Вскоре скрежет и мигание света прекратились, поезд снова набрал скорость и ехал как прежде, мягко и равномерно. До станции «Новая деревня» оставалось совсем немного. Я подумал, стоит ли мне сначала ехать в центр но, во-первых, мне надо было пересаживаться на другую линию, во-вторых, слишком сильно хотелось посмотреть, как выглядит мой район, инстинктивно тянуло домой, хотя понятно, что дома построенные в послевоенное время, увидеть здесь нет шансов. В общем, у меня были странные чувства, то ли я проснулся от многолетнего летаргического сна, то ли я нахожусь в какой-то намеренно не совсем похожей на оригинал копии пространства, или это всё долговременная галлюцинация, настолько натуральная, что кажется, что она никогда не закончится.
Когда поезд подъехал к моей станции, в первый момент не хотелось выходить из вагона, я боялся вдруг увидеть наверху нечто неординарное. Редко в жизни выпадает увидеть столько нового за один день и этому есть какой-то предел. Предчувствие меня не обмануло, а любопытство вскоре сменило тревогу, горестные думы приглушила масса положительных эмоций.
«Новая деревня» оказалась большим пересадочным пунктом, с переходами к станциям «Узловая» и «Чёрная речка» двух других линий. Оформление станции было более чем аскетическим, не считая развешанных напротив платформы больших плазменных экранов, которые показывали без остановки короткие новости, прогноз погоды по всему миру и рекламу. Народу на станции было много, причём публика был настолько пёстрой, как будто тут специально собрались все народы мира. Некоторые куда-то спешили, кто-то наоборот не торопился, многие были с чемоданами или сумками, на ручках которых болтались багажные бирки аэропортов. Все двигались по своим делам, не обращая на меня никакого внимания, будто я был привычной частью этой обычной картины, а не феноменом из иного мира.
В узком коридоре перехода на станцию «Чёрная речка», седовласый старик в живописно изношенном свитере с кожаными заплатками на локтях, исполнял на золотистом саксофоне приятную, незнакомую мне мелодию, которая настолько брала за душу, что я остановился, чтобы послушать. Кинув в чёрный, кожаный футляр монетку, я услышал на настоящем английском – «Thank you very much sir». Пройдя переход , надо было подняться наверх в большом лифте, который ожидало довольно много народу, или идти по страшненькой, железной, лестнице, которая к тому же была безлюдна, я оказался единственный желающий подняться на высоту приблизительно в три этажа пешком.
Поднявшись с трудом по лестнице, я пожалел, что не воспользовался лифтом, глядя на выходящую из него толпу, приехавшую намного раньше меня. Станция «Чёрная речка» была совершенно не той, какой я её ещё вчера знал. Тесный вестибюль, обклеенный афишами какого-то концерта цыган в Озерках, рекламой курсов иностранных языков, канторы адвокатов. Низкий потолок, узкие платформы, специфический запах стали, смазки, всё очень экономно и практично. Впереди светились зелёные таблички выхода к Коломяжскому и Сестрорецкому шоссе, а также к парковке. Два маленьких эскалатора были предусмотрены только для подъёма наверх, а вниз надо спускаться пешком по лестнице, так как станция была совсем не глубокой. На выходе мне снова пришлось пройти через турникет, приложив штрих-код билета к светящейся точке.
Верхний вестибюль был просторный и светлый благодаря большому стеклянному куполу, который щедро наполнял вестибюль дневным светом. У стены видны были несколько окошек билетных касс с очередями разделёнными ленточками, и с десяток билетных автоматов, возле которых топтался чернокожий «кондуктор» в форменной одежде с красной фуражкой и надписью „Help“ на спине. Перед самым выходом с узкими раздвижными дверями сидел молодой нищий с тарелкой, на дне которой лежал крупный, железный рубль. Парень был укутан в толстый спальный мешок, а поверх него ещё и шерстяным одеялом. Как раз в тот момент, когда я его рассматривал, недоумевая, почему такой молодой и здоровый не может работать, у него из-под одеяла зазвонил мобильный телефон, Парень посмотрел немного смущённо на меня, быстро достал новый, не дешёвый Samsung и стал негромко с кем-то говорить на неведомом мне иностранном языке.
