Мое детство неразделимо и счастливо связано с животными: кошками и собаками.
Первой в этом пушистом списке значится кошка по имени Мордан. Мы с мамой присвоили ей сие мужское и неблагозвучное имя после прочтения детского рассказа, главным действующим лицом которого был зловещий кот Мордан, умыкнувший Снегурочку аккурат в преддверии Нового Года. А какой праздник без Снегурочки?
Кошка, миловидная, ярко и симметрично окрашенная, даже не подозревала, что носит имя кота-преступника, и послушно отзывалась на него. Мордан была сообразительна и талантлива, как и большинство дворовых, неиспорченных искусственным отбором, животных. Стоило папе пару раз похлопать ладонью о пол, как Мордан падала у его ног, словно подкошенная, и перекатывалась с боку на бок, «качалась», до той поры, пока ее не останавливали. И как только голова у нее не кружилась? Мордан исправно снабжала нас прелестными котятами, устройством судьбы которых занимался папа, наводя сведения о будущих хозяевах: как относятся к животным, не обижают ли?
Необыкновенная кошка. Лучшая во всем мире. По имени Мордан.
Волею судеб один из ее сыновей, красавец Бантик, остался у нас. Он был великий охотник и пользовался уважением соседей, по дворам которых расхаживал важно, как бы догадываясь о своей избранности. Он смешно дергал хвостом, когда нервничал, был не особо ручным и держал людей на расстоянии, не позволяя себя гладить и брать на руки. Кот-боец с чувством собственного достоинства и определенными жизненными принципами. Богато окрашенная шерсть его всегда блестела. В редкие свободные от охоты минуты Бантик упорно вылизывал свою шерсть, иногда замирая с высунутым кончиком языка, вглядываясь вдаль. А я с удивлением и трепетом вглядывалась в его профиль: какое чудо-кошачьи глаза! Выпуклые прозрачные полусферы. Зеленого-зеленого цвета.
Такие могли быть только у моего кота. Лучшего на свете. Которого звали Бантик.
Полной противоположностью ему был младший брат по кличке Маленький. Он родился последним, долгое время был этаким заморышем, и люди, выбиравшие себе котенка, даже не смотрели в его сторону. Невостребованный, Маленький остался в нашем дворе и чудесным образом вырос в громадного котяру, не уступавшего статью богатырю Бантику. Несмотря на крепкое телосложение, Маленький всегда соблюдал субординацию, пропуская к лоханочке с едой сначала маму Мордана, а потом - старшего Бантика. Серая шерсть его была необыкновенно мягкой. Я рисовала на ней различные фигуры, и они оставались нетронутыми весь день.
Такая шерсть была только у одного кота на Земле. Самого лучшего. По кличке Маленький.
Мой папа, коренной одессит, видевший животных, за исключением котов и собак, только в зоопарке, питал к своим питомцам большую любовь и пользовался ответными чувствами со стороны братьев наших меньших. Когда он возвращался с работы домой, во дворе поднимался гвалт: это на разные голоса кричало «хозяйство», требующее хозяина к себе.
Первыми приближение отца чувствовали коты. Они подходили к двери и просились на улицу. Мама открывала дверь, и коты запрыгивали на забор. Их роли были строго распределены: Маленький «въезжал» во двор на багажник папиного велосипеда, а Бантик восседал на плече хозяина. Торжественная процессия следовала в сторону хоздвора.
Там жили четыре гуся, четыре индоутки, штук двадцать кур и столько же обычных белых уток. Услышав папин голос, «хозяйство» теряло свои птичьи головы. Разноцветные куры клубились у сетки-рабицы, огораживающей хоздвор, залезая друг другу на голову, индоутки-девочки смотрели на всю эту живописную картину сверху, они могли летать в отличие тех, кто только назывался птицами, тяжелые индоселезни, кланяясь до земли, продирались сквозь куриный строй к сетке, и даже степенные гуси просовывали свои клювы навстречу папиной руке, пользуясь тем, что они выше всех, что у них-длинная шея и, вообще, они двоюродные братья лебедям.
