«Мороз и солнце. День чудесный»… Знаменитая пушкинская фраза в который раз сама по себе крутилась в моей голове , когда я бодро вышагивала по заснеженной деревенской улице с.Знаменка. Вокруг искрился, переливаясь на солнце, и весело скрипел под ногами пушистый снег. На душе было легко и радостно, ведь меня ожидала встреча с замечательным человеком, с которым мне посчастливилось не только познакомиться, но и подружиться. Это Голякова Вера Федоровна, или попросту баба Вера, как ее любовно называет многочисленное окружение. Ее домик находится в центре села, но пока я достигла его порога, мороз назойливо щипал за нос и уши и норовил залезть под шубу.
Стряхнув с сапог снег, захожу в уютную и чистую комнатку.
Как всегда, меня опять охватывает ощущение, что я попала в другой мир, где отступает куда-то суета, где имеют значение лишь настоящие ценности и нет места зависти и злости. На диване разомлел огромный рыжий кот. Он приоткрыл на меня один глаз и, видимо, не найдя для себя ничего интересного, равнодушно отвернулся. «Счастливчик»,- подумала я, потирая озябшие руки. А на плите уже радостно шумит чайник и баба Вера суетится около стола, разливая по чашкам ароматную заварку. Она обладает удивительным даром – встречать каждого приходящего к ней как самого дорогого и долгожданного гостя. Наверно, поэтому в этот дом всегда хочется возвращаться вновь.
После чаепития устраиваемся поудобнее рядом с рыжим котом и начинаем неторопливую беседу. Несмотря на почтенный возраст, баба Вера- прекрасный собеседник. Она имеет отменное чувство юмора, владеет большим объемом информации и может поддержать любую беседу, будь то рассуждения о смысле жизни или обсуждение последних событий в стране. На мою просьбу подробнее рассказать о себе с самого дня рождения грустно улыбается: «Да что рассказывать, родилась в навозе, а первое, что увидела , придя в этот мир, - пожарище». На мой удивленный взгляд поясняет: « Моя мама на сносях была, когда в дом беда пришла страшная - пожар. Богатства никакого в доме не было, наша семья была очень бедной. Но мама металась в огне и дыму, пытаясь спасти хоть какие –то жалкие пожитки. Вгорячах она схватила здоровенный сундук, который потом три мужика еле подняли, и вытащила из дома. Пожар еще не закончился, а у нее схватки начались. Она успела подстелить под себя навоз, сушившийся для растопки печи, и вскоре на свет появилась я. Происходило это в деревне Малая Знаменка осенью далекого двадцать третьего года. Деревня наша располагалась между Данковом и поселком Лев Толстой и когда-то называлась Толстые Выселки, будучи поместьем проживавшей там барыни Толстой. Население деревни состояло, в основном, из бедняков. К таковым относились и мои родители – Федор Сергеевич и Мария Ивановна Барановы. Помимо меня, в семье было еще три брата.
После того пожара от дома остались одни стены, а восстанавливать его до наступления холодов уже не было времени. Родители заколотили окна досками, сверху на потолок накидали солому, да так и перезимовали. Лишь следующим летом поставили крышу. Помню, что в доме всегда было холодно, стены покрывались инеем, и мама сажала нас на печку, чтобы мы немного согрелись. Зимой с нами в избе жила корова, загоняли овец с ягнятами, а под лавкой, на которой спали, в ящике - курнике возились куры, а по утрам звонко кукарекал петух. Так жили почти все в деревне. В 1931 году в Малой Знаменке был образован колхоз «Добрый путь». Три-четыре семьи, которые жили чуть богаче других благодаря своему трудолюбию, были объявлены кулаками и сосланы в Сибирь. Больше их никто из односельчан никогда не видел. Их дома во время войны разобрали на кирпичи, чтобы построить дорогу.
