Он шёл крепкой уверенной походкой по сухой осенней дороге. Во всём виде его чувствовался человек,знакомый со здешними местами и любивший их грубую суровую природу,дикую и неподкупно-первобытную.Грунтовая,забитая сухой высокой травой,дорога плавно огибала густой мрачный лес и выходила на поросший пригорок, к серо-черному погосту.
Три года,как он не был у родителей на могилах,не проведывал,откладывал ,с тяжёлым чувством вины,такую нужную ,ему же самому,поездку,о которой сам думал,что должна бы она быть ежегодной,во что бы то ни стало,не смотря ни на что,вопреки всем и вся,но выходило иначе,силён был его самообман,уходило нужное время,но память не отступала и ежедневно напоминала о его обещании самому себе,и отмахнуться было тяжело,сидела колом мысль,что не исполнил,так мучился своими же словами.
Душа болела,сердце подёргивало,но вырваться из мёртвых объятий проклятой столицы и своих проклятых обязанностей, не мог,засасывала в трясину мёртвая работа,чужая навязанная ему работа,засасывали дети, с их детскими неудачами и радостями,засасывали проклятые деньги,кровавые деньги,которых всегда не хватало,засасывала нравственная хворь жены,появившаяся у неё недавно,после исчезновения многих друзей,отпугивала дальность расстояния,от которой отвыкаешь,если не ездишь часто,засасывало собственное малодушие,природу которого он не хотел исследовать,было бы слишком неприятно,появился бы, тот час же,неуют психологический ,дискомфорт душевный,относительно же духа своего, давно и не помышлял о нём,как он там,дух будто превратился в тяжёлый гранитный камень.А ведь так просто,купить билет ,и двое с половиной суток послушать дробный ,затягивающий вагонный стук, многотонных стальных колёс! И далее,что может быть проще, допотопным ржавым автобусом,с пьяным водилой,в сторону непроходимых лесов,дикости ,повального пьянства и первобытного ,навеянного кем-то, запустения.
Потом уже пешком,километров семь,по извилистой тропе,через можжевельник,по суховатой подушке из рыжих,серых,коричневых иголок,в глубь лесов,в деревеньку Дрёма.
А там,сам то,как снег им на голову , встречи с пахнущими лесом и костром,солёной рыбой и огурцами,свежей наваренной картошкой и самогоном твердолобыми родственниками,округлыми,твердокостными,недоверчивыми до всякого слова,чуткие ночёвки у старшей сестры, легко и тупо ,пережившей уже трёх мужей и такой же,как в молодости,своенравной и неуступчивой даже к своим.Ежедневные застолья,с извечным картофельным самогоном,хлебом из печи ,солёными бочковыми грибками, той же квашеной капустой,разваристой картошечкой, под грибным сметанным соусом,со слоистым ,мягким тающим во рту, добрым салом,нарезанной толстыми кружками, магазинной ,дань моде!,колбасой,плесневелым,уже с его стороны,для удивления и отпроба,самым дорогим в столице, сыром и долгими ,долгими,за пол-ночь, разговорами о прошлой жизни,о детстве,о совместных проказах,о родных,кого уже давно нет,и ,редко когда,о родителях,вскользь,глубока рана,кровоточит.
И утречком,обычно на вторые сутки пребывания ,в седьмом часу утра,по холодку,захватив поминальный нехитрый обед,пешая, трёхкилометровая прогулка, по заглохшей дороге,к родительским могилам,с мыслью о скорейшем возвращении в шумный опьяняющий скоростями столичный город, к мёртвой работе,которая отсюда,из лесной глуши,кажется и живой, и необходимой, и к привычным делам,и они кажутся необходимыми, и срочными,хотя никакой в них срочности и необходимости особой то и не было, к привычным вечерним парализующим воспоминаниям о детстве и юности,когда после работы ,лёжа на боку,унесёшься памятью и прилетишь сюда,где вот сам сейчас и находишься,и это особенно странно,эти перемещения,оттуда сюда,отсюда туда,и это всё одной только мыслью!.
В этот же приезд было всё иначе,всё,всё было иначе,совершенно по другому,на разрыв,до основания,до крови на разрыв.Ни тебе шумных застолий,ни тебе долгих заполночных разговоров,ни тебе угощений лесных,ни даже обычных орехов и ягод,ничего,сам всё готовил,резал,строгал,накрывал на стол.Сестра лежала вся больная,пришибленная горем,выходила лишь по его зову,съесть малость самую,ничего не слышала от горя,как контуженная. Сын у неё повесился.Серёжка.Племянник,значит,его.Худой,сероглазый парень.Мастеровитый.В лесу часто пропадал,по грибы , по орехи,по ягоды.Добытчик.
Рыбалил,бывало,с парнягами да мужиками.Рос то без отца.Отца посадили за разбой,Серёжке ещё года два было.Там, в "зоне",отец Серёжки и остался,навечно,в общей яме схороненный,проколотый блудливой заточкой ,во время общего бунта.
