Настя взялась за диагностику, но все было понятно за пять минут. Огромное количество ран покрывали тело князя. Настя сразу же нашла две в районе позвоночника, которые давали постоянную страшную боль, к этому князь в свое время получил удар острым предметом по голове, череп был почти разрублен, и эта рана давала давящую постоянную боль.
Вот он и лечился от боли. Настя брезгливо посмотрела на вино, опиум и траву.
- А кто его врач? - спросила она сквозь зубы.
- Грек лечит, венецианец лечит…- Повесить их?
- Да нет, зачем же, - горько сказала Настя, - они обычные врачи, что с них взять. Обычные врачи во все времена такие. А вино они ему тоже прописали?
- Грек выписывает специальное вино из Византии, а мазь эту и траву ему еще один врач прописал, из половцев, но тот сам сбежал недавно.
- Понятно, - сказала Настя. – Тут самое главное вот что… есть хоть один человек, которого человека князь послушал бы?
- Ненадолго может послушать меня, - сказа Киянин.
- А нам надолго и не надо. Твое дело, что ты скажешь, когда князь проснется, но он должен меня выслушать.
- Для того я за тобой и послал, - оживился Киянин, - но уж лучше бы как-то без князя, травами какими его успокоить и вылечить, костями зверей или золотом. Ни в себе он, норов бешенный, криком кричит, ревет как зверь, страшен бывает, - тихо добавил мужчина и передернув от ужаса плечами, видно вспомнив свои страхи.
Картина для Насти становилась ясная. Князь был не адекватен. Но именно он, а никто другой был властью на этой земле, и такая неадекватная власть не могла не вызвать к себе ненависть, все еще помнили прежнего Боголюбского, умного, злого и беспощадного. Но на его месте был уже другой, убитый болью, отравленный наркотиками и вином.
- Баня у вас есть?
- Есть разные бани, - подбоченясь сказал Киянин, - есть византийские бани, есть как в Китае.
- Простая русская нужна, чтобы много пару было. Камни раскаленные, на них воду льют, пар бьет.
- Нет, - презрительно сказал Киянин, - мужицкой бани у нас нету.
- Так сделайте немедленно, чтобы, когда князь проснется, была.
- Понял, - кивнул Киянин, - будет.
… И вот Боголюбский проснулся. И снова вспомнил про свою боль. Гримаса ужаса и отвращения поползла по его лицу, он потянулся к вину, но вина не было. Вместо этого он увидел сквозь пелену Киянина и необычную, тонкую, красивую женщину.
- Кто это? – прохрипел князь.
- Знахарка, - сказал Киянин.
Сейчас воли у князя не было совсем, не было сил, но через примерно полчаса-час бесы вселялись в него и без вина он становился страшен, выпив вина и поспав, впрочем, он тоже становился страшен. Отдавал всякие распоряжения о казнях и расправах, Киянин кивал головой, шел распоряжаться для вида, но князь впадал в забытье и забывал к счастью для всех о своих распоряжениях.
- Знахарка боль уберет.
- Ну пусть убирает, - прохрипел князь, хотя ему хотелось кричать.
И тут же по его телу стали порхать руки женщины, почти невесомые, почти как пух. Она гладила его плечи, руки вспорхнули на его голову, руки порхали по его спине, бедрам, ногам, руки колдовали над правой рукой и пучки тугих мускулов распускались.
Князю становилось легче, он стал доверять этим рукам.
- Князь, - услышал он глубокий голос, - а теперь смотри мне в глаза.
Боголюбский сел на свое ложе, стал смотреть в темные, бездонные глаза и успокаивался. Все время, сколько он себя помнил, в нем жила боль, а тут под гипнозом глаз Насти боль проходила.
Настя приказал князю спать, он заснул, потом проснулся и снова увидел бездонные глаза.
- А сейчас князь мы идем в баню, - приказали глаза.
И он пошел в баню, которую отстроили за два часа, принесли круглые камни, развели адский огнь, нагрели камни, накалили. Князя уложили на полок, плесканули воды, и пар с ароматом леса ударил в потолок бани, князь застонал от страшного жара.
-Ты же воин, князь, ты же выдержишь все, - говорил нежный голос Насти, - ты же будешь терпеть сколько надо.
А из страшного жара князя на зеленую траву, тут Киняин водой поливает. Только в себя князь придет, снова его на полок, снова пар жуткий бьет в потолок, снова под руки вытаскивают его, поливают водой. И так весь день с перерывами.
На ночь Настя погрузила князя в глубокий сон гипнозом. Сидят они с Киянином пьют медовый напиток, орешки щелкают в меду сваренные.
- Как бы не помер князь, - говорит Киянин.
- Да, ничего, выдержит, уверенно говорит Настя, - он молодой.
- Какой молодой, - изумился Киянин, ему уже шестьдесят пять лет.
Настя рот от удивления раскрыла. Этот человек, состоявший из одних мышц, в ее восприятии был тридцатилетним, несмотря на морщинистое лицо.
- Выдержит, - сказала она, - сердце еще здоровое, сосуды тоже.
- Не выдержит, нам с тобой край, - сказал Киянин.
- Но ведь ты же его любишь, - прищурилась Настя.
Она читала про рабскую любовь в повести Пушкина «Капитанская дочка» слуги к господину, она еще много где читала о такой преданности, Фирс у Чехова был таким. Но она не понимала, что это действительно любовь. Любовь не бывает рабской. Киянин любил князя вопреки всему, был верен ему. И в этом чувстве не было ничего рационального. Рационально было бы предать князя, как сделали все воины Боголюбского и слуги.
И на второй день повторилось тоже самое – ад бани, холодная вода весь день.
И стал организм князя выделять весь яд, накопленный за годы. Каждый новый заход в баню давал ему страшное облегчение, уже не пот шел из него, а один яд, от которого железный его организм, благодарный за помощь стал неистово быстро избавляться.
И на третьи сутки повторилось тоже самое, и ни грамма еды не получал князь, только ключевая вода, которую пил он многими литрами жадно, как пьют целительно лекарство, а это и было лекарство, вода входила в организм и выходила с ядом, очищая мозг, давая ему право на жизнь.
… Боголюбский очнулся вечером. Он был чисто вымыт изнутри, боль его не мучила, не было потребности в вине и опиумном пойле, была тишина ночи. Была пустота в душе. Он очнулся окончательно и встретился с бездонным взглядом этой странной женщины, которая сидела напротив него.