материальнее, ощутимее и явственнее невыносимую тоску его; и даже представились ей моментально, хотя и неразъясненно, некие воплощения таковой тоски; услыхала она обрывок старинной и забываемой фразы про легочные пузырьки, в результате которой ей эти пузырьки стало невыносимо и неописуемо жаль; далее увидала она две смутные расплывчатые фигуры, и послышалось ей чрезвычайно отчетливо: «Его… его наваждения отвращают сердце, а мое было полно скорби и сострадания»; «Вирма моя, о ужас, дорогая моя Вирма! Что это? - в чрезвычайном и необъяснимом отчаянии размышляла Хелена. - Что это значит? И что это за тоска? Ведь это фразы из каких-то забытых и забвенных книг, и о чем же они так навязчиво и неподвластно памяти напоминают ему? Надо узнать больше, но не сейчас, о Вирма, сейчас вокруг глупцы и человеческие уродливые Адрадоны!»; Хелене невыносимо хотелось горько плакать, однакож она абсолютнейше себя сдерживала, ибо догадывалась каковое впечатление произведут ее слезы на окружающих: равнодушное и нелепое, искаженное человеком впечатление. Между тем, медбрат окончательно подготовил различные медицинские приспособления и обратился к Хелене:
-Ручку-с извольте-с подать, сударыня, левую, да-с!
Хелена отвлеченнейшим жестом протянула медбрату руку и оборотилась вновь к разбивающему с необычайным мастерством гаргатинца, к смеющемуся Гаргату; император ежеминутно острил, рассказывал некоторые забавные случаи и ситуации, произошедшие в картежной жизни его; Хелена невесело улыбнулась; она в чрезвычайной мере понимала государя и сочувствовала ему, однакож многочисленные его поступки оставались для нее затуманенными и неопределенными; боль же, и без того незначительную, от легонько раненого иглой пальца она практически не чувствовала; Хелена лишь тяжело вздыхала и раздумывала; наконец, кровь на анализ у нее была несомненно взята, и император практически одновременно выиграл у медицинского брата, сказав ему следующие слова:
-Да уж, господин хороший, а вы уж, извините, в дураках остались! Червонец теперича вашего дружка - у меня же червонцев своих в совершенстве хватает, да-с! Так что, господа рассчитывайтесь, а мы, уж простите, направимся далее-с. Хелена, все уже? Ну посиди минуточку в ваткой, пусть кровь остановится, а там и двинем-с. А вы уж до свидания, господа обслуживающие, надеюсь, что увидимся еще, и что вы пациентов ваших соответственно рангу пользуете.
-Да что тут-с, ваше величество-с, - отвечал, кланяясь, проигравший медицинский брат. -Мы уж несомненно-с как-нибудь, потихонечку-с. Наше же, ваше величество, дело телячье. Ну да до свидания-с, ваше величество, что же еще-то… Да спасибо-с, что вы нас вообще навестили-с, и впредь навещайте, ваше величество-с - всегда рады будем.
Едва они удалились из лаборатории, император с почтительностью и деликатностью спросил у Хелены, не обижена ли она несколько удивленным и холодным с нею обращением:
-Ты уж, конечно, прости старика, Хелена, но они все тебя за очередное мое чудачество воспринимают, да-с, - растолковывал подробнейше Гаргат. - Ну да Бог с ними, привыкнут, а чтобы привыкли, Хелена, надо бы тебя познакомить поподробнее со всеми, вот так-то-с оно…
-Да что вы, господин Гаргат, я совершенно не обижена и не сержусь!
-Ну, тогда, пожалуй, направимся в стоматологический кабинет, Хелена-с, - объявил несколько торжественно и даже с излишеством государь.
Остальная же часть обследования не вызовет у читателя особенного и значительного интереса, ибо является достаточно будничной и рутинной; император провожал Хелену из одного кабинета в другой и следил, дабы обследование проходило в соответствии с инструкцией и дабы Хелену не обижали и принимали с совершенным спокойствием и достоинством, а также знакомил Хелену со всеми известными и неизвестными ему личностями (комментарий 2008: а персонами – лучше будет!), с которыми в процессе обследования приходилось общаться. Хелену же столь странное и «демократическое» поведение государя, абсолютно не подобающее столь высокой и значительной особе, перестало удивлять или же смущать; она повсеместно отмечала, что к таковой несколько развязной и наигранно веселой манере господина Гаргата общаться все окружающие вполне привычны (либо по крайности осведомлены о ней); по отношению же к Хелене государь держался особенно удивительно, ибо упускал он во время обследования многие чрезвычайно интересные случаи хотя бы незначительно узнать Хелену с той стороны, с которой при великолепной памяти своей о прошлом господстве людей и физических нужд и при положении своем, по мнению большинства подданных, особенно молодых, мог бы ее в данной ситуации узнать. Словом, из оного следовало, что гипотеза о том, что «император влюбился», а также о том, что «эльфийка-то эта – она тоже вроде человека» и «не забыли его величество старые времена», являвшиеся в действительности крамольными и клеветническими, не подтверждаются какими-либо знаменательными или даже незнаменательными фактами; а если же император и влюбился, то совершеннейше непонятным и нелепым образом; так, во всяком случае, рассуждали доктора и фельдшеры, родившиеся после создания Новой Российской империи или же помнившие «прежние времена» к началу правления Гаргата чрезвычайно смутно, поскольку находились тогда в малолетнем возрасте; что же касается самой Хелены, то в сути вопроса она разбиралась весьма слабо, однакож о происходящем имела наиболее верное и реалистическое мнение, о котором автор покамест предпочтет умолчать.
