Прилив

Пролог

Я, вместе со своей матерью, с детства любившей путешествия, выехал в сторону Сен – Мало на утреннем поезде в конце июля. Хочу заметить, что наши с ней и без того не особо теплые отношения  окончательно испортились за тот месяц, что мы провели в Париже. Сам конфликт зародился несколько лет назад, когда мое обучение в школе подошло к концу и как у любого нормального молодого человека, у меня должен был бы появиться выбор, как строить свою дальнейшую жизнь, однако, в моем случае этот выбор был лишен права на существование. Моя мать считала, что я обязан получить хорошее юридическое образование, достойное среднестатистического представителя нашего общества. Все было спланировано ей заранее, и не успел я покинуть стены школы, как мои документы перекочевали в самый лучший институт нашего города, готовящий специалистов, востребованных во всем мире. Поначалу я пытался протестовать, уверяя мать в том, что мне это совершенно не интересно и если я исполню ее волю, то моя жизнь станет мне в тягость. В ответ я получил длинную тираду о значимости государственного диплома и о том, что в будущем я еще сотню раз ее поблагодарю. А с каким пафосом она представляла, как мы с ней через несколько лет будем вот так же сидеть за чашечкой чая и дружно смеяться над моей мечтой стать писателем. Однако, помимо ярости и пафоса, я так же заметил невероятно сильную грусть в ее глазах, и именно эта грусть вынудила меня поступить так, как она хотела. Проучившись три года, вопреки материнским прогнозам мое мировоззрение совершенно не изменилось. Я по прежнему проводил большую часть своего свободного времени, которого, кстати, практически не осталось, в связи с огромным количеством домашних заданий, за сочинительством, университет невероятно обременял меня и без преувеличения могу сказать, что по истечению этих трех лет я по-настоящему его возненавидел. И вот, наконец, я решился на еще одну попытку вернуть себе законную свободу и сообщить матери о том, что собираюсь бросить его. Лучшего момента, чем тот, когда мы были в Париже, я не нашел и как-то вечером, просидев целый день в номере гостиницы, сочиняя рассказ, вот, кстати, и он:

«Случай в Лувре»

Она стояла и с очень уверенным видом смотрела на то, что было перед ее глазами. Ее восхищению не было предела. Она чувствовала мозгом и понимала всем сердцем, что это прекрасно. Деньги за вход были отданы не зря. Многие ее друзья обещали ей невероятные впечатления, и в этот момент она была готова, с ними по-настоящему согласится. Здесь время летело незаметно, как во время чтения в метро или сна на лекции. Она не привыкла к такой сильной эмоциональной нагрузке, в жизни ей нравилось ее избегать, а здесь деваться было уже некуда. Эмоции наполнили ее до предела и подступили ко рту.
 – Дыши, дыши, а теперь тужься! Еще раз. Еще раз. Еще раз. Давай!
Кричало ее возбужденное тело. И вот, родилось слово.
 – Божественно!
 В этот момент мимо проходил он. Его глаза быстро пробежались по ее мозгу, а затем уставились туда, куда она смотрела так долго. С минуту он молчал, но потом не устоял и из его рта вывалился вопрос.
- Божественно?
Она, молча, кивнула. Он усмехнулся, а затем попросил ее выйти из туалета, так как сейчас время уборки.  Его слова обрушились на нее, придавив что-то очень важное. Она подняла с пола сумочку и вышла. Вокруг висело огромное количество картин, но не одна не казалась ей, хоть на половину такой, же прекрасной, как та которой она только что наслаждалась.
За всю оставшеюся жизнь она встречала множество других зеркал, но тот уборщик, видимо, выколол ей глаза. Никогда. Никогда больше она не смогла прикоснуться к прекрасному. Отчаявшись, она облокотилась на спинку своего кресла и заснула.

Я понял, что сегодня именно тот день. Дождавшись, мать, шлявшуюся по магазинам и изрядно поддатую, я сел напротив нее за небольшой столик и произнес:
- Я хочу бросить учебу, и полностью посвятить себя писательству.
Поначалу мать никак не отреагировала. Мне показалось, что мои слова просочились через ее одурманенный мозг, подобно солнечным лучам, преодолевавшим вакуумное пространство, не оказывая на него никакого влияния. Подождав немного, я произнес свой текст еще раз. И наконец, мои слова достигли своей цели и запустили некий процесс, который я мог наблюдать по изменению ее лица. Сначала я заметил расширение ноздрей, и мне показалось, что ему нет предела, еще немного и отверстия стали бы настолько большими, что по моим расчетам из них вот-вот должен был выпасть мозг. Далее брови. Они все сильнее наклонялись к носу, приняв практически вертикальное положение. Губы свернулись в трубочку, глаза страшно сузились, а волосы, волнистые от природы завились в кудри. Я смотрел на это лицо и уже знал чего ждать.
- Какого черта! На каких основаниях ты смеешь заявлять мне такое! – прошептал я.
- Какого черта! На каких основаниях ты смеешь заявлять мне такое! – прокричала мать.
На протяжении еще нескольких часов она рассказывала мне свой излюбленный трактат о значимости образования, о том, что писатель – не профессия, и о том, что пока я живу на ее деньги, я должен делать все в соответствии с ее волей. Я пытался приводить аргументы в свою защиту, как то, что я не смогу, стать хорошим юристом, без желания стать хорошим юристом. Но мои слова снова превратились в солнечные лучи и без препятствий пересекли голову матери.
Добиться своего я не мог и своими словами только сильнее разгневал ее. Оставшееся время пребывания в Париже я провел в совершенно подавленном настроении. Я не понимал, что происходит вокруг и практически потерял интерес к собственному существованию. И вот не особо отдавая отчет своим действиям по дороге в Сен - Мало я улизнул от задремавшей матери в тамбур и сошел на первой попавшейся станции.