Потому ,родственники Машку и Серёжку жалели, как могли,а теперь,после такого горя с её сыном, каждый божий день, проведывали её,носили, поочерёдно ,еду.Она же наотрез отказывалась есть и всё отдавала горьким пьяницам,тоже проведавшим о горюшке и искавших своего телесного утешения в сытости и градусе.Сестра им не жалела,неделю уже скармливала и спаивала,на помин души Серёжки своего.
Сутулин,как мог,потрясая опоздавшей телеграммой,пособолезновал Машке и решил завтра же,после кладбища,уезжать,не побыв и трёх дней.Сестра смолчала,только утерла слезу.Таинственные все были какие-то,что-то скрывали от него,прятали правду,в чём то на него надулись,обиделись за что-то.Он не понимал,крутил мыслью и так,и сяк,не ложилось,не открывалось это общее потайное настроение.А он и вину как будто чувствовал.
Тяжело было его душе.Неуют и безысходность родных,когда то,мест угнетала и давила.Всё здесь стало чужим и далёким.
А было время,когда он подумывал вернуться и заняться хозяйством,разводить скот,птицу и даже павлинов!Толстого начитался.К земле захотел.На родину.
Но родина была,так он чувствовал, и неприветлива,и безразлична к нему.Родина могла потребовать от него возвращения к первобытному ,к лесной простоте,к безчувственности,к страшному авось,от которого он так бежал всю свою сознательную жизнь,обучаясь логике ,предвидению,рассудку,разуму,без упования на лесных духов и тёмные силы,без излишнего упования на Бога,Который и Сам требовал от человека воли и характера для продолжения жизни.
Он шёл, звонко постукивая кирзовыми сапогами,тяжёлыми,армейскими,надёжными,как вездеходы.
Навстречу
брела слегка испитая ,ещё не старая,пьяная женщина,бывшая учительница начальных классов,в резиновых блестящих новеньких сапожках,в наброшенном, на сверкающее голое тело, солдатском ватнике.Ватник был ею нарочно расстёгнут,являя всю её крепкую ,озябшую от холода, но ещё желанную ,голубовато-розовую плоть,с ядрёным румянцем на щеках,на грудях ,на лобке,на коленках.
Она уже проходила мимо Сутулина,когда невнятно, с вызовом, произнесла:
-Хочешь,дядя?...За бутылку всего...,-и остановилась,безстыдно выставив себя,глядя на Сутулина серыми глазами, с пьяной поволокой,мягко блаженно улыбаясь.
-Извините,милая...Не могу я...холодно сейчас...,-он продолжал, по инерции, идти,нелепо оглушённо оглядываясь,недоумевая и разжигаясь,но что-то оборвалось резко в паху,задёргалось,зароптало,заёрзало.
Женщина тут и захохотала,показывая малиновый рот и крепкие белые зубы ,поигрыла полами армейского ватника,и поплелась своим хищным путём,вильнув крепким парным задом пару раз.
"Дичь какая -то...святая простота...за бутылку всего...откуда же она идёт?...из воинской части,наверное?...как из под земли выпросталась...надо же...хочешь?...хочешь?...таким "чипов" не поставишь...а зачем?...их водка контролирует...свободная себе...нагая...плоть,алчущая тепла...взбудоражила... до кончиков ушей...лесная фея..да и бутылки не было...!"Сутулину повеселел от представления,хохотнул с похоткой, и ускорил шаг.
Было уже видно ему кладбище,поросшее сосняком.Кресты,кресты.Хилый зубастый частокол.Непуганые вороны на ветках.И деревянные ,почерневшие носилки у входа.
Он остановился,как вкопанный. Холодная, тёмная волна воспоминаний, захлестнула и потянула его на дно.
Это была неотступная кровавая картина.На самом деле он не видел её,но ему рассказали те,кто видел.Отец лежал весь голый в крови,порубанный неизвестно чем,неизвестной шашкой или топором,а может и острой лопатой.Голова его держалась на одной трахее.Мать вся были исколота острой арматуриной,ржавой и залежавшейся где-то в земле.Весь пол к комнате и за порогом был сплошная загустевшая кровь.А по этой крови много всяких чётких графических следов сапог и кроссовок.Сутулин видел всё до крупинок отчётливо.И смог вообразить,что там было и как было,хотя мозг отказывал в это верить.Не может быть,чтобы свои,сельчане такое устроили побоище.Не хотелось верить.Но другого выхода не было.И Сутулин поверил.Никого тогда так и не нашли.Следы на крови затёрлись.Свидетелей не было.Трупы родителей он похоронил.Но кровавая картина временами вдруг всплывала,вставала пред ним, как занавес,конец,как финал какой-то трагедии,где все играли свою им отведённую роль,а его родители были в роли жертв.И нужно было остановиться и досмотреть эту картину,чтобы жить дальше.Так он и сделал сейчас.И три минуты смотрел.Пока всё не растворилось в туманной пелене сознания.Он был теперь только зрителем.
08.11 2011г.