Мой Блок. Размышления над неснятым фильмом

Светлана Твердохлебова
               

Когда-то в юности я сделала себе ко дню рождения прекрасный подарок-открытие – открыла большой том стихотворений Блока и читала его до утра. Я открыла мир иной, незнакомый для меня, волнующий. Свеча догорала на моём столе. Рассвет застал меня пьяной от бессонной ночи и заметно повзрослевшей. В дневнике появилась запись: «Блоком ошеломлена».
Я помню своё ощущение после чтения его стихов: он нырнул на какую-то глубину, но не достиг дна… Или же такое ощущение: так бывает с нами во сне – ты знаешь, что пьёшь какой-то божественный напиток, наслаждаешься этим тягуче-томительным ощущением, но ты не можешь ощутить вкуса этого напитка. Так и в стихах Блока – какая-то недосказанность, какая-то скрытая тайна бытия.
Я тогда подумала, вот бы снять фильм – музыкально-хореографическую композицию по стихам Блока. И с тех пор время от времени возвращалась к этой мысли. Можно сделать его документально-художественным, с игровыми моментами и публицистикой, как в телепередаче «Гении и злодеи».
Думаю, что можно соединить стихотворные образы Блока с образами современности, доказав, что стихи Блока современны, отзываются в каждом субъективно. Конечно, это был бы в какой-то мере «мой Блок». Но я не хочу объективности. Я лишь хочу взглянуть на Блока нехрестоматийно, под другим углом зрения. Быть может, высветятся какие-то истины, до тех пор недоступные пониманию?
Я намерена проследить духовный путь, трансформацию мировосприятия Блока от первых стихотворений до последних, разделив их на периоды. В итоге я хочу попытаться понять и объяснить людям, почему Блок принял революцию.
В цветовом решении это будет путь от синего к красному – от лазури юношеских стихов к любовной страсти и революции. По закону спектра перед красным голубой будет сгущаться в фиолетовый, - это цвет раздумий о жизни и смерти, потусторонний цвет. Движение будет также от чувственного мировосприятия к рассудочному.
Период юношеских – это восторг всеми жизненными явлениями, а также «сказочное» восприятие. Юный Блок увлечён женщинами и миром женщин, поглощён этим увлечением. Он «носится по свету», принося к ногам любимой свои творения. Ключевой приём в экранных метафорах здесь – метаморфозы, превращения. Например, качание колыбели монтируется с качанием колокола, или первые снежинки у мельницы вдруг превращаются в белых птиц.
Лирический герой Блока живёт в единстве с природой, женские образы «материализуются» откуда-то из листьев, цветов, неба. Блока волнуют бесконечные рассветы и закаты, мелькание дней, каждый из которых принесёт свои фантазии. Жизнь упоительна.
Фантазии его наполняют сказочные элементы и герои: замки, сфинксы, ангелы, герои средневековья… С тысяча девятьсот четвёртого года видения носят законченный характер, - это маленькие абсурдистские или сказочные истории, довольно жуткие. Если это сны, то дурные, - о болотной нечисти, карликах, каких-то королях. Арлекин – разве не зловещий образ? Блок всё чаще заступает куда-то за границы разума, в потусторонний мир и задерживается там пугающе долго, как, например, в «Ночной фиалке».
Блок сочиняет стихи во время прогулок. Сперва всё обычно, и вдруг достаточно какой-нибудь мелочи, чтобы всё вдруг изменилось: пропали шумы, изменилось освещение, послышалась музыка, появились видения.
Блоку свойственно ощущение России. Он запечатлевает милые её образы. И многие его фантазии содержат глубинно-фольклорные архетипы Руси.
Гул истории ещё не тревожит молодого Блока, лишь иногда образы угнетённых рабочих, картины рабского труда оставляют в нём глубокий след (стихотворение «Фабрика»). Но образ любимой над толпой заставляет забыть об истории, о времени.
В период зрелости (с 1909-го года) Блок вглядывается в окружающий его мир и ужасается. Его томят пошлость, пустота и разврат окружающей жизни. Так появляются картины бездушного механического города.
                Город в красные пределы
                Мёртвый лик свой обратил,
                Серо-каменное тело
                Кровью солнца окатил.

