#1
Солнце уже опускалось за крыши домов. В воздухе витал аромат корицы и импортного парфюма: он точно ходил сегодня по этой улице; он дышал этим воздухом и втаптывал в этот асфальт частички земли. Час назад он смотрел на витрины дорогих магазинов, задумчиво выкуривая одну сигарету за другой. Хоть и курит он много, мне это слишком нравится. Мне вообще нравится все, что хоть как-то связано с ним – от воздуха, которым он дышал, до девушек, с которыми он спал. Это ворожит, притягивает, возбуждает. Иногда мне хочется провести ночь с какой-нибудь из его бывших.
Я свернула в подворотню, где уже давно ждала Лика. Рассекая мертвые листья по прямой. Это было так уверенно и агрессивно, что от каблуков летели искры во все стороны. А когда едва не споткнулась, урна возле перекошенной лавочки загорелась голубым пламенем от моей резкости.
- Совсем сдурела? – донесся возмущенный голос слева.
Я повернула голову вправо.
- А, это ты? – чуть разочарованно. – Долго ждешь?
- Ну не он же, - дружеская усмешка. – Я тебе принесла «мартини».
Девушка полезла в сумку. В большую такую, глубокую, как колодец. Я даже не представляю, как в ней можно найти случайно затерявшуюся монетку.
- И снова вечер анонимных алкоголиков.
Я присела на старые качели. Они скрипели от боли и возраста. Ветер подвывал им в такт, развивая белый шелковый шарф. Чувствую, что скоро успокоюсь, и вся злость на подругу куда-то пропадает.
- Лик, мне так холодно.
Тяжелый вздох. В разгоряченные легкие попадает огромный кусок холодного воздуха: он остужает внутренности, образуя легкую корку льда. Хочется, чтобы кто-то любимый и нежный крепко обнял и больше никогда в жизни не отпускал.
Надо согреться. Подруга наливает в стакан теплую жидкость.
- За него, - что-то голос охрип. – Рано или поздно все будет.
- По-любому, - прошептала Лика.
Ветер становился сильнее. Срывая листья с деревьев, он летел стремительно мне в лицо. Такой злости в нем еще не было никогда. Казалось, он за что-то мстит. Но волнения были бессмысленны: стоило сказать несколько слов, как чьи-то стенания прекратились.
- Он опять злился. Не знаю, что на этот раз, но я его успокоила.
В близлежащих домах постепенно зажигались огни. Это было началом новой жизни. Той самой, где пьяное небо уже не следит за каждым шагом; та жизнь, где скользят два тела по шелковым простыням, сливаясь в наркотической ломке; жизнь, где все живет без правил и прав. Это и моя жизнь, но так вышло, что без него она будет нулевой.
- Сегодня он надолго взглянул на твои голые плечи. Видела? – Лика сделала глоток.
- Чувствовала. Хочу делать вид, что я остыла, но на самом деле вру себе.
- А ведь я тебе говорила.
- Мне всегда все что-то говорят.
Снимаю с себя шарф. Просто крутить в руках, измеряя пальцами. Чуть-чуть снять волнение. Медленно так, будто шагая. А потом обвивать их, чуть затягивая, пока кончики не покраснеют.
- Сколько уже насчитала?
- Сбила меня.
- Тебе и вправду кажется, что все в самом деле так?
- Я знаю. Это у меня внутри. Подожгли и все. К тому же я сама дала ему спички, чтоб сделал это.
- Болит?
- Я привыкла.
На дворе была совсем ночь. В кустах мелькала белая фигурка: это Вера, она всегда ищет, к кому бы приткнуться в этот раз. Мы замолчали. Шорох листвы резал ухо, позвякивая струнками нервов. Верочка уже выбралась из кустов и стояла перед ними. Никто не посмел пошевелиться. Не выдержала напряжения: осветила свое лицо подсветкой мобильного телефона. Глаза в глаза, уставший взгляд и запуганный. Хрупкое тело в белой сорочке дернулось с места и побежало прочь. Босыми ногами по листьям, асфальту, гравию.
- Она могла бы тебе пригодиться, Наденька, - заметила Лика.
- Нужна будет – позову.
#2
На дворе плотно засела осень. Она как старость закосила близлежащие деревья и кусты. Недавно зеленые листья медленно переливались в желтый, а то и красный. Только березки под моим окном не меняли зеленой свежести.
Я всегда распахиваю настежь окна, чтобы вступить в контакт с осенью. С виду противная, эта старушка способна не только обнадеживать, но и радовать. По квартире гуляет прохладный ветерок, а я, босая, хожу по ледяному кафельному полу. Черное платье идеально идет по фигурке: потому что черное.
Возле дома остановился черный «мерседес». Я знаю, кто это и зачем пришел. Видеть его не хочется, но он, выйдя из машины с букетом алых роз, уже посмотрел вверх. Даже помахал рукой.
Альберто приезжал каждые выходные с дорогими подарками. У него была такая патология, тратить на меня деньги, а самое главное - внимание. Не на жену, не на той-терьера жены, а на меня любимую. Тратил, не считая ни цента. Украшения, походы по ресторанам, цветы. Он называл меня своей маленькой принцессой, баловал как маленькую, и в глубине души хотел, чтоб я была только его.
Сегодня он снова приехал. Как всегда надеялся на что-то, очень мило улыбался. Нет, он очень хороший человек. Наверное, ему могло бы даже что-то перепасть, но... он не тот. Хоть он и выглядел как с обложки, хоть и говорил много приятных слов, хоть и гипнотизировал взглядом, я не могла изменить своим принципам и привязанностям. К тому же он был ситуацией «разводной». Даже, несмотря на потраченные деньги.
Он уже давил на звонок. Прислонившись к косяку, я пытаюсь унять дрожь: влюбленность чуть-чуть не отступала и от нее нужно оторваться.
Красивые руки протянули букет. Как всегда «разводной»: это на нем написано заранее.
- Проходи на кухню, положу цветы в ванную.