I

Делая первый шаг на платформу, я не знал, чем это закончится, но был полностью уверен, что даже если мать начнет меня искать, я не вернусь к ней. Станция была пустынна и подобно учебнику истории полностью лишена эмоциональной окраски. Ее архитектуру просто невозможно описать, даже мне, человеку с богатой фантазией. Я спустился по лестнице и вышел на дорогу, ведущую в город. Пройдя по ней метров пятьдесят, я почувствовал, что что-то не так. Мои руки. С каждым шагом они становились все менее реальными. Я был вынужден, напрячь их. От напряжения пальцы начали дрожать, и вроде бы даже стало больно. Боль постепенно вернула рукам реальность, однако, долго держать их в таком состоянии было очень тяжело, и я был вынужден расслабиться, но за этим моим действием сразу, же последовала уже знакомая мне нереальность. Тогда я понял, в чем дело. Я шел в город, а город был одной из тех вещей, от которых я бежал. В городе я всегда не особо полностью ощущал себя, но не придавал этому значения, так как постоянно находился под чьим-то влиянием, однако предоставив себя самому себе, и прочувствовав каждую часть своего тела, а прочувствовал я его именно в тот момент, когда делал тот самый первый шаг, отдаляющий меня от поезда, матери и моей прошлой жизни в целом, я естественно сразу обратил внимание на руки. Я вспомнил, что ни в школе, ни в университете я никогда их не чувствовал. Они делали все автоматически, а сейчас отдав будущее своей жизни самому себе, они также перешли в мое владение. Я остановился. На секунду мне стало очень страшно, я не знал, куда мне идти. Я даже подумал, а не вернутся ли мне на станцию, дождаться следующего поезда и вернуться к матери, доверив ей заботу о моих руках. Она всегда знала, что мне нужно делать.
Тут я вспомнил обещание, которое дал самому себе, вступая в новую жизнь, и удивился какая же я размазня. Нет, возвращаться нельзя. Я человек, а каждый человек имеет право на будущее и свое будущее он может выстроить так, как он хочет. Перед моими глазами вдруг предстал образ: Мне шесть лет, я провожу лето у бабушки в деревне, а мать приезжает на выходные. Вот наступает пятница, я занимаю свой пост возле ворот и жду появления большей серебристой машины. Вот она уже подъезжает, я открываю ворота, и мать заезжает внутрь. Потом я бросаюсь ей на шею и в этот момент понимаю, что через пару дней наступит воскресенье, и она снова уедет. Эти мысли печалят меня. Мать смотрит в мои глаза и говорит:
 – Кто тут у нас такой грустный? Смотри, что я тебе привезла!
Она достает из багажника красный пакет и протягивает его мне. Я сразу отбрасываю печаль в сторону. Я знаю что там! Каждые выходные мать привозила мне новый набор конструктора. Я хватаю пакет, целую мать в щеку и бегу на чердак, который бабушка, не без скрипа в сердце, отдала в мое полное распоряжение. Я открываю коробку и высыпаю все детальки на пол. Вслед за ними из коробки вываливается инструкция, предлагающая мне собрать космический корабль или, например, рыцарский замок. Но нет, это не для меня. Я хватаю инструкцию и легким, беззаботным движением руки направляю ее в мусорную корзину. Теперь эта кучка пластика передо мной, не будущий космический корабль, и даже не рыцарский замок, а все, что я пожелаю.
Но я снова возвращаюсь на тихую французскую дорогу и теперь точно знаю, что мне делать. Я резко поворачиваюсь на девяносто градусов и сразу же возвращаю своим рукам реальность, я иду в поле, создавая свой собственный путь, путь в мое светлое самостоятельное будущее.
 Идти по земле мне намного приятнее, чем по асфальту. Я доволен своему выбору и еще сильнее тому, что смог его сделать. К вечеру я вышел к небольшой деревеньке. Мне хотелось есть. В кошельке я нашел приличную сумму денег, но мне не хотелось ими пользоваться. Это деньги моей матери, а если я буду по-прежнему существовать за ее счет, то в моем побеге (очень не хочу его так называть) нет никакого смысла. Однако я подумал, что все-таки сегодня я позволю себе их потратить. В последний раз. Зайдя в небольшую гостиницу, я снял номер и заказал себе ужин. Поев, я решил, что не хочу думать о завтрашнем дне и, еще раз убедившись, что поступил абсолютно правильно, заснул, заснул с невероятно сильным чувством счастья, даже отразившимся на моем лице в виде румянца, который я чувствовал на своих щеках.