Поутру, после ночного угара, солнце – всевидящий бог – высвечивает остатки ночного бардака.
Появляется тема мещан, обывателей, живых мертвецов.
Блок испытывает неуют и беспокойство. Былой восторженности в нём нет, он устал. Не могут пробудиться в нём былые прекрасные видения. Окружающие его предметы интерьера доставляют дискомфорт.
Любовь всё чаще ассоциируется с похотью, а страсть – с пеклом, муками ада. Здесь ключевой метафорой является… образ палящего зноя, когда иссушается почва, оставаясь голой и потресканной.
Появляется цинизм в отношении к любви, к искусству. После разорительного огня душа погружается в холод и мрак.
Размышления об истории и ненависть к пошлому, бессмысленному и сонному течению жизни обретают законченный характер в поэме «Возмездие».
Всё чаще Блока волнуют образы грядущего мятежа.
                И все, как он, оскорблены
                В своих сердцах, в своих певучих.
                И всем – священный меч войны
                Сверкает в неизбежных тучах.


Блока предчувствует революцию как всемирный апокалипсис, как возмездие, карму. Он ждёт её с нетерпением, ведь он не приемлет окружающей жизни.
В этом месте фильма салонные разговоры, политические споры перемежаются рассуждениями «о дурном состояньи желудка».
Перед тем как перейти к поэме «Двенадцать», мы должны показать предшествующий образ Христа. Дело в том, что Блок не выдумал своего Христа, - он уже существовал у Андрея Белого. Впервые Христос появляется у Белого в «Северной симфонии» в четвёртой части:
«И когда рассеялись последние остатки дыма и темноты, на горизонте встал знакомый и чуть-чуть грустный образ в мантии из снежного тумана и в венке из белых роз.
Он ходил по горизонту меж лотосов. Останавливался, наклонив к озёрной глубине прекрасный профиль, озарённый чуть видным, зеленоватым нимбом.
Ронял розу в озёрную глубину, утешая затонувшего брата.
Поднимал голову. Улыбался знакомой улыбкой… Чуть-чуть грустной…
И снова шёл вдоль горизонта. И все знали, кто бродит по стране своей».
Одним словом, Блок тогда видел уже несколько «традиционный для символизма» образ Христа.
И ещё один характерный диалог мы обнаруживаем у Белого (его тоже можно включить в фильм), во «Второй симфонии (драматической)»:
«Один сидел у другого. Оба говорили умные вещи.
Один говорил другому: «Если красный свет – синоним Бога Отца, красный и белый – синоним Христа, Бога Сына, то белый – синоним  чего?»
«Мы уже прожили красный свет, видели Пришедшего не водою только, но и кровью… Теперь мы увидим третье царство, царство белое, слово новое…»
Один восторженно махал пальцем перед носом другого… Другой верил первому».
Показать Христа в венчике, показать детей, крестьян, гуляющих среди белых цветов.
Что такое белая роза? Что за символ? У Данте есть упоминание белой розы, где она – символ небесного воинства.
                Так белой розой, чей венец раскрылся,
                Являлась мне святая рать высот.

                (Данте «Рай)
Венок – это символ триумфа, белый цвет – символ чистоты. Белое – это цвет сил добра в Апокалипсисе.
Интересно, что в наш дни мы вновь тяготеем к этому символу. Песенка про белые розы в исполнении Ю.Шатунова популярна вот уже второе десятилетие. Мы знаем, что патриарх Алексий Второй очень любил белые розы, и его гроб утопал в прекрасных цветах. А Владимир Пресняков недавно исполнил старинный романс на музыку Чайковского «Был у Христа сад из роз» (включить этот романс в фильм).

