Волны ударились о берег и разбросали белые брызги по холодному песку. Корабль уткнулся носом в мелкие камни.
Сойдя на сушу, Эфиальт вдохнул в себя воздух родного города и прислушался, как гулко стучит под туникой сердце. Шесть месяцев!.. Вера в возвращение почти угасла в нем, но счастливая звезда, отвернувшаяся от Эфиальта, снова осветила его путь.
Он нашел город поверженным и оскудевшим. Гордость Эллады утратила прежнюю красоту и величие и смотрела на свой народ обезумевшими глазами.
С тайным ужасом скиталец переступил порог дома. Почти все его рабы были убиты страшной болезнью. И мысль о друзьях повергла Эфиальта в панику. Он бросился из мрачного дома, запрыгнул на неоседланного коня, решая, куда скакать: к Мефестиону или Листрате. Избрав второе, юноша ударил ногой рыжий бок Мелодии и почувствовал, как гулко ударилось о ребра его сердце.
Двери в особняк гетеры были открыты. Тишина и полумрак наполняли гостиную, где не было никого, кроме Лонарии, смахивающей пыль с миниатюрной мебели. Заметив гостя, девушка вскрикнула и скрылась за широкой занавесью.
Эфиальт сел на скамью, ожидая появления двух прекрасных хозяек. Наконец за занавеской показался силуэт. Гость поднялся и сделал шаг навстречу приближающейся хозяйке, которая вдруг покачнулась, цепляясь за прозрачную драпировку. По пышному облаку волос Эфиальт узнал Арсиною. Путаясь в занавеске, он проскользнул на ту половину комнаты, где находилась девушка, и вовремя поддержал её, ибо фиванка была почти без сознания.
– Арсиноя, – прошептал юноша, прижимаясь щекой к лицу девушки.
– Эфиальт… я знала, что ты вернешься… – с трудом улыбаясь, пролепетала она.
Он подхватил ее на руки и стал носиться с ней по гостиной, не веря, что может осязать ее, как собственную кожу. На поясе девушки Эфиальт заметил цепочку со звездой, в центре которой сияла буква его имени.
– Где ты был так долго, Эфиальт?
– Не спрашивай ни о чем, молю тебя. Но говори, говори… Я хочу слышать твой голос.
– Отпусти, – грустно попросила его пленница.
– Ни за что на свете! Даже если Зевс ударит в меня молнией!
Эфиальт сел на скамью, крепко обнимая фиванку.
– Ты видел… что творится в Афинах? – она спрятала лицо в складках его одежды.
– Да… Ужасно… А где Листрата, Мефестион?
– Ты вернулся навсегда? Благодарю за подарок. Он всегда со мной. Я... тосковала. И мне… было страшно.
– А я боялся за тебя, Арсиноя!
– Скажи, где ты пропадал, Эфиальт? Скажи, а то мой страх не уйдет…
Эфиальт зарылся носом в волосах девушки.
– Зачем тебе это знать, милая? Ты и так полна скорби…
Арсиноя отчаянно замотала головой.
– Нет! Я должна о тебе знать всё! Понимаешь? Всё!
Юноша заговорил, проникая словами под кожу кудрявой головы девушки:
– Спартанцы захватили в плен сто семьдесят наших кораблей. И казнили несколько тысяч пленных. Перикл выкупил семерых афинян, среди которых был я.
Арсиноя сильнее обвила руками его шею.
– Мы проигрываем войну, милая… Спарта объединилась с Персией. Прижмись ко мне сильнее… не бойся… Я никогда не говорил, как сильно и долго люблю тебя?
– Нет, – смущенно вымолвила девушка, пряча лицо на груди Эфиальта.
– Какой я тупица!
Эфиальт поцеловал открытое плечо девушки, и она вздрогнула.
– Сейчас нас увидит Листрата и засмеет! Я, наверное, глупо выгляжу? У меня очень счастливое лицо, да? Посмотри-ка на меня, Арсиноя!
– Эфиальт!
– Но как мне не быть счастливым, если я снова дома и держу в объятиях тебя! А ты… стала такой худенькой…и такой….бледной, как статуя…
– Нет, тебе кажется, Эфиальт.
– Разве? Не видел никого более красивей тебя!
Арсиноя положила голову на плечо Эфиальта и громко вздохнула, будто ее придавили чем-то тяжелым.
– Но где же Листрата? С Мефестионом? – опомнился Эфиальт.
– С Мефестионом.
– А где же Мефестион? В спальне?
– В спальне.
– И давно они там? – улыбнулся Эфиальт.
– Пять недель.
– Что? Ты шутишь, милая?
Арсиноя посмотрела в глаза Эфиальту, и он уловил в ее зрачках что-то неминуемо страшное.