Я вышел из стеклянного колпака станции на угол широкого, прямого проспекта, совершенно не понимая, где нахожусь. Справа над проспектом, проходил виадук, с несколькими съездами и заездами. На противоположной стороне, за съездом с виадука начинался крупный, длинный магазин с большим паркингом. Слева, в метрах ста от станции, удобно для приезжающих, распологался двухэтажный отель «Новая деревня», за ним стояли небольшие индивидуальные дома, а вдалеке по обеим сторонам дороги виднелись стены предприятий.
Вдруг сверху, надо мной послышался басистый гул со свистом, задрав голову, я увидел Boeing 737, идущий на посадку с выпущенными шасси, закрылками и ярко горящей фарой.
С проспекта, возле того места, где я стоял, за станцию сворачивала дорога с трёхрядным движением, два ряда которой шли на виадук, а один вёл за куполовидное здание станции к автомобильной стоянке, на втором этаже которой виднелись легковые машины припаркованные задом к железному ограждению. Виадук проходил над Чёрной речкой, за которой проглядывались крыши малоэтажных жилых строений. Почти напротив дверей метро была автобусная остановка, внутри неё висела карта района. На карте были подробные схемы маршрутов автобусов, по ним можно было попробовать установить моё местонахождение.
Удивительным было существование Комендантского аэропорта, о чём не сложно было догадаться пару минут назад. Недалеко от остановки, по другую сторону Коломяжского шоссе, жирная красная точка показывала «предполагаемое место последней дуэли А. С. Пушкина».
Все улицы были расположены несколько иначе, названия большинства были мне неизвестны, а некоторые хоть и пролегали не совсем привычно, радовали меня, знакомыми именами. Сестрорецкое шоссе, на котором я стоял, под острым углом брало начало от середины Ланского шоссе и проходило по месту, где вчера шли электрички по железной дороге.
Нетерпению моему не было предела, хотелось пойти и поглядеть на все улицы. Проще всего было, избегая подземных переходов, идти в сторону Чёрной речки. Я повернул направо за угол, там вплотную к станции примыкало здание старого депо, переделанного в трёхэтажную парковку. Пять высоких и широких, арочных въездов для паровозов были приспособлены для проезда машин, от закопчённых стен из старого кирпича, до сих пор исходил запах железной дороги, бывшей на этом месте. Над одной из арок висел синий знак бензоколонки, с нарисованным посередине символом электровилки. Заправка для электромобилей? Поставил машину на стоянку, подключил к разетке, вернулся, а машина уже заправлена. Но где эти электоромобили? Пока я кажется, не одного здесь на улице не видел, на стоянке стоят большей частью обычные машины, хорошо знакомых марок, среди них немало старых моделей. Может это для подзарядки каких-то электрокаров или обычных аккумуляторов? За одной из арок на отдельной площадке стояло десяток велосипедов, как будто на дворе было лето, а на снег и мороз.
Перейдя через въезд на стоянку, я шёл к Чёрной речке, по неширокой пешеходной дорожке. Откуда-то раздался, раскатистый грохот взлетающего самолёта, я задрал голову к небу, но ничего не увидел. Грохот нарастал, к нему прибавился повизгивающий звук, быстро крутящихся в небе турбин и вот уже относительно высоко надо мной я увидел небольшой, быстро взлетающий самолёт похожий на Ту-134. От динамичного взлёта самолёта я почувствовал лёгкий драйв, подумав, что люди, летящие в нём должны тоже что-то ощущать. Глядя на улетающий вдаль самолёт, я вспомнил о Нине, и что ей надо будет, как только я устроюсь, позвонить.
Мои мысли прервались потрясающим архитектурным зрелищем, которое возникло как мираж. Справа от маленького пешеходного мостика, построенном в венецианском стиле, вдоль Чёрной речки стояли трёхэтажные дома, фасадами вплотную примыкающими к водной поверхности покрытой тонким льдом. Дома имели большие балконы, которые нависали над водой, так что с них, наверное, можно было летом залезать в воду. Каждый дом имел внизу гараж для катера и маленький причал. По другой стороне, вдоль реки шла узкая прогулочная дорожка, которую я не сразу разглядел, по ней можно было идти от одного крохотного причала к другому.