Я пошла в первый класс в девять лет, когда набралось нужное количество учеников. Закончила начальную школу-четырехлетку в Малой Знаменке и еще три года училась в соседнем селе Знаменка, преодолевая каждый день в любую погоду по 5 км. туда и обратно. Училась я с большим удовольствием и учителя всегда ставили меня в пример. Каждое лето во время каникул мы трудились в колхозе наравне со взрослыми, получая правда, за свою работу вдвое меньше. Нам ставили по 0,5 трудодня за день, а за это полагалось 100 граммов зерна.
В 1939 году после окончания семилетки я поступила в Данковское педучилище. В то время в Данков ходил рабочий поезд. Выделенных родителями денег хватало только на дорогу. Жила я в общежитии, в котором было полно тараканов и клопов. Готовить было негде , а на столовую нет денег. Поэтому питалась, в основном, сухарями, которые на всю неделю мне сушила мама. Запивала их пустым кипятком. Училась хорошо, несмотря на все трудности.»
Баба Вера напряженно морщит лоб и щурит глаза, пытаясь воскресить события, которые уже стали стираться из памяти. Тяжело вздохнув, продолжает: «Да, тяжело тогда жили… Но все эти трудности были мелочью по сравнению с тем, что было дальше. А дальше была война. Вскоре наше педучилище перевели из Данкова в Чаплыгин, а через полгода закрыли совсем, т.к. в этом здании разместили госпиталь. Я к тому времени училась на последнем курсе, уже начинала давать уроки. Оставалось защитить практику и получить диплом, но, видно, не судьба. Я вернулась домой. К тому времени трое моих братьев уже защищали нашу Родину от фашистов. Вся жизнь в деревне была подчинена одной цели – помочь фронту. Туда отправлялось все: продукты, табак, вязаные носки. Через две недели меня призвали на трудовой фронт. Я попала в Тульскую, а затем в Смоленскую область. Мы шли за нашими войсками , рыли окопы, делали укрепления для дзотов. Приходилось убирать с поля боя убитых . Потом нас отправили на лесозаготовку. Мы валили лес и возили на лошадях для строительства блиндажей. Когда лошадей стало не хватать, носили бревна на себе. Помню, как пятеро мужчин взваливали бревно на плечо четырем девчонкам, и мы по несколько километров несли его к линии фронта. Мы шли, почти теряя сознание от непосильной ноши, но бросить бревно не имели права, т.к. снова взвалить его нам на плечи было некому. Со временем все чувства притупились, мы перестали обращать внимание и на стертые в кровь ноги и плечи, и на тела убитых солдат, через которые приходилось переступать. Спали и ели как придется. Сменной одежды не было. Помню, как однажды мы расположились на ночлег у одной доброй женщины. Она предложила нам , пока будем отдыхать, просушить одежду. Я на тот момент не раздевалась, наверно, месяц. Женщина помогла мне разуться и поморщилась от жалости: верхний слой кожи отопрел от постоянной сырости и снялся вместе с носками . А грязная одежда шевелилась от вшей. Я же была настолько уставшей и изможденной, что ничего не чувствовала .
Рядом с нами постоянно шла смерть. Помню, как на моих глазах придавило бревном девчонку. До сих передо мной стоят ее застывшие от боли и ужаса глаза и алые брызги крови на снегу.
Так, перетаскивая бревна от блиндажа к блиндажу, мы дошли почти до Смоленска. Было нам по восемнадцать - девятнадцать лет.