Папа аккуратно снимал котов с плеча и велосипеда, гладил их и вертящуюся у ног Жульку, короткохвостую, похожую на лису, умную собаку. Не снимая рабочей куртки, он устремлялся в хоздвор. Вся кудахчущая, шипящая и гагакающая компания окружала его, и начиналась борьба за место под солнцем, а именно: за возможность быть обласканным хозяином.
Папа давал каждому имя: селезней-индоуток называл Федями в честь Фиделя Кастро-кубинского революционного вождя, т.к. на тот момент этих уток считали кубинскими. Птицы-счастливцы засовывали свои головы в оттопыренные отцом карманы спецовки, где их всегда ждало лакомство: крошки с обеденного стола, припасенные с утра зерна.
Нет, «хозяйство» не было голодным. Важен был сам процесс добывания еды из кармана или рук хозяина. Лидировали гуси, благодаря, опять же, своим длинным гибким шеям.
Папа сидел внутри ярко оперенного птичьего калейдоскопа и был совершенно счастлив. А по другую сторону забора бегали два кота и собака, призывно вопя. Им тоже хотелось своей доли хозяйского тепла.
Мама разогревала ужин и тихонько ворчала: «Вот все остынет. Сначала поешь, а потом уже к своим питомцам отправишься!» В теплое время года папа ужинал под абрикосой, сидя на маленькой скамеечке, а столом служил высокий табурет.
Рядом, как бы невзначай, на приличном расстоянии располагались Мордан, Бантик, Маленький и Жулька.
Они не попрошайничали, не требовали внимания, а просто… присутствовали.
Папа, мы здесь. Ежели что. Неподалеку!
Только позови…
Мама уходила в кухню, и папа тут же бросал котам и собаке кусочки котлетки или отбивной, те моментально все проглатывали и вновь смотрели куда угодно, только не в сторону папы.
Это называлось «конспирация».
Но и маму было провести нелегко. Она выходила из кухни и взмахивала в сторону животных полотенцем. Те оскорблено, с достоинством удалялись, правда, недалеко и ненадолго.
В моем раннем детстве на хоздворе поселились два поросенка, за которыми ухаживал, в основном, папа. Как только они слышали папин голос, тут же принимались кричать тоненькими поросячьими голосами, даже когда превратились в громадных монстров. Папа открывал дверцу сарая, где жили поросята, чесал каждому за ухом рукой, пока они были маленькими, или шваброй, когда подросли, и они брякались на пол вверх своими короткими ногами.
Счастье есть!
Папа не ел мяса животных, которых пестовал. НИКОГДА! И мама, ворча, шла к соседям, чтобы обменять нашу утку или курицу на соседскую.
Когда же пришло время расставаться с выросшими поросятами, папа ушел из дому на два дня. Он не смог есть ни колбасу, ни сало. Мясо пришлось продать на рынке.
Для папы это были и остались Василий Иванович и Иван Васильевич.
Так что больше мы поросят не держали.
Порядок во дворе поддерживала мохнатая охранница-Жулька.
Как-то по весне я, бродя по саду, вдруг заметила, как нечто стремительно скрылось под сараем.
Кошка или собака?
Путем долгих минут выслеживания убедилась: собака! Невысокая, чуть крупнее Бантика, с умной лисьей мордочкой, темного окраса, с коротким хвостом. Я попыталась познакомиться с гостьей поближе, но ответом на мое любопытство последовал выразительный рык из-под сарая.
Я рассказала о собаке папе.
Спустя немного времени вечером, когда мы сидели во дворе, из-за угла появилась ползущая на животе собака. Она подползла к нам и подняла свои влажные глаза, заглянув в лицо каждому члену семейства. По только ей понятному признаку она определила главного: вот этот темноволосый мужчина в шелковой коричневой рубашке с воротом нараспашку.
Хозяин.
И она поползла к папиным ногам.
«Владимир, -ахнула мама.- Да она же кормящая!»
И указала на влажные полосочки на бетонной дорожке двора, тянущиеся за собачьим животом.
Папины глаза повлажнели.
«Давай ее оставим, смотри, какая мордочка умная. Тем более и собаки у нас сейчас нету,»-обратился папа к строгой маме.