Через большое окно белого, красивого дома, виднелась маленькая гостиная, залитая тёплым, жёлтым светом. За столом, работая с ноутбуком, сидел среднего возраста, седой, худощавый, человек в вязанном, светлом пуловере, похожим на учителя. Он быстро печатал, отглатывая кофе или чай. Вдруг он закончил работу, встал, вышел на балкон, задумчиво посмотрел вниз на лёд, затянувший узкую речку, и закурил. Из комнаты, через открытую балконную дверь доносилась бессмертная вещь the Doors «Strange Days». Он явно наслаждался музыкой, слегка покачиваясь в такт мелодии, иногда немного пританцовывая.
«Интересно, кто он? Какие у него радости и проблемы ? Чем он живёт на земле где я жил совсем другой жизнью ещё часов двадцать назад? Наверное, он удачлив и богат, раз живёт в таком красивом доме с балконом над рекой?»
«У нас должно быть есть что-то общее, нам нравиться Джим Моррисон, давно ушедший в мир иной. Но, а я ведь сейчас в самом настоящем ином мире, слушаю его записью. А может Джима Моррисона здесь постигла другая судьба? Хотя нет, он слишком много потреблял наркотиков и пил. Может без этого он не был бы гениальным музыкантом и поэтом. Может он, где то, ещё в каком-то мире, как некто другой, поёт свои песни и все поражаются его сходством с оригиналом? Кто знает, человек привык жить в привычных измерениях, не постигая, что есть ещё измерения другие. А эта загадочная бесконечность мира, мы пришли неоткуда и уйдём в никуда. А как объяснить, как я сюда попал, ведь расскажи всё, что было, этому типу на балконе, вряд ли он в такие сказки верит».
Постояв несколько минут на пешеходном мостике, я вышел на Контемировскую улицу, которая непривычно, под углом шла к Большой Невке. Застроена она была домами в несколько этажей, как довоенной так и более поздней постройки. Я обратил внимание на старый двухэтажный деревянный дом. Такие дома, по каким то причинам вовремя не снесённых, обычно стоящих около железной дороги, кривые и запущенные, с жильцами неприглядного вида, можно ещё увидеть в Питере. Но этот дом был как новый, с идеально ровными стенами, с черепичной крышей, выглядел даже красивее каменных соседей, внося в атмосферу холодной улицы немного тепла, частичку загородного, деревянного уюта. Я обратил внимание на маленький, тихий переулок Нодендальс с шикарными белыми особняками, отходящий влево от Контемировской улицы. Пройдя дальше, я оказался возле стоявших рядом, двух старых, больших домов, не отличавшихся архитектурным изыском, но имевшими превосходное состояние. Красивые полированные двери с золотистыми ручками, со стильными, как в старину, табличками с фамилиями жильцов и вычищенными до блеска крышками почтовых ящиков.
Вся Кантемировская улица была плотно заставлена припаркованными автомобилями, на лобовом стекле большинства которых были демонстративно выставлены, какие-то зелённые талоны с надписью «Разрешенie на парковку» и номером 18. Движение по улице было небольшое, одностороннее, со стороны Контемировского шоссе. Мимо меня проехал длинный автобус номер 13, с прицепом-гармошкой, заполненный примерно наполовину пассажирами. Вместо рекламы, на нём была надпись: «Меня приводит в движение гибридный двигатель». Я постарался разглядеть марку автобуса. Фирма «Леcснеръ» и её эмблема, - буква «Л» с жирной верхней перекладиной, мне ничего не говорили. Пройдя чуть дальше, я подошёл к маленькому скверу, занимавшему пространство между улицей и двумя жилыми домами, стоящих не параллельно к улице как другие, а наискось, тем самым образуя этот уютный треугольник, с прудом, детской горкой, качелями и круглой площадкой со скамейками, в центре которой стояла новогодняя ёлка украшенной большими, синими шарами. Под ёлкой кто-то соорудил снеговика, накинул на него шапку, воткнул морковку вместо носа, и на морковку надел тёмные очки. Рот был нарисован помадой, осталось только вставить окурок, если бы хоть один тут валялся.