II

Утром я очень легко проснулся и спустился в столовую позавтракать. Хочу заметить, что завтрак, так же как и ужин был включен в стоимость номера, поэтому больше материнских денег я не тратил, а дабы полностью исключить этот соблазн я отдал их обслуживающей меня официантке, чем естественно очень удивил бедную женщину, скорее всего принявшею молодого человека абсолютно спокойно отдавшего ей пятьсот евро, за сумасшедшего. Однако деньги она взяла, практически без сомнения, разве что из вежливости пробормоча себе под нос:
 – Ну что вы, я не могу их взять.
Хотя уже во время произнесения этой фразы ее коротенькие ручки с пухлыми пальцами жадно тянулись к новеньким купюрам, практически только что вылезшим из банкомата.
Я сразу представил, что из этого может получиться неплохой рассказ – официантка получает огромную сумму денег, они сносят ей крышу, и она ударяется в мир разврата. Да, это будет отличный рассказ.
   Когда официантка отошла от моего столика, в мою голову, жующую тост с конфитюром, пришла мысль о том, что мне нужно новое имя, так как мое настоящее будет довольно трудно выговорить человеку, не знающему моего языка, а тем более, раз уж я начинаю новую жизнь, то было бы не плохо избавиться от того, что так явно напоминало о старой. Немного поразмыслив, я назвал себя Пьер. К сожалению, некоторое напоминание о прежней жизни все же осталось, а именно мысль, о том, что моя мать все таки может меня искать, и в случае если ее поиски увенчаются успехом моя новая жизнь кончится так же резко и неожиданно как и началась, поэтому я пересилил себя, включил мобильный телефон, и удивленный отсутствием пропущенных вызовов, отправил матери короткое сообщение: «У меня все хорошо». Выходя из столовой я посмотрел на часы и узнав, что до того момента, когда я должен покинуть свой номер есть еще целых три часа, мне захотелось посмотреть деревню. Я ходил мимо маленьких домиков, как две капли воды похожих друг на друга, мимо огромных коттеджей, хозяева которых, что было сил, старались сделать свое жилище наиболее уникальным, мимо булочных, небольших кафе, я даже нашел кинотеатр, и тогда мне стало ясно, что эта «Деревня» довольно сильно отличается от той, в которой жила моя бабушка. Это был город! Город, замаскировавшийся под деревню при помощи своего скромного размера, а так же благодаря растительности, которая здесь была повсюду, в отличие от городов, которые не стесняются своего статуса. В этот момент мне стало тошно от этого труса, который так нагло обманул меня. Я плюнул на мостовую, вернулся в гостиницу, взял свою сумку и вышел. На улице меня внезапно охватило сильное желание помочиться, но, к сожалению, вернутся в гостиницу, я не мог. Попытка сделать это в кафе тоже не удалась, так как ключи от туалета они выдавали, только людям сделавшим заказ, а заказ я сделать тоже не мог, ведь у меня не было денег. Тогда я свернул с главной улицы и устроился в узеньком переулке. Народу было не много, и у меня не было оснований опасаться, что кто-то может свернуть в мой импровизированный туалет. Я расстегнул ширинку и вытащил член. Мой взгляд в этот момент изучал муху, карабкающуюся вверх по стене, которую в данный момент обливали мои выделения. Я подумал, что эта муха никогда бы не оказалась в моем положении, пусть она и существует в нашем мире, но ее жизненный путь никак с ним не пересекается, за исключением тех моментов, когда она сама пытается влезть в него, за что порой расплачивается смертью. Муха может испражняться в любом месте и в любой момент, и за это ее уж точно никто не будет упрекать, в отличие от меня, к которому как раз приближался полицейский. Когда я его заметил, очистится, я успел только наполовину. Поняв, что штраф я заплатить не смогу, а отправляться в участок мне совершенно не хотелось, я собрался с силами и задержал поток, застегнул ширинку и быстро побежал. Полной уверенности, побежал ли за мной полицейский, не было, а тем более желания оглядываться, меня мучила сильная боль в нижней части живота. Добежав до границы города, я заметил, что боль испарилась, посмотрев на свои джинсы, я обнаружил на них огромное теплое зловонное пятно. Обоссанный, я плелся по какому-то шоссе, и чувствовал, как мокрые штанины прилипали к моим ногам. Мне было стыдно поднять глаза, но тут мои уши уловили некий непривычный мне звук. Он привлек мое внимание, и я отвел свой взор от земли и посмотрел вперед. Передо мной предстало огромное пространство – бухта Сен-Мишель.

III

Сейчас был отлив, и то, что я наблюдал, было влажной пустыней с рассыпанными по ней небольшими лужами. Посередине всего этого зрелища возвышалась гора с построенным на ней около тысячи лет назад аббатством, а звук, отвлекший меня от мыслей о собственной ничтожности, оказался криком чаек.  Было не очень холодно, поэтому я нашел наиболее чистую лужу и постирал в ней джинсы, при помощи пакетика мыла, прихваченного мной из гостиницы. Возвращаясь к берегу, я почувствовал, что земля под моими ногами ходит ходуном - те самые зыбучие пески, о которых я читал в путеводителе, однако, за время стирки снова успев погрузиться в собственные мысли относительно своего практически комичного положения, совершенно о них забыл. Я тонул в грязевой кашице и был совершенно недоволен собственной несамостоятельностью. Сутки! В одиночестве я смог прожить какие-то жалкие сутки. Неужели моя мать настолько приручила меня? В этот момент я почувствовал, что что-то меня схватило и пытается вернуть обратно в наш мир. Я снова вспомнил о мухе. Она живет, пока не пытается взаимодействовать с людьми, человек, наоборот, умирает, пытаясь, отдалится от них, и вытащил меня как раз человек. Француз лет тридцати пяти с тощим загорелым лицом и с такими же загорелыми, но довольно накаченными руками. Он улыбался. Когда я встал, он протянул мне руку и сказал, что его зовут Жан. Он был гидом, и занимался тем, что водил туристов во время отлива в аббатство и обратно, а по ночам, когда воды становилось больше он водил тех же туристов ловить креветок. Жил он в большом трехэтажном доме, стоявшем совершенно обособленно от какого либо города-деревни вместе со своей женой, которая, кстати говоря, была той же национальности, что и я. Жан познакомился с ней в интернете и через пару недель общения предложил приехать к нему в гости. Еще через неделю они решили пожениться.
Я представился как Пьер и решил, наконец, проявить свою новую сущность на практике. Я умер в зыбучих песках, а Пьер вылез из них, как из утробы. Благо мой французский был очень хорош, я изучал его по желанию матери с шести лет с преподавателем из Парижа, так что Жан поверил мне, что я начинающий писатель из столицы его родины и приехал, чтобы посмотреть аббатство. Он спросил меня, где я остановился и, узнав, что нигде предложил мне погостить у них в доме, взамен на то, что я буду помогать ему с туристами. Он сказал, что может много чего рассказать мне про Сен-Мишель и естественно показать. Мы дошли до его дома. Он оказался действительно большой, но большой именно в высоту, это было что-то на подобии башни. В дверях нас встретила жена Жана – Юля. Очень красивая молодая девушка на вид лет двадцати. У нее были довольно короткие светлые волосы, большие зеленые глаза с подкрашенными тушью ресницами, небольшой носик, показавшийся мне абсолютно идеальной формы и небольшой рот с красивыми узкими губами. В ушах у нее были сережки с голубыми ромбиками, которые-то качались из стороны в сторону, то подпрыгивали, в зависимости от того, как она двигала головой. На ней было яркое желтое летнее платье, которое делало ее кожу еще более белой, чем она была на самом деле. Она была босая с аккуратно подстриженными ногтями на ногах, и что мне особенно понравилось – ногти были не накрашены.
Посмотрев на меня, Юля засмеялась, и тут я вспомнил, что кроме трусов и майки на мне ничего нет. Я покраснел. Можете себе представить, что я почувствовал, представ перед девушкой, которая мне очень понравилась, вот в таком виде, тем более, что она видела меня в первый раз. Жан рассказал ей мою вымышленную историю и попросил показать комнату, в которой я смогу разместиться, сам же он объяснил, что его ждет группа туристов, к которой он шел, пока я не встретился на его пути.
Юле оказалось двадцать три. Я очень обрадовался, что нас разделяют всего, каких-то три года. Она взлохматила тоненькой рукой свои волосы и сказала, что бы я следовал за ней. Мы поднимались по винтовой лестнице. Она шла впереди, позволяя мне любоваться ее ногами. На третьем этаже она открыла одну из дверей и сказала, что я могу чувствовать себя как дома. Ох, как же сильно я пытался не следовать ее предложению, ведь будь я дома, и будь она моей женой, я тот час же взял ее прямо на полу в коридоре. Зайдя в комнату, я увидел односпальную деревянную кровать, над которой висела репродукция картины «Отцелюбие римлянки», маленький письменный стол и шкаф. Я догадался, что это была гостевая комната. Юля вышла и закрыла за собой дверь, забрав с собой мои штаны, и обещая постирать их, так как они все были в песке. О, как хорошо, что только в песке. Я решил разобрать свою сумку. Семь пар трусов и носков, четыре майки и два свитера. Все это я положил в шкаф. Еще у меня были с собой две книжки и мои тетрадки со стихами и рассказами. Их я решил оставить в сумке, дабы не раскрыть свой родной язык. Когда я закончил разбираться, в мою комнату вновь вошла Юля и протянула брюки.
- Это брюки моего мужа, надеюсь, они вам подойдут,- сказала она своим нежным голосом.
Я улыбнулся ей и взял брюки. В этот момент мои мысли опять вернули меня к той проклятой мухе, и на этот раз, впервые с тех пор, как мы с ней встретились, мои мысли привели меня к сочувствию. Завидовал мухе я – прошлый, а сочувствовал ей Пьер. Ведь она не могла испытать то, что он испытывал в данный момент, смотря на Юлю. Пьер надел брюки. Размер был практически его, разве что они были чуточку шире.