– Я не шучу, единственный друг мой! Мефестион с Листратой давно спят в своей спальне.
Фиванка не выдержала и разрыдалась на его плече.
– Мой мозг отказывается понимать, Арсиноя…
– Не-е-ет, ты отлично понимаешь, о чем я говорю, – прошептала девушка, взяв Эфиальта за плечи и заглядывая в самую глубину его потускневших глаз.
На какое-то мгновение Эфиальт перестал дышать. Потом спустил Арсиною с колен, поднялся со скамьи и вышел в сад. Прислонившись к кипарису, он вспоминал до мельчайшей черточки лицо Мефестиона и крепко сжимал зубы. Ему хотелось кричать, бить кулаками по круглому стволу дерева, но тело его обмякло и, словно мешок с костями, свалилось на землю. Эфиальт застонал. Нет.. нет… Это не-вы-но-си-мо!...
Арсиноя нашла его в зарослях барбариса. Он сидел на земле, уронив голову на руки, и был похож на сломанное дерево.
– Эфиальт… – тихо позвала девушка.
Юноша не отозвался, и она подошла еще ближе.
– Эфиальт…
– Арсиноя, я слышу, но… не могу поднять голову.
– Ты плачешь?
– Да.
– Эфиальт, я не могу оставить тебя одного…
– Расскажешь, как все произошло?
– Сначала мы вернемся в дом, и ты поешь чего-нибудь.
– Не хочу. Не могу. Не...
Арсиноя взяла Эфиальта за руку и помогла ему подняться.
– Все равно – пойдем.
Они сидели на маленьком диване и не смотрели друг на друга.
– То, что ты рассказала, делает меня бессильным. Такое чувство, будто я без оружия вышел на поле битвы против тысячи врагов. И я один… совершенно один…
– Эфиальт… Ты не один, с тобой я.
Он обернулся к девушке.
– Ты не заглушишь мою печаль, потому что слишком любишь одиночество. А я… люблю тебя, Арсиноя. Или все или ничего.
Фиванка закусила губу и снова отвернулась.
– Я помню про богиню Бирис и ничего не требую. Но ждать твоего двадцатидвухлетия, сидя у твоих колен, мне будет сложно. Прости!..
– Что же ты сделаешь? – не поворачиваясь к Эфиальту, прошептала девушка.
– Еще не знаю.
Арсиноя помолчала минуту, потом встала, оставив на диване грустный аромат духов, который Эфиальт невольно вдохнул в легкие.
– Все очень изменилось, и я тоже.
Юноша вскинул на фиванку тревожные глаза.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что сейчас мне не важна верность Бирис. Я отступлюсь от нее, тем более, что она ничем не помогла мне ни в одной беде.
– Как ты можешь такое говорить?! Ты получила свободу, ты осталась живой в чумном кошмаре…
– Эфиальт, смерть близкого человека может быть большим наказанием, чем собственная гибель. Убита моя мать, отец предан и умерщвлен в тюрьме, единственная подруга покончила с собой, друг сгнил заживо… Разве богиня Бирис пощадила меня?! Разве это пощада?!
– Успокойся, Арсиноя, – Эфиальт сорвался с дивана и обнял девушку.
– Изменить Бирис – теперь не преступление для меня. Я…
– Что? – Эфиальт боялся пошевелиться, прижимая к себе девушку. – Что – ты?...
– Я хочу быть твоей.
Он медленно опустил руки.
– Но ты не любишь меня…
Девушка позволила себе улыбнуться.
– Какой ты глупый!
– Твои слова сразили меня, Арсиноя! Сегодня плохой день, но я радуюсь. Это почти кощунство.
– Нет, Эфиальт. Это – жизнь. Она сильнее любого горя. Мы всё переживем и будем жить дальше, и если хочешь – умрем в любой день, но вместе, как Мефестион и Листрата.
Эфиальт прижал к себе ее лохматую голову.
– Ну что ты говоришь?
– С этой минуты я твоя. Что бы ты ни сказал, все будет для меня законом.
– Арсиноя…Ты делаешь меня счастливым в этот убийственный день.
Эфиальт шел домой, опьяненный и счастьем, и горем. Он задыхался, представляя, как целует любимую. Вспоминал ее прозрачную одежду и чувствовал, как по его телу бегают мурашки. Но подумав о Мефестионе, юноша пересилил себя и отогнал мысли о прекрасной фиванке.
Четыре дня он не выходил из дома и не виделся с Арсиноей. Стержень мужества внутри него был надломлен пережитым: гибелью армии, казнью пленных афинян, смертью друзей. Даже нежность Арсинои сейчас не могла служить ему утешением. Хотя все живое в Эфиальте тянулось к этой женщине, как к солнцу. Он представлял глаза девушки – зеленые, кошачьи, – и понимал, что как только увидит её, свалится у ее ног. Он так давно томится чувствами, что боится не выдержать и… Сегодня Эфиальт понял, что сойдет с ума, если не увидит любимую. Тревога за нее рвала душу сильнее горя.