Я к тому времени сильно простудилась , началось воспаление почек, работать больше было невозможно. В таком плачевном состоянии с группой девушек мы стали возвращаться родные края. Много дней и ночей пробирались пешком в сторону дома, обходя населенные пункты и прячась от людей, потому что шли без документов и боялись ареста. Питались тем, что удавалось подобрать с земли, спали в поле. Не все пережили этот путь. Мне же, несмотря на прогрессирующую болезнь, в полуживом состоянии удалось добраться до дома. Здесь я уже не смогла подняться. Я лежала и ждала своей смерти - с такой болезнью тогда умирали. Но Господь послал мне спасителя: в нашей деревне в то время квартировал со своей семьей военный врач. Видимо, он был не только хорошим специалистом в своем деле, но и отзывчивым и добрым человеком. Он лично отвез меня в больницу, сделал необходимые назначения и ежедневно следил за моим состоянием. Мое лечение продолжалось несколько месяцев. Когда я немного поправилась и стала возвращаться к обычной жизни, меня снова призвали на трудовой фронт. На этот раз я попала в г.Елец, где мы копали противотанковые рвы. Линия фронта уже была отодвинута от Ельца, но вражеские самолеты иногда прорывались к городу. Однажды мы попали под бомбежку. Помню, как со свистом летели снаряды и поднимались к небу столбы земли, мы метались по полю, не зная, где найти спасение. После этого обстрела оставшиеся в живых женщины, среди которых оказалась и я, разбежались по домам. Вся жизнь деревенских жителей была подчинена тогда одной цели- помочь фронту.
В 1943 году меня призвали в действующую армию и зачислили в зенитные войска. Обливаясь слезами, мы с мамой собирали мой вещмешок и готовились к новой разлуке. Но, по счастливому стечению обстоятельств, в последний момент меня оставили работать в военкомате. Видимо, не последнюю роль в этом сыграло то, что я, по тем временам, была очень грамотным человеком. По ночам я работала диспетчером на железной дороге. Это продолжалось до 1946 года. За это время мне предлагали поступить учиться в железнодорожный техникум, поехать работать в Каширу . Но от всех предложений пришлось отказаться по семейным обстоятельствам – маме было тяжело одной тянуть хозяйство. Отец к тому времени слег окончательно, у двух вернувшихся с войны братьев (третий погиб) было основательно подорвано здоровье. Было мне в ту пору уже за двадцать. Подошло время устраивать личную жизнь, заводить семью».
Я предвкушаю интересный рассказ о зарождении любви, о прогулках под луной и первых робких поцелуях. Покрытое морщинками лицо пожилой женщины до сих пор хранит следы былой красоты, а в расцвете своей молодости у черноглазой статной красавицы, наверно, не было отбоя от поклонников. «Какие женихи!- всплескивает руками моя собеседница,- Всех парней на войну забрали, большинство погибли, а из вернувшихся многие еле живы были. Сватались, правда, несколько раз приезжие, звали с собой, но я и мысли не допускала уехать и бросить семью. В 1946 году я познакомилась с будущим мужем Голяковым Дмитрием Леонтьевичем. Не могу сказать, что любовь меня с головой накрыла, но чем-то он меня зацепил. В феврале следующего года сыграли свадьбу. Дядя по этому поводу выделил мне полтора пуда муки на блины-оладьи, мама зарезала барашка, в погребе имелись запасы солений. Словом, по тем временам стол был щедрым. Расписались в сельском Совете села Племянниково, на следующий день на лошадях отправились венчаться в Остро-Каменскую церковь. Помню, день был очень холодным, мела метель (говорили, что это – к богатой жизни), на обратном пути заблудились и долго плутали по полю. Свадьба была веселой. Несмотря на трудное и голодное послевоенное время, народ тогда умел радоваться жизни от души.
Первые девять лет жили в семье мужа в Голыгино. Когда-то это была живописная деревушка, через которую протекала речка Голыгинская Ряса. Сейчас от этого населенного пункта остались лишь буйные заросли растительности, бывшие когда-то прекрасным садом, принадлежавшим владельцу деревни барину Голыгину. В семье мужа меня приняли очень тепло, со свекровью жили душа в душу и ни разу не посмотрели друг на друга косо. Она была замечательной женщиной. Помню, что после войны по деревням ходило много нищих и попрошаек. Свекровь всегда встречала их приветливо, усаживала за стол и делилась с ними всем, что было в доме. Всегда оставляла их ночевать, размещая на самых лучших местах. Сама при этом спала как придется. После свадьбы у нас родилась дочь Ниночка, чуть позже – сын Володя. Но дочка трагически погибла в раннем детстве, упав в колодец. Я в это время была на работе, с маленькими детьми оставалась свекровь, не доглядела … Я тогда несколько дней в беспамятстве лежала, жить не хотелось ».