IV

- Вы ведь писатель,- спросила Юля.
- Да, - застенчиво ответил Пьер.
-А можно прочитать, что-нибудь из вашего творчества?
Пьер растерялся от такого вопроса. Естественно он очень хотел показать ей свои произведения, но алфавит, из которого были составлены слова в его рассказах, сразу бы выдал его.
-   Давайте вечером, - предложил он -, мне нужно отобрать самое достойное.
Естественно Пьер считал каждое свое произведение достойным и его слова были всего лишь уловкой.
- Как хотите, - ответила Юля и вышла из комнаты. Не успела дверь окончательно закрыться, как Пьер вытащил из сумки тетрадь с последними рассказами и бросился их переводить. Это была очень сложная работа, но он чувствовал, что она будет не напрасна.
Он практически забыл о времени, перевод захватил его. Вдруг раздался стук в дверь, Пьер как раз переводил последнее предложение. Он поднял глаза и обнаружил, что за окном, которое он, кстати, заметил в первый раз, а, между прочим, из него открывался прекрасный вид на бухту, уже было темно.
- Войдите, - сказал он, быстро спрятав тетрадь в сумку.
В комнату вошел Жан, успевший, уже вернутся с экскурсии.
- Мы ужинаем, не хотите присоединиться, - сказал он.
- С удовольствием,- ответил Пьер, вспомнивший насколько он голоден.
- Тогда мы вас ждем внизу, в такую хорошую погоду мы ужинаем во дворе. Сегодня у нас устрицы, а по случаю вашего неожиданного визита я купил фуагру.
 - Ну что вы, - пробубнил Пьер.
Он встал, взял со стола свои переведенные рассказы, поправил рукой волосы и последовал за Жаном.
 Они вышли во двор, путь в который лежал через стеклянную дверь, находившуюся напротив той двери, через которую Пьер попал в дом гида. Эти две двери разделял коридор, увешанный картинами, авторство которых Пьер не смог установить. Оказалось, что их нарисовала Юля. У себя на родине она окончила художественную школу. Её картины были довольно качественные, но их сюжеты, по-женски сентиментальные вызвали у Пьера улыбку. Во дворе стоял деревянный стол, окружённый пластиковыми стульями. Юля расставляла столовые приборы. Так, как к вечеру стало прохладнее, она накинула поверх своего платья вязаную шаль, что придало ей ещё больше элегантности. Все трое сели за стол.
- Я принёс Вам рассказы, – сказал Пьер, протягивая Юле стопку бумаги.
- Я прочту их перед сном, - услышал он в ответ.
 Пьеру стало приятно от её слов. Он подумал, что  его рассказы, пусть ненадолго, но все, же разлучит Юлю и Жана, когда они лягут в свою постель. Жана особо не интересовало творчество Пьера, он размеренно поедал устриц, издавая при этом довольно неприличные чмокающие звуки, и в отличие от остальных запивал их не вином, а неким коктейлем, под названием «Desperados».
- Завтра у меня в девять экскурсия – сказал он, обращаясь к Пьеру – Ты можешь присоединиться и начать знакомство с Сен Мишелем.
- Это потрясающе - сказала Юля.
На нее уже начало действовать вино, и Пьер чувствовал под столом прикосновение её ног к своим.
- Да с удовольствием, – ответил он.
- Тогда  позвольте разбудить вас в полвосьмого – сказал Жан.
 – Ладно, - ответил Пьер, не сводя глаз с Юли, которая в свою очередь смотрела на него.