И он снова сядет у окна, приготовив перед этим кофе с мятой. А потом он снова улыбнется и начнет «разводить». Так было всегда, но не сегодня.
- Альберто, нам поговорить надо.
Взгляд его притупился.
- Ты расслабься и не нервничай. Я приготовлю тебе чаю, как его делают в том японском ресторанчике. Помнишь?
Улыбка осветила его серьезное лицо.
- Я хотела поговорить еще давно, только не было желания. Сейчас что-то так пробрало все тебе сказать. Ты только не перебивай меня: я люблю монологи. В душе часто репетирую.
Я почти приготовила чай. Осталось только вскипятить чайник и залить все кипятком.
Присев на краешек табуретки, смотрю на него как никогда внимательно: его голодный просящий взгляд. Если бы он мог, то накинулся бы. Или заклеил рот пластырем, чтобы молчала. Может, даже убил бы. Сейчас он чувствовал конец: те слова, что я скажу – необратимы. Они ударятся об его чувства и засядут в голове. А потом долгими темными ночами будут проедать его мозг, как червяки яблоки.
- Мы с тобой знакомы не так давно. Я была влюблена в тебя. Ты в меня. В какой-то момент ты начал все. Просто с пустого места. Да, мне приятно, да, я улыбалась. Но у тебя есть жена – ты не считаешь это изменой? Твоя жена ведь не знает, что ты со мной?
Он отрицательно покачал головой. Чайник почти вскипел. Его жена ничего не знает. В левом ящике стола снотворное.
- Вот знаешь, ты на меня тратишься, а зря. Не буду я твоей, как бы ты ни старался. Деньги мне твои не нужны... и подарки тоже. Я - самодостаточная.
Он грустно вздыхает. Зеленые глаза опущены в пол: изучает кафель.
- Но ладно, я буду честной и скажу тебе всю правду: я люблю другого. Хоть он и не дарит мне цветов, не водит в рестораны, и даже не говорит о том, как я ему нужна, все равно люблю.
Свист чайника рассекает монолог на две части. Осторожно разливаю кипяток по чашкам, незаметно сыпанув ему снотворного.
- Я говорила, что люблю его? – меланхоличная пауза с зажатой в руках кружкой, взгляд в открытое окно. – Да. Люблю. Ах... мой любимый мальчик! Все у него есть. И у меня тоже есть все, кроме него. И даже... – ставлю чашку на стол. – Мне плевать на многие вещи.
- Ты уверена, что нужна ему?
- Я уверена только в том, что он нужен мне. Этого достаточно.
- Чудная у тебя политика.
- Зато моя. Твой чай остыл, пей.
Альберто погружается в себя. По глоточку выпивая чай, он стремительно думает. В голове планы-планы-планы.
- Мне деньги не нужны, это пустое. Они приходят и уходят, ничего не оставляя в душе. Я больше люблю чувства и эмоции. Не смогу прожить без них. А деньги – ничто, по сравнению с вечностью.
- Кому нужна духовность? Мир материализуется!
- Твои деньги будут греть тебя только в том случае, если ты ими костер будешь разжигать.
- Но ведь ты же покупаешь себе платья, духи, туфли. Тебе разве это не доставляет удовольствия?
- Это совсем другое. Деньги – приходящее и уходящее явление. Они будут всегда. А чувства... – взгляд в стену, - чувства может придти к тебе, когда ты его не ждешь. Только настоящие чувства остаются надолго. Все остальное – заменители. Ты не поверишь, но я помню все, что испытывала к людям, и даже то, что предстоит испытать в будущем. Они меня наполняют.
- Чувства...
- Замолчи и пей свой чай.
Несомненно, он подчинялся мне. Все время, как подкаблучник. И вовсе не оттого, что не хотел обидеть или ссориться: потому, что он был немного слаб. Хоть и казался высокомерным. Не люблю таких, очень не люблю. Мужчина должен быть сильнее. Он – намного слабее. Меня.
Молчу в унисон ему. Только часы тикают, и осень шелестит на улице.
- Это тебе.
На середину стола звонко упали ключи. Брелок с чертовым трезубцем и одинокий ключик. Он подарил мне машину. Ту самую, на которой приехал. Ту, которая мне так не нужна.
А потом он отключился. Тяжело опустил голову на стол, чуть задев чашку. Звук был каменным. Странно так, состоятельный мужчина, в свитере и джинсах, не бритый, уснул на столе в пропахшей осенью кухне. Снотворное.
Я лениво ощупала его карманы на предмет мобильного телефона. На заставке мило улыбалась Марианна, держа на руках Твистера.
- Марианна, милая, это ты?
- Кто это?
- Здравствуй. Ты не могла бы ко мне заехать? Это касается него.
- Где Альберто? Что ты с ним сделала?
- Успокойся, он спит. Это надолго.
- Я сейчас буду.
Я соврала. Ему соврала. Точнее мы соврали – жена и любовница. Все это было не более чем игра, в которой не было ни одной пешки. Игра для всех троих. Просто так, разрушить моногамию.
Альберто был очень правильным: ездил только на «зеленый», не курил, всегда брал с собой зонтик. Так же он был капиталистом – на все слезы Марианночки, что ей без него скучно, Альберто сухо отвечал: «Милая, возьми деньги в конверте и сходи по магазинам». Девушке пришлось купить себе Твистера – симпатичного той-терьера, - чтобы хоть кто-то ее радовал, пока муж ходит по бабам. И как бы он не уверял меня, что жена ничего не знает, у женщин свои секреты. У женщин свои планы. И у женщин свои правила.
Спустя полчаса из-за угла показалась Марианна. Модельная фигурка уверенно, с небольшой опаской, шла к подъезду. Посмотрела наверх и помахала ручкой – это у них семейное.
Стою возле входной двери, в ожидании звонка. Но его не было. Долго. Это заставило посмотреть в глазок: Марианна стояла возле лифта, облокотившись спиной об стенку. Еще чуть-чуть, и она сползет вниз.
- Он уже долго спит.
- Хорошо. Может скоро проснуться.
- Помочь донести до машины?