Достаточно интересное место в дальнейшем процессе обследования заняло лишь посещение стоматологического кабинета; выяснилось, что доктор, стоматологией ведающий, сам заболел и в таковой момент находится на излечении, а заменяющий его в таком случае молодой «практически студент» хоронил кого-то из родственников и без крайней нужды позвать его невозможно, однакож если его величество потребует, то оный стоматолог будет немедленно оповещен телефонным звонком в Петербург. Но император это предложение моментальнейше отверг; он лишь несколько разгневался на господина Веканова, не предупредившего его о таком нюансе (из слов фельдшера было совершеннейше ясно, что господин Веканов о случившемся несомненно оповещен); наконец, государь порешил следующее:
-Ну-с, господа хорошие, попечителя вашей больницы я прощаю, а студента вашего вызвать… ну, абсолютно незачем-с… Он же наверно неопытный, да еще, предполагаю-с, моветон. Хе-хе… Так что, как я предполагаю придется мне (неразборчивое слово)… хе-хе… молодость вспомнить… Ты, Хелена, можешь не о чем не волноваться, а мне попрошу-с подать инструменты и соответственный халат-с. Обследование проведу я. Распорядитесь, дорогуша, - обратился государь к фельдшеру.
-Так точно, ваше величество! - отчеканил немолодой фельдшер, видимо, служивший изначально на военной, однакож затем разорившийся и опустившийся до столь незавидного звания.
Пока фельдшер распоряжался и подготавливал инструменты, Хелена неспешно, с мягкою и благосклонною по отношению к господину Гаргату улыбкою, аккуратно и недоверчиво присела в металлическое, но с кожаным сиденьем и спинкой, прохладное кресло; император же перед зеркалом старательнейше мыл руки и поправлял немного подразвязавшийся галстук-бабочку.
Наконец, инструментарий был полностью подготовлен и стерилизован, император же получил медицинский крахмальный халат и белые плотные перчатки, после чего со всею церемонною картинностью усмехнулся, поплевал на руки, с удовольствием потер их и веселым тоном, с некоторым профессионализмом, произнес: «Ну-с, тряхнем и стариной!»; затем он взял нужный инструмент, зажег ярчайшую, для редкого случая электрическую лампу и с чрезвычайною почтительностью попросил Хелену открыть насколько возможно широко рот.
Состояние зубов Хелены государя в совершенстве удовлетворило и обрадовало; однакож самые дальние два противоположные зуба в нижнем ряду оказались, по абсолютно верному мнению императора, оставшимися молочными; Гаргат порешил, с соглашения Хелены, оные зубы незамедлительно удалить. Стоявший невдалеке, фельдшер, кстати, шепнул сплетничьим тоном некоему пожилому гаргатинцу из обслуживающего персонала: «Из – щас орать начнет… али дергаться!..»; пожилой гаргатинец с некоторым сомнением кивнул. Но удаление зубов, в полнейшую противоположность опрометчивым ожиданиям фельдшера, произошло совершенно мирно и порядочно, ибо рука императора в результате постоянных тренировок (о которых осведомлены были лишь немногие) осталась крепкою, сильною и умелою, а Хелена словно бы и не почувствовала причиняемой ей боли, если только боль ей причинялась.
На таковом событии обследование и завершилось; Хелена вновь короткое время подождала государя в приемной, расположившись в мягких креслах; сам же государь еще раз побывал у господина Веканова и, попрощавшись соответствующим образом, оставил на разбор и рассмотрение все выданные врачами документы, справки и прочие всевозможные бумаги; уходя, Гаргат говорил следующее:
-Вы, Иван Андреич, это… Вы уж потрудитесь-с… Найдите специалиста, доктора грамотного, чтобы во всем разобрался-с и заключение сделал. А если что непонятного будет (Оно же, известно, Иван Андреич, эльф!) - так вы сразу оное ко мне. Да-с, и мне можно разобраться и должно… Хе-хе! Ну, да на вас только и надеюсь, на кого тут еще. У Дмитрия же Федорыча ноне дела-с, да и что он, Иван Андреич, в данном деле смыслит? Впрочем, заговорился я… Бежать мне надо. Хе-хе!.. Ну, с Богом вас, Иван Андреич, auf Weidersehen, как говорится… - произнес император на чистом немецком языке, удаляясь.
-До свидания-с, ваше величество, вам «аух вейдерзейн» тоже-с… - с чрезвычайнейшим трудом выговорил господин Веканов. 13.01.04. – 10.05.04.