Короткохвостая визитерша перевела свои выпуклые, медово-шоколадные глаза на маму. Хозяйка, а, хозяйка?!
«Нууу, не знаю,»-заколебалась мама.
И почти сразу сказала: «Ладно, что с вами поделаешь!» С вами, это потому что вместе с собакой ей в глаза просительно уставилась я.
«Наташа, а тебе собака никого не напоминает?»-спросил папа.
«Жульку тетину Марусину!»-хором сказали мы с папой друг другу, и судьба пришлой собаки одновременно с присвоением ей имени была решена.
Тетя Маруся-одесская подруга моей бабушки. Тетя Маруся жила на Пересипе, и у нее была такая же небольшая собака с выпуклыми орехово-каштановыми умными глазами.
Жулька.
«Ну, что, Жулька,-сказал папа.-Оставайся!»
И только что униженно ползшее существо вскочило и, бросившись к забору, яростно залаяло в белый свет.
«Вот так я буду охранять ваш двор. Никто не пройдет!»-говорила всем своим видом отважная собачонка, хитро кося глазом в нашу сторону, как бы проверяя, видим ли мы ее старания, слышим ли.
Мама ушла искать подходящую лоханочку, а папа отправился вытаскивать из сарая старую будку. Будку водрузили на привычное место, а Жулька куда-то пропала.
«Жуля!»-позвал отец, и мы опять ахнули: собака медленно шла в нашу сторону, таща в пасти толстенного щенка. Еще слепого.
Она положила свое собачье дитя к папиным ногам и застыла, ожидая реакции.
Папа взял щенка на руки, поднес к лицу, а потом наклонился к собаке: «Молодец, Жуля, красивый у тебя сынок!»-и Жулька, радостно взвизгнув, унеслась в сторону сарая.
Так она принесла всех своих троих толстячков, сложила у папиных ног и легла рядом. Папа погладил все семейство и перенес щенков в будку. Жулька обнюхала новое жилище, утащила детей вглубь будки и с усиленным приступом ярости бросилась к забору.
Лаять и охранять!!!
Жулька была бесстрашной собакой, она поднимала такой лай, что человек, пытающийся войти во двор, невольно отступал. А как же: во дворе злая собака! Хоть и небольшая. Но будьте осторожны, первое впечатление не всегда верное.
Жулькины щенки пользовались большой популярностью у соседей. Щенки были столь же сообразительны, чистоплотны и отважны, как и их мама. Ее дочери рождались с хвостиками-огрызками или вообще без оных, а сынки иногда награждались природой полноценными хвостами. Такая уж игра генов!
Только одна слабость была у Жульки. Сжигающая, заставляющая стыдиться, унижающая достоинство. Как и у всякой женщины.
Жулька теряла голову при виде сырых яиц.
За них она продавала свою собачью честь. И если нужно было успокоить собаку, бросающуюся на незнакомого человека, то гостю в руки давалось то самое белое эллипсовидное чудо с вкуснейшим содержимым.
Жулька замолкала на полулае, стыдливо смотрела в сторону и брала любимое лакомство кончиками зубов. Она обреченно уходила в угол двора, клала яйцо на передние лапы и аккуратно надкусывала скорлупу верхним и нижним клыком. Вкусная смесь вылакивалась, а пустая скорлупа сиротливо лежала на земле, служа укором нашей сторожихе.
Мама подливала масла в огонь: "Что же ты, Жуля, яйцо из чужих рук взяла? И не стыдно?" "Стыдно!..."-всем своим видом говорила собака.
Нагнув голову, как-то ссутулившись, она вновь уходила в дальний угол двора и там, повернувшись ко всем спиной, тяжело переживала свое грехопадение.
Морозными вечерами у жаркой печки разыгрывалась одна и та же картина.
Чистюля Бантик приходил с улицы первым, чинно укладывался на пол у теплой стены и засыпал.
Спустя время в проеме окна появлялся гулена-Маленький. Он беззвучно мяукал за стеклом, стоя задними лапами на подоконнике и упираясь передними в раму окна. Его впускали в комнату, и крепко спящий Бантик чихал во сне.