- Я сама. Он легкий.
- Хорошо. Возьми ключи.
Девушка улыбается грустной улыбкой. В ее взгляде есть что-то меланхоличное и немного страдающего. Так сложно быть женой этого мужчины. Ему можно изменять, а она должна держать себя для него.
- Пока, дорогая.
- Да, милая. Позвони, как приедешь.
Тонкая жена на плече с солидным мужем скрылась. Она любит его, только он это не ценит. Я знаю, что только она одна готова нянчится с ним, когда заболеет; может тихо выслушивать все его крики, чтоб потом крепко обнять; только она готова спокойно смотреть, как он заигрывает с другими. Альберто – раб своих генитальных позывов; капризный мальчишка, который никак не может наиграться; гулящий кот. Да, все они такие!
В окно вдохнула осень. По коже пробежались мурашки, будто кто-то провел пальцем по позвоночнику.
Достаю с полки свечи и зашториваю окна. Сквозь темные занавески проглядывалась улица. Три пары желтых языков монотонно плясали в воздухе: гипнотизировали, отбрасывали тени стоящих вокруг предметов.
- Красиво, - тихий голос за спиной.
На плечо ложится рука: родная, будто своя. Чувствуются длинные пальцы и теплое дыхание.
- Любимый мой мальчик.
Все в груди перехватило, стало тяжелее дышать. Сердце билось сильно-сильно. Это чувство приходило только тогда, когда он был рядом.
Он сел за стол, напротив. Пламя свечей подрагивали на его лице, отражаясь в глазах. Сейчас в нем было много чертовщины, свойственной только мне. Он же по своей натуре идеален до божества.
- В тебе есть что-то от меня.
- Я добрый.
- Намек?
- Ты же сама знаешь, какая ты.
Меня всегда немножко расстраивает этот ответ. Хочется услышать что-то хорошее, но он точно не скажет.
- Глупенькая. Не грусти.
- Обнять тебя хочу...
Постепенно он рассеивается в воздухе. Всего лишь виденье – новая игра воображения.
#3
- Ты знаешь, я так люблю черный цвет. Об этом даже где-то писала, только не помню, где именно.
Откинувшись в бордовое кресло, ем виноград. Из одежды только черное белье и черные ажурные чулки. В соседнем кресле читает журнал Время, изредка задавая вопросы. Он совсем не обращал внимания на мою неприкрытую оголенность. Ничуть необидно и даже комфортно.
- В том журнале, где я работала недавно, были такие милые мальчики-фотографы. С ними так интересно заигрывать, ты даже не представляешь! Смотреть в их невинные глаза, взволнованно говорить, слегка прикасаться.
- Ай-ай-ай! И тебе не стыдно?
- Ну а что такое? Я же им ничего не обещаю. У меня ни с одним из них ничего серьезного быть не может. Даже несерьезного – ты же давно меня знаешь!
- Дьявол ты и в правду. Совесть не мучает так жить?
- Дорогуша, да какая тут совесть? Я пытаюсь вертеться в этой жизни как все. Но у меня немножко принципы другие: не быть как все. Чувствуешь парадокс?
- Смотри, чтоб тебя потом так не «развели». Все возвращается ведь.
- Знаю я. Все я знаю. Мужчины мною очень хорошо изучены, причем мне не надо было нырять к ним под одеяло, чтобы понять всю сущность.
Я замолкаю. Время откладывает в сторону прочитанный журнал и смотрит своими большими глазами: впервые заметил, что я в одном белье.
- И тебе не стыдно вот так сидеть передо мною?
- А у меня нет секретов. Особенно перед тобой. Кстати, который час?
- Уже почти...
Удивленно смотрю на него и резко вскакиваю с места. Время всегда застает меня врасплох, наступая на пятки.
- Ну, нет, я же не готова еще. Надо еще накрасится, платье надеть. Ты не можешь хоть разочек остановиться? Ради меня, ммм? Просто задержать дыхание...
Время пожал плечами: ему нельзя делать таких вещей. Даже для самых близких людей. Даже для меня. И даже под угрозой смертной казни.
Сняв с вешалки винтажное платье и накинув на себя, подхожу к нему, чтобы застегнул молнию.
- Ты такая странная сейчас. Очень непривычно... Немножко красивая, нестандартная такая.
В дверь позвонили три раза.
- Открыто.
У меня секретов нет. И даже двери всегда открыты: насильники ко мне не ходят, потому что боятся.
В коридоре послышались шаги разных тональностей. Я почти доделала последний штрих: красные губы - как свежая рана.
- Милые, привет.
Со всеми нужно перездороваться, перецеловаться. Необходимо узнать, как дела, где-то порадоваться, а где-то пожалеть. Нужно обязательно знать все и натурально удивляться, услышав новость в сотый раз. Сегодня пришли все, даже мой Бог: держит за руку милое хрупкое создание, параллельно разговаривая с другой барышней.
Мне нравилось называть его именно Богом, а не по имени – Мишенька. У него миндально-карие глаза, добрая улыбка и чертовски правильные черты лица. Он – само воплощение невинности и нежности. Но больше всего меня возбуждают его руки: сильные мужские руки; такие редко у кого найдешь, особенно в нашем городе.
- Эта девушка с ним давно? – как можно тише спрашиваю у общего знакомого.
- Уже ревнуешь?
- Нисколечко. Я не умею ревновать.
- Это Фаина. Для него – просто Фаня или Фанечка. Хорошенькая такая, всем нравится.
- Ну, ясно. Поцелуй его за меня.
Я удалилась на кухню подальше от этих людей, с которым проведу весь день в пьяном угаре. В приоткрытой дверце холодильника по пояс вертелась Лика. Обтянутый красным платьем зад «переваливало» то влево, то вправо. На этой сучке платье как у меня!!! Я тихонько подошла и, что есть сил, шлепнула по выдающейся части.
- Ой...
Напуганная подруга рефлекторно выпрямилась и удивленно посмотрела назад.
- Кто такая Фаня?
- А, ты видела ее уже? Не ревнуешь?