V

Пьера разбудил стук в дверь ровно в семь тридцать. Он открыл глаза и понял, что вчера немного переборщил с вином. Будь он у себя дома, количество выпитого им вчера показалось бы ему смехотворным. Однако не пил он целый месяц, так как его мать, очень плохо к этому относилась, при этом особо себя не контролируя. Но после такого перерыва алкоголь довольно сильно сказался на Пьере. Одеваясь, он пытался восстановить вчерашний вечер. Они сидели за столом. Жан рассказывал Пьеру о своей профессии. О том, как сложно бывает следить сразу за всеми туристами.
Приводил статистику о том, что в год в бухте погибает пять человек. Но все эти люди такие же, как Пьер, решившиеся на «самоволку». Юля продолжала ласкать под столом его ноги и всем своим видом показывала ему, что её муж ей совершенно не интересен. Пьеру очень хотелось спросить, как так вышло, что молодая девушка, тем более из другой страны, вышла замуж за такого скупого человека, который и говорить то ни о чём не может, кроме как о своей работе, да потягивает по вечерам пиво. Но всё-таки Пьер был благодарен Жану, и не хотел ранить его чувства, поэтому отложил свой вопрос до конфиденциальной встречи с женой гида, на которую он очень надеялся. После ужина Юля, прихватив с собой рукопись Пьера,  отправилась в постель. Пьер хотел, чтобы его рассказы был не частью его, а им самим с ног до головы, от заглавной буквы первого предложения до последней точки. Ещё никогда ему так сильно не нравилась девушка. Жан протянул Пьеру банку пива и предложил пойти поиграть в настольный теннис. Стол располагался в подвале. Подвал казался огромным и был завален до потолка всяким хламом. Там были велосипеды, лодки, автомобильные покрышки, хотя самого автомобиля Пьер не обнаружил. Куча каких-то тряпок, очень много холстов, чистых и уже имеющих на себе какие-то наброски, а посреди всей этой кучи открывалось свободное место.
Как раз на этом месте стоял теннисный стол. Справа от него расположился небольшой чёрный кожаный диван, а рядом с диваном стоял холодильник, подобно таким, которые стоят в гостиницах. Жан протянул Пьеру ракетку. Она была совершенно новая. Себе же он взял старую, разваливающуюся ракетку и объяснил, что играет ей с пятнадцати лет. Партия продолжалась довольно долго и завершилась в пользу гида, а потом ещё одна, и ещё одна, и ещё одна, и ещё одна. Пьер  не находил себе место. Его страшно раздражало, что он никак не может одержать верх над французом, тогда он подумал, что если не из-за этого стола он выйдет победителем, но уж точно на выходе  из семейного ложа этой милой смешной пары. Насколько Пьер помнил, то именно с этой мыслью он вчера и заснул. Через десять минут после того, как Жан разбудил его. Пьер спустился и присоединился к завтраку. Тосты с конфитюром. Жан посмотрел на ноги Пьера и спросил, а нет ли у того шорт. Пьер медленно покачал головой.
- Не беда, – сказал француз и вышел из кухни. В этот момент Юля оторвала взгляд от тёплого и хрустящего тоста и посмотрела на Пьера.
- Мне понравились ваши рассказы, - пролепетала она с точно такой же улыбкой, с которой была вчера. Пьер понял, что если эта девушка и испытывает отчего-то удовольствие, то всё это удовольствие одного плана. Вчера она улыбалась, представляя своё вступление в связь с Пьером. Сегодня она улыбалась не от того, что ей понравились  рассказы, а от того, что это был рассказ Пьера, и она прекрасно понимала, что прояви она интерес к его творчеству, у неё будет больше шансов заполучить, то о чём думала со вчерашнего утра. Тут вернулся Жан и повесил клетчатые шорты на спинку стула. Пьер поднялся и снял брюки. Шорты оказались ему широки, и он обмотал пояс верёвкой.
- Нам пора, - сказал Жан.
На улице было ещё довольно прохладно, и волосы на обнажённых участках ног Пьера встали дыбом. Жан шёл впереди. По тому, как он наступал на песок, было видно, что этот путь он знает, как свои пять пальцев. Его шаги были уверенны, и порой Пьеру казалось, что гид идёт с закрытыми глазами. Достигнув места встречи с туристической группой, Жан присел у дерева и закурил, так как самой группы ещё не было. Пьер подошёл и сел рядом.
- О чём пишешь? Спросил Жан Пьера, глядя в сторону бухты.
- Я же уже говорил, про аббатство, - ответил Пьер, изучая муху, ползшую по его ноге.
Размер, структура крыльев и даже вроде бы выражение лица этой мухи напоминало ему ту, которая ползала по стене, когда он испражнялся в переулке.
- Нет, я имею в виду вообще, - продолжал Жан, – Кто твои герои, и какие темы ты пытаешься поднять в своих произведениях?
- Ну, - начал Пьер, - Я описываю мир, в котором живут современные люди.
- И что это за мир?
- Сейчас все люди стали очень развращёнными, они не думают о чести, о морали…
- Но разве все люди такие? – перебил его Жан.
- Мне кажется, что мой метод – метод описания намного сильнее действует на читателя, нежели выдуманные истории в которых всегда есть выход из любой ситуации.
- По-твоему, в реальном мире этого выхода нет?
- Возможно, но, по-моему, показав, его я не заставлю никого задуматься. Вот прочитает человек книжку и подумает, что всё можно исправить и будет продолжать погружаться в океан разврата, считая, что сможет выбраться из него, когда захочет.
- Но ведь не показывая этот выход, человек тоже не сможет понять, как его достичь. Для чего нужно искусство?
Пьер открыл рот, но гид уже продолжал говорить.
- Искусство служит для того, чтобы радовать людей, показывать что-то хорошее, учить чему-то, а разве простое описание мира, тем более не самой из светлых её сторон, можно считать искусством? Мне кажется, что нет. Если смотреть на мир твоими глазами, то получается, что вокруг одни уроды, так? Так что, я по-твоему мерзавец и развратник?
- Нет, что вы, - пробормотал Пьер.
- Так почему бы тебе не написать о чём-то хорошем?
- Это скучно.
- Скучно? Может тебе скучно потому, что погружаясь в своё болото, ты сам стал жабой? Ты забыл о красках нашего светлого мира. Может, так подробно описывая грязь, ты сам стал одним из её представителей?
Пьеру не хотелось отвечать, ему казалось, что слова Жана никак к нему не относятся. Естественно ему было что ответить, он просто не хотел. Они сидели молча. Пьер продолжал изучать муху, которая, кажется, нашла на его шортах какую-то крошку и ела её.
- А вот и группа, - воскликнул Жан!
Пьер дёрнулся от его резких слов и вспугнул муху. Он проводил её взглядом, поднялся с земли и последовал за гидом, который уже двигался в направлении небольшой кучки людей в кепках и с фотоаппаратами, размахивая руками, и на довольно приличном английском приветствовал их. Я подошёл поближе и услышал, среди переговаривающихся туристов, знакомую речь. Действительно, они оказались его согражданами. Жан представил Пьера, как своего помощника и заострил внимание, на том, что это его первый рабочий день. Группа заулыбалась и похлопала. По большей части это были пожилые люди, несколько детей и одна смазливая парочка, похожая на новобрачных. Жан попросил всех снять обувь и со словами «Вперёд» первым ступил на влажный, ещё не нагревшийся песок.
Пьеру путь показался скучным. Он особо не смотрел по сторонам и одним ухом слушал Жана. Туристы же, наоборот, со всем вниманием внимали словам гида, и, часто фотографировали. Дети успели снять майки и затеяли перестрелку песочными комочками.
Жан быстро пресёк это и попросил их не отходить от группы, так как они приближаются к зоне зыбучих песков. Обходя неустойчивые участки земли, он указывал на них туристам, и что особо не удивило Пьера, через какое-то время  он услышал детский крик. Дно  бухты поглощало глупого ребёнка. Жан с огромной скоростью подбежал к нему, и схватив за руки вытащил из объятий смерти, подобно тому, как он спас Пьера. Мальчик плакал, и больше дети не создавали никаких проблем до конца экскурсии. Когда вся группа подошла к аббатству, Жан сообщил, что у них есть три часа и назначил место встречи, откуда они тронутся обратно. Туристы моментально влились в толпу себе подобных и исчезли. Пьер с Жаном отправились в закусочную, где сидели другие гиды, ожидающие возвращения своих групп. Пьер посмотрел на этих людей и понял, что не хочет находиться в их обществе, они казались ему скучными, необразованными мужланами.
- Я пойду тоже посмотрю аббатство, - сказал Пьер Жану.
Жан попросил его не опаздывать и дал ему расписание приливов и отливов. Пьер засунул его в свою сумку  и покинул закусочную, но направился он не в сторону аббатства, а на другую часть острова, покрытого деревьями и в которую практически не заходили туристы, полностью увлечённые грудой аккуратно сложенных камней, которая Пьера совершенно не интересовала.
Он бродил между стволов старых деревьев, название которых не знал. У них были пышные зелёные кроны и покрытая мхом кора. Вдруг он услышал подозрительные шорохи. Пьер направился в их сторону. Шорохи привели его на небольшую полянку, посреди которой лежало большое покрывало, на котором расположилась та самая молодая пара, которая была в группе Жана. Он решил не мешать им, ведь они, как ни как занимались любовью. Пьер спрятался за деревом и стал наблюдать за ними. Они заставили его вспомнить о Юле. Он представил её на месте той девушки, а себя на месте парня спокойно и размеренно входящего в неё. От всего этого он почувствовал, как его член начал разбухать. Пьер потерял самоконтроль и отправил свою руку в шорты. Он пытался двигать ей с той же скоростью, с которой двигалась пара, но на него нахлынуло страшно сильное желание, и он ускорился. Пьер практически уже даже не смотрел в сторону влюблённых, он мог думать только о Юле. Продержался он чуть больше минуты, и семя брызнуло прямо в шорты. Закончив, Пьеру стало не хорошо, и от только, что испытанного им наслаждения не осталось и следа. Он посмотрел на часы. До времени встречи с гидом оставалось всего десять минут и Пьеру ничего не оставалось, как двинуться к назначенному месту, оставив семя высыхать на внутренней подкладке, наличие которой его очень обрадовало, так как внешне его шорты выглядели совершенно нормально. Идя между деревьев, он подумал, что та парочка, спровоцировавшая его на столь гнусный поступок, тоже опаздывает на встречу с гидом. Встретившись с Жаном, он узнал, что их группа довольно сократилась. Дети были наказаны их бабушками и отправились обратно на автобусе, который ехал по мосту, соединявшему остров с материком. Парочка тоже отсоединилась от группы, сообщив об этом Жану по телефону. И вот Пьер, Жан и ещё полдюжины стариков отправились в обратный путь.