Маленький был знаменитый ловелас, в его кошачьем календаре было двенадцать месяцев с одним названием: март, уши - кружевными от укусов, хвост поломан в двух местах, губа разорвана. Он сражался с котами не только на нашей улице, не искал легких путей и по этой причине частенько был перепачкан и явно не благоухал.
Бантик просыпался и резко поднимался навстречу брату. Маленький знал, что его ждет, но стойко переносил суд и расправу: Бантик втягивал запах, исходивший от Маленького, громко чихал и несколько раз бил лапой по морде неблагополучного родственника. Маленький, зажмурившись и прижав уши, терпел удары брата. В угоду Бантику он делал слабую попытку привести свою шерсть в порядок, пару раз лизнув лапу и наугад проведя ею по замурзанной морде, а потом буквально падал без чувств на пол, изнуренный охотой и битвой и разморенный теплом.
Бантик свысока взирал на валяющееся на полу тело, а потом принимался вылизывать брата, чихая и отплевываясь.
Свое, родное, никуда не денешься!
Замерзшая Жулька напоминала о себе лаем. Никого не было у забора, она лаяла, чтобы хозяева ненароком не забыли, что на морозе несет нелегкую вахту скромная собака, которая даже в метель на посту…
Папа открывал дверь и приглашал Жульку в комнату.
Жулька упиралась.
Папа повторял приглашение.
Жулька отворачивалась.
Мама требовала закрыть дверь. И тогда папа брал Жульку на руки и вносил в комнату.
Жулька стеснялась. Она вжималась всем телом в дверь и ни за что не шла к печке. Папа опять брал ее на руки и подносил к горячему боку печи. Жулька вырывалась, смотрела на маму виноватыми глазами, но тепло брало верх, и она крепко засыпала.
Они никогда не ссорились, собачье-кошачья дружба была крепка и нерушима. Зачастую из собачьей будки выглядывали три мордочки: это согревали друг друга Жулька, Маленький и Бантик. В особо холодные дни они сворачивались в единый клубок, и только по окрасу можно было разобрать, где чья лапа или хвост.
Я рада, что они все ушли без меня. Ушли почти в одно время. Бантик съел, как предполагала мама, отравленную мышь, Маленький и Мордан просто однажды не вернулись, а Жулька, женщина до мозга костей, умерла в родах.
Они ушли, а я их помню.
Говорят, не надо очеловечивать животных. Наверное, не надо. Но куда деться от этого совпадения черт и черточек характера и внешности? Почти снайперское попадание.
Зеленоглазый элегантный, изысканный, чопорный Бантик. Джентльмен от усов до кончика хвоста.
«Бонд. Джеймс Бонд, господа!»
Серый, взъерошенный и неукротимый Маленький, боец и покоритель сердец.
«Челентано. Адриано Челентано». А как же, ничуть не меньше.
Собачья леди Жулька, нет, не Жулька, а Джульетта, изящная, легкая, цокающая по полу коготками, словно шпильками.
Детское сердце так вместительно, в нем хватает места разным друзьям, а особенно таким , как мои четвероногие, хвостатые, усатые и мохнатые, с ушками на макушке, которые не умели произносить проникновенных речей и клятв. Которые учили своим примером двум важнейшим в жизни качествам: умению беззаветно любить и быть преданным.
Существует выражение «собачья преданность». Собачьей преданности установлены памятники.
А человечьей?
Нету!
Вероятно потому, что человеческая преданность-явление нечастое. Так кому у кого учиться: нам у них, или им у нас? И кто кому-меньший брат?
Они подходят на четырех лапах к нам, тем, кто передние лапы называет руками, ест с помощью столовых приборов. И зачастую не слышит в их призыве «Же не манж па си жур» просьбы поделиться кусочком. По-братски. Иногда получая в ответ пинок. От старшего брата.
Что же, ситуация нередкая.
Братья разные бывают.
Тем более-люди. Люди, они люди и есть. Что с них взять?...
Им еще учиться и учиться уже упомянутым качествам: умению беззаветно любить и быть преданными. Их нужно продолжать любить, как и раньше. И быть преданными им своей собачье-кошачьей преданностью.
Потому что иногда просто больше некому это делать: любить.
Так самоотверженно.
И быть преданными.
Навсегда.