Опять двадцать пять: ревность давно ушла, а мне уже второй раз за вечер приписали эту суку.
- С какого перепугу я должна ревновать?
- А с того, что сейчас он с ней.
- И что? Он много с кем был и будет. Предлагаешь перестрелять их всех?
Она ничего не ответила. Пожала лишь плечами, опустив глаза в пол. В руке была зажата колбаса и майонез...
Мы плавно переместились в большую комнату. Люди пьют, люди веселятся, люди целуются, люди играют. В них так много эмоций, иногда не всегда полезных. Они используют друг друга в порыве минутных слабостей. Каждый поступок совершается без жалости к последствиям. Не думая, что будет дальше. Без проблем.
Время пьет «мартини». Он следит за всеми: он знает всех и каждого в этом богемном месте - все под контролем.
Два изгиба женских тел. Четкие линии, плавные движения. Пальцы скользят по телу друг друга, впиваясь в кожу. Два чертовых изгиба, с горящими глазами. И никаких мужчин. Дыхание в такт. Мысли в такт. Провокации в такт. Диффузия личностей на визуальном уровне. Где-то на упругих частях тела выжжено «reserved»: когда и кем – неизвестно.
А потом мужчины. И их рассказы о жизни и сексе. О сексе и тёлках. О тёлках и жизни. Именно о тёлках, которые на пару раз. Те самые, с которыми утром просыпаются и тупо вспоминают, как зовут. Говорить о них можно долго и много.
- Я еще давно поняла, что всем мужикам необходимо налево. А женщин это не должно касаться...
- Почему же? Чем мы хуже мужчин?
- Дорогая, ты – феминистка.
- Ну почему же? Мне вот самому стало интересно.
- Милый, а тебе разве приятно, когда кто-то берет твою чашку, наливает в нее свой кофе, пьет из нее, и, как ни в чем не бывало, отдает ее тебе?
- А при чем здесь чашки?
- Ох и ах, как вы все изменились! Мне сложно с вами найти общий язык.
Я встаю с дивана и ухожу из комнаты. Мы такие разные: расчетливая и хитрая я, и развратные и простые они. Надо бы найти кого-нибудь, с кем можно поговорить...
Пол вечера Бог обнимал и целовал Фаню. Я все это видела: мне не то что не все равно, но и не кололо за живое. Скорее возбуждало. Меня так завели его пальцы... Они скользили по тоненькой коже Фани. Так независимо. Так эротично. Эстетическое удовольствие. А вокруг мужчины полупьяные. Пристают. Но ничего им не перепадет. Так прикольно: облом в глазах самодовольных подонков. Пока, милые.
- Детка, ты такая коварная, - горячее дыхание Времени щекочет ушко.
Улыбнуло. Вечер почти закончен; Время уводит в спальню...
- Я устала, но мне это определенно нравится. Где Лика?
- Сейчас позову.
Мимо комнаты проходили люди и пьяно кидались воздушными поцелуями - такие смешные. Развязные и безнравственные. Сегодня натворят дел, а завтра забудут. Даже если вспомнят, будут отнекиваться и краснеть.
- Сучка! – весело пропела Лика.
Красные чулки были наполовину спущены. Из руки готова была выпасть бутылка шампанского. Пьяная. Сзади ее за талию обхватывает какой-то мальчик, за что получает в «табло». Обиделся, но обещал позвонить.
- Милая моя сучка. Лови...
Кидаю в нее подушку. Она ударяется об ее голову и, как в замедленной съемке, падает на пол.
- Ну ты и сучка!
Девушка ставит бутылку на тумбочку и раскосо бежит ко мне. Я, иронично закричав, резко забираюсь на кровать. Она ко мне. Как бешенные, прыгаем по широкой кровати, разбивая друг о друга подушки. Время сидит в моем любимом кресле и улыбается. Из коридора пробивается синий свет: он освещает центр комнаты, особенно кровать; до Времени доходит частично, покрывая его тенью - лишь в глазах голубые блики.
Мы все в перьях, смеемся. В синем свете, у дверей, рассеянно остановился любимый Бог. Такой красивый. Такой пьяный. Такой ошалевший.
- Малыш, - тянет тонкий голосок. – Пойдем домой, я спать хочу.
Он стоит на месте. Будто не было ласкового «малыша». Фанечку это оскорбило, и она взяла его за руку.
- Маленький, ты пьяный. Сейчас такси поймаем.
В синем свете она кажется еще милее и игрушечнее. В детстве у меня была кукла – точная копия Фани. Только ростом не такая низкая по отношению к нему.
Дверь за ними захлопнулась. В квартире только мы и Время.
- Надя, ты самая лучшая.
Лика совсем пьяная, но счастливая. Глаза косые. Могу даже сказать, что пила она не так уж и много: ее всегда срубает от одного глотка шампанского.
- Девчонки, а как насчет легкой эротики на камеру?
Время «чеширит». У него в руках «палароид» и мне все начинает еще больше нравиться.
Серия снимков сексуального характера. Две счастливые полуголые девочки. Красное и черное. Сексуально и Пошло. Кусая губы друг друга: не я ее, и не она мои – каждый сам за себя. Надавливая пальцами до синяков на пикантные части тела. Около сотни снимков. И ни одного лишнего мужчины, даже намека на мужской эгоизм. Фотографии руками Времени.
- ****ь, мне плохо.
Моя девчонка резко выпускает меня и удаляется в направлении коридора. Я сажусь на раскиданные перья. Время не перестает фотографировать.
- Почему когда вокруг полно мужиков, ты с ней?
Вопрос банален. Ответ он знает: проверяет на слабость.
- А что мне эти мужики? Я постоянна: мне лишние связи не нужны, когда есть постоянный мужчина. А с ней мы просто подруги.
- Конечно. А ты сейчас твердо уверена, что тебе это все нужно?
- Да. Ты как всегда помог мне во всем разобраться.
Пауза. Я застыла в позе откровенной мысли. Взгляд был далеко на потолке, если не в альтернативном небе.