VI

Следующие несколько дней для Пьера проходили практически одинаково. Он ходил с Жаном через бухту, слушал его занудные истории, разговор об искусстве между ними больше не возникал.
Пьер хотелось, установит  между собой и женой гида еще более сильную связь, чем та, которая уже была между ними, и тогда он решился на отчаянный шаг.
Как то вечером, когда Жан, выпив пива, отправился спать, Пьер признался Юле, что немного изучал русский. Он намеренно коверкал слова, путался во временах и создавал полное впечатление, что это не его родной язык. Юля призналась ему, что не особо любит мужа и вышла за него из-за возможности сбежать из родной страны.
- А что, в ней такого ужасного? – довольно наигранно спросил Пьер.
- Посмотри на Жана! Этот дом купили нам его родители на нашу свадьбу. Ты думаешь, его работа приносит ему много денег? Так нет, он живёт на пособие, месячная сумма которого, приблизительно равна той, которую выплачивают за два года у меня на родине. Водит туристов он так, для развлечения. Представляешь, Пьер! Ну как после этого можно даже думать о жизни в моей стране?
Пьер промолчал. Вдруг Юля неожиданно взяла его за руку и поцеловала. Взрыв! Пьер полностью потерял самообладание. Эта сцена прокручивалась в его голове ежесекундно и вот, она, наконец, произошла на самом деле!
Они уже разделись, как вдруг Пьера что-то остановило. Он услышал жужжание, монотонное и очень навязчивое. Он посмотрел вверх и обнаружил, что по комнате из стороны в сторону летает она, та самая грёбаная муха, преследовавшая его с первого дня его «самостоятельной жизни». Разгорячённый Пьер вскочил с дивана и, размахивая своим эрегированным членом начал бегать по комнате со свёрнутой в трубочку газетой. Его глаза казались совершенно безумными. Он ненавидел муху так же сильно, как и хотел Юлю. И вот после некоторого времени мучений он размазал проклятую муху об стену. И в этот момент он почувствовал себя сильным как никогда. Пьер отбросил газету в сторону и всем своим телом навалился на девушку. Он не жалел сил, как будто этот секс был последним в его жизни. Наслаждение, восторг, «Счастье», вот те слова, которыми он охарактеризовал свои чувства в данный момент. Но завершить акт ему не удалось. Юля больше не могла сдерживаться, да и его напор был настолько силён, что она закричала. Её крик разбудил спящего мужа, который в ту же секунду вбежал в комнату и остолбенел.
 Человек, которого он приютил в своём доме, человек, которому он рассказывал всё, что как ему казалось того интересовало, человек, который в конце концов стал его другом - трахал, трахал, трахал его жену в его доме, поев его ужин и пожелав ему спокойной ночи. Но Жан не стал устраивать сцен, лезть с кулаками, кричать, он просто дождался, пока его заметят, потом спокойно взглянул на Пьера и тихим, ровным голосом произнёс одно слово:
-Убирайся.
Пьер не стал ждать, Когда спокойствие француза испарится, собрал свои вещи, оделся и медленно вышел сначала из комнаты, потом из дома, а потом и из жизни гида, оставив за собой несмываемое пятно и в прямом и в переносном смысле. Пьер взглянул на ночное небо.
Звёзд не было. Он дошёл до побережья и посмотрел расписание. Отлив должен был быть через пару часов. Он решил отправиться на остров.