Много лет прошло с тех пор, а глаза женщины увлажняются, когда она вспоминает о постигшем ее горе. Смахнув набежавшие слезы, продолжает:
«Когда стали укрупнять колхозы, а маленькие деревушки объявили неперспективными, люди стали покидать Голыгино, Львовку, Малую Знаменку. Мы же еще раньше, в 1956 году вынуждены были переехать в Знаменку по другой причине: брат мужа собрался жениться, и надо было освободить место в родительском доме для молодой семьи. С трудом насобирав денег, купили старенький домик. Его соломенная крыша требовала капитального ремонта, окна были забиты фанерой, двери едва держались на петлях – так мы и зимовали. Всю жизнь, из года в год , мы занимались ремонтом: то меняли крышу, то перекладывали стены, то перебирали полы.»
Я смотрю на ухоженный уютный домик и не могу представить, что когда-то он был жалкой развалюхой.
С мужем баба Вера прожила 45 лет. Двадцать лет назад его не стало.
Судьба этого человека интересна и трагична. Война обрушилась на него неожиданно, вмяла, вдавила в грязь, да так, что всей жизни человеку не хватило, чтобы расправиться, подняться во весь рост.
Дмитрий Леонтьевич не любил рассказывать о том времени, слишком тяжелы были воспоминания. Перед самой войной он был призван в армию для прохождения срочной службы на одной из западных границ. Солдаты еще не знали, что началась война, когда на них внезапно напали фашисты. Их, почти безоружных и неопытных юнцов, взяли в плен и угнали в трудовой лагерь в Германию. Трижды он пытался бежать, но каждый раз его ловили и, жестоко избив, возвращали назад. Его тело было покрыто шрамами от пулевых ранений, немецких плетей и собачьих клыков. Перед окончанием войны наших военнопленных освободили, но порадоваться победе вместе со всеми не дали. Их отправили на два года в фильтрационный лагерь куда-то в Сибирь. Лишь в 1946 году солдат вернулся домой, надорвавшийся и обмороженный, с искалеченными телом и душой. Навсегда к нему прилепилось клеймо бывшего военнопленного. Из-за этого его долго не брали на работу. Лишь в виде исключения, по ходатайству председателя колхоза, помнившего Дмитрия хорошим работником, его взяли на прежнее место – счетоводом. Он обладал феноменальной памятью, легко складывал на ходу любые цифры и все колхозные сводки держал в голове. Несколько раз в за примерный труд его хотели наградить премией или грамотой, но всегда находился кто-то, напоминавший угодливым шепотком начальству «Он был в плену»,- и его вычеркивали из списка на награждение…Боясь новых гонений и арестов, он старался быть незаметнее, никуда не высовывался и ни о чем не просил. А по ночам стонал и скрипел зубами от боли и несправедливости. Загнанные глубоко внутрь тревоги и невысказанные обиды со временем привели к тому, что он стал прикладываться к бутылке. Последней каплей стала нелепая смерть младшего брата, погибшего от руки пьяного хулигана. От удара ножом в сердце 25-летний мужчина умер моментально. Сначала Дмитрий Леонтьевич запил беспробудно и беспросветно, чтобы заглушить горе, а затем уже не мог бросить, потому что привык. Несколько лет продолжался этот пьяный угар, отравляющий жизнь всем членам семьи. Каждое утро он давал любимой жене слово завязать, но вечером опять приходил домой пьяным. На работе, правда, его держали за профессионализм, ответственность и мягкий сговорчивый характер. За несколько лет до смерти Дмитрий Леонтьевич раскаялся в своем пьянстве, бросил пить и начал пропагандировать здоровый образ жизни.