Он отпустил мальчика-возницу и решил сам управлять колесницей, предпочитая ездить одному на таком маленьком транспорте.
Выехав на широкую дорогу, Эфиальт прибавил скорость. Кони недовольно рыкали, дергаясь от удара кнута. Пыль клубилась под их копытами. Эфиальт с удовольствием мчался, ощущая дрожь от скачки и вдыхая вместе с пылью запах жизни, новой и совершенно не похожей на прежнюю.
Подъезжая к дому Листраты, он вдалеке заметил Арсиною. Она шла в сторону рыночной площади. Юноша ловко объехал огромную статую Зевса и, минуя длинный ряд фонтанов, помчался вслед фиванке, нагоняя ее.
Тонкая фигурка мягко ступала по земле, покачивая узкими бедрами, обтянутыми красной эпоксидой. Эфиальт уже догонял девушку, но вдруг из-за поворота выехала колесница с двумя всадниками. Эфиальт заметил их растерянность и тоже на какое-то мгновение потерял управление. Этого хватило, чтобы колесницы столкнулись, а кони рухнули друг на друга. Падая, Эфиальт успел увидеть, как ударились о борт колесницы оба всадника и покатились в разные стороны. Он тоже оказался на земле, под взмыленным крупом рыжей Мелодии. Эфиальт почувствовал во рту вкус крови и сплюнул, провожая обреченным взглядом темно-алую каплю в комок песка. Он попытался приподняться, но взбесившиеся кони ржали и катались по земле, грозя задавить его. Эфиальт уронил голову, ударившись затылком о землю. Над его лицом дергалось копыто лошади, которой тоже хотелось вырваться из груды раненых собратьев. Если ей это удастся, она наступит на голову Эфиальта, а это – конец. Нужно опередить её. Мужчина напрягся, но его рыжая гнедая, под которой он оказался, была неимоверно тяжелой и почему-то совершенно неподвижной. Сделав резкое движение, он услышал, как хрустнули его ребра. Эфиальт взвыл от боли и с ужасом посмотрел на лошадь, отчаянно пытавшуюся вырваться из дикого месива. Еще минута, и она встанет. О, Афина Мигонитида! Эфиальт сделал последнее усилие, превозмогая дикую боль. Теперь под Рыжей оставались только его ноги, но они никак не хотели освобождаться из-под туши поверженной кобылы. Во рту набиралась кровь, и зубы скрежетали, как ржавые гвозди. Он понял, что его усилия напрасны и поднял глаза. Лошадь уже побеждала, выпутываясь из груды бьющихся животных. Эфиальт закричал.
Когда Арсиноя увидела толпу людей, собравшихся у перевернутой колесницы, она ощутила, как что-то сжалось в ее маленькой груди и раскололось на части. На песке лежали лошади и тела мужчин. С диким ужасом Арсиноя узнала среди животных Мелодию, которая жалобно ржала, оставаясь неподвижной, будто ее парализовало. Сердце девушки клокотало так сильно, что она была вынуждена придерживать вздымающуюся грудь рукой. Подбежав ближе, фиванка увидела того, кто был раздавлен черной кобылой.
–Эфиальт! – еле слышно позвала она и упала рядом с бездыханным телом юноши.
– Э..фи…альт…
Арсиноя обняла окровавленное тело и, не стыдясь толпы, стала целовать израненную голову… Это были первые поцелуи в ее жизни, смешанные с песком и кровью. Вместо того, чтобы кричать и звать на помощь и без того толпившихся рядом зевак, она впала в немое оцепенение, будто любое ее движение грозило небесной катастрофой. Вдруг она выпрямилась и устремила на людей переполненные горем и счастьем глаза.
– Он дышит. Слышите?! Он дышит!
Оцепенение сменилось переполохом. Люди заметались над раненым, спеша спасти еще теплившуюся жизнь.
Арсиноя отдала им тело любимого. Она плакала от радости, что Эфиальт жив, и от страха, что он почти мертв. В этот миг ей хотелось поднять кулак и грозить им небу, чтобы все боги видели, как она ненавидит их. Но силы покидали Арсиною.
Она шла рядом с носилками, на которых несли Эфиальта, и шептала: «Он дышит. Слышите?! Дышит! Он дышит. Слышите?! Дышит! Он дышит. Слышите?!»
Так, охраняя каждый его новый вздох, она, наконец, упала на землю, отдавая последний свой выдох так и не полюбившим ее Афинам…