VII

Время тянулось очень медленно и на некоторое время Пьеру показалось, что природа решила подшутить над ним, отменив отлив. Как будто вода в бухте отгоняла его от острова, вынуждая принять своё поражение и вернуться к матери. Но Пьер был твёрд и решил, что чтобы не случилось, он не сдастся. Отлив начался ровно по расписанию. Пьер пересёк бухту и ступил на остров. Он понимал, что появляться в аббатстве в часы отлива ему нельзя. Ведь там он мог встретиться с Жаном, поэтому он обосновался в лесу, соорудив шалаш, на противоположной от аббатства стороне. Собирая ветки, он вспоминал, как в детстве, отдыхая на даче у бабушки, он с друзьями строил такие же шалаши. Это были их крепости, их башни из слоновой кости. Там не было тайн, не было стеснения, они говорили о чём угодно, делились размышлениями. Порой они представляли, что вокруг шалаша ничего нет, что весь мир ограничивается только ими. Это было очень элитарное место, и чтобы получить привилегию находиться в шалаше новым друзьям Пьера, им нужно было доказать свою честность, свою верность - поступком. Поступок – вот основной критерий, по которому можно судить о человеке. Когда Пьер зашёл внутрь своего шалаша, он вспомнил, что находясь в доме француза, он не написал не одной строчки. Он достал из сумки тетрадку. Свободных листов оставалось совсем мало, но экономить бумагу Пьер не собирался, поэтому взял ручку и бросился писать. Писал он на прекрасном французском языке. История представляла собой воспоминания об отношениях Пьера с одной девушкой, с которой он пробыл вместе чуть больше двух лет. Хотя сказать, что они были вместе, будет не совсем правильно. Она, да, она была с ним всё это время, он же - нет.
Первое время, когда они только познакомились, Пьеру казалось, что он без ума влюблён в неё. Они часто встречались, посещали выставки, ходили в кино. Пьер испытывал к ней очень сильное влечение, но добившись своего, он потерял к ней всякий интерес. Они стали видеться редко. Дошло до того, что он исчезал на месяц, не отвечая на её звонки. Пьера поражала терпеливость девушки, он понимал, что её чувства к нему безумно сильны. Это льстило ему, и наверно, поэтому он не хотел официально прекратить их отношения, тем более, что посредством этой девушки он мог удовлетворить свои потребности в любое время, а так как они возникали у него довольно редко, её ему вполне хватало. За всё время их отношений он ни разу ей не изменил. Однако он видел, как она страдает и, в конце концов, решил освободить её. Они расстались тихо и спокойно.
Не смотря на то, что эта история вызывала в Пьере очень сильные эмоции, он никак не мог прилично этого описать. Рассердившись, он порвал тетрадь. Просидев в шатре ещё некоторое время, он почувствовал голод. Сверившись с расписанием, он убедился, что сейчас Жана на острове нет, и отправился в сторону аббатства. Он снова заметил невероятную красоту деревьев, окружавших его. Ветер шевелил кроны и шелест листвы снова и снова возвращал его на бабушкину дачу. Определённо, то время было самым счастливым в его жизни. Он вспомнил бабушку. Уже тогда она была довольно стара. Морщины покрывали её лицо, ноги очень плохо передвигались, но её глаза излучали невероятно сильную энергетику. Она была художницей и поощряла Пьера писать и всегда с большим удовольствием читала его стишки, которые тогда ещё были наполнены светом и изобиловали юмором, который со временем был заменён на цинизм и сарказм. Смерть бабушки очень сильно на него повлияла, и на некоторое время он замолчал, а когда заговорил, то из его уст уже почти нельзя было услышать что-то хорошее. Дойдя до аббатства, он заглянул в несколько мусорных баков, но гордость не позволила ему достать оттуда что-нибудь. Хотя практически целый сэндвич с курицей очень его привлекал.
Пьер включил свой мобильный телефон и отправил матери сообщение того же содержания, что  он слал ей на протяжении своего побега: - «У меня все хорошо». Идея с сообщениями не очень ему нравилась, однако именно они останавливали мать от поисков. Она понимала бунт сына и спокойно давала ему время остыть. И вот отправив последнее сообщение, он продал свой телефон какому-то русскому туристу за смехотворную сумму денег. На эти деньги Пьер позволил себе довольно неплохой ужин в кафе. Помимо него за столиками седела еще пара гидов, да и то он их ни когда не видел. Это были не те гиды, которые водили туристов через бухту, с которыми общался Жан, это были те, которые ездили в автобусах и за это часто подвергались насмешкам «настоящих» гидов. Поев, Пьер неторопливо поплёлся обратно к своему шалашу. В шалаше он достал другую тетрадь и снова попытался написать рассказ, но не смог выдавить из себя, ни одного слова. В итоге новая тетрадка встретила свою смерть, точно так же, как её предшественница. Пьер улёгся спать, постелив на землю всю одежду, находившуюся у него в сумке. Во сне ему периодически казалось, что он слышит жужжание. Из-за него сон Пьера был ужасный, он постоянно ворочался, а проснувшись, ощутил жуткую боль в спине.