И всё же, почему Христос стал во главу двенадцати? Споры не утихают по сей день. Например, у Аксёнова в романе «Москва-ква-ква» слышится отголосок этого спора).
Многие обвиняли Блока в кощунстве, да и сам он ужасался своему видению. В дневнике он пишет: «Должен быть Другой». И понятно, что этот Другой – Антихрист. Но творческая воля, или интуиция, продолжала в нём настаивать, что здесь место именно Христу. Наверно, в финале «Двенадцати» кроется парадокс не меньший, чем в самой революции.
Некоторые литературоведы доказывают, что Христос шёл впереди, но не во главе, а чуть поодаль. И красноармейцы стреляют в него, верша второе распятие.
Мне кажется это неверным. Антагонизм красноармейцев и Христа изначально виден, но то, что Христос шёл с ними,  несомненно.
Блок из тех, кто не мог не признать правоту революции. Жизнь была такова, что этот «шарик» нужно было поджечь, определённо… Необходимо было разрушить этот затхлый мещанский быт, это несправедливое, недостойное, адское существование. Блок верил в очистительную силу революции, её святость.
И Он с ними потому, что сказал тогда на кресте разбойнику, уверовавшему в него: «Будешь со мною в Раю». Вспомним так, что Христос изображался на стягах православного воинства, правда, сурового вида.
В отношении Блока к революции есть ницшеанские мотивы. Он призывал «слушать музыку революции». Блок отвергает былую культуру и обвиняет интеллигенцию в оторванности от народа.
«Человеческая культура становится всё более железной, всё более машинной, всё более походит на гигантскую лабораторию, в которой готовится месть стихии: растёт наука, чтобы поработить землю; растёт искусство – крылатая мечта – таинственный аэроплан, чтобы улететь от земли; растёт промышленность, чтобы люди могли расстаться с землёю… всякий деятелькультуры – демон, проклинающий землю, измышляющий крылья, чтобы улететь от неё».
Напротив, силы народа Блок сравнивает со стихией земли. Поэтому для меня метафорой революции в контексте Блока является вырывающаяся из недр земли вулканическая масса. Земля гудит и трескается, в щелях видны красные прожилки…
Лирический герой Блока испытывает адскую эйфорию. Музыка революции – это неровная, «стихийная» музыка. Ближе всего – Скрябин, Шостакович.
Но «Скифы» могут прозвучать и как современная энергичная (зрелищная) рок-композиция, также связав времена 20-х гг. и нынешние.
После бури и извержения наступает затишье. Блок чувствует прозрение, разочарован. Он болен смертельно. В нём вспыхивают воспоминания о былой гармонии. Последний образ – прощание с Пушкиным, когда он кланяется памятнику, приподнимает шляпу и «уходит в ночную тьму». Этот уход напоминает последние кадры фильма Боба Фосса «Весь этот джаз». Герой прощается со всеми зрителями спектакля, режиссёром которого он был. Там, во тьме, его терпеливо ждёт Прекрасная Дама, чтобы отвести на тот свет.
Но до этого момента должен присутствовать ещё один эпизод: обращение к маленькому мальчику как представителю грядущих поколений. Незадолго до своей смерти в письме к Н.А.Нолле-Коган Блок пишет о её сыне: «Моё пожелание такое: пусть, если только это будет возможно, он будет человек мира, а не войны, пусть он будет спокойно и медленно созидать истреблённое семью годами ужаса. Если же это невозможно, если кровь всё ещё будет в нём кипеть, и бунтовать, как во всех нас, грешных, то пусть уж его терзает всегда и неотступно прежде всего совесть, пусть она хоть обезвреживает его ядовитые и страшные порывы, которыми богата современность наша и, быть может, будет богато и ближайшее будущее.
Поймите, как я говорю это, говорю с болью и отчаянием в душе; но пойти в церковь всё ещё не могу, хотя она зовёт. Жалейте и лелейте своего будущего ребёнка; если он будет хороший, какой он будет мученик, - он будет расплачиваться за всё, что мы наделали, за каждую минуту наших дней».

Сценарий фильма должен включать в себя как поэтические, так и прозаические моменты, основанные на документальных событиях, имеющих отношение к биографии Блока.

Послесловие.  Я часто думала, почему же Блок принял революцию? Ответ неожиданно подсказал фильм Кирилла Серебренникова «Юрьев день».
Знаменитая оперная певица везёт сына в тьмутаракань – на малую родину, перед отъездом за границу, - чтобы сын вдохнул напоследок этот воздух родины, запечатлел её и унёс с собой как часть себя. Как оказалось, мифическая родина дорога только ей, но не сыну, который упирается, ёрничает. Он дитя своего времени, от есть «гражданин мира».
Но и певица любит родину эстетски, по-интеллигентному. Она с трудом вспоминает название речки, на берегу которой расположен город. Она громко декламирует: «О, Русь моя! Жена моя, Россия!»
Вдруг случается несчастье – сын исчезает. Будто растворяется в бескрайних просторах родины. И полубезумная мать вместе с местным сыщиком мечется в его поисках: в монастыре, в больнице, в тюрьме. Малая родина, поглотив её сына, начинает поглощать и её. Первое, что она теряет, - красоту, затем – голос. Она ищет крупицы духовного спасения в этом чудовищном, абсурдном в своём пьянстве и безденежье мире. И находит их в дружбе с одинокой женщиной, в работе. Как мать Тереза, моет полы в тубдиспансере для уголовников, где по ошибке нашла однофамильца, носит еду заключённым.
Интересно, что символический обряд инициации проходит в тот момент, когда героиня красит волосы в кирпично-рыжий цвет, как у всех женщин в городке, поскольку другой краски там нет.
Фильм заканчивается пением героини в церковном хоре. Вот он ответ – в самоотречении она спасается от беды, в самоотречении же возвышается до святости.
Думаю, что Блок, безумно любивший Россию («Да, и такой, моя Россия, ты всех краёв дороже мне»), в годину, когда с ней стряслась беда, решил остаться и тем самым отрёкся от себя, прошёл обряд инициации, стал революционным поэтом. И он свят в самоотречении!