- А теперь посмотри на меня и скажи что-то от души. Будь искренней.
Мне нужно было совсем чуть-чуть: перевести взгляд на него. Страшное в том, чтобы не потерять душевность слов.
- Я его... черт, я ее потеряла.
Мой промах был зафиксирован на «палароиде». Самый глупый снимок за весь вечер. Несказанные слова, глухие и слепые, витали где-то в воздухе. Они будут биться о каждое тело, но достойны только одного.
- Мы с тобой соберем фотографии и выкинем их в окно. А завтра их опубликуют все журналы. Ты будешь знаменитой и очень дерзкой. Верь мне...
#4
- Марианночка, как там Альберто?
Девушка сделала глоток чаю.
- Хорошо. По тебе скучает немного. Почему-то второй день ищет в Интернете карликового пинчера.
- Вы не ссорились?
- Нет. Поговорили спокойно, все как всегда.
Значит, они опять много кричали, били посуду. Он снова хотел уйти из этого дурдома. Твистер в любом случае пострадал от криков Альберто, но ситуацию они вырулили. Как всегда, забросив все свои проблемы в ящик, или присыпав землей, чтобы не было видно.
- Да уж.
Мы заказали еще чаю. Диетические пирожные сегодня заменяли кремовые эклеры с фруктовым салатом. Раньше, когда жизнь проходила в режиме «free», пирожные были не реже обедов. Мы чаще ели мороженое, сахарную вату и пили лимонад. Воздушные шарики были большой радостью, нежели новые туфли. От детства мы ушли далеко во всех смыслах этого слова.
- Милая, я вот тебя не понимаю: ты всегда так трепетно к себе относишься, переживаешь, где бы что подправить, по три часа думаешь, что надеть. Для чего тебе этот перфекционизм?
- Разве я такая? Нет, ты сильно преувеличиваешь. Я – самая обычная, которая стремится быть лучше.
Марианна вздохнула: уж она-то меня хорошо понимает.
- У меня совсем нет проблем. Жизнь протекает ровно, без сучка и задоринки. Что захочу, то и будет. Такая вот жизнь под названием «freeway».
- Ты счастливая. Я тебе завидую.
- Это не счастье. Быть принцессой очень скучно.
- Таких по определению любят. Тебе иногда не хватает радости - все переворачиваешь на темную сторону: лучше думай о хорошем.
- Как бы это странно ни звучало, но я бы отдала под роспись ему свою душу. Вот тогда будет все замечательно.
- Думаешь, легко?
- Знаю, что сложно. Но ты понимаешь, я сейчас дошла до такого возраста и такой жизни, когда стало скучно жить для себя.
- Это как? Не пугай меня.
- Я каждую свободную минуту я провожу без смысла. Меня связали по рукам и ногам свободой. Пусть многие мои подруги мечтают оказаться на моем месте, но это так утомительно. В моей жизни нет того человека, который бы разрешил вкладывать в него всю душу и жить для него. Свобода - это когда ты идешь умирать, сказав всем «пройдусь за сигаретами, не ждите», а все кивают «ага, купи семечек и пива, ок?».
- Неужели у тебя так много свободного времени? Ты не пробовала заполнять его как-то?
- Когда ты в движении, то не замечаешь минут. Стоит остановиться, как они будут медленно проплывать мимо тебя, что не собьешься. Каждую минуту я стараюсь влиться в движение: закручиваю себя в водовороте событий и лиц. Мне так проще жить: я меньше зацикливаюсь на нем, а, следовательно, не страдаю и не впадаю в крайности. Просто двигаюсь. А когда стою, вспоминаю его и думаю, как же у него там дела. А вообще, надоело для себя жить. Эгоизмом попахивает.
- Да нет, ты не эгоистка. Даже напротив: сколько знаю тебя, всегда обо всех беспокоишься.
- Сложно жить с самодостаточными людьми: им ничего от тебя не нужно, зато обижаются, когда тебе от них ничего не надо. Все пытаются мне угодить, лишают возможности что-то сделать самой. Так же я не люблю выходные.
- Ты создаешь впечатление человека, уставшего от жизни. Живешь в шоколаде, без нервов и проблем, а так жалуешься. Завидую тебе, принцесса.
- Мари, я устала от этого!!! Я хочу вкладывать в него душу; подставлять левую щеку, чтоб бил, когда злится; оголять правое плечо, чтоб кусал, когда больно; мне хочется целовать его на ночь и по утрам; слушать, как день прошел и какая сука вывела из себя; засыпать на соседних подушках. Я трезво на все смотрю. Каждую мелочь просчитала: вот так коротаю свободные часы. Милая, только не думай, что я совсем с ума сошла! Нет, просто по-другому никак. В какой-то момент я даже возненавидела его, чтобы было проще взять тайм-аут. Понимаешь?
- Уж мне-то не понять тебя! Я сама до сих пор просчитываю.
- Давай выпьем за нас и за наших «той-терьеров»!
Как ни странно, но мужчины правда напоминают этих маленьких собачек. С ними так же нужно возиться, одаривать вниманием и любовью, кормить. Они беспомощны, переступив грань доверия. Нередко их и вправду заменяют той-терьерами.
Фарфоровые чашки звонко стукнулись. Чай успел остыть за время нашего разговора.
#5
Над городом туман: любимая Москва окунулась в думы и нескоро выйдет из этого состояния. Словно пьяные, люди шарахаются друг от друга. Еще чуть-чуть и они станут врезаться в деревья и столбы.
На перекрестке снова пробка. А в машинах и маршрутках – сотни людей. Они смотрят в мутные окна и видят только друг друга. Иногда их взгляды встречаются, но ненадолго: всего лишь до нового движения.
Москва! Она шикарна и независима. Живой организм, непрерывно функционирующий на протяжении сотен лет. Широкие улицы, шум машин, потоки людей, огни витрин и громоздких вывесок. Только здесь над магистралями развешены растяжки с рекламой новой ерунды. Здесь каждый чувствует себя свободнее. Букет дорогих запахов усиливает звериный инстинкт вырвать кусок счастья из этого водоворота эмоций. Большая толпа, в которой ты сможешь почувствовать себя невыносимо одиноким.
