Мне - коктейли и камни, я тру воздух резиной:
Боевые на стрельбах, за победу – тюрьма.
Я живу на прицеле, под кассамом, над миной.
Я ловлю - отпускают дерьмо задарма.
И спешит им помочь из ООНа инспектор,
Тащит речи и деньги, чтоб покрыть мой деликт.
Дайте что ли асфальт и какой-нибудь сектор -
Я вам вмиг закатаю Близ-Восточный конфликт.
На следующее утро после прибытия на базу, граничащую с Сектром Газа, я заступил в коненут ховешим (дежурство медиков). По сути ничего делать не нужно, если не поднимут по тревоге, что в общем-то и произошло ближе к обеду. Собственно, когда задача базы заключается в охране пограничного забора, боевая тревога слабо отличается от учебной: поднимается две-три машины, загружается десять-двадцать солдат в полном снаряжении, едут на точку, осматривают забор и горизонт и возвращаются, раздраженные жарой и бесцельной поездкой. Однако, на этот раз послали лишь шесть человек в одной машине уж не знаю почему - может, на каждую сторону света послали по машине, а может, большинство машин уехало по учебной тревоге, оставив только дежурных — нам не сказали. Подъехав к забору с муляжами видеокамер на высоких столбах, все, кроме водителя, вышли и разбрелись в разные стороны, чтобы поскорее осмотреть забор и двигать назад под кондиционер.
Внезапно один из солдат начал подавать знаки, мол, двигайте сюда, что-то нашел. Едва переставляя ноги, то ли от жары, то ли от того, что был ближе других, я со всеми остальными начал двигаться по направлению к нему. Меня догнал командир и похлопал по плечу, типа, двигайся быстрее. И тут раздались выстрелы. Два приглушенных пистолетных хлопка с коротким перерывом между собой. Мы синхронно плюхнулись на землю и, перехватив поудобней автоматы, сняли с предохранителя.
Местность была достаточно однообразно-плоская с небольшими холмиками и впадинами. Лишь дорога как бы возвышалась над ландшафтом и уходила сквозь забор через всегда закрытые и окутанные колючей проволокой ворота. Мы с командиром огляделись. Еще двое слева от нас также лежа затаились за холмом с автоматами, направленными в сторону забора. Пятого справа, позвавшего нас солдата, видно не было из-за возвышающейся дороги. Машина, резко вырулив, умчалась по направлению к базе. Первое, что пришло в голову: «Бросил, сука трусливая!» Но, конечно же, он рванул за подкреплением, да и глупо было бы оставаться на возвышенности, учитывая, что машина сама по себе является хорошей мишенью. Думаю, у армейских водителей есть свои инструкции, с которыми я просто не знаком, на подобные ситуации.
Раздался еще один хлопок, и трое арабов один за другим побежали через дорогу в сторону обвитых колючей проволокой ворот. Не задумываясь и нарушая все уставы, по которым сперва требуется прокричать на иврите и арабском: «Стой! Стой! Или я буду стрелять»*, - после выстрелить в воздух, и лишь потом целиться по ногам, мы открыли беспорядочную пальбу по троице. Я сделал пару одиночных выстрелов "в никуда", оглушенный неожиданностью смены ситуации и самой стрельбой. Ну вот почему на стрельбище затыкают уши, когда надо привыкать стрелять под реальным грохотом пороховых зарядов? Кончики пальцев резко похолодели и странно пульсировали, от чего автомат нелепо дергало. ПугАло ощущение незащищенности, хотелось сжаться в комок и как-то поместиться за приземистой кочкой, что было физически невозможно.
Тот из парней, кто бежал в середине, упал прямо под ноги последнего, который, чтобы не споткнуться, прыгнул в сторону, и получилось, что оба нарушителя лежат по разные стороны дороги. Среднему пуля как-то нелепо попала в шею и вышла через лицо: может -щеку, а может - через скулу, разглядеть было трудно. Чтож мы не гостеприимные сторожа, заряжающие ружья солью с хлебом. Как только тот упал, стрельба прекратилась, еще через секунду командир заорал: «Не стрелять!» - прямо над моим ухом, хотя уже никто не стрелял. Он прокричал это еще раз пять, наверное, обращаясь к каждому из нас в отдельности, а может, просто от неожиданности.
Какое-то время мы лежали и смотрели на раненого, распластавшегося на дороге. Мне почему-то вспомнились какие-то голливудские сцены, где с пулей в горле враг сразу же умирал с криками, фонтанируя кровью. Или раненый проклинал врагов, пока его товарищи, отстреливаясь больше для острастки, старались перетащить бедолагу в укрытие. Тут криков не было. Кровь струилась, но как-то вяло, словно из обычного пореза, без пульсаций и не так обильно, как почему-то ожидалось. А главное, он не умирал. Он лежал на возвышающейся дороге под палящим солнцем то ли извиваясь, то ли странно конвульсируя, делая какие-то бессмысленные телодвижения, не пытаясь ни встать, ни ползти. Машинально я отметил, что, видимо, позвоночник не перебит. Никто не пытался к нему приблизиться, и вся эта немая сцена казалась мне чем-то нереальным, неправильным что ли. Я не знал, что делать дальше. Похоже, никто не знал.
Почему-то в этот момент я подумал - если так был бы ранен наш солдат, что бы мы делали. Наверное, точно также лежали бы в ожидании, не предпринимая попыток его спасти. Спасти же араба мысли не возникало, однако не было и желания добить как кровного врага, даже если бы это не грозило мне тюрьмой. И тут я подумал о пятом солдате, залегшим по другую сторону насыпной дороги. Его видно не было, а, учитывая выстрелы, поди знай - может, тоже лежит там раненый и истекает кровью. Его имени я не помнил, так как мы познакомились только сегодня перед выездом, но даже если бы и знал, кричать бы не стал. Я себя успокоил тем, что криком можно выдать свое месторасположение, также как и он может раскрыть себя ответом. Хотя на самом деле, мне не хотелось услышать тишину или предсмертные крики. И, если совсем честно, не потому, что я так переживал за сослуживца - просто боялся, что придется к нему ползти по простреливаемой возвышенности.
И тут внезапно пришло некое внутреннее успокоение, словно открылось второе дыхание, куда более спокойное, чем первое. Я просто лежал и ждал, словно зритель в ожидании развязки, осознавая свою полную безопасность и отстраненность от происходящего. Время потекло как-то медленно, и стало скучно. Лежащий на дороге все никак не хотел умирать и даже не терял сознания ни от шока, ни от потери крови. Похоже, не так уж хрупка человеческая жизнь, особенно, когда так сильно за нее цепляешься. Мысли прыгнули во времена клинической практики, где меня всегда поражало, с какой твердостью старики, цепляясь за жизнь, упорно проживают год за годом, имея не одну смертельную болячку. И на их фоне какая-нибудь молодая дурочка, выпрыгнувшая из окна от неразделенной любви, умирает от ран, так и не согласившись бороться за свою жизнь.
Мысли прервал один из арабов, вскочивший и молча кинувшийся к опутанным колючей проволокой воротам. Мы также молча проводили его взглядом, даже не пытаясь ничего предпринять. Сразу за ним рванул второй, и лишь когда они добрались до забора, командир словно пришел в себя и крикнул: «Не стрелять!»,- и, подумав еще секунду: «Никто не встает! Всем ждать!» Опять было в этом что-то неправильное: всё молча, затянуто, однообразно, почти без действий и, разумеется, без соответствующей настроению музыки - словом, неинтересный сюжет экшена. Наверное, я смотрю слишком много фильмов, раз возникают постоянные ассоциации с кинематографом.
Так мы пролежали до тех пор, пока не приехало подкрепление. Раненого араба тут же отправили в больницу с другим медиком. За остальными никто гнаться не собирался. Пятый солдат оказался цел и невредим, также ошарашен произошедшим, как и мы все. Не думаю, что для кого-то из нас это была первая перестрелка, но, наверное, к подобным ситуациям не так просто привыкнуть, от чего они всегда кажутся "словно в первый раз".
До командующего базой мы добрались поразительно быстро. Время словно ускорило ход, отыгрываясь за "замедление" во время последней потасовки. Разумеется, первым делом нас послали на допрос, чтобы осветить, как все было. Я уже морально подготовился к очередному суду, но так его и не дождался. Оказалось, что это были не арабы, а друзы. Для тех, кто не знаком с неписаной системой: за ранение "дружественного" друза в перестрелке в тюрьму не "садют", а за араба можно получить срок, так как он враг на национальной почве. Впрочем, может, сыграло роль, что командир наш тоже был друз, и он очень переживал за раненого. Нет, он не был с ним заодно, как в дешевых сериалах, просто друзы невероятно дружны. Если при любом друзе я упоминал, что у меня, кстати, командир на другой базе был друз, то тут же подвергался расспросам, как того звали, где живет, и всегда находилась какая-то родственная связь.
Так вот, эта троица не относилась к террористам. Может, они были контрабандисты, а может, чего с базы спереть хотели. У них же ни стыда, ни совести - вообще ничего лишнего. Да и лишнего пистолета не нашли, но нам поверили, что не мы первые открыли огонь. Хотя, если честно, вероятнее всего хлопки были не из пистолета - слишком тихие, да и зачем друзам лезть на военную базу с оружием. Может, просто что-то упало, издав звук, похожий на громкие хлопки в ладоши, а может, это и были укороченные аплодисменты, являющиеся каким-то их сигналом. Этих ответов я так и не получил, потому что в тот же день у командующего попросил перевода на другую базу в следствие недавних событий. Мол, мотивация упала, и это вообще база гивати**, а я все равно остаюсь цанханом***. Боевые части очень трепетно относятся к мотивации, поэтому причина для перевода весьма существенная. Хотя на самом деле я просто ненавижу пустыню. Кроме того, что место смертельно унылое средь бестеневых песков и жалкого подобия низкой растительности, до дома добираться часов пять или шесть. Так что, чем севернее - тем лучше. Меня отправили на перераспределение в центр на следующий же день. В батальоне гивати я даже не успел получить причитающийся фиолетовый берет и лису над кактусом.
*В израильской армии эту фразу заучивают на двух языках еще на курсе молодого бойца.
** Гивати – разведбатальон, символом которого является лиса с кактусом.
***Цанханим - элитная высоко-мобильная десантная бригада (ВДВ), символ "летучий змей"