VIII

Утро выдалось довольно прохладным и туманным. Туристов особо не наблюдалось и Пьер, который вновь почувствовал голод, вчерашний сэндвич уже давным-давно не насыщал его, отправился на побережье собирать устриц, которых принёс прилив, а сейчас они валялись на песке, предлагая себя любому желающему. Набрав около дюжины, Пьер уселся на землю и приступил к трапезе. Открыть раковину составляло лишь полбеды, вторая половина заключалась в том, что вкус этих моллюсков был настолько отвратительный, что после первой Пьера чуть не стошнило, однако после третьей ему стало уже без разницы. Он ел, совершенно абстрагируясь от вкуса. Ел, чтобы не умереть, хотя, если быть откровенным, в данный момент жить ему особо не хотелось. Мусоля на языке скользкую липкую субстанцию, он пытался понять, что же произошло. Разве свободный человек может желать смерти? Почему человек, который полностью находится в распоряжении самого себя не может удовлетворить и половину своих желаний. Он понимал, насколько зависим от общества, которое было ему так противно, и в первую очередь от матери. Сейчас он осознавал, что был по-настоящему свободен у себя дома. У него были деньги, он мог делать всё что угодно и единственное, что от него требовалось, это всего лишь посещение института. Сейчас он понимал, дома его творчество было хоть кому-то нужно, друзья с удовольствием читали его рассказы. Здесь же на чужом холодном острове, с чужим языком, с чужим именем, он был совершенно никому не нужен. Так прошло ещё несколько дней, он не переставал размышлять о своём положении в мире, питанием на помойках он уже не брезгал, и, в конце концов, он решил снова стать самим собой. Как раз в этот момент мать, обеспокоенная отсутствием сообщений, которые он посылал ей хотя бы раз в два дня, решила, что с её сыном что-то случилось, и обратилась в полицейский участок. Она выяснила место, откуда было прислано последнее сообщение, и вот уже мчалась в полицейской машине в сторону острова. К тому времени Юля с Жаном помирились и решили прогуляться по набережной.
- Смотри! Там человек. - Обратилась девушка к своему мужу.
И действительно по бухте в гордом одиночестве разгуливал человек. Он был слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо, но походка, сутулая спина, знакомая футболка. Пара узнала этого человека. Это был Пьер.

IX

Я проснулся очень рано, но причиной моего пробуждения был не холод и даже не ветка, которая периодически впивалась в моё тело. Меня разбудил душевный прилив, вдохновение. Мне нужно было писать. Я порылся в сумке, но, к моему сожалению, тетрадок у меня больше не было. То, что от них осталось, служило мне подушкой, и было уже не пригодно для выполнения своих прямых обязанностей. Я ещё раз заглянул в сумку и моему взору попался листочек бумажки.  Одна его сторона была исписана, и я подумал, что этого мне должно хватить. Я взял ручку и прислонил стержень к белому листу. Ничего не произошло. Я судорожно водил рукой из стороны в сторону и тут вспомнил, что где-то у меня был карандаш. Достав его, я почувствовал, что не могу писать в шалаше, его стены ограничивали меня. Я встал, взял карандаш, бумагу и вышел.
На улице было очень хорошо. Солнечные лучи пробивались через листву, прохладный ветерок щекотал мне лицо, и по звукам, а точнее, по тишине, вокруг было ясно, что туристов на острове нет. Я решил пробежаться. Я пробежал мимо аббатства, заглянул в окно кафе, где собирались гиды. Там было пусто. Только официантка раскладывала салфетки. Я улыбнулся и помахал ей. Она помахала мне в ответ. В своём полёте я пересёк берег острова и побежал по песку.
Песок приятно проникал между пальцами моих ног. Я был босиком. Через некоторое время я запыхался и был вынужден остановиться. Потом немного пройдясь, я присел и начал писать. Мне было чертовски хорошо, я чувствовал, как каждое слово проходит через мое сердце, оно открывалось мне полностью, ведь писал я на родном языке. Стихотворение!..
Я был слишком увлечён прозой, считал, что стихи это так... баловство. Но сейчас я не представлял лучшей формы выражения мысли, чем стихотворение. Дописав последнюю строчку я прочитал написанное, потом ещё раз. Убедившись, что я доволен, я только теперь обратил внимание, что мои ноги уже по колено находятся в воде. Начался прилив. Я услышал вой сирены и посмотрел в сторону, откуда доносился звук. На берегу материка припарковалась полицейская машина, и в вышедшем из неё человеке я узнал свою мать. Она тоже сразу узнала меня и начала кричать:
- Петя! Петя!
Её крики разлетались по всей бухте. Тут я увидел, что в её сторону идут ещё два человека. Жан и Юля. Теперь они знали кто я на самом деле, но это уже не имело никакого значения. Меня накрыла волна. Я утонул.

Эпилог.

Мать разразилась слезами, и Жан, вместе с полицейскими, поспешил  её утешать. Как можно утешить человека, только что потерявшего единственного сына?
Юля же в это время подошла к берегу и уставилась в воду. Через некоторое время к её ногам прибило листочек, она подняла его. Расписание приливов и отливов. Она перевернула его и увидела небольшой текст, написанный карандашом. Вода не смогла его уничтожить. Это было стихотворение, всего восемь строчек. Юля прочитала его вслух. Она никогда не испытывала ничего подобного. Это было превосходно. Она подошла к матери и протянула листочек ей. Мать прочитала его и заплакала ещё сильнее.




Стихотворение: