Две самые, пожалуй, парадоксально-жуткие главы: кажутся каким-то горячечным бредом. Впрочем, можно и отстраненно взглянуть: Гаргат создал это построение («я виноват, я позволил»), отражение своего больного разума – вот и приходится из самых отвратительных, извращенных глубин собственной головы вытаскивать спасение. Несмотря на внешнюю абсурдность, деталей точных и любопытных тут хватает: и в очередной раз уверенные в своей безнаказанности и вседозволенности гаргатинцы (за что опять получают), и Гаргат, который хватается в отчаянии за любую ниточку, так как что терять? А уж как смешно он, офигевший от всех событий, бежит с облегчением звонить в магазин платьев! Еще примечателен момент комикса: внешнее совпадение, внешняя идентичность в качестве ключевого признака персонажа и, в частности, спасения (помните «Город грехов»: «Голди, это ты? Ты же умерла…»). Эти главы были переписаны на совершенно иной лад спустя два года, но первоначальный вариант остается более метафизичным, не таким социальным.
IV. (Вариант: Колдовской ребенок.) Появление спасения.
(Вариант: Времени было часов под десять вечера или даже более; Гаргат, по обычаю своему, расположился у окна в чрезвычайно мягком кресле, без фрака, причем весьма удобно; мысли его вновь направлялись по пути горьких воспоминаний и странных, пугающих необычайно мыслей; однакож император улыбался и покачивал в такт движению (вариант: листьев) ветвей удивительно прекрасных пихт; взгляд его был абсолютно рассеян и туманен. Неожиданно)
Добра на земле не существует; оно просто не может среди бесконечного зла существовать; вместе с добром не существует более и никакой красоты; две стихии эти, стихии наилучшие, если у нас и рождаются, то всегда мгновенно и мимолетно, чем они и замечательны и прекрасны; но со временем рождаются они все реже и уходят от нас все быстрее, ибо не видим, топчем и уничтожаем мы их; а ведь могли бы добро и красота жить дольше и лучше! Однакож, если заживут они дольше, перестанут они быть красотой и добром истинными; таков мрачный закон, нами поставленный: живи дольше и будь безнравственным или живите меньше и страдальчески, праведность свою сохраняя…
Часов приблизительно в десять вечера, даже несколько позже, Гаргат сидел по обыкновению своему в верхнем этаже в зале у окна, наблюдая изумительный сад и думая улыбаясь тяжело и бессмысленно; рука его лежала на резном искусно оформленном подоконнике; император был без сюртука, в сером домашнем жилете, обутый в мягкие домашние же тапочки; сидел он задумчиво, но и прямо, не откидываясь на спинку кресла и лишь слегка ссутулившись; и совершенно невозможно словами передать, как печально и измученно улыбалось с открытым огромным ртом его лицо. Но лицо это и вечную странную непримиримую думу неожиданно прервало новое и предназначенное для описания в данной главе событие; начало ему положил чрезвычайный и взволнованный визит Дмитрия Федорыча; явился Дмитрий Федорыч без доклада, быстро и резко, запыхавшись, с колоссально искаженным и удивленным лицом.
Вошел Дмитрий Федорыч, стуча гулко сапогами (идя по лестнице, он даже переходил временами на бег), хлопнув неосторожно дверью, чем значительно испугал и взволновал императора, который, размышляя с увлечением, (неразборчиво зачеркнуто) никакого шума и голосов внизу по рассеянности не слыхал и графа Аракчеева на аллее не видел; войдя в гостиную, Дмитрий Федорыч немедленно растормошил и быстро взволнованно заговорил ему на ухо:
-Ваше величество, сообщение чрезвычайно важное, для меня даже снег на голову! - почтительно шептал Дмитрий Федорыч. - Сейчас пакет ко мне пришел-с, со срочнейшей печатью я его распечатал, и уже желал его к вам нести, если бы не написано там было что-то несуразное…
-Так если там несуразное и ничего срочного, что ж вы меня, Дмитрий Федорыч, так беспокоите? Я вас совершенно давеча не видел, честное слово, а тут вы являетесь, без лакея и слишком поспешно, можно сказать… Вы меня напугали, я думал уже, что действительно срочное дело…
-Да нет-с, ваше величество, извините, что вас перебиваю, - возразил Дмитрий Федорыч. - Дело хотя и странное, и неясное, и к тому же депеша глупая, а срочное абсолютно! Именно в этом, ваше величество, и стоит разобраться. Пакет, видимо, посылали в суматохе или в спешке какой-нибудь, почему такое и получилось… Да и телеграф у нас в последнее время распустился…
;Телеграф! - произнес со скептическою интонацией Гаргат. - С телеграфом, Дмитрий Федорыч, горе вы мое, с телеграфом уж вам ли не разобраться! Посадите их с сотенку, телеграфистов, и выговор - мигом заработают безошибочно! Впрочем, тьфу… Вы мне говорите какой-то исключительный вздор, Дмитрий Федорыч, даже непонятно! Объясните лучше, без отвлечений, что за пакет такой… что там, одним словом, написано.
-Там, ваше величество, имеется сообщение о наших соседях… по территории-с, - улавливая соответствующий взгляд императора, присел в кресло напротив граф Аракчеев, - не людей я имею в виду, а этих… уральских наших горных соседей, где эльфы, гномы, драконы и все прочие мифологические существа…
-Вирмийские Земли, Дмитрий Федорыч, Великий Серпантин по-иному, - не меняя интонации своей, усмехнулся Гаргат.
-Совершенно верно-с, ваше величество, - без значительных эмоций сказал Дмитрий Федорыч и продолжил объяснение. - Но дело совершенно иное и очень срочное, и обязательно вас касается, тем более, что внизу уже экипаж ожидает, чтобы нас с вами на вокзал, а оттуда, на машине его величества, скорее в Петербург, ибо никаких тут, ваше величество, отлагательств…
-И что у нас теперь за самоуправство пошло, однакож… Ну да в чем же дело, раз без отлагательств? - воскликнул Гаргат.
-Да все дело-то в том, что наше Третье отделение час примерно назад отловило этого эльфа не эльфа… одним словом, некоего шпиона из этих наших-с ваше величество, соседей…
-Нет, Дмитрий Федорыч, когда вы умную вещь говорите, вы тянуть не умеете! Однакож, что ж тут, позвольте, загадочного?
-Все как-то, ваше величество, там чрезвычайно неопределенно-с. Вы, попрошу меня извинить, тексту самой депеши не читали, иначе бы тоже поразились, особенно в сравнении с моим пересказом-с…
-Ладно, Дмитрий Федорыч, не мудрите, я уже сам начинаю понимать… Интересненькое дело получилось, Дмитрий Федорыч… Так значит, меня требуют, посмотреть с моей стороны, так сказать?
-Да-с, ваше величество.
-Да, да, да… Ну да раз уж вы, Дмитрий Федорыч, теперь уже экипаж и машину организовали, то черт с ними - поеду! Все равно делать нечего, и по ночам не спится, Дмитрий Федорыч, э-хе-хе… Ладно, подробности по дороге расскажете! И про телеграф не забудьте, порядок-то надо навести.
-Да я, ваше величество, даже и преувеличил про телеграф-с, так сказать, ; отвечал, поднимаясь со стула, Дмитрий Федорыч.
-Ничего, ничего, по дороге времени много, поговорим еще, Дмитрий Федорыч! Эй, Маланья, трость где! - позвал крикливым голосом гигантскую свою паучиху Гаргат.
Однакож, пока император и граф Аракчеев путешествуют на паровозе из Царского села в Петербург, читателю следует узнать о действительных событиях, предшествующих посланию депеши Дмитрию Федорычу и о некоторых других фактах, до сих пор абсолютно неизвестных; началось все, по точнейшему определению Дмитрия Федорыча, за час или более примерно до визита начальника Третьего отделения к императору; в это самое время в полицейском отделении на въезде с Северо-востока в столицу господствовало чрезвычайное, даже безудержное и шумное веселье. Кроме жандармов, местных квартальных и городовых, а также весьма важного и представительного начальника участка в нижнем этаже двухэтажного нового особнячка с соответствующим садом, в наиболее обширном помещении участка собралось достаточно крупное (персон в двадцать) и веселое общество, все исключительно из гаргатинцев; имелись здесь бедные чиновники, чином преимущественно коллежские асессоры, в углу удобно и развязно расположился отставной пожилой офицер, вместе с ним отставной же капрал, возрастом лет под семьдесят, с колоссальными седыми усами и одноногий; у начальника присели на лучших местах также некий важный и для такого общества богатый советник и заезжий провинциальный доктор, приведший с собой двоих молодых медбратьев, известных охотников до римских вечеров; в центре же помещения расселся совершенно пьяный мастеровой не мастеровой, нищий не нищий, но носящий при себе потрепанную и скрипучую гармонику, за счет которой и был приглашен в качестве музыканта. Общество данное все вместе, не неся никакой службы и окончательно позабыв о занятиях своих, дружно выпивало и закусывало; шли развязные и даже в определенной мере пошлые разговоры; кто-то даже избивал кого-то длинною и чрезвычайно тяжелою деревянною дубиной; приглашенный музыкант с энтузиазмом играл, пел временами и в такт аритмичной какофонии своей топал огромными ногами в рваных пимах об пол и весьма лихо встряхивал своею бородкой; медбратья и с ними трое чиновников увлеченно играли грязной и давно использованной колодой в дураки; некоторые городовые уже залихватски плясали под скрежещущую и грохочущую мелодию; однакож таковую замечательную идиллию неописуемо и неожиданно прервало скандальное и неподходящее к делу происшествие.
Начало всему положило то, что в двери участка несколько раз назойливо и с приличною громкостью позвонили; один из данных звонков, наиболее длинный и звучный, резчайше встряхнул разгулявшее общество и капельку протрезвил его; причудливая музыка и хохот моментально затихли.
-И чего им там няймется? - напрягаясь, прокричал голосистый начальник. - А ну вон откройте и навешайте тут, кто дурачится!
Тут же с полдюжины наиболее трезвых и активных персон с значительною быстротой отворили дверь и собирались уже вытолкнуть вошедшего назад и наброситься на него, однакож вместо таковых действий остановились в молчании и чрезвычайном недоумении; наконец, послышались несколько испуганные, взволнованные и пораженные голоса:
-Да это ж человечишка!
-Какой тебе шут человечишка?! Они, ироды, в такое платье не рядятся, неужто не знаешь?
-Да кто же те это?
-А красивая!
-Что вы там возитесь? - воскликнул в совершенном нетерпении начальник. - Выкидывай да по роже покрепче, коль тут еще человечишки пошли! Ан церемониться нечего, с крепостными с этими тварями!
-Да в том-то и дело, что не человек! - отвечал начальнику один из квартальных.
-Не человечишка, тварь! И что за ироды тут пошли! - с комическим немного удивлением восклицали другие находящиеся у двери гаргатинцы. - Разъяснять, тварь, надо! Ан ведь и правда, щас мы мигом!
-А ну ведите эту тварь сюда, живенько! Мы тут мигом разберемся! - рассмеялся, выпивая и закусывая при этом, начальник, абсолютно уже «готовый». - А то шпионят еще! Ироды проклятые…
-Вон иди к нему, быстро! А то щас как врежу! - показал нечистым и чрезвычайно толстым пальцем на начальника своего, наиболее важный из жандармов; остальное общество, однакож, со страхом и ненавистью расступилось, лишь засыпающий на своем грубом и гнилом чурбане музыкант не произвел никаких действий. Меж рядами пьяниц и кутил в тот момент грациозно, аккуратно и весьма неспешно, обходя многочисленные столы и лавки, прошло к недовольному и дородному начальнику поразительно чистое и светлое, но во всеобщей и колоссальной тьме неразличимое детально невысокое существо; одето оно было в дворянское белое платье с длинною приличною юбкой, однакож покрыто совершенно низким, обыкновенным и дешевым платком; двигалось оно необычайно плавно и красиво, и со странною наивностью, даже добротой; сильно выпившего и храпящего уже при дыхании начальника чудесная таковая прелесть не тронула и не напугала, а вызвала в нем чувство брезгливое и чрезвычайно неприятное, уродливое и злое.
-Ишь, тварь! - зашипел откровенно и равнодушно начальник; единственной имеющейся у него мыслью было поскорее избавиться от неожиданной напасти, но и соблюсти при данном избавлении известную форму, дабы доложить о деле начальству, так как конспирировать столь, видимо, нахальное и выдающееся происшествие при наличии таких разнообразных свидетелей абсолютно невозможно и даже нелепо; во всяком случае, для начала гаргатинец решил явившуюся личность наиболее значительным образом разъяснить, вследствие чего задал вопрос: - Ты кто такая?
-Я Хелена Холиавская, дочь Холиавского Чародея, правителя Великого Серпантина и Вирмийского Конклава, - отвечало существо со спокойствием и достоинством, голосом девичьим, нежным, печальным и жалостливым, с исключительною ласковою и невинною тональностью, без тени развязности или вульгарности, с райскою чистотою и детскостью.
-Кхе-кхе-кхе! - откашлялся не совсем понимающий смысл ему сказанного начальник. - Шо-шо твоя губка шлепнула? Какой тебе тут к шуту Конклав?
-Халяв! Она на халяву, дитя халявное! - оскорбительно и разнузданно засмеялся сидевший рядом доктор.
-Отлупить ее да бросить, оно и дело с концом! - безжалостно заметил достаточно трезвый голос слева.
Существо же, хотя и смутилось несколько от столь враждебного к нему отношения, ответило на изречения гаргатинцев с величайшим спокойствием и достоинством:
-Я не вижу причин, господа, на основе которых вы могли бы так ко мне относиться. Я надеялась, что гаргатинская полиция окажет мне иной прием и приведет меня к тому, кого я желаю теперь видеть; я думала, что в Российской Империи устроена образцовая полиция.
-Хе-хе-хе! А мы что ж тебе - сидеть за столиком да бумаги писать?! Хе-кхе-хе! Хо-хо-хо! Ребята, садись за столик и пиши бумажки, мы образцовая полиция, хо-хо-хо! О-хо-хо-хо-хо! Нам, хо-хо-хо… и похмелиться нельзя, хо-хо-кхо-хо?
-Да мызнем, ребятки, это халявное дитя по дыне, а потом хоть что спрашивай! - предложил совершенно серьезно один из приведенных доктором медбратьев, после чего неспешно и с несомненной угрозой направился к существу; существо резчайше обернулось к бесстрашному гаргатинцу.
-Всех, кто прикоснется ко мне, ждет смерть, всех вас ждет смерть, низкие и подлые уродцы, - прошептало в волнении существо.
-Чаво-чаво? - грозно и молодецки выпрямился медбрат. - А она мя еще тут пугать будет! Вот смотрите-ка, рябята, щас я ее мызну и умру ужасной смертью! Хо-хо-хо!.. - медбрат жизнерадостнейшим образом поднял колоссальный свой кулак; остальные, за исключением начальника, вновь рассмеялись; однакож произошло непредвиденное: под высоким потолком сверкнула губительным ледяным блеском молния, и медбрат, находившийся всего в двух шагах от существа, повалился безжизненно, с пробитой головой на пол; из головы его потекла зеленая гаргатинская кровь; все общество, увидав, что случилось, поднялось немедленно со стульев и лавок и чрезвычайно громко заговорило.
-Да это ж магичка! Эльф, не людишка, эльф, черт возьми! Молнией его, балду, по башке! Да хватай ее, что стоишь, а то всех прибьет!
-Ребята! Слухайте! - перекрывал остальной шум грандиозный бас начальника. - Давай ее за руки за ноги да прямо за мной ко мне в кабинет. Коль она и взаправду этого бородача ихнего дочь, то у меня тут ее рожа на бумаге есть. Ага, давай, так ее, так! Держи, чтоб тебе повылазало! Не выпускай, дурень! Неси!!! Так что тебе с того, что она тебе каблуком в глаз тычет, он у тебя и так разбит?! А ты, доктор, что тоже увязался? Ты вон этого, приятеля своего осмотри! Лучше будет.
-Так мертв он, что на него глазеть! Тут видно, что труп.
-Да ты хоть накрой его да вытри, чтоб крови много не натекло! Кровь останови…
-Ладно, черт с вами, быстрей убегу, а то опять молниями пойдет!
Наконец, значительная часть процессии оказалась во втором этаже, в маленьком и весьма тесном кабинете начальника; хозяин такового кабинета с чрезвычайною спешкою осматривал имеющиеся у него в столе бумаги; четверо наиболее крепких жандармов придерживали ослабшее уже и усталое существо, не оказывающее теперь сопротивления гаргатинцам; другие же персоны наполняли кабинет от полнейшего своего безделья и бессмысленного любопытства; все бесконечно ссорились, переговаривались и злобно покрикивали один на другого; начальник занят был минут десять, не более; нашедши нужную ему книгу в обширном и толстом кожаном переплете, начальник пролистал ее сравнительно подробно, пока не обнаружил требуемую страницу.
-Ну да вот! Щас мы все посмотрим да увидим, хо-хо-хо! - восклицал начальник. - Вот и дочери этого психа в хламиде… Она младшая, что ли? Ага… Вот она! Ого! И рожа та и имя - Ленка! - начальник торжественно поднял и развернул книгу, а затем указал толстым пальцем соответствующий портрет.
-А похожа! Хе-хе! Да точно, она! Ага! - шумели заинтересованные гаргатинцы, не забывая, однакож, об угрожающей им чрезвычайной опасности.
-Ну да вот как оно, ребята! - абсолютно трезвым голосом, опустив на стол гигантскую книгу, произнес начальник. - Дело, оно, видать, серьезное и всякой гадостью пахнет… Но и важность тут государственная. Так вот что, коли мы тут сами разбирать начнем, так какую промашку сразу схлопочем. А за то, что глупость сморозили в таком деле, не жить нам всем, так что осторожнее надо. (Многие из слушателей закивали понимающе головами.) Тогда уж, если без осторожности, всем достанется, сами видите… И вот что я, ребят, думаю: кого-нибудь вы пока извозчичье депо пошлите, оно вон за полквартала бут, чтоб две кареты прислали - мы ее прям мигом в Петропавловскую, так они разберутся как следует, а наше дело телячье… Вы ее пока вниз снесите, да в рот ей кляп, а то тут еще всякого, тварь, вздору набалаболит. А я пока, ребят, до телеграфа позвоню, чтоб срочно графу Аракчееву прям пакет с телеграммою. По-моему, оно так правильнее всего, да и нам меньше вины, если что будет.
-Да оно вообще верно будет, только вот мы на двух каретах все не вместимся! - высказал тонким тенором мнение свое сгорбленный старичок, из чиновников.
-А на первой ее с охраной, эту штуку-то повезем! ; объяснил рассудительным тоном начальник. - А на второй я поеду, доктор со мной да резерв еще на случай чего…
-А мы все, выходит, не поедем?
-А тебе что, авось не причастен! И вообще, ребятки, - обратился начальник исключительно к жандармам, - выставите-ка вы всю эту мелочь, чтоб не нудели, да этого нищего с гармонью, черт с ним. И идите вниз все, я звонить на телеграф буду.
После некоторой суеты и сутолоки, с элементами даже драки, кабинет освободился, и начальник, оставшись в совершенном одиночестве, снял со стены металлическую трубку телефона и попросил соединить его со Срочнейшим Государственным Отделением телеграфа; сообщив неразборчивую и разрозненную достаточно депешу соответственной персоне и указав, что оплачивает все высшая полицейская инстанция, ибо дело необыкновенное и важнейшее, начальник опустил трубку и, передохнув недолго, направился поскорее вниз. Кареты уже прибыли, само странное существо и сопровождающие были в полном составе в таковых каретах, помещение значительно поочистилось; ожидали лишь появления начальника; наконец, мероприятия все без исключения завершились, и экипажи тронулись, исчезая в темноте абсолютно не освещенной улицы.
Гаргат и Дмитрий Федорыч прибыли в Петропавловскую крепость чрезвычайно поздно, меж первым и вторым часом ночи; несмотря на глубокую ночь, в крепости царило необычайно сильное возбуждение и суета; прибытие императора, притом еще вместе с графом Аракчеевым, навело на охрану и руководящих персон колоссальнейший ужас, вследствие чего суета лишь усилилась и приняла удивительные масштабы. Гаргат же был настроен серьезно, вел себя с полнейшую строгостью и пугающей суровостью; прибыв, он прежде всего явился в кабинет коменданта крепости и потребовал поскорее объяснений, доклада и абсолютно по всему событию отчета. Среди охранников и прочих некрупных чином лиц в крепости пошла соблазнительная сплетня: «Сейчас нашего комендантика-то мигом распекут… снимут-то его, обдиралу, получки-то он наши крадет…», комендант же необычайно растерялся, совершил даже попытку отойти от болезненной темы, но таковые действия ему никак не помогли; оставалось правдиво отвечать, дабы не рассердить выдумками своими строптивого императора еще более.
-Видите ли, ваше величество… Как тут все нескладно вышло… Сами понимаете, ваше величество, как оно… - спешно и бессвязно говорил комендант.
-Нет, не понимаю! - отвечал на повышенных тонах Гаргат и ударял раздраженно кулаком о стол. - Ты мне будешь объяснять, голова ты садовая, кого вы именно поймали? По национальности или еще как?! - у императора наверно имелись особенные причины, которые заставляли его особенно подробно ознакомиться с данным вопросом.
-Да вот же, ваше величество, из Конклава из Вирмийского… - бормотал растерянный и поразительно напуганный комендант. - Да ведь сначала же надо рассказать… э-э… обстоятельства, так сказать, при каковых поймали и доставили… собственно…
-Ты мне еще указывать собираешься? Я тебе какой вопрос задал?
-К-кого пой-пой-ма-ли… - прошептал допрашиваемый комендант.
-Ну так и отвечай!
-А-а… ну, ваше величество… я вам должен сказать, что… что мы поймали… верней даже она к нам сама явилась… эта… эту… ну, словом… она эльфийка. Э-э, да… Хелена Хольявская, дочь Хольявского чародея… младшенькая, кажется…
-Что-о?! - качнулся над столом исключительно обескураженный и удивленный Гаргат; лицо его чрезвычайно изменилось; глаза сумасшедше заметались. - Что ты сказал? Дочь?!
-Да-с, ваше величество.
-Дочь! - воскликнул с неясной интонацией Гаргат и неожиданно ухватил рукою коменданта за воротник мундира и потянул его с колоссальною силой к себе; комендант от ужаса едва не потерял сознание. - Дочь! И где она сейчас, что с ней?!
-А-а-а… Кха-кха! - закашлялся несчастный комендант. -Кха-кха… Мы, ваше величество, э-э… узнав, что вам уже телеграмма послана с… э-э… графом Аракчеевым… Мы, в таком случае, когда ее привезли, вот, решили вас больше (кхе-кхе!) не тревожить и созвали тут же срочный совет, чтобы дело обговорить. И вот-с, ваше величество… шпионством тут ясно-с никаким не пахнет, и вообще мотивы этого появления весьма туманные, необычные, можно сказать. И мы вот и порешили, кхе-кхе, что раз уж она теперь нами поймана и в пленницах состоит, то можно за нее и выкуп потребовать, да и его величество и господин граф Аракчеев несомненно одобрят. (Император от таковой фразы (комментарий 2008 г.: пришел в неистовство) чудовищно скривился и даже усмехнулся презрительно.) И, чтобы времени уже не терять, мы ее приказом сейчас же… э-э… подвергнуть допросу с пристрастием и заодно в процессе допроса про мотивы узнать… Наконец, и на фотографию допрос заснять, чародею-то этому отослать - плати выкуп! Но тут опять у нас конфуз, причем необычный: она сопротивление, кхе-кхе, оказала, в результате чего троих молниями убило да два десятка от молний в больнице… Но теперь мы ее уже крепко заковали…
-И поделом, что прибила! - совершенно дико и излишне громко, с грандиозною разгневанностью воскликнул Гаргат. - Всех вас молниями надо бить, - верещал неимоверно он, подскакивая невежливо и брызгая слюной; гнев его и ненависть не поддавались никакому описанию, - за такое, ироды проклятые, самоуправство… за головотяпство! Это ж надо придумать! Хелену Холиавскую - и пытать! Ах вы, твари подлые! Всех вас по тюрьмам сгною, в крепостные, на конюшне кнутами засеку, на виселицу всех!!! Всех повешу, всю Петропавловскую крепость перевешаю, тебя уж, дурень, точно и всех твоих советников за дурь!
-Ваше величество…
-Молчать, ирод! В какой она камере сейчас?!
-Т-третий этаж, н-нумер две-надцатый…
-А ну веди нас! Дмитрий Федорыч, что стоишь, как истукан, пошли!
Гаргат, ухватившись за трость, выскочил с чрезвычайной силой в коридор и длинными своими боевыми прыжками, развивая колоссальную скорость, двинулся к лестнице; Дмитрий Федорыч и в особенности чрезвычайно тучный комендант едва поспевали за ним; на лестнице же император одним длиннейшим прыжком перелетел весь пролет, не получив при приземлении абсолютно никаких увечий. Некоторую задержку вызвал у бегущей необычайно быстро процессии четвертый этаж, ибо, дабы добраться до лестницы, ведущей на этаж третий, требовалось преодолеть весьма значительный в длину и извилистый коридор; Гаргат бранился на коменданта за неправильное устройство внутренних помещений, однакож двигался дальше; неожиданно движение его прервал громкий, жалобный и совершенно детский крик, раздавшийся прямо под его ногами; император моментально остановился и зарычал на коменданта:
-Что это там?
-Мы, ваше величество, над двенадцатой как раз комнатой стоим-с.
-В какой части комнаты пленница?
-Вот-с, у правой стены, вашество…
-Молчать! А где палач стоит?
-Экзекутор-с? Вот, там, где труба выходит.
-Сейчас мы порядок наведем, - злобно и безжалостно усмехнулся, сжимая в руках обладающую известными читателю свойствами трость Гаргат; под пальцами его щелкнула одна из многочисленных, ловчайше замаскированных пружин, и на серебристом набалдашнике образовались две зеленоватые кислотные трубочки.
-Что вы делаете? - плачевно зашептал комендант. - Вашество…
-Молчи, ирод, надоел ты мне! - не обернувшись к нему, сказал Гаргат; могучее оружие в его руках направилось вниз, на пол, однакож чрезвычайно близко к печной трубе, и испустило поток зеленоватой густой кислоты; Гаргат, придерживая кнопку, заставил кислоту начертать на каменном полу ужасающе неровную окружность; кислота же мгновенно въелась в камень и зашипела, производя весьма едкий и неприятный запах; через пять или несколько более секунд отпавшая абсолютно плита провалилась вниз, и из образовавшегося отверстия послышался басистый злобный возглас, после чего некто медлительно и грузно упал. Дмитрий Федорыч и комендант находились в состоянии необычайного испуга и оцепенения, пораженные совершенно неясною и эпатажною выходкою императора; Гаргат же, не проясняя смысла деяний своих, привел в обыкновенное состояние посох и очередным военным прыжком своим оказался в комнате нумер двенадцать третьего этажа.
Комната данная имела чрезвычайно скудное освещение, состоящее из камина, накрытого в горизонтальном положении решеткой (на решетке, кстати, располагались накаляющиеся щипцы и скальпели), и факелов на стенах; стены комнаты были сырыми, холодными и неухоженными; у выхода имелся гаргатинец-фотограф, настраивающий для очередной съемки тяжелый аппарат на треножнике и два значительных прожектора; перед Гаргатом же лежал без сознания палач, по которому пришелся удар колоссальной плитой; другой палач вместе с ним следователь стояли у столиков с разным инструментом; к правой стене приковано было существо, в платье, заляпанном кровью… Заметив столь неожиданно явившегося императора, находившиеся в комнате гаргатинские персоны неописуемо растерялись; Гаргат же без тени заметного смущения осмотрелся и, увидав окровавленное существо, оглянулся на палача и следователя; глаза его разгорелись, заблестели одновременно, а на лице родилась безжалостная, уродливая улыбка.
-Да-а… ироды… черти… - произнес Гаргат чрезвычайно тихо и со спокойною интонацией. - Ироды проклятые… Я вас, тварей, за ваше самоуправство! Всех перевешаю! А ну молчать, все равно ничего умного не скажешь! Дмитрий Федорыч, слышишь ты меня? - обратился к расположившемуся наверху графу Аракчееву император. - Посажай пока всех этих иродов сейчас же в камеры в отдельные, а я ужпослезавтра ими займусь! Понял?
-Так точно, ваше величество!
-Ваше величество… - появилась в отверстии голова коменданта.
-Чего тебе?
-Пощадите нас, ваше величество, не виноваты мы…
-А кто, по-твоему, виноват тогда, Пушкин или Толстой?
-Толстой больше виноват-с, ваше величество…
-Чтобы на твоей должности служить, надо не только литературу знать, дурень! Ясно? Не пощажу я никого, с глаз моих долой!
(Вариант: Гаргат быстрыми шагами оказался у существа и с величайшею легкостью, одной рукой, (снял с него) сорвал исключительно все цепи; существо, совершенно естественно, повалилось бы на пол, так как не имело (оно?) теперь окончательно никаких сил)
Однакож, вспомнивши снова про существо, Гаргат с величайшею легкостью спохватился и подошел к нему походкою необычайно взволнованной, поскорее и с колоссальною осторожностью и осмотрительностью, стараясь не причинить существу никакого увечья, освободил его от цепей; существо находилось в забытьи, отчего повалилось бы сразу на пол и ушиблось бы еще более, но таковое очередное издевательство Гаргат совершенно предотвратил, аккуратно поймавши существо на руки и тихонько говоря одновременно злобно и растрогано:
-Бедная ты, бедная… Что же они, ироды проклятые, с тобой устроили… Я их, проклятых!.. Э-хе, бедная ты есть, несчастная, к кому ты в лапы попала… Ну ничего, теперь ты уже в безопасности будешь, теперь уже я здесь руковожу, а не эти ироды… - ласково шептал император; к особенному удивлению стоявших вокруг гаргатинцев, он прослезился; существо же пока что оставалось без сознания. - А ну-ка иди сюда! - император оборотился к сжавшемуся в углу следователю со всею строгостью и суровостью, однакож и с надрывом в голосе; следователь, дрожавший от непомерного испуга, подошел, и Гаргат мгновенно крепчайше ухватил его за мундир, произнес страшным голосом. - Со мной, ирод, пойдешь, - после чего через отверстие в потолке оказался вновь в коридоре, в обществе Дмитрия Федорыча и коменданта, пораженных необыкновенной его ловкостью (никто из них абсолютно не понимал, возможно ли столь замечательно прыгнуть, не обронив ни своей трости, ни болезненно ударившегося об пол следователя, ни существа), отпустил следователя и приказал весьма убедительно:
-Все за мной! В больницу тюремную, срочно!
Комендант послушно побежал маленькими шагами вслед за императором, идущим чрезвычайно скоро, однакож не прыжками, ибо на руках его лежало окровавленное и тяжело дышащее существо; взгляд Гаргата был грандиозно жалостлив и затуманен слезами, а сам он был даже несколько нежен, совершенно осторожен и ласков; вдалеке по коридору шли неспешно, порядочно отставая и разговаривая, граф Аракчеев и следователь; разговор их представлял собою следующее:
-Но что же мне теперь будет, господин граф-с? - вопрошал страдальчески следователь.
-Трудно вам сказать, очень трудно! - задумывался искусственно Дмитрий Федорыч. - Император у нас, известно, персона, уж простите за выражение, взбалмошная, в гневе решения свои может преувеличить, так что ничего конкретного говорить не могу…
-Так как же-с… позвольте-с…
-Если этим делом займусь я, то есть если его поручат мне, то я постараюсь, конечно, смягчить вашу участь. Но ничего, пока, повторяю, к сожалению, не известно.
-Э-хе-хе… - вздыхал тяжелейшим образом следователь.
Больница тюремная располагалась достаточно далеко от камеры, куда поместили существо, и потому лишь благодаря быстроте своей и выносливости, Гаргат вместе с запыхавшимися совершенно и уставшим комендантом и с отнюдь нелегкою ношей на руках поднялися туда не более чем за четверть часа; остальные же подошли несколько позже. Едва оказавшись в приемной, император подозвал к себе дежурившего ночью заспанного и растерявшегося врача и, не произнеся слов объяснения и приветствия, не обратив на земные поклоны окружающих никакого внимания, отрывисто по-военному скомандовал:
-В хирургическую палату ведите, быстро! И следователь пусть идет со мной, а вы, господа, - обратился напряженно к коменданту и Дмитрию Федорычу Гаргат, - здесь подождите. Туда мне халат, лучший инструмент и двух медбратьев на подмогу! Да поскорее все, - И император замолчал, держа по-прежнему неся практически неживое существо, из приемной в центральное больничное помещение; следователь двинулся неуверенно вслед за ним; врач же засуетился чрезвычайно и скороговоркою воскликнул вслед:
-Ваше величество, да что же вы, мы ведь сами все устроим! Как желаете!
-Знаю я ваши медвежьи услуги, головотяпы! Где тут хирургическая? - был ему безжалостный ответ.
-Вот-с, вот-с, ваше величество, проходите-с сюда! Тут и инструмент отборный, и халат с перчатками и маской имеются, и позову я сейчас… Эй, Наум, Колька, идите мигом, дело срочное! Его величество к нам в клинику самолично пожаловали.
Хирургическая являлась комнатою сравнительно небольшой, однакож и не маленькой; четверть ее занимал находившийся в центре высокий и огромнейший белый операционный стол, на который Гаргат и уложил существо, вновь с ласковостью и аккуратностью; по стенам комнаты расположились дополнительные и приставные столики, крохотный шифоньер с зеркалом, откуда император извлек для себя чистейшее и абсолютно новое гигиеническое медицинское обмундирование, и колоссальный стеклянный шкаф с блестящим (в многочисленных даже смыслах) инструментом внутри; под потолком горели сильные и ослепительные электрические лампы. Следователь присел поскорее на свободный стул у самого входа; услыхав об императоре, появились моментально и два молодых весьма проворных медбрата; поклонившись и соответственно поздоровавшись, медбратья осведомились, что именно от них требуется.
-Помогать требуется, господа хорошие, - сообщил им Гаргат, сохраняя приличие и важность. -А как точнее помогать, мы сейчас узнаем. Следователь, вводили ей болевую вакцину?
-Да-с, вашество…
-Какую?
-Усиливающе-ожоговую-с, наитяжелейший вариант…
-Боже ты мой, какие дураки меня окружают! Это же для самых позорных людей вакцина, а вы ее ей, бедной! Она же чуть не умерла по твоему благу! Ну да пес с тобой, потом разберусь… Так, господа медбратья, сейчас действовать побыстрее: первым делом подготовьте ваты со слабеньким обезболиванием и шприцев штук восемь с сильным, только размером поменьше. Тут осторожно работать надо, в такой ситуации… А потом, как я колоть буду, лучшие сюда средства против ожогов, кровотечения и бинтовать повязку! И скорей, чтоб мгновенно, а то вон сколько крови вылилось! Ясно?
-Ясно-с, ваше величество.
-Ну, с богом, давай.
Следующая минута прошла в оживленной и напряженной работе; Гаргат в таковое время успел осмотреть существо, в результате чего обнаружил шесть несомненных ранений, которые требовали немедленной и умелой медицинской помощи; однакож, без введения эффективного противоядия, абсолютно выводящего и уничтожающего болевую вакцину, залечить и перебинтовать раны, а также удалить металлические занозы из пальцев существа не представлялось возможным - каждое медицинским инструментом или же лечащим ожоги едким средством (2008 г.: прикосновение) могло принести существу неописуемые болевые ощущения, каковых император ему совершенно не желал; оставалось лишь самую малость смягчить шесть вышеуказанных мест слабой обезболивающей жидкостью через вату, а затем ввести постарательнее и наиболее безопасно уколами средство мощное; задача была, учитывая положение, невозможно сложна, но и Гаргат в хирургии и медицине являлся опытнейшим и грандиозным специалистом.
Справился с обязанностью своею император весьма достойно (ибо для себя он находил в лечении существа долг и обязанность); уколы, все-таки, несмотря на смягчение, принесли существу чудовищные страдания, чего впрочем, и ожидал Гаргат и поделать в сложившейся обстановке ничего не мог; он только ласково и лирическим голосом успокаивал подрагивающее в конвульсиях и стонущее существо, гладя его по волосам и говоря ему:
-Ну все уже, все… ласточка ты моя, милая ты моя, успокойся… Сейчас тебе уже станет легче, ах, ты моя ласточка… бедная ты моя, несчастная… - существо, однакож, не открывало глаз и, видимо, не приходило в сознание окончательно.
Прождав после введения уколов кратчайшее, даже чрезмерно небольшое время, Гаргат привычнейшим жестом взял одною рукою тонкий и чрезвычайно узкий скальпель, а другою сверкающий медицинский пинцет; врач же извлек из шкафа специальный пузырек, запахло еще более спиртом; император проговорил взволнованно своим помощникам:
-Вы ее, господа, подержите, если сопротивляться начнет… Но хорошо, если сопротивляется, силы у нее, значит, есть… А я постараюсь мигом, чтоб не мучить долго…
-Слушаем-с, ваше величество.
Существо действительно стонало иногда, совершило даже несколько попыток вырваться, однакож талант императорский в области исцеления был столь велик, что оперируемое существо не получило никакого лишнего увечья или лишней боли; Гаргат шептал ему бесконечно успокоительные слова и размышлял тревожно: «Только бы рассудка она, бедная, не лишилась от такого испуга и от боли такой! Если лишится… А вдруг и вправду лишится? И тогда прощай спасение, я же это лицо узнаю, и я его - погубил? О ужас, о горе я сам себе горькое!» Тем не менее, всего за полчаса существо было с величайшим умением и безупречно прооперированно, забинтовано и обработано соответствующе, смазано важнейшими мазями и совершенно не кровоточило; дыхание его сделалось более спокойным, глаза его в исключительных случаях приоткрывались, однакож движений оно не производило; было абсолютно ясно, что существо уже не в забытьи и, возможно отдыхает; император же в это время незначительно отвлекся, руководя организацией транспортировки существа в Зимний дворец, в клинический новый флигель. Наконец, произошло самое необычайное и обескураживающее событие из всех удивительных событий, рассказанных в данной главе; событие таковое породило колоссальное количество сплетен и слухов в различных слоях общества, ибо состав его был чрезвычайно таинственен, с оттенком даже мистики и притом высшей политики, и известен хотя бы приблизительно весьма узкому кругу лиц; автор же расскажет о подлинных фактах, ограничивая в описаниях собственные оценки и мнения.
Когда событие началось, Гаргат несколько отошел от хлопотливых своих дел и собирался мимолетно переговорить с Дмитрием Федорычем и дать ему соответствующие поручения, однакож намерения его прервал долгий и потрясающий, исступленный крик врача, оставшегося временно в хирургической:
-Вашество! Ваашесство-о-о! Магия!
Император, почувствовав абсолютно неладную и вредную вещь, позабыв обо всем за ним имеющемся, оказался мгновенно в нужной палате; происходило действительно нечто эпатажное и изумляющее: находившиеся в палате гаргатинцы панически прятались в углах и выкрикивали невозможные к пониманию фразы, а весь операционный стол был окутан вплоть до потолка весьма интересною и явно магическою радужно переливающейся серебряно-голубою дымкою; дымка столь сгустилась, что окончательно закрывала собою окутанное пространство, но и дальнейшее ее распространение отсутствовало; существо не подавало никаких абсолютно сигналов.
-Что это, вашество? - возопил раздраженный врач снова.
-Магия это, господа хорошие! - хладнокровно, стараясь сдержаться и для пристойности сосредоточиться, отвечал Гаргат.
-Так что же делать?!
-Пока ничего не происходит, ждать, что дальше будет. А вы бы шли отсюда, господа, я и сам понаблюдаю!
-Но вашество, нельзя же себя так!..
-Молчать, не ваше дело, все идите подальше отсюда, не то худо вам будет, ироды!
-Да мы ведь, вашество-с!
-Так надо, ясно, господа! Идите! (Гаргатинцы с чрезвычайною неохотою удалились.)
Император имел, среди прочих своих относительных качеств, еще и поразительную, однакож рождающуюся в редчайших случаях, интуицию; сейчас с ним произошел именно таковой случай, и по данной причине Гаргат понял и досконально узнал, что явится отныне перед ним - явится вечное и великое спасение; да-с, да-с, господа, спасение! Между тем, дымка постепенно рассеялась и перед плачущим и туманным взором императора предстала, в состоянии совершенно здоровом и положении сидячем относительно стола теперь уже не неизвестное «существо», а Хелена Холиавская, младшая и лучшая дочь Холиавского Чародея, красота, ангел, (вариант: Колдовской ребенок). 16.10.03. - 22.11.03.
V. Хелена Холиавская.
Гаргат совершеннейше знал уже, что таковое пред ним произойдет; он чувствовал покровительницу свою, Вторую Вирму, не представляя ее, и чувствовал в событии данном несомненную ее волю; он увидал и несомненно узнал сие чудеснейшее лицо, предугадал в нем спасение, и спасение явилось, пускай и столь тяжелой неожиданностью; подумать только, Гаргат более ста лет ожидал в различнейших образах возмездия и единственного (вариант: спасения.) успокоения своего - чудотворного спасения, и узнал лицо его, припомнил, предрек и абсолютно теперь узнал. Между тем, император видел рядом с собою истинно чистое и прекрасное существо; бледное несколько и испуганное лицо Хелены обрамляли каштановые не заплетенные исключительной красоты волосы; в приятном же лице и глазах ее сочетались и необычное кошачье озорство, и кошачья вместе с тем задумчивая лирическая печаль; выражение лица ее было страдающим и даже измученным; одета Хелена была в серебристое с рукавами и воротником домашнее дворянское платье столичного производства; на Гаргата Хелена смотрела одновременно испуганно и удивленно. Гаргат же выглядел колоссально жалко и недостойно своего императорского величия; подавшись незначительно вперед и прижавши руки к груди, он ужасающе вздрагивал и даже плакал умиленно, с больною подергивающейся улыбкою; Гаргат не представлял, каковыми словами ему обратиться к спасению, дабы выразить раскаяние свое и обратиться с просьбой прощения за ужаснейшую вину свою; он желал уже произнести нечто, однакож Хелена опередила намерение его и сказала совершенно таким же голосом, какой услыхали несколько часов назад сильно выпившие жандармы из окольного отделения:
-Кто вы? Если вы тоже хотите убивать меня, то убивайте. Я пришла сюда, чтобы увидеть правду о вашем государстве. Правду я увидела, хотя и далеко не полную. Но на те глупости, которые у меня до этого спросили, я ничего не могу ответить. Я только желала поговорить с императором, но теперь я боюсь, что…
-Хелена! Хелена! Хелена! - возопил, переходя тем не менее мгновенно на интонацию обыкновенную, страшным голосом Гаргат. - Я император! Прости меня, я тебя прошу! - он повалился неожиданно на колени и сложил в мольбе руки.
-Что вы сказали? - прошептала отчаянно Хелена.
-Прости меня! Хелена! Прости, ради Бога, прости несчастного! - исступленно, не поднимая головы, кричал и извивался на полу Гаргат, рогатая, зеленая, необычайно уродливая от превращений своих и старости, ничтожная, омерзительная, грешная тварь. - Это моя вина!.. Я император!.. Моя вина, (вариант: грешника) проклятого!.. Одни я больше всех виноват!
-Но в чем же? - мягко и даже с приличиями перебила его не ожидавшая такового поворота событий Хелена.
-Я все это позволил и держал тебя так долго! Все из-за неведения моего это получилось, этот ужас получился!.. Прости меня, Хелена, что я тебя сразу не встретил и не принял! Иродам этим… тварям человеческим на съедение, им проклятым… Но теперь тебя никто уже не тронет и мучить не будет! Всех их перебить надо… Кхе-кхе-кхе!!! Только прости меня, ирода! Я все позволил… клянусь!.. Прости-и-и-и, Хелена!!!
-Вы - император?!
-Я Гаргат, Хелена! Я император! Я - тварь и ирод проклятый все это позволил!
-Я вам не верю, -неожиданно и спокойно произнесла Хелена.
-Верь мне!.. Прости меня!.. Клянусь!.. Неужели и ты - мне не веришь?!
-Позвольте вас перебить, - Хелена говорила чрезвычайно серьезно и без особенных даже эмоций, однакож в глазах ее и на лице виделось совершенное сострадание и жалость. - Я не верю вам, что вы, то есть с вашей воли, убивали меня. Вы говорите искренно, очень искренно. Ради Вирмы, вы слишком добрый, хороший и неоценимый человек… извините меня, ради Вирмы, гаргатинец, если… - звучали таковые слова исключительно без лести и необычайно с душой.
-Хелена!.. Спасение!.. - заверещал грандиозно громко император. -Спасение!.. Ты знаешь, ты знаешь, что я говорю! Ты знаешь правду! Ты… ты… поняла… поверила… спасение… милая моя… ласточка… Хелена!..
-Все делают ваши слуги, притворяющиеся перед вами верными, ибо они подавляемы страхом, и совершающие свои дела незаметно он вас. Вы не виноваты, вы пришли, раньше невозможно… - печально говорила Хелена, успокаивая и гладя по голове пресмыкающегося перед ней плачущего Гаргата. - Вас хранит Вторая Вирма, и именно она послала меня сюда, ваше величество…
-Хелена! Не зови меня величеством для себя - я ниже этого звания, но только в сравнении с тобою… Зови меня… кхе-кхе-кхе!.. господин… господин Гаргат, если ты не знаешь, как меня называть… Прости меня, умоляю! Прости!
Хелена отвечала весьма благосклонно:
-Если вы считаете себя виноватым в чем-то передо мною, господин… господин Гаргат, я прощаю вас, так как не верю в ваши грехи. Нас хранит Могучая Вторая Вирма, господин Гаргат… но я вас прощаю не по ее воле: вы хороший… м-м… гаргатинец.
-Я человек, Хелена, человек, ибо я по натуре грешен и порочен, как человек, и никакая высокая идея не скроет этого иродства, Хелена, никакая вообще идея и мысль! Считай, что я человек - уродливая, мерзкая тварь, человечишка! Я заслужил, Хелена! Но ты, ты несомненно высшее создание - и потому ты от моей воли совершеннейше свободна… На кой ты к нам здесь, в нашу грязь пришла, не мне уже знать, и не мое это дело!.. Но свободна ты, от моей воли свободна! Коли хочешь обратно, в Конклав свой, я тебя довезу тебя до Конклава на Урал, в целости и как ты пожелаешь! Но не езжай, Хелена, умоляю тебя, не езжай, пожалуйста, прошу тебя!..
-Я бежала не для того, господин Гаргат, чтобы теперь возвращаться назад… Я хотела увидеть правду о вашей стране и поговорить немного с вами. Правду я уже полностью увидала, и вас представила в самом сердце этой правды. Но вы, господин Гаргат, отстранены от жизни - отстранены! И вы никогда, через все ваши грехи, не будете сердцем такой страшной мерзости. Вы добрый идеалист, и за идеалы крови не жалеете. И я останусь здесь, чтобы хотя бы рассказать вам об очень многом…
-Я понимаю, Хелена, все я тебя понимаю! - вновь заговорил чрезвычайно тихо император, поднявшись с полу и даже несколько отряхнувшись. - Останься, ради Бога и твоей Вирмы! И прости меня пожалуйста, что я утерпеть не могу (ужаснейшая моя натура!), но позволь тебе один важнейший вопрос задать, Хелена.
-Пожалуйста, я слушаю, господин Гаргат.
-Учили ли вас… э-э… то есть тебя… магии?
-Господин Гаргат, но к чему это? Конечно же, учили.
-Хелена, помилуй меня! Это моя глупость и неосторожность, одна лишь только моя! Помилуй! Ведь ты же… ты же мне поверила! Девяносто лет мне уже никто по-настоящему не верит, и верить, кроме тебя не будет, ибо такова уж моя теперь участь. Родители мне верить перестали, человечишки проклятые, кроме тех, кого я и подозревать не могу (ибо такова моя натура есть, и до невозможности мне их вдруг жалко), мне тоже ни на минуту не поверили и не доверились. Гаргатинцы - а они ведь только внешне вроде бы гаргатинцы, внутри же и в душе своей окончательные человечишки - тоже только через вакцину, а не через душу мне искренно поверить могут… да и вакцина против их людской гадости и паскудства помогать перестала, мыслить они тоже и рассуждать хотят… Лишь животные и прочие живые существа меня любят и мне верят, и теперь ты еще мне поверила. Впрочем, мне наверно все, кто не люди, почему-то верят. Ведь ты же мне веришь?
-Я вам верю, господин Гаргат. Сейчас вы мне не лжете.
-Да, да, ты, Хелена, тоже ведь искренно говоришь, от души! Я тоже тебе верю и всему тому, что ты мне говоришь! Ты лгать не умеешь - правду, правду!..
-Господин Гаргат!
-Да, Хелена… ведь ты…
-Господин Гаргат, позвольте мне сказать! Мы говорили сейчас про магию и теперь неожиданно перешли к тому, верим ли мы. Вы верите мне несомненно, и я верю вам. Но все-таки, господин Гаргат, вы хотели спросить меня про магию. Зачем вам нужна магия, господин Гаргат? Или я ошиблась, но вы же не хотите совершить магией ничего дурного, ради Вирмы?
-Хелена, Хелена! Именно то, что мое желание использовать магию имеет цель настолько добрую и невинную, и мешает мне рассказать прямо сейчас тебе об этой цели! - чрезвычайно тихо зашептал неожиданно император. - Тут ведь прямо за дверью стоят и обязательно слушают любопытные медбратья и врач, а в прихожей… то есть в передней сидит и слышит, и… э-э… анализирует наши с тобой, а в основном мои крики граф Аракчеев. Хотя он и прелестнейший в своем роде, как ты, Хелена, выразилась, гаргатинец, он поразительный сплетник. Стоит ему только услыхать что-либо подобное, из того, что я имею в виду в смысле… э-э… магии, он непременно распространит нелепые и злые слухи, и последствия будут ужасающими… для тебя, ибо моя репутация защищена единственно страхом перед моей персоной. Так что, Хелена, помилуй меня, ради Бога, но я расскажу тебе о цели моей, выполнимой лишь с помощью магии, ближайшим вечером у себя в особняке в Царском селе. Ты же поедешь в мое сегодняшнее место обитания или вернешься… вернешься обратно в Конклав, Хелена?
-Господин Гаргат, я не хочу возвращаться в это место, я поеду так что с вами в ваше Царское Село, как я уже вам и говорила.
-Тогда извини меня в последний раз, Хелена, ласточка ты моя, и разреши задать еще один вопросик… кхе-кхе… о магии, в этой теме, Хелена.
-Пожалуйста, господин Гаргат.
-Вас… э-э… учили создавать вещи, Хелена?
-Конечно, если вы желаете знать, господин Гаргат.
-Да-с, именно, я хочу знать, Хелена, уж извини меня. И учили ли вас, Хелена, еще одной вещи: чтоб эта вещь, которая создается, лежала в памяти и чтоб такую вещь воссоздать снова и размножить.
-Это все очень просто, господин Гаргат. И все же для чего вам такое требуется?
-Я скажу тебе, обязательно скажу, дорогая моя Хелена! Я обещаю и клянусь, что подробнейше расскажу. Жди вечера, Хелена, печального вечера. Этим вечером…
-Я понимаю вас, господин Гаргат, - мягко прошептала Хелена. - Мне кажется, вы когда-то что-то не сохранили, что необычайно дорого для вас, но вы его хорошо помните, и хотите вновь воссоздать… вспомнить…
-Хелена! Хелена! Господи, до чего ты говоришь правду! Какую ты говоришь правду! Но этой правде нет места в больнице Петропавловской крепости ; чужая здесь такая невинная правда! Мы все скажем об этой правде, Хелена, но в моей гостиной, в Царском селе, в особняке… Хе-хе-хе-хе-хе! - рассмеялся неожиданно император. ; Хе-хе-хе! Но ты же едешь в Царское село, погостить у меня, не обидишь старика?
-Господин Гаргат, ваша доброта велика, но притом и навязчива. Вы слишком волнуетесь и спрашиваете меня уже в третий раз о том, поеду ли я к вам.
