Из архива :)
Кто стучится в дверь ко мне
С толстой сумкой на ремне?..
— Вы уверены, что замок защелкнулся? Мне показалось... Я гляну, пожалуй. Мягкие язычки удается иногда отжать обычным лезвием. Главное, чтобы лезвие было достаточно тонким. А кофе и впрямь слегка пережарен. Если горчит, – добавьте сахар. В вашем возрасте, dear girl, рановато беспокоиться о фигуре. Тем более работа... Пол дня по лестницам – вверх–вниз, вниз–вверх. Газеты. Журналы. Корреспонденция. Денежные переводы. С лифтом – проще. Но в домах на этой стороне улицы – лифта нет.
Да, газеты можно бы оставлять внизу, а за переводами – пусть ходят на почту. Но тогда, извиняюсь, голый оклад, верно? Который скорее невелик, чем достаточен – в молодости много желаний!
И, кроме небольших вознаграждений: там – червонец, здесь – четвертак – будем иметь в виду простое любопытство – опять же – молодость! Мне вон – и то, на исходе пятого десятка... Кстати, обратили внимание – на втором этаже дверь справа? С полустертым номером, рассохшейся коробкой?.. Нет? Всегда больше интересуют – с укрепленными косяками, с плотным войлоком, который угадывается внутри. Чтобы – медь. Чтобы хрусталь глазка таинственно мерцал в сумерках лестничной площадки... Неодолимо притягивает заглянуть.
Вы сказали – "обратная сторона Луны"?.. Похоже. И, когда, наконец, подворачивается случай, можно подняться в местную стратосферу. На четвертый. А тут ожидаю я. Не то, чтобы именно вас, но – перевод. Обычное дело, он – задерживался.
Однако, ваше лицо... Вы впервые? Подменили заболевшую подругу? А вообще–то не из нашего района?.. Обознался? Вероятно. Хотя с некоторых пор я весьма наблюдателен даже и на улице, если говорить о почтовых служащих. Есть тому причина. Я распишусь в квитанции... И сумма прописью. Но кофейник полон, черная сумка, наверное, пуста, а моя история и не начиналась.
Шесть первых лет... Я помню неказистый, поставленный как бы наспех дом. Похожий на человека, лишь по обстоятельствам сошедшего на глухом разъезде, да и задержавшегося. До старости.
...Место, где стоял дом, называлось Старым городом, улица – Старо-городской. И даже пароходы на реке, если глядеть с обрыва, где, собственно, улица и начиналась, особенно пароходы довоенные – высоко-трубные да колесные – приплывали, как из "Жизни на Миссисипи". Есть такая книжка.
На обрыве удобно было передохнуть после крутого подъема от лодочного причала внизу. И останавливались. И перекуривали, опустив на землю снасти и дневной улов – в серых мокрых мешках или необъятных клеенчатых сумках. Переговаривались. Иногда до первых звезд над Заречьем. А в мешках тем временем – всхлюпывало, шевелилось и печально шелестело чешуей о чешую.
А потом, возле тропинки, в зарослях куриной слепоты нашли бродягу. Полуголого. Здоровенного. С наискось распоротым животом. Из живота, наружу хвостом, свешивалась большая рыба. Кажется сазан. Несколько других с еще шевелящимися плавниками кто-то разбросал рядом. Торс бродяги был перепачкан кровью и густой рыбьей слизью. Меня не успели увести. Так что я все разглядел. В тот раз я понял, что и тать, крадущийся в ночи, уловляем и смертен. На месяц-два обрыв опустел. Не задерживались...
Ближе к осени воля кончилась, и, наперед, меня стали учить азбуке. Август стоял жаркий. В тени высокого крыльца я лежал на одеяле и, подперев рукой щеку, пытался справиться с непослушными словами. В зной картинки из книжки почти оживали. С одной зловеще ухмылялся усатый мужик в кителе. С огромной черной сумкой на боку, вроде рыбацкой. Наконец, я сложил осмысленное: "Кто–сту–чит–ся–в–дверь–ко–мне?.." и с удовольствием показал "мужику" язык. Потом поднял голо-ву... и язык стал медленно примораживаться к зубам – тот, с картинки, грозный и зловещий, отворял калитку.
Возможно, вид мой был так отчаянно нелеп, что усач расхохотался и буркнул, что самое подходящее место для такого глупого мальчишки – вот здесь, в сумке. А чтобы сомнений не оставалось, он похлопал по ее "чертовой коже" и потянулся ко мне. Пальцы у него были волосатые, а ладонь – в лопасть весла, не меньше.
Говорили, это был солнечный удар. Три дня я провалялся в постели. Наконец мне и самому показалось, что случившееся – плод фантазии и болезни. Правда, и много позже – стоило услышать или прочитать строки из стишка про почтальона, как начиналась ломота в затылке, а перед глазами раскрывался бездонный зев черной сумки.
... Повзрослев, я вспоминал об этом эпизоде со стыдливой улыбкой. И постепенно забыл. Во всяком случае, – казалось, что забыл. Увы, золотистые рыбы из синей глубины памяти в определенный день, и час имеют привычку вдруг всплывать на поверхность сего дня.
Тем более, тогдашние страхи, как я теперь знаю наверное, не были безосновательны. Вот мы и подошли к... "теории исчезновений".
Вам знакомы однообразные газетные: Вышел из дома и не вернулся... Пропал мальчик... кто видел – сообщите... Разыскивается женщина двадцати семи лет...? На них не очень–то обращают внимание, пока сами... Если суммировать такие случаи – выходит впечатляющая статистика. Особенно, когда читать – не все подряд, а с выбором.
Исключив исчезновения после поездок с незнакомыми, семейные "разборки", наконец, простой "блуд", я оставил в картотеке лишь самые радикальные случаи. О которых и говорят – "концы в воду".
Потом наступил черед непараметрического и кластерного анализа. Впрочем, математическая сторона проблемы... Пришлось потрудиться. Как вам этот "ящик"?.. Без компьютера я бы ничего... "Периферию" собирал сам. Горжусь. По нынешним временам – дорого. Но я–то понял, куда дует ветер, и постарался заранее.
Сперва – "хобби", увлечение. Потом... Потом... Боюсь, я слишком часто рассказывал о своих исследованиях. На работе, в компаниях. Среди посвященных, рано или поздно, не могло не оказаться тех, кого выводы "Теории исчезновений" касались непосредственно. А результаты... Например, что живой вес "радикально" исчезнувших достоверно не превышает полусотни килограммов, но и не коррелирует со способностью жертвы к сопротивлению. Понимаете?.. Ваш собственный – не очень превышает вычисленный. Пятьдесят шесть?.. И, однако, уверен – спорт? За себя постоите.
Когда открывал вам... Четвертый этаж, сумка – и никаких признаков учащенного дыхания, испарины. Завидую! Плаванье?.. Тоже, как говорится, те еще нагрузки.
Кофе? Пожалуйста. Как-то случился день... Я взял больничный. В горле першило. Температура. За грудиной прямо огнем жгло. Бронхи, наверное. После визита доктора, приняв порошки, лег в постель, но около часу пополудни вдруг проснулся. Представляете, как бывает в этих домах?.. Щелканье выключателя слышно через два межэтажных перекрытия, а плеск воды из крана – через смежную квартиру. Теперь – конечно. Теперь – я обезопасил свои уши. Постарался. Панели на стенах. Между ними – поролон. Потолок...
Обратите внимание. Ах, вы уже давно на него смотрите?.. Все – просто "кассеты", или, как их называют, "лотки". Для куриных яиц. И поверх – китайским лаком. Чередование выступов и впадин хорошо гасит звук. Тишина студии. Если угодно – безмолвие могилы. Хотя не люблю мрачных сравнений... Считается, что обеззвучивание на протяжении многих дней и ночей действует на нервы. Вам – тоже?.. Во-первых, – привыкаешь, и становится даже приятно, а во–вторых – радио или телевизор. Даже на полную громкость. Соседей не потревожит. Шум. Или крик. Звукоизоляция! Но не будем спешить с телевизором? Правда? Встречаются послушать друг–друга.
... Но вернемся к тому дню.
Градусник дотянул до тридцати восьми с половиной, а легких все подбрасывали уголек.
Оказалось, меня разбудил звук во-о-н из того угла между стеной и потолком. Его источник мог быть или в квартире, что прямо над нами, или – дверь которой правее.
Я задумался.
В это время дом почти пуст, и вдруг... "песня" пилы. Обычной ножовки с плохо разведенными зубьями. Плохо – звук был размыт и неровен: веселый хруст дерева, сухой доски, поддающейся самому легкому нажиму инструмента, сменялся тупым, хлюпающим, словно выходя из дерева, пила тут же натыкалась на вязкое и влажное. Доской могла быть, например, створка старого книжного шкафа. А вот второй звук... Я лежал и прислушивался: "Вжик–вжик... хлип–хлип–хлип"...
Минут через десять работу закончили. Хотя там происходило и еще что-то, я не мог выбросить из головы "вжик–хлипы". Хлопнула дверь. "Ага!"– сказал я себе и бросился к глазку. Днем в подъезде полутьма, и когда спускаются по лестнице, в глазок видишь один силуэт. Впрочем, и беглого взгляда было довольно, чтобы определить постороннего. Показалось, – он чудовищно горбат. До степени, когда несчастные оказываются жалким придатком к собственному уродству. Но когда незнакомец споткнулся, я понял, он согнут неловкой тяжестью. Одна рука придерживала на груди ремень большой черной сумки, другая перехватывала перила.
Я вел себя неосторожно. Человек на лестнице остановился и повернул голову в сторону моей двери.
Минуту спустя... Как же я смеялся минуту спустя!.. Вернувшись в постель, я хохотал, я почти катался в изнеможении, закусывая край простыни... Почтальон! Вот кто напугал меня! Обессилев, я успокоился. Сознание заволокла дрема. И тут, повинуясь случайному воспоминанию, я приподнялся на локте и снял с книжной полки "ЗАНОВО СО-СТАВЛЕННЫЕ ПИНХУА ПО ИСТОРИИ ПЯТИ ДИНАСТИЙ". Вот про какой эпизод междоусобиц времен династии Тан я оттуда вычитал:
"Главарь мятежников очень рассердился и приказал отпилить голову Сунь Кую. Пила никак не шла. "Ах ты ублюдок дохлой суки! – выругался тот. – Не знаешь разве, что пилить людей надо, зажав между досками?" Тогда Сунь Куя приказали зажать в доски и распилили".
На следующий день пошли разговоры об исчезновении сына соседей. Тех, что живут наверху.
Сам по себе факт не вызвал у меня иных чувств, кроме злорадного удовлетворения – хамоватый переросток с выбритым затылком, срывающимся, с дисканта на басок, голосом и очевидным преобладанием физиологии над мозгами. Вдобавок по утрам, напротив двери, часто валялись окурки. Он курил на площадке и бросал их вниз. Пакостная личность!
Его исчезновение не стало бы моей проблемой, если бы... Если бы не те – "вжик–хлип... вжик–хлип"... Но я промолчал.
Участковый, опрашивая соседей, долго сидел за чаем, жалуясь на "проклятую теперешнюю молодежь". Я поддакивал. Он сказал, что через неделю–другую мальчишка непременно объявится. Я согласился.
Прошел год. Теперь вы понимаете, что для исчезнувших, ограничение именно на вес – очень желательно? Целиком или по частям их обязательно нужно разместить в стандартной почтовой сумке. В такой, как у вас...
Слишком возбужден? Не исключаю. Трудно ожидать иного, когда после многих месяцев сумерек, как молнией, освещается скрытый механизм, система, объективно враждебная тебе. Главное – я понял: человек с черной сумкой – необходимый элемент машины исчезновений.
В самом деле, именно почтальоны – самые информированные люди, если говорить о доходах стариков, о тех, кто регулярно получает денежные переводы или, скажем, гонорары. Кто, как не почтальоны, лучше узнают, чем живут люди? Нетрудно выявить одиноких, приноровиться к привычкам, а то и подружиться с кем-либо. Можно даже выпить чашку чая... Или кофе. Мы, пожилые, становимся такими доверчивыми и... болтливыми, едва находится внимательный слушатель.
...Не забывайте про сахар!
Если бы, кто-то всерьез заинтересовался моими исследованиями!.. Я ведь достаточно обозначил свое существование при том случае наверху.
Но!.. Послушайте, я вдруг понял, что однажды меня выдаст тень! В самом деле, моя "спутница" "разжирела", стала гуще... Словно заняв толику мрака у колодца, ведущего в преисподнюю. Однажды на остановке я разглядел горб на ее спине, словно некто с огромной черной сумкой едва не вплотную подкрался сзади. Подоспел троллейбус и... Он или оно успело смешаться с пассажирами.
Но, черт возьми! Нельзя же вовсе не выходить из квартиры?!..
Теперь я предпочитал оживленные места, хотя не привычна ли сцена, когда карета скорой помощи забирает пострадавшего даже из гущи толпы?.. Кому интересно, что происходит в действительности?
Заметив неладное, мы спешим удалиться от места событий, словно опасаясь заразиться несчастьем, в надежде сохранить остаток иллюзорного везения. Забыв, что лезвие Случая занесено над каждым. Два дня я таился, а на третий, около восемнадцати тридцати в дверь постучали. Я подкрался к порогу. Стук повторился. Легкий, почти неслышимый. То, что звонок молчит, означало, что они знают о моих привычках и опасениях. Может быть, даже о том, что именно сейчас я, обливаясь потом, прислушиваюсь к шорохам снаружи. Минут через пять я рискнул приникнуть к дверному глазку. Площадка была пуста. Только вниз по лестнице, показалось, скользнула тень. Рассмотреть ее мешало мелькание, перед глазком – сбивая пыльцу с крыльев, о дверь билась серая, ночная бабочка. И вот, глядя на ее усилия, я подумал, что у меня все-таки сохраняется один шанс: отступить от инстинкта, от стереотипа "жертвы"!.. Жертва прячется и таится, полна предчувствий и страхов, которые еще более истощают силы.
"Жертва теряет инициативу", – подумал я.
...Вы неважно себя чувствуете?.. Хотите уйти?.. А попробуйте, напротив, не сопротивляться слабости. Поддайтесь ей! Вопреки логике. Именно вопреки обстоятельствам решил поступить и я. Превратиться из жертвы в преследователя. Используя самого себя, как приманку .
...Кофейник опустел, и ваша рука дрожит. Сердцебиение? Позвольте чашку!.. Обидно, если разобьется. Вы ведь тоже любите красивые вещи?
Стоит ли торопиться? Ваша сумка... Газеты уже разнесли. Письма?.. Ну, кто теперь пишет письма?!.. Большой оригинал, да еще – по привычке. Или по необходимости. Например, когда неисправен телефон. Но и тогда письма – трудная штука. Мой телефон молчит уже три месяца – нельзя врача вызвать, случись что. Да–да! Послушайте сами. Какая тишина в проводах.
Однако я и представить не могу, чтобы сесть за стол и водить пером по бумаге. Тем более – писать, в сущности, некому, разве что... самому себе. И не обязательно – письмо. Письмо вы бы просто опустили в ящик! Внизу. Вы бы и не поднялись сюда. Денежный перевод – иное дело. Особенно – на крупную сумму. Он привлек ваше внимание. Не могли не заинтересоваться. И – пришли. Сами!
Я впустил вас. Такая вот "неосторожность". Вы даже согласились выслушать какую–то глупую историю одинокого стареющего человека. Только выслушать, не правда ли?
Чему я смеюсь?..
...Вашу чашку придется теперь тщательно ополоснуть. Врачи не зря считают, что кофе без сахара не так вреден для здоровья. Особенно, если сахар я приготовил заранее... Вам только кажется, что вы делаете какие–то усилия, что вы кричите. Ваши губы едва шевелятся. Это действует не быстро, но надежно. И не очень болезненно.
Думаю, мой перевод в вашей сумке не единственный. Теперь есть время полюбопытствовать.
Вы замолчали? Что ж, в одиночестве быстро привыкаешь разговаривать с самим собой. Стимулируется мыслительный процесс. Мозг становится подвижным, а действительность зыбкой и податливой, как сновидение. Как плоть под зубчиками металла. Вжик-вжик, хлип-хлип... К сожалению ваш синий китель маловат на меня, придется воспользоваться своим.
Зрачки не реагируют на свет... два кривых зеркальца, в которых моя фигура, как в комнате смеха – этакий Ричард III, горбун. А всего–то – почтовая сумка...
Перед следующей процедурой придется вас, дорогая, раздеть.
...Ч-черт! Однако тот малолетний мерзавец из квартиры наверху был полегче!