***

Умер пенсионер Никитин. До последнего дня проработал он школьным учителем и еще вчера проверял под водочку контрольные работы и корил рыжего Николкина за невнимательность. Скоропостижная смерть расстроила родственников и в особенности его десятилетнего внука Костика. Скорбь эта относилась не к самому факту кончины, а к нарушению всех его не детских планов на день похорон, который наступал непосредственно в день смерти или с небольшим отступлением, в отличие от старинной традиции трехдневного отпевания, нынче упраздненной.
Еще за неделю до печального события Костик условился с Наташкой Поляковой о тайной встрече за гаражами дабы погулять по парку с мороженным, сходить в кино и таким образом заслужить поцелуй школьной красавицы. И не какой-нибудь обычный, а первый в его жизни. Перенести встречу являлось мало возможным ввиду несговорчивости Наташки, а перенести похороны — вообще бы никто не согласился.
Не просто пропавшая суббота, а принесшая первое жестокое разочарование, тянулась долго и скорбно, все всхлипывали, похлопывали дуг-друга по плечу и говорили о покойном только хорошее. Друзья пожилого учителя тоже были пожилыми и потому не съехались на похороны, зато пришло много преподавателей из школы — люди, совершенно свободные по субботам. Перспектива видеть учительские лица весь выходной нагнала на лицо Костика тень и унылость, от чего гости, уверенные в причине его горести постоянно подбадривали и совали сладости, будто ими можно что-то исправить. По мимо родственников и сослуживцев подтянулись и соседи. Личико Костика слегка просветлело, когда он увидел Поляковых — добрый знак появления Наташки. Знак не обманул и в гостиную вплыла по-детски юная красавица на неимоверно высоких каблуках и в черном ушитом платье. Девочка с угловатой грацией прошествовала мимо влюбленного и уронила у его ног сложенный листок бумаги. Костик, бледный, с трясущимися руками, и напускным безразличием наклонился завязать шнурок и влажной рукой сжал лист.
Беленькая бумажка с потекшими от влаги гелевыми чернилами сообщала почерком отличницы: «Когда уедут взрослые на кладбище, жду тебя в подъезде на последнем этаже». Костик знал, после прощания с дедушкой процессия и в прям двинется на кладбище, а он по малолетству останется дома.
Все общество уныло бродило по квартире, ожидая условного знака от, как ему сообщили, агентства ритуальных услуг. Костику не очень было понятно, отчего на столь личном и удручающем событии что-то должно происходить по команде, да еще и посторонних людей, связанных с ритуалами. Когда мамин телефон разразился первыми звуками «Лунной сонаты» Бетховена и она убежала от шума в ванную, взрослые дружно потянулись в гостиную, где на столе лежал дедушка. Чьи-то напористые руки вывели Костика в первый ряд и бас дяди Олега провозгласил: «Пускай малец первый!». Почему-то Костику совсем не захотелось быть первым и завтрак в его желудке заметался. Подошла мама и прошептала: «Иди, Костюш, попрощайся с дедушкой». Костик на всякий случай подошел в плотную к гробу и посмотрел на лицо деда. Покойник выглядел гораздо моложе, чем при жизни, но его кожа и, как бы, само тело, напоминали школьный не свежий студень своей странной мягкостью и сероватым оттенком. Вокруг лица повязали платочек, как у человека мучающегося зубом. Костику показалось, что это даже и не его дедушка. Он, кажется, начал понимать смысл слов «труп такого-то». Видимо умирая, человек куда-то исчезает, оставляя после себя для похорон свой труп. Опять подошла мама и прошептала: «Ну, Костюш, поцелуй же дедушку». «Этого?» вырвалось у мальчика и его затошнило. Грустное и ласковое лицо мамы давало понять, что отговорки не принимаются. Костик наклонился над трупом прижался плотно сомкнутыми губами к гладкой и холодной щеке дедушки. Это напомнило ему, как он прижимался зимой к ледяному окну, только стекло было твердым, а дедушка неприятно мягкий.
Вернувшись в толпу гостей, Костик твердо решил, что больше не боится трупов и почувствовал, как взрослеет. Все по очереди подходили к гробу и по разному прощались, кто-то даже всхлипнул, кажется, тетя Аня со второго этажа, к которой дедушка часто ходил в гости.
Когда раздался звонок в дверь, все засуетились и не одеваясь, с пальто под мышкой хлынули на улицу. Пришли какие-то мужчины в синих комбинезонах, накрыли гроб крышкой и унесли его. А один синий подошел к Костику и участливо сказал: «Держись, малый. Я тебя очень даже понимаю», зато мальчик не понял за что ему держаться и откуда он знает про Наташку. Наконец все уехали длинной скорбной процессией и последнее, что слышал Костик — бормотание папы, садящегося в их машину: «И ведь даже с гробом фиг кто пропустит».
Оставшиеся мужчины пошли курить, а женщины накрывать стол для поминок. На Костика больше никто не обращал внимания, он праздно прошелся по квартире, так же вышел в подъезд и закрыл дверь квартиры. Оставшись один на лестничной клетке он приготовился волноваться, но понял, что этого не происходит. Спокойно и неспешно пошел на последний этаж, поражаясь откуда-то взявшемуся безразличию. На девятом этаже, в предчердачных сумерках стояла Наташка. Она была бледна и заметно нервничала, чего раньше не замечал Костик, видимо, нервничая еще больше. Он подошел к ней вплотную и ему понравилось, как веет от нее жаром и шоколадом. Она положила ручки на его плечи и прижалась губками к его рту. В отличие от прошлого раза, Костик слегка разомкнул губы. Наташка была теплая и мягкая, приятно мягкая. Она убрала ярко пунцовое личико от него и томно проговорила дрожащим голосом: «Думаю, ты на всегда запомнишь свой первый поцелуй». «Да», ответил Костик и вздохнул.