На конкурс Вернисаж-19 по картине Светланы Кротовой "Лесной философ"
Они называли меня Великим Волшебником. А я – клоун, смешной маленький клоун из бродячего цирка-шапито. С нарисованной улыбкой и копной спутанных рыжих волос на голове. Я акробат, эквилибрист, ковёрный… Я - фокусник.
Сделать чудо легче лёгкого: заставить нацепить зелёные очки, и мир станет волшебным, и простая стекляшка превратится в изумруд. Подарить горсть иголок соломенной голове, шёлковое красное сердечко в железную грудь – и слепая вера становится судьбой. Разве можно дать то, чего нет? А я и не пытался, только и всегда – лишь то, что у них таилось внутри, но они не замечали или не хотели видеть.
Власть и могущество оказались изнанкой ловкого фокусника, но хотел ли я именно этого? Совсем просто угадывать желания, мольбы и просьбы – глаза раскрывают все секреты. Правда-правда! На второй сотне человеческих лиц уже можно не совершать ошибок, читая их так ясно, словно старую детскую сказку. Мои советы были ошибочны только сначала, пока не вступил в силу закон больших чисел, этот великий уничтожитель случайностей…
А в моей душе поселилась скука, мутная тоска по прежней жизни, непредсказуемой, яркой, может быть, слишком опасной, но… живой! Клоунское нутро хотело праздника, балагана, ярмарочного шума, верчения огней. И я снова стал рыжим клоуном, дурачился, давая советы наоборот. А они верили, верили, как дети! И послушно следовали шуточным предсказаниям, старательные мои ученики… И вновь закон больших чисел, проклятье и могущество моё, свел на нет попытки встряхнуть, расшевелить покорную паству, жаждущую откровений свыше.
Они назвали меня Оракулом, но разве хотел я стать второй Пифией Дельфийской? Сидеть в одиночестве, сочиняя мудрые откровения, предсказывая только то, что и так должно случиться? Ход истории подобен тяжёлой повозке, прокладывающей глубокие колеи, вспахивающей уже подготовленную почву.
Рыжий клоун моего сердца умирал под серым капюшоном.
И возжелал для себя забвения. Слился с природой, вкушая простые радости одинокого бытия. Птицы лесные услаждали слух пронзительными чистыми звуками, малый ключик поил холодной водой, густая листва давала тень и защиту от небесной влаги. Покой, тот самый покой, что когда-то мечтался ночной порою, снизошёл ко мне. Тихое-тихое счастье напевало колыбельные песни, баюкая уставшую душу…
…Под куполом, полосатым, туго натянувшимся поверх металлических каркасов-скелетов, взрывался детский смех. Щелкали бичи, и львы прыгали сквозь огненное кольцо, и кисточки жёлтых хвостов едва не вспыхивали яркими свечками. Взлетали серебристыми плотвичками тонкие акробатки, описывал плавную дугу шест канатоходца, а нога осторожно скользила над пропастью, сливаясь с ненадёжной узенькой твердью. И где-то внизу неслышно было даже дыхания сотен зрителей вокруг странно крохотного круглого зрачка арены…
…Проснулся под большим, очень старым деревом. Руки ещё хранили скользкость чёрного цилиндра, воздух шевелился от вспархивающих белых голубей, крылья касались огненно-рыжей шевелюры и красный рот растягивался в вечной улыбке. Скрутился тугим комочком острый запах опилок, конского пота, карамельных петушков, сладкого сидра. Онемевшее тело нехотя разгибается, движение причиняет лёгкую болезненную судорогу. Шумит над головою густая листва.
Я рассматриваю толстый, словно бы скрученный из ветвей-канатов, ствол. Живительные соки сокрыты в тех канатах, они и есть сущность этого лесного гиганта. Одна ветвь слишком сильно отклонилась в сторону, пытаясь отстраниться, отделить себя от общей массы. И – засыхает, лишённая подпитки, общей судьбы единого целого.
Забвение – не есть ли это смерть? Тебе никто не нужен, но у этой медали есть и оборотная сторона – ты не нужен никому. Поначалу ещё теплилась радость сброшенного непосильного груза, ответственности за доверившихся тебе. Сколько прошло времени? Одиночество не может реально оценивать скорость жизни, и я теперь не знаю, живы ли те, от кого я укрылся капюшоном изгоя. Помнят ли меня, Великого Волшебника, грозного Оракула, весёлого Рыжего Клоуна?
Я сотворил себе кумира – себя… Я есть та самая сухая ветвь, захотевшая одиночества.
Тонкие зеленоватые ростки показались из земли под старым деревом. Что это? Неужели засохшее тело способно дать всходы? Зелёные нити упрямо вытягиваются вверх, и на верхушках медленно, болезненно-медленно, раскрываются некрупные бледные цветы. Я смотрю на них и теплота согревает холодное усталое сердце. Не бывает жизни без чудес, что-то подсказывает, что цветы эти – память обо мне.
Ещё мгновение, маленькое, чуть-чуть стыдное от жалости к себе, посижу под знакомым тенистым приютом, полюбуюсь на волшебные лесные цветы, послушаю ставшие привычными звуки леса…
Затем… Откину серый капюшон и ярко заиграет на солнце рыжая растрёпанная шевелюра весёлого Клоуна. Уже слышны вдали смех и громкое Алле-ап!