-Совершенно верно ты говоришь, Хелена! Ужасный у меня характер! Однакож, Хелена-с, уже наступает утро и, если мы и собираемся ехать куда-то, то нам надо более теперь не задерживаться, так как, - император извлек золотые часы свои и ловчайшим движением щелкнул крышкою, - довольно скоро пойдет уже седьмой час. Экипаж дожидается у ворот, Хелена-с, а на вокзале стоит также и ожидающая меня машина. В особнячок, так что, Хелена, мы поспеем как раз к завтраку. А у нас еще множество важнейших делишек… дел, именно-с.
-Каких же, господин Гаргат?
-По дороге я тебе в военном порядке буквально все расскажу, Хелена. Ты посиди минуточку одна здесь, только, ради Бога никуда не уходи, а я должен позвонить по срочнейшему делу. Ты знаешь, что такое телефон?
-Я слышала, господин Гаргат, что у вас используют такие механизмы для разговоров на дальние расстояния…
-Прелестно, Хелена! Ну сейчас я позвоню и моментальнейше вернусь. Только без меня никуда пока что не выходи, а то могут произойти вновь различные недоразумения…
-Я понимаю, господин Гаргат. Я, конечно, подожду.
-Замечательно, Хелена… - сказал напоследок император и с достоинством удалился в центральное помещение больницы, где потребовал немедленно провести себя к телефону, что, совершенно естественно, было выполнено.
-Вот аппарат-с… - почтительно говорил императору дежурный врач. - Извольте-с звонить, ваше величество, хотя и рано еще очень-с… Только вашество-с, нельзя ли уже действия какие-то с хирургической произвести, прибраться там-с…
-Когда можно будет, тебе скажут, ирод! - пробормотал ему равнодушным голосом Гаргат. - Пошел вон!
-Так точно-с, вашество.
Гаргат мгновенно связался с необходимым ему местом и теперь ожидал ответа на свой звонок; однакож телефонная трубка некоторое время лишь испускала длинные и протяжные гудки, указывающие на то, что линия не занята; наконец, на другом конце провода ответили.
-Да! - напуская на себя некоторую демонстративную веселость, воскликнул в трубку император. - Да! Здравствуйте, здравствуйте, Петр Порфирьевич! Да, это его величество… Что? Я вас разбудил? Да неужели, неужели я ; вас? Ну ничего страшного, Петр Порфирьевич. Да… Ну конечно же, конечно же, Петр Порфирьевич, замечательный вы… кхе-кхе… гаргатинец! Как ваше производство идет-то? Что? Сейчас слишком раннее время для таких вопросов? Хм-хм, оригинальнейший у вас ум, Петр Порфирьевич! Впрочем, да… Я звоню именно по делу, причем по делу срочнейшему и не терпящему каких-либо отлагательств… Нет, нет, это ни в коем случае вас лично не касается, и дело для вас более выгодное, Петр Порфирьевич, нежели неприятное… Касается все исключительно вашего прелестного производства… Так вот-с, сейчас я звоню вам из Петропавловской крепости… Да! Именно! И вот, переговорив с вами, я сяду поскорее в экипаж, в экипаже на вокзал, а с вокзала на машине моей в Царское село, в мой милейший особнячок… Так вот, Петр Порфирьевич, потрудитесь сейчас же после моего звонка связаться с вашей мастерской и там распорядиться, чтобы оттуда мне в особняк прислали наилучшие образцы имеющихся там у вас дамских платьев размеру небольшого, но чтоб фасон был разный и т. п., и т. д. И бальные, и домашние, и визитные… Словом все как надо. Постарайтесь еще, чтобы платья не задерживались и прибыли на час-полтора позже моего. Да-с, Петр Порфирьевич… Счет из казны, но большую часть вашего товара мы несомненно вернем вам в целости и сохранности… Обязательнейше, обязательнейше, Петр Порфирьевич… Что? зачем они мне понадобились? Государственная тайна, Петр Порфирьевич, государственная строжайшая тайна. Вы понимаете? Конечно, конечно, до поры до времени про мой звонок никому особенно не говорите… Ну, с Богом, здоровья вас, милейший Петр Порфирьевич, с Богом. Здоровья вам, счастья и веселья! До свидания! - Гаргат с чрезвычайно благожелательным выражением лица опустил трубку на рычаг. - Прелестная персона этот Петр Порфирьевич! И одежду продает прелестную! И необыкновенно пунктуален. Я даже совершенно уверен, что он сейчас уже звонит в свою мастерскую и готовит эти платья. Ну да шут с ним, я занят…
Гаргат с исключительною важностью поблагодарил совершенно недоумевающих по поводу императорского разговора медицинских персон и последовал вновь в хирургическую; пребывал он там весьма недолго, после чего вышел, постукивая тростью, уже без докторского белого халата, при расправленной бабочке, ведя чрезвычайно вежливо под руку Хелену; Хелена улыбалась и даже смеялась иногда весело, а император грандиозно острил, рассказывал ей нечто определенно забавное и, если таковое выражение, конечно, применимо к столь значительной особе, немного и в известных рамках рисовался; врачу и медбратьям он кивнул мимолетно и небрежно:
-Палату можете убирать, - Дмитрию же Федорычу он сообщил приятнейшую для всего главнейшего начальства Петропавловской крепости новость: ; А вы, Дмитрий Федорыч, тут на недельку останетесь… Я вам все это дело в полнейшей мере поручаю, чтобы вы разобрались и наказали всех этих иродов соответствующим образом. Вы меня понимаете? Я вашей жене сообщу, сообщу, конечно и обязательно, а вы меня в письменном и полнейшем виде осведомите обо всем… Ну, Дмитрий Федорыч, извольте здравствовать, а мы уезжаем незамедлительно в Царское село… Чтобы к завтраку, так сказать, поспеть… - И император вместе с Хеленой мгновенно удалился из больничного помещения крепости, в результате чего граф Аракчеев и находившийся при нем комендант успели лишь спешно и в некотором смысле неприлично даже попрощаться; едва шагов Гаргата и Хелены не стало слышно на совершеннейше глухой и неуютной каменной лестнице, Дмитрий Федорыч таинственно и тихо сообщил коменданту:
-Благодарите Бога, как вам сейчас повезло. Снять вас, конечно, дорогуша, придется, и ваши банковские счета конфисковать тоже, но и это, дорогуша, не самое страшное.
-Согласен-с, господин граф.
-А сколько, кстати, у вас там лежит?
-Тысяч триста-четыреста, наверное… Я в последнее время, знаете ли, и не считал…
-Ничего, тысяч пять я вам оставлю на мелкие нужды, не беспокойтесь, дорогуша. Вас это устраивает? Прелестно. Тем не менее, странный у нас император, ; заметил флегматически Дмитрий Федорыч.
-Да-с, господин граф, да-с. Что-то он с этой эльфийкой так принципиально, можно сказать, излишне возится… Уж не влюблен ли он в нее теперича?
;Нет, дорогуша, не влюблен. У него слишком ограниченный и мещанский ум, чтобы влюбиться.
-Однакож говорят, что познаниями он обладает очень незаурядными-с…
-Да уж, в некоторых областях у него кругозор даже необыкновенно развит… Но к общению с женщинами это абсолютно не относится. Император живет уже лет сто, не меньше, и до сих пор никогда не влюблялся по-настоящему, а общение с женщинами в целях более земных и прозаических ему приписывать - полнейший вздор и клевета, если я правильно выражаюсь…
-Ну так что же тогда это, господин граф?
-Тут уже приходится, несмотря на мой военный мундир, переходить в область отвлеченной философии, дорогуша. А толкуя, дорогуша, через эту область, можно сказать, что мы с вами сейчас рассуждаем о любви половой, то есть о любви одного пола к другому, ну да вы меня полностью понимаете, а государь наш любит теперь эту эльфийку любовью родственной, можно даже сказать, отеческой… Вы понимаете? 28.11.03. - 8.12.03.
-Интересно-с все-таки, господин граф-с.