Об этом человеке писать трудно. Его личность сложна и противоречива.
Иван Антонович Кочубей родился осенью 1893 г. в семье голутвенного казака хутора Роща станицы Беломечетинской Баталпашинского отдела Кубанской области. Отец Кочубея был обременн большой семьёй в десять душ детей. Старшим из них был Иван. В силу этого ему приходилось вместе с отцом переносить всю тяжесть домашних недостатков и семейных невзгод. Молодой Кочубей пас скот и бывал больше в степи, чем в станице. В этом и кроется основная причина того, что Кочубей остался практически неграмотным.
В 1915 г. Кочубей был призван на действительную военную службу и попал в сводный казачий кубанский полк корпуса генерала Баратова, который вёл боевые действия в Персии и Ираке. Кочубей сражался в партизанском отряде Андрея Шкуро. Февральская революция застала отряд в Каср-и-Ширине. В сентябре 1917 г. старший урядник, кавалер трёх «георгиев» И. Кочубей вернулся домой.
В революции он принял сторону красных. А в начале февраля 1918 г. на многолюдном митинге во дворе станичного правления Иван Кочубей с вооружёнными до зубов товарищами потребовал немедленной организации красногвардейского отряда для разгрома белых.
В апреле 1918 г. Кочубей с отрядом уже принимает участие в обороне Екатеринодара от корниловских войск. В мае возглавляет кавалерийский полк, который был брошен на борьбу с немцами в районе Батайска. Позже кочубеевские войска вновь отзываются на Кубань. Полк Кочубея являлся самой боеспособной единицей в полубандитской Красной Армии Северного Кавказа.
Уже в качестве командира кавбригады Кочубей принимал непосредственное участие в дерзких операциях по борьбе с войсками генералов Деникина, Шкуро, Эрдели и Улагая. А за взятие неприступной базы белых — станицы Воровсколесской он был представлен к награде Верховного командования.
Там, где появлялся Кочубей, противник чувствовал себя неуютно. Стремительные атаки его конницы вселяли в ряды белых панику. Сам Кочубей всегда был впереди. Пули миловали его, он проносился как вихрь, а его белая папаха мелькала в самой гуще боя. Поражений в его послужном списке не было.
Кочубея боялись и белые, и красные. Известны случаи когда кочубеевцы сжигали целые хутора и церкви. Кочубей весьма неохотно подчинялся приказам красного командования, считая, что он сам лучше разбирается в боевой обстановке, чем все эти командармы и реввоенсоветы. Поэтому немало красноармейцев сложило головы из-за необузданных бандитских действий Кочубея. Вместе с тем, именно его бригада спасла от окончательного разгрома остатки 11 армии. Прикрывая зимой 1918-19 гг. отход армии на Астрахань, кочубеевцы в арьергардных боях сумели сдержать натиск преследующей красных белогвардейской армии генерала Деникина.
Ещё в декабре Кочубей слёг от тифа. Он был помещён в лазарет г. Георгиевска. Когда началось отступление, Кочубей заволновался, затребовал, чтобы его отправили в бригаду. Состояние его было тяжёлым, РВС убедил его остаться, отдав штабу распоряжение своевременно эвакуировать Кочубея. Но в спешке и панике штаб о нём забыл. Белоказаки уже ворвались в город, когда в штабе бригады узнали, что их командир остался там. Тотчас послали на выручку, прорвали фронт белых, заняли лазарет, на руках выынесли Кочубея и, пробившись к станции Прохладной, захватили в уходящем поезде вагон.
После станции Наурской, почувствовав себя лучше, Кочубей пересел в фаэтон, запряжённый тройкой, и снова стал руководить бригадой, прикрывая отступление. Не раз жестоко схватывалась бригада с кадетами и не одну тысячу красных спасла от гибели.
История с обмундированием и снарядами, сваленными на кизлярской соборной площади и не дошедшими до фронта, раскалила Кочубея добела. Встретив начальника снабжения армии, он, не говоря ни слова, всадил ему две пули в грудь. (Беднягу выходили и тот ещё долгое время работал чиновником в одном из советских учреждений).
«Кочубей и его отряд, - вспоминал бывший рядовой боец 11 армии А. П. Никифоров, - отличались тем, что при отступлении грабили крестьян. Ревтрибунал поставил о нём жёстко вопрос. Он, например, убил командира Дербентского полка за лошадь. Его штаб разорял жён отступающих бойцов и сам вносил дезорганизацию в армию».
«Где-то при отступлении в степи, - вспоминает дальше Никифоров, - Политсостав потребовал от командующего армией Левандовского задержки наступления белых... Я косвенным образом слышал, что командующий держался такого мнения, что нужно отступить. Политсостав в массе требовал остановки и дать решительный бой, остановить наступление Деникина. Но мы чувствовали, что наступление было слишком сильное, по-видимому, подготовленное как следует. Нужно было решить эту задачу. Были большие споры и помню, что командующие армией решили снестись с Троцким и оттуда было распоряжение отступать несколько глубже, чтобы Астрахань была более или менее близко в отношении снабжения и лечебной помощи красноармейцам: в армии развивался тиф и голод, потому что питались сырым мясом».
В это время комиссар армии Аскурава, который был в весьма недружественных отношениях с Кочубеем, поскольку пытался в своё время его расстрелять за анархизм, так вот, этот Аскурава пытался организовать оборону Пятигорска и Прохладной, с пистолетом в руках останавливая бегущих. Под Кизляром он преследовал кумыкского хана, участвовал в знаменитом бою под Давлекановой. Чудом остался жив и пешим включился в поток отступающей 11 армии. Там его и увидел Кочубей.
- Во дэ попалась ты мени, падла поганая! - закричал он.
Никто не успел опомниться (и меньше всего ожидал этого сам Аскурава), как Кочубей взмахнул шашкой и срубил Аскураве голову.
Добравшись до населённых пунктов, Кочубей послал бригаду искать и выручать заблудившихся и замёрзших в степи бойцов, отогревать их и кормить. Он нещадно ругал штаб фронта за то, что тот якобы нарочно погубил 11 армию, за то, что нарочно,по-мнению Кочубея, оставили патроны белым. В Промысловке стоянку Кочубея разыскал приказ штаба фронта сдать бригаду и прибыть в распоряжение РВС Каспийско-Кавказского фронта.
- Бисовы дети! - выругался Кочубей. - Хочут зморыть менэ... Пиши,- приказал он адъютанту, — «Ни, изменникам и предателям бригады я не сдам»
РВС устанавливал в армии строгую дисциплину. Командиров-партизан надо было подучить, внушить им основы армейской дисциплины. Пока Кочубей командует бригадой, нечего думать о превращении её в регулярную часть. Вероятно, так рассуждали в штабе фронта. А убийство Аскуравы было уже совершенно безобразным фактом распущенности.
В штабе 12 армии, расположившемся в Яндыках, был получен приказ арестовать Кочубея и доставить его в Астрахань. Из телефонного доклада члена РВС 12 армии Кузнецова в РВС фронта: «Прошу передать... следующий мой ультиматум Кочубею, посланный в селение Промысловку 17 февраля в 4 часа утра: «Бывшему командиру кавалерийской бригады. Именем Российской рабоче-крестьянской власти приказываю бойцам бригады Кочубея сдать оружие как холодное, так и огнестрельное, после чего вся бригада будет расформирована по частям. Бригада не подчинилась приказам советской власти, самовольно выступила из места стоянки и самовольно двигается по неизвестному пути, разрушая всякий порядок и всякую дисциплину, такая бригада должна расформироваться. В случае неисполнения этого приказа добровольно, каждый пятый бригады будет расстрелян. Кочубею заявляю, что если он не трус, то явится перед справедливым судом Советской власти, где он будет иметь слово в своё оправдание. Если он любит своих бойцов и народ, то пусть пожалеет их жизни и исполнит настоящее последнее приказание Советской власти. На размышление даю срок 30 минут. Реввоенсовет 12 армии, Кузнецов. Наштарм Северин. Двинул на Промысловку 500 человек пехоты, взвод батареи и при помощи автомобилей «Фиат» подвёз кизлярский броневик. Иду давать личное руководство. Кузнецов.»
До этого небольшой отряд, посланный ночью из штаба армии в Промысловку для поимки Кочубея, ворвавшись в его хату, не нашёл там никого. Кочубей, каким-то чутьём почувствовав угрожающую опасность, ускакал в последнюю минуту в бригаду. А ультиматум Кузнецова только подлил масла в огонь.
В Промысловке, тем временем, митинговали. Возбуждение достигло предела. Кочубей предложил выбрать делегацию к Ленину. Предложение было принято с восторгом. Бригада мигом выстроилась и направилась в Яндыки. Впереди выступали плясуны и песенники. «Яндыки — я, политком 12 армии Кузьмин по распоряжению реввоенсовета 12 армии, передаю сведения Предреввоенсовета Каскавфронта Мехоношину, командующему свечникову, копия РВС 12 армии, Антонову, Жданову.