Трудовой Стаж Голяковой В.Ф.превышает сорок лет. После работы на железной дороге устроилась в совхоз учетчиком-заправщиком тракторной бригады. Рано утром она заправляла трактора, а затем шла в поле .На много километров были простерты в разные стороны совхозные поля- их надо обойти. Сколько верст эта женщина прошагала за всю жизнь – трудно сосчитать. Помимо этого, приходилось работать и бухгалтером, и сборщиком молока, и истопником, и техничкой. С весны до осени привлекалась на полевые работы: прополка и уборка свеклы и картофеля, заготовка сена и т.д. Тем не менее, когда деревенские жители получали паи, Голяковой В.Ф. в том списке не оказалось. Она до сих пор находится в недоумении: «Кому же тогда положен пай, если не мне, ведь, как и все мои предки, я родилась на этой земле, с детства поливала ее своим потом и исходила всю вдоль и поперек? Где же мой клочок земли?» Я беспомощно развожу руками и лепечу что-то про «таков закон» и «давность времени» и, вроде бы ни в чем не провинившись, испытываю перед этой женщиной огромное чувство вины за допущенную несправедливость. А баба Вера уже взмахивает рукой, отгоняя непрошеные грустные мысли: «Ну и ладно, не пропала и без пая. Мне Господь в другом посылает»
Баба Вера - человек беспокойный, не поддается унынию и лени. Не привыкшая к пустому времяпровождению, она и в таком почтенном возрасте не может усидеть на месте. Одним из главных ее увлечений является сад и огород. Каждый кустик получает от нее в течение лета свою порцию заботы и внимания и благодарно отвечает отменным урожаем. Помимо этого, баба Вера всю жизнь являлась заядлой грибницей. К сожалению, с каждым годом все труднее заниматься огородом, а от «тихой охоты» пришлось отказаться.
Большую часть времени пожилая женщина проводит теперь за чтением церковных книг и за молитвой. Часто заходят к ней люди, не оставляют в одиночестве ни в праздничные дни, ни на день рождения. Для каждого найдет она доброе слово, поможет своим советом или участием. А ее певучая речь, по моим ощущениям, снимает напряжение и раздражительность.
«Долго я живу на этом свете, а кажется, что прошло все как один день. Оглядываюсь назад и удивляюсь, как же мы выжили тогда Зато сейчас у меня душа радуется, как люди жить стали: в тепле да сытости, транспорт во все края ходит, личные машины у многих одна другой круче, одежда такая, какая нам и не снилась. Только почему-то хмурые лица у людей стали, перестали радоваться каждому наступившему дню. Несут на своих плечах тяжеленный груз забот и проблем: у кого в семье не клеится, а кого здоровье подвело…У каждого, видно, свой крест. Надо бы, наверно, проще жить, к Богу почаще обращаться, никому не завидовать, не копить в душе непрощенные обиды и самим никого не обижать. Я помню, как мой отец наставлял меня: «Если и обидел тебя кто-то, не отвечай на зло злом. Покопайся лучше в себе, может ты и вправду в чем-то виновата. А если все же обида не заслужена, смирись и прости, Бог ему судья» И я рада, что за свою жизнь ни разу ни с кем не поругалась, ни на кого не повысила голос и стараюсь не обижать людей даже мысленно. Ведь всем и так живется несладко. А за все подлости и дурные поступки все равно отвечать придется, нам, нашим детям, внукам. Если бы об этом люди почаще задумывались, глядишь, и болезней, и проблем меньше было бы».
Уезжаю из этого дома всегда с просветленной и успокоенной душой. Для счастья, оказывается, нужно не так уж и много: благополучие близких людей, здоровье и взаимопонимание. И чтобы люди не желали друг другу зла. И чтобы никогда не было войны.
«За все лишения и страдания , что были в моей жизни, Господь послал мне счастливую старость. В моем доме благодаря стараниям сына имеются все удобства. Я ни в чем не знаю нужды или отказа. Со снохой мне повезло, мы за всю жизнь ни разу с ней не повздорили. Внуки устроились благополучно, живут в достатке, часто звонят и приезжают. Пенсию приносят вовремя, на жизнь хватает. Я не брошена и не забыта. Что еще надо человеку для счастья?»
С.Дроздова