Эти дома я раньше не видел, ведь они явно были построены до революции, неужели их снесли и скверик с прудом зарыли? Вскоре я вышел на широкую улицу, похожую на площадь, в конце которой стояло массивное, застеклённое, неуклюжее здание, второй этаж у которого был больше первого, а на козырьке светилось неоновым светом «Приморскiй вокзалъ». Рядом с вокзалом стоял, бетонный, с большими окнами четырёхэтажный кубик отеля со смешным названием «Провинцiалъ» который, как и сам «вокзал», без сомнений заслуживают быть «памятником антиархитектуры» шестидесятых годов. На тихой улице с жилыми трёхэтажными домами с двориками, признаки железнодорожных путей отсутствовали. На середине широкой проезжей части парковались в два ряда автомобили, а перед вокзалом, у входа с эмблемой метро, было довольно многолюдно. Большинство людей шло на набережную, по которой ходил трамвай – два с большими затемнёнными стёклами, узких, зелёных вагончика. Он был похож на кузнечика из-за круглого ветрового стекла и больших фар, напоминающих глаза насекомого. Само здание Приморского вокзала было торговым центром, но небольшим, совсем не таким как строят в последнее время. Оно вмещало в себя кроме станции метро, огромный китайский ресторан на втором этаже «ешь сколько хочешь за 15 руб», напротив был ресторан европейской кухни, большую часть первого этажа занимал гастроном «Елисеевский», на вывеске мелким шрифтом было написано «Дом торгового товарищества «Братья Елисеевы», кроме него там был магазин «Прима» спортивной одежды, пару баров и кафе, несколько небольших модулей с парикмахерской, аптекой, мобильными телефонами, игральными автоматами, изготовлением ключей, ремонтом обуви и ещё чего-то подобного. Возле входа в здание, стоял памятник с фигуркой танцующей цыганкой, а рядом на металлической плите выбиты следующие стихи:
Утреет.С Богом! По домам!
Позвякивают колокольцы.
Ты хладно жмешь к моим губам
Свои серебряные кольцы,
И я который раз подряд
Целую кольца, а не руки.
В плече, откинутом назад,
Задор свободы, и разлуки,
Но еле видная за мглой,
За дождевою, за докучной.
И взгляд — как уголь под золой,
И голос утренний и скучный
Нет, жизнь и счастье до утра
Я находил не в этом взгляде!
Не этот голос пел вчера
С гитарой вместе на эстраде!..
Как мальчик, шаркнула; поклон
Отвешивает... «До свиданья...»
И звякнул о браслет жетон
(Какое-то воспоминанье)...
Я молча на нее гляжу,
Сжимаю пальцы ей до боли...
Ведь нам уж не встречаться боле
Что ж на прощанье ей скажу?..
«Прощай, возьми еще колечко.
Оденешь рученьку свою
И смуглое свое сердечко
В серебряную чешую...
Лети, как пролетала, тая,
Ночь огневая, ночь былая...
Ты, время, память притуши,
А путь снежком запороши».
(Александр Блок)
На стенах длинного коридорчика, по которому я шёл к общественному туалету, висели фотографии бывшего деревянного вокзала, старых поездов, железнодорожных станций Приморской железной дороги, этапы строительства на месте вокзала сначала станции метро, затем торгового центра, который с годами рос как вширь, так и ввысь, приобретя второй этаж.
Выйдя на «Новодеревенскую набережную», я изумлённо встал, рассматривая пешеходный мостик на Каменный остров, сверкающий множеством разноцветных лампочек, которыми были обмотаны стальные канаты моста, похожие на нити паутины. Мостик казался, игрушечным и воздушным, будто созданным из кристаллов фирмы „Swarovski“. В воздухе над ним плыла надпись, сделанная лазерным лучом: «С Рождеством Христовым !». Свет лазера отражался разноцветными отблесками в кристалликах льда.