У Москвы свои болезни. Она вообще шизофреничка. Каждый день ты листаешь глянцевые страницы и мечтаешь о платье от Dior, сумочке Prada и помаде Chanel. Ты смотришь на свою исхудавшую фигуру, мечтая похудеть еще сильнее. Раза три в день мучает мысль о том, что парень тебе изменяет. Кризис среднего возраста давит на мозг. Грудь слишком маленькая, а ресницы реже грабель. Шоколад больше не помогает справляться со стрессом и хочется наконец-то секса. Жить надоело, никто не понимает. Доверие к себе сошло на «нет», и хочется разобраться, но некому помочь.
А вообще, в Москве осень очень красивая. Особенно когда идешь по парку, и листья падают под ноги. В это время мне нравится сидеть на лавочках: укутаться в шелковый шарф, натянуть темные очки и читать какую-нибудь книжку. Например, Цветаеву:
«Мне нравится, что я больна не вами,
Мне нравится, что вы больны не мной...»
Краем глаза вижу, как рядом кто-то садится. Не отрываюсь от стихов.
- Как здорово, что мы здесь с тобой встретились.
До боли родной и нежный голос. Но я не подаю виду, что меня он сейчас интересует. Меня он и не будет интересовать, пока сам не сделает что-нибудь.
- Стихи о Любви читаешь?
Беззвучно киваю. Неожиданно было встретить его в лесу. Именно в этом. И в это время.
- Осень красивая. «Швепс» будешь?
Медленно поворачиваю голову в его сторону.
- Нет. Привет, кстати.
Мы разговаривали ни о чем и обо всем. Меня клонило в сон.
- Любовь есть: она придет сегодня ко мне на ужин. Я приготовила вкусный салат. Если хочешь, приходи: я вас познакомлю.
- Неужели ты веришь в то, что говоришь? – это была усмешка в мой адрес.
- Конечно, верю. Я просто так ничего не делаю и не говорю. Запомни это.
- Даже когда напьешься?
- Тем более. Не жалею ни о чем...
А потом мы пошли ко мне на ужин. Два совершенно разных человека, будто из других крайностей. Странно так идти рядом с ним по одной аллее. Он – Бог, а я – Дьявол. Такой хороший, и такая плохая. Мы похожи только в том, что ничем не похожи. Моя жизнь называлась «Ад», его – «Рай»...
В четыре часа уже начинало темнеть. Возле подъезда он закурил, присев на лавочку.
- Мне прохладно, домой пойду.
- Осторожнее.
- Поднимайся, как докуришь.
Слабоосвещенный подъезд и стук подошвы о бетон. Так не хотелось одной идти туда. Бьющееся в груди сердце готово было выпрыгнуть на пыльные ступеньки. Нет, надо дойти. И тогда все будет нормально. Сердце должно жить у меня в груди, а не умирать в пыли подъезда.
Переодеться. Причесаться. Поставить на стол салат и вино. Включить старые пластинки. Для него – коньяк. Он... он... он... Что-то долго курит. А курит ли? Да, курит. По-прежнему сидит на лавочке, а рядышком пристроилась Любовь.
- Идите домой, - кричу в открытое окошко.
Он как всегда не реагирует. Я даже не буду повторять: докурит и придет. Лишь сажусь на краешек стула, зажав ладони между коленок. Тело шатает взад-вперед, как при морской качке. Звонок в дверь.
- Открыто.
Немая суета в коридоре. Милые решили не разговаривать друг с другом. Или между ними уже что-то есть?
Она прикупила себе новое платьице от Moschino. Оно чудесно! И она так мило выглядит... как с обложки. И все же Любовь – девушка стильная. Всегда хорошо выглядит, даже когда нет настроения. Когда-то она поступает плохо, подобно ребенку. Девица, не подвластная общественному мнению. В меру своенравная, без грамма совести. В этом мире никто не может надеть на нее смирительную рубашку. И все ее хотят.
Да, какое же на ней милое платьице от Moschino!
- Дорогая, ты так прелестно выглядишь!
Я не удержалась и крепко обняла ее: давно не виделись и все такое.
- Спасибо, милая. Ты еще прелестнее.
Бог отстраненно смотрел на все это. Кажется, до сих пор не верил в подлинность Любви.
- Я приготовила твой любимый салат. И вино купила – как ты любишь.
Она улыбнулась во все белоснежные зубы. Он молча прошмыгнул в самый темный угол комнаты и сел в кресло, ближе к коньяку.
Как же давно я не виделась с Любовью! С момента нашей последней встречи прошло около года. За это время она так похорошела. На нее еще приятнее смотреть. Жалко, что она скоро уйдет.
Мы пили вино, слушали старые песни. Она рассказывала мне про людей. Вспомнили Альберто с Марианночкой. В это время Бог курил, запивая коньяком. В тени его глаза блестели не по-доброму.
- Милая, за день так устала. Мне нужно принять ванну.
- Хорошо. Я подожду.
Я встаю из-за стола, улавливая движение руки Бога.
- Не оставляй меня с ней наедине, - шепчет мне на ухо.
- Дорогой, потерпи. Я приму ванну и приду.
- Я с тобой.
Его рука на моем запястье. Теплые пальцы не хотят разжиматься даже если понадобится. Любовь с улыбкой смотрит на меня, потом на него. Ее взгляд Кук будто соединил нас с ним еще крепче.
От воды идет пар. Зеркало запотело: теперь на нем можно рисовать. У меня под платьем комбинация, и мне совсем не страшно при нем раздеваться. Очень даже хочется поделиться наготой хотящего тела.
- Не слишком горячая вода?
- Нет, я всегда в такой лежу.
Не снимая комбинации, переступаю через бортик ванной. В воде плавают лепестки роз среди шоколадной пены. Черная ткань намокает, прилипая к коже. Изгибы тела еще более желанны.
- Ныряй ко мне.
Улыбаюсь, как дурочка, надеясь, что и вправду нырнет.
- Лучше рядом посижу.
Ухожу под воду. Надолго. Чувствую, как растекается тушь. Расплывчато вижу его. Еще чуть-чуть и он испугается.
- Не делай так! Думал, что ты утонула.
- Глупенький. Ты веришь в Любовь?
- Нет.
Я слышу стук каблучков, а потом скрежет дерева о лаковую поверхность двери. Она опять решила поиграть! Мой старый стул снова пройдет проверку на прочность.
- Зря ты так.
Из-за двери ее голос кажется очень даже обиженным. Я достаю из кармана халата, висящего на крючке, красную помаду и тянусь к зеркалу. Рисую сердце.
- Зачем ты зеркала портишь?
Пытается стереть, но ничего не получается. Он хочет разбить зеркало, но из-за двери лишь ехидный голос:
- Не бей зеркала: семь лет несчастий. Почему ты не веришь в меня? Я же была когда-то с тобой. Причем долго.
- Какой смысл в тебя верить? Ты ушла, разбив мне сердце на мелкие осколки. Я ненавижу тебя, а в приметы не верю: на то я и Бог.
- Сейчас я и с тобой.
- Ты с ней, а не со мной.
- Хватит, - вмешиваюсь я. – Мой дорогой, сядь. И я сяду.
Долго и внимательно смотрю на него, а он на меня. Ни единого звука, ни шороха. Не моргая. Так странно и дорого для памяти. Люблю его. И снова окунаюсь в воду...
- Холодная.
Его руки на моих плечах, позже на щеках. Он зол, что я его опять напугала.
- Вода горячая, а ты холодная.
Зуб на зуб не попадает. Кожа на руках синеет...
#6
Поздно ночью в моем Аду зазвонил телефон. Было очень неожиданно за столь важное событие. Обычно телефон молчит даже днем, а ночью...
- Алло?
- Прости, что разбудила.
Голос на другом конце был мне очень знаком. Только я не могла вспомнить, где я его слышала.
- Все хорошо. Я только засыпала.
- Вечером ко мне обещал придти Бог...
- Фаина? - я тотчас вспомнила, с кем имею дело. – Что случилось? Где он?
- Час назад он звонил из таксофона.
- Так.
- Сказал, что с Любовью. Чай пьет.
- О да... Это хорошо.
- Я звоню, чтобы извиниться за тот раз.
- Что?
- Я все знаю и мне стыдно, что так вела себя.
- Не выставляй меня жертвой.
- У нас ничего не было.
- Я сказала – хватит!!
На другом конце Москвы были мои раздраженные реплики, а у меня - короткие гудки. Если честно, мне было все равно, что между ними было, а чего не было. Меня только в сон клонило.
Снились мне страшные криминальные картинки. Я чувствовала себя блондинкой из фильмов Хичкока. Потому что все было серым. Только мои губы слишком красные.
Мне снились сообщения от него.
«Привет. Мне так херово».
Я знала на 100%, что в жизни он мне такого не скажет. Он мне вообще много не скажет. А что он мне скажет?
А потом были сугробы, красная вязаная шапочка и два выстрела. Хорошо, что в небо.
Утро серое, с золотым отблеском листвы. Деревья и дома окутывает туман. Вставать совершенно не хотелось, но надо: в кафе ждут Время и Лика.
У Москвы большая хроническая болезнь – пробки. Когда ни выйди, хоть в пять утра, пробка не обойдет тебя стороной. Как минимум полчаса в черепашьем движении. И проще дойти пешком, но погода совсем не та.
В «Страну Чудес» я опоздала. Время успел выпить две чашки чая с чизкейком, а Лика как всегда накричала на меня.
- Сегодня мне снился сон. Очень странный.
- Ну, рассказывай.
На блюдце у Времени было что-то такое аппетитное. Напоминало «берлинское», только красивее на вид.
- Знаешь, это как сценарий. Точь-в-точь то, о чем я летом думала.
- Да, я помню, как фильм хотели снимать!
Лика довольно улыбнулась: приятные воспоминания делали ее счастливее. Особенно если они касались не только ее, но и меня. А еще в особенности, если они имели креативный характер.
- Все было как по заказу... арт-хаус.
- Ну не томи уже, рассказывай.
И я начала рассказывать свой сон.
...На улице середина января. В просторной грязно-розовой комнате прохладно: створка окна приоткрыта наполовину. Я лежу в кровати на левой стороне. Он – уткнулся в мою правую руку. Его мужские пальцы впились в мое запястье: чувство незабываемое.
- Мы такие голые и дерзкие, как молодые боги, - устало пробубнил он, касаясь губами моей кожи.
Я засмеялась как можно вульгарнее. Потянулась за сигаретами и с чувством полной победы закурила. Белесый дым загибался колечками, причудливыми узорами. Я вдыхала как можно больше, чтобы выдохнуть ровную полоску. Не отрываясь от моей руки, он перехватил сигарету.
- Девушкам курить не положено! – учительским тоном произносит он.
Пожимаю голыми плечами. С ним так спокойно. Даже не замечаю, как пролетают минуты. На улице снегопад: любуюсь этой красотой, соприкасаясь своим телом с его. Я лежу и чувствую, что я для него не на одну ночь, но и не на всю жизнь. У нас был сумасшедший секс, на какой только способные обдолбанные наркоманы, но я не застала этого момента.
В дверь кто-то позвонил. Он испуганно дернулся на месте.
- Черт!
- Что такое?
- Одевайся быстрее, ко мне пришла сестра.
Я совсем ничего не знала о его семье. Появление сестры в такой дурманящий момент было для меня слишком неожиданно, чтобы казаться правдой. Я наспех оделась, он натянул бархатный халат от Маши Цигаль.
- Я тебе позвоню, - сказала я.
Он положил свои руки мне на предплечья и чистыми глазами посмотрел в лицо. В замке послышался скрежет ключей.
- Увидимся.
В прихожей я встретилась с ней. Эта маленькая девочка была мне немного знакома. Я видела ее несколько месяцев назад: она не была его сестрой. Очередная девочка, без имени и лица.
Я нарочно хлопнула дверью, чтоб думал, что ушла. В коридоре стояла ширма, за которой я спряталась. Мне было отлично слышно и через зеркало видно то, что происходит в комнате.
Она чем-то напомнила меня полгода назад: наивная, робкая, влюбленная. Я видела, как дрожали ее руки, когда он был рядом.
Раздевал он ее медленно, возбуждающе. Она замерла, как статуя. По белой коже проходил ток. Красивая сексуальная сцена. Его широкая спина и ее рука на его поясе. Вот он что-то ей говорит, гладит по волосам, целует в щеку. С ней он такой ласковый и нежный. С ней он совершенно другой.
- Все нормально?- с испугом интересуется.
Она кивает. Секс-секс-секс. А потом он сел и закурил. Она лежала рядом, уставившись в потолок.
- Черт, я и не думала, что так можно повзрослеть, - с досадой произнесла она.
Он затянулся и посмотрел на нее.
- Как же так? Я... нет, я не ожидала. В голове не укладывается такое.
Она заплакала. Он пытался успокоить. Вся ее истерика прошла для меня в режиме перемотки вперед. Я на что-то отвлеклась и вдруг услышала хлопок. Мне нельзя было подавать вид, что я здесь. В следующий момент я увидела ее, лежащую на полу. Он докуривал сигарету. Спокойно так.
- Что с ней? – спросила я, выходя из-за ширмы.
- Упала.
Мне стало страшно. Сердце бешено забилось, и я убежала прочь из квартиры.
- Позвоню тебе, - прокричал он.
Я неслась вниз по лестнице. Ноги сами бежали. Не помню, как оказалась на улице, но уже стемнело. В левом кармане нащупала револьвер. Он был совсем холодным, будто изо льда. Я выстрелила в небо два раза. Почему-то знаю, что у меня осталась одна пуля, но я не знаю, где она. Нужно было сыграть в русскую рулетку. Я специально встала туда, где он смог бы меня видеть.
- Бог! – кричу в сторону его окна.
Через минуту он выглядывает. Я приставляю пистолет к виску.
- Не смей этого делать! Я тебе не разрешаю! Положи его на землю.
Спускаю курок...
- И в этот момент я проснулась.
Время доедал свое пирожное, Лика с приподнятой бровью смотрела почему-то на мою грудь. Да, в этом явно что-то есть.
- В этом что-то есть. Тебе явно не хватает секса.
- Причем тут это?
- При том.
- Ох, опять у тебя все сводится к сексу.
Я знала эту девочку из сна, просто не хотела признавать. Смутное отражение прошлого, нашедшее себя в игре усыпленного разума. У нас было много общего, правда, я сильно повзрослела, а она – так и осталась. В той грязно-розовой комнате она просто упала. Кажется, что она сделала это еще очень давно, но сообщила лишь сегодня ночью. Как хорошо, что она совсем ушла. Необратимо.
- Скажи от души то, что не договорила тогда.
Время настороженно смотрел на меня, не вынимая изо рта ложку. Мой настрой был на другой волне. Сказать сейчас не было желания.
- Не, душа чуток устала.
#7
Боль приходила тогда, когда ее не ждешь. Она была в новых сапожках, под пластырем на коленке, в груди, внутри десен. Люди ее боятся и избегают. Мне она нравится: такая неожиданная, заставляет мучаться, но потом резко отпускает. Приятен даже не тот момент, когда ее уже нет, а когда она только разгорается. Ты сидишь и гадаешь, где же та предельная точка, которую уже нельзя вынести. Я знаю, что боль способна уйти просто так, без каких-либо действий. Надо просто не обращать на нее внимания и послушно терпеть.
Моя боль была долгой. Скорее всего, я ее сама себе придумала, когда стало скучно. Я пила много шампанского и с порывами легкого безумия оставляла глупые сообщения на автоответчике Бога. Иногда он отвечал, но я не понимала, о чем идет речь.
Сегодня ночью ко мне пришла та боль, которая заставила плакать. Она сжала острыми ногтями все внутри и тянула вниз. Ее окрас и характер менялся с каждой минутой. Я готова была кричать, но челюсть онемела. За окном был ветер. Я следила за ним, предательски роняя слезы. Черт, стыдно реветь, но когда такая боль.
Рано утром поняла, что в боли нет ничего плохого: она лишний раз дает понять, что ты живешь. Это был чистый мазохизм, сочетаемый только с маленьким размером сапожек на шпильках.
Развалившись в кресле стоматолога с открытым ртом, я офигевшими глазами уставилась в окно. Вообще, мне нравилась атмосфера кабинета: белые голые стены, широкое окно с белыми решетками и осень за ними. Я оказалась в таком месте, откуда можно не выбраться в принципе. Тут было столько боли и столько людей, которые ее убивали, что мне стало страшно. Вдруг я – тоже боль и от меня так же избавятся? Иногда меня пугали инструменты, на которые эту самую боль насаживают. Нет, пугал не вид, а мысль о том, что чья-то боль, случайно оставшаяся там, может перейти ко мне.
В таком прострационном состоянии я вытащила телефон из кармана и позвонила ему.
- Хотела сказать, что все хорошо.
- Чего? Ты о чем?
- Я никогда не говорила, что у меня все хорошо. Ты и не спрашивал. Вот я и сама сказала.
- Ясно.
Боль пришла в острой форме, когда женщина-стоматолог заталкивала мышьяк в глубь зуба. За день я «съела» его до последнего грамма. Было немного страшно, что таким банальным будет мой конец. Ведь я всегда мечтала умереть в глубокой старости, сидя на закате у моря.
Зеленые таблетки я запивала шампанским, уткнувшись в подушку. Телевизор о чем-то говорил, а моя боль плавно перетекала в грудную клетку. Несмотря на убогость ситуации и положения, я была счастливым человеком. Даже бредовая мысль о нелепом конце не омрачала счастья. Сердце билось медленно, но каждый