В 7 часов утра наша цепь, состоящая из интернационалистов, Дербентского полка, отряда Особого назначения и коммунистов, всего в числе 500 штыков, залегла в двух верстах от Яндык по направлению к Промысловке. Вскоре в тумане показалась кавалерия Кочубея с песнями, гармоникой и плясками, вызвали сначала делегата и заявили, что они идут к Ленину и Троцкому жаловаться на то, что их продали. После донесения было приказано прекратить переговоры и открыть огонь, что не единодушно, но было исполнено. После пулемётных залпов и 8 орудийных выстрелов кавалерия Кочубея от 400-800 чел. была рассеяна, оставив двух убитых и одного тяжелораненого, забрав около 60 человек легко и тяжело раненых. Цепь продвинулась после того вперёд. Далее выяснено: кавалерия уехала в село и стала вести провокационную агитацию среди других частей Промысловки, стараясь их поднять против РВС 12 армии, но эта провокация не удалась. К 6-ти часам утра к нашей цепи подъехала делегация из 20 представителей всех частей, расположенных в Промысловке. Я поехал навстречу и объяснил, в чём дело, потребовал подчинения Советской власти и категорически заявил, что миром дело может закончиться только тогда, когда будет исполнен ультиматум Реввоенсовета 12 армии. На их просьбу объяснить частям всё, поручил политкому Кузьмину. Тов. Кузьмин поехал в Промысловку, где на двухчасовом митинге он отлично провёл тон ультиматума и рассеял начинающую подниматься провокационную тучу. Кочубеевцы решили выполнить приказание и вернуться в Ооленичево и послать разведку в указанные места, но до сих пор официального рапорта не последовало. В виду переутомления, цепь сейчас снял, а пришедший Кизлярский полк занял все караулы Яндык. Дальнейшие действия будут зависеть от поведения кочубеевцев: силы навести порядок хватит. Первая встреча отбила у кочубеевцев охоту к военным действиям и неподчинению... Член РВС 12 армии Кузнецов.Передал Кузьмин.»
Действительно, после горячей речи Кузьмина в войсках наступил раскол. Одни говорили, что надо выполнить требование Советской власти, другие — что это предательство. Наконец решили: больным и раненым остаться в Промысловке и разоружиться. Со всеми остальными Кочубей и сотник Латышев решили податься в Царицын — доложить о постигшей бригаду беде.
Кочубеевец Р. Котов так рассказывал о последующих событиях: «Заблудились мы в песках. А нас было человек триста. Те, кто не подчинился приказу и не разооружился, не пошёл в астрахань, а решил пробиться к Царицыну. Остановились на перекрёстке дорог. Латышев показывает — туда нам! А Кочубей привстал на тачанке (он был болен, сидел укрытый буркой и башлыком) и резко распорядился: «Кто хоче — идить с Латшем, а кто со мною — двинулись дальше». Разделились. Тронулись. Километров через десять наша колонна наткнулась на хуторишко Перекрёстнов. Занесён песком и снегом по самые окна. На второй день, утром, тут был бой. И сейчас, через столько лет, вспоминать тяжело. Бой был смертный. Кочубея, больного, без сознания, взяли в плен. И нас, раненых, погнали».
Сотник Латышев с 200 полуобмороженными бойцами дошёл до Царицына. Между тем, на совещании в Астрахани, которое проходило в эти дни по вопросу, как лучше и целесообразней принять и реорганизовать 11 армию, с горячей речью вступил С. М. Киров. Говоря о стрельбе у Яндык, он сказал, что преграждать путь на астрахань оружием, как это имело место — преступно.
Известно, что Киров тогда лично приказал разыскать Кочубея и вернуть бригаду в Астрахань. По его приказу единственный аэроплан в городе трижды поднимался в воздух, кружил над степями, но не обнаружил кочубеевцев.
Трое суток искали дозоры комбрига в степи, но тоже безрезультатно. Белые привезли Кочубея в г. Святой Крест. Допрашивали его полковник Олеонтович и поручик Сенцов. Кочубея устроили в тёплой комнате. Приставили заботливого врача. Мало-помалу Кочубей стал приходить в себя. Прибывший с фронта генерал Чернозубов птался «по-хорошему» договориться с Кочубеем. Планы белых состояли в следующем. Кочубей должен быть в белой армии. Имя его чрезвычайно популярно. Его переход вызовет брожение среди казачества, которое находится у красных. Казаки пойдут к белым огромной массой... Казак Кочубей должен был заслужить жизнь и прощение боевыми делами. Генерал Эрдели возбудил ходатайство перед командующим вооружёными силами юго-востока России.
Вскоре из ставки Деникина пришёл приказ о помиловании Кочубея при условии перехода того на службу Добровольческой армии в качестве командира дивизии в чине полковника. Но Кочубея, люто ненавидевшего офицеров, привело в ярость предложение принять офицерский чин.
Тогда состоялся скорый суд: «Военно-полевым судом командир 3-й кавбригады 11 армии Иван Антонович Кочубей, рождения 1893 года, приговорён к смертной казни через повешение. Приговор привести в испоонение 22 марта в 6 часов вечера...»
Кажется, сам дьявол помогал Кочубею. За всё время ожесточённых боёв он получил лишь однажды лёгкое ранение в руку. И тут, на городской площади, как только его повесили, верёвка оборвалась. Кочубей нещадно матерился. Повесили во второй раз. На грудь нацепили табличку: «Бандит Кочубей. Мучитель русского народа.»
Говоря словами архивных воспоминаний товарища Еремеева, «на этом заканчивается существование отряда громил и только кое-где в частях белой армии можно после было встретить кочубеевца».
Справедливости ради необходимо заметить, что и среди красных их было немало.