Любуясь этим световым шоу, я чуть было не попал под маленький зелёный трамвай, который почти бесшумно ехал по еле видимым рельсам, вделанных в мощённую старым булыжником дорогу. Весь трамвай был ярко разукрашен рекламой мультфильма о каких-то весёлых «голубастиках». Я шёл по набережной в сторону Ушаковского моста, вдоль респектабельных городских вилл с маленькими садикоми. Вилы были построены на одном длинном фундаменте вероятно в тридцатых годах, имели общую низенькую оградку и создавали впечатление одного длинного трёхэтажного дома. Они отличались друг от друга фасадами, каждый дом имел большую квадратную лоджию на первом этаже с входом из садика и балконом наверху. Эти лоджии с балконами поразительно были похожи на лоджии сталинских домов стоящих в этом же самом месте Приморского проспекта, на вид, одинакова была их площадь и высота, схожи колоны балконов и расположение с краю дома. Каждая вилла как бы говорила мне: «я такая эксклюзивная, я не для каждого, за меня могут предложить очень большие деньги».
Впереди виднелся парк, через голые ветки деревьев просвечивало яркая, разноцветная, играющая светодиодами реклама. Подойдя ближе, я прочитал: «Вилла Родэ павильон кристалл»
Это было высокое, строгое, белое, одноэтажное здание в стиле модерн с большими как у вокзального зала, прямоугольными решётчатыми окнами. Над каждым окном висела круглая декоративная лепнина, с изображением греческих богов. Веянием современности были солнечные батареи, блестевшие на крыше от оранжевого зарева заходящего на сером небе зимнего солнца, ярче рекламных огней. Остроконечная башенка над входом с полукруглым окном, придавала зданию немного готики. Если бы на ней был крест, то это было бы здание современной католической церкви. Но на этом доме не могло быть креста, чем-то страшным веяло от этих стен, какие-то, жуткие, чёрные волны исходили из невидимого излучателя, спрятанного в подвалах где-то в глубине дома. Я впервые почувствовал, что после того, что со мной произошло, во мне проснулось неизвестное ранее чувство большого информационного поля, которое сейчас вдруг сильно активизировалось внутри меня. На несколько мгновений я почувствовал входящий в меня, откуда-то извне тёплый, приятно обволакивающий поток. Только я непроизвольно закрыл глаза, и как во сне передо мной пробежало несколько коротких видений.
Прокуренный зал огромного, полностью заполненного мужской публикой ресторана, много офицеров царской армии в красивых мундирах, театральная сцена с пляшущими цыганами, огромная люстра под потолком, десятки официантов торопящихся с подносами. И вот в зал ресторана, под крики, свист и хлопанье, шесть официантов внесли на большом, широком блюде украшенном цветами и фруктами голую стриптизёршу, к ней кинулся, спотыкаясь о стулья и столы, с пьяными воплями длинноволосый мужик в русском кафтане с длинной растрёпанной бородой и стал осыпать её деньгами и обливать шампанским.
В следующем видении я увидел сильно пьяного, маленького, плешивого человечка с рыжей бородкой, который еле держась на ногах, доковылял до клумбы с фонтанчиком, смачно проблевался на цветы, медленно сел на корточки, обхватив руками свой высокий лоб. Из бокового выхода выбежали двое официантов и по указанию важного господина, неторопливо шедшего за ними видимо хозяина заведения, взяли человечка под руки, дотащили его до калитки с узором, изображавшим двух сатиров, ведущих под руки пьяного Бахуса. Вдруг человечек несвязанно заговорил знакомым мне слегка картавым голосом: «Прохор твою мать, эта война, б.. батенька, перейдёт в мировую революцию на х.., и тогда скоро всем б.., кто здесь сидит в зале, будет п...ц»
За калиткой на дороге их ждал легковой автомобиль эпохи первой мировой войны, куда пьяного бережно уложили на диван заднего сиденья.
-В дом Кшесинской!-крикнул хозяин водителю.
Водитель, глядя на лежащего пассажира, сокрушённо покачал головой и ещё раз критически на него посмотрев, тронул машину с места. Но вместо натуженного тарахтения старого автомобиля, послышался свист и рёв взлетающего реактивного лайнера. Через несколько секунд, надо мной красиво пролетел большой, длинный самолёт с ярко раскрашенным хвостом.
-Это Аэрбус 340.
-Да нет, посмотри внимательнее на загнутые концы крыльев, это «Сикорский 575», корейской компании „Asiana Airlines“, - говорили двое парней, которые шли за мной.
Межконтинентальный лайнер, становясь вдали всё меньше и меньше, казалось завис над городом, неторопливо набирая высоту, затем резко повернув в лево потерялся в темнеющем синем небе.
На круглой площади перед заведением, стояло несколько такси, а неработающий фонтан в центре заснеженной, круглой клумбы служил постаментом для низкой, но раскидистой новогодней ёлки. Вход в «виллу» преграждали два кентавра с булавами в сильных лапах. По обе стороны от двери стояли доски, на одной было мелом написано «финляндскiе раки и 3 к. пива за 12 р.», на другой было то же самое, но на английском языке. Над дверью надпись гласила: «Вилла Родэ открыта для Вас с 1908 года, 24 часа в сутки», «основано А. С. Родэ»
Войдя в виллу, я сразу оказался в огромном зале, по обе стороны от входа, стояли длинные вешалки на человек сто, гардероб без гардеробщика работал по принципу, «надевай то, что приглянулось», на это указывала и табличка, что заведение за пропажу одежды ответственности не несёт. Стена, отделяющая от большого зала банкетные помещения, была увешана до потолка фотографиями известных гостей виллы. Большинство фотографий были чёрно-белыми, видимо в эпоху цветной фотографии, вилла уже не пользовалась большой популярностью среди знаменитых посетителей.
Несколько фотографий и портрет самого А.С. Родэ, основателя самого большого и модного кафешантана в Санкт-Петербурге. Фото Григория Распутина с вырезкой из газеты того времени, о том, что Гриша, тут по пьянке натворил нечто невероятное. И вот фото с Владимиром Ильичём:
„Заседание в клубе «Искра» на Вилле Роде, лидеров РСДРП (б),
незадолго до антиправительственного восстания 3-5 июля 1917 года“.
Далее список участников, скромно сидевших за столом:
Иосиф Соломонович Блейхман (Солнцев)
Лейба Давидович Бронштейн (Троцкий)
Семён Григорьевич Рошаль
Фёдор Фёдорович Ильин (Раскольников)
Ешуа-Соломон Мовшевич Свердлов
Владимир Ильич Ульянов (Ленин)
Лев Борисович Розенфельд (Каменев)
Александра Михайловна Домонтович (Коллонтай)
Григорий Евсеевич Радомысльский (Зиновьев)
За революционерами висели большие портреты Н. А. Бунина, А. И. Куприна, Ф. И Шаляпина. Под портретом А. Блока в рамочке висели его стихи, которые были им прямо здесь написаны:
В РЕСТОРАНЕ
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре - фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как нёбо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: "И этот влюблён".
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступлённо запели смычки...
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки...
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка...
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: "Лови!.."
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
(Александр Блок)
Под первой цветной фотографии датированной 1 ноября 1948 года, стояла надпись «Обед глав двух русских государств, президента России Алексея Малиновского и президента Украины Якова Кривошеева, после их исторической первой встречи». Президента Украины угадывался по круглому, лысоватому лицу, с большими казацкими усами, российский президент был худощавым брюнетом лет под шестьдесят, с галстуком-бабочкой на европейский манер.
А вот ещё интереснее, с большого фото в изящной рамке на меня смотрели трое из легендарной ливерпульской четвёрки, стоявшая на этой вот сцене, в большом ресторанном зале, возле которого я находился - «первое выступление Beatles в Петрограде, Вилла Роде, 11 апреля 1962 года».
А вот улыбающийся Франка Синатра смотрит на меня с той же сцены, «концерт для ветеранов 2-ой мировой войны, Петроград, Вилла Роде, 1 марта 1963 года»
-Добрый день сударь! Разрешите, я Вас провожу к Вашему столику, - возле меня стояла молодая официантка в белом переднике.
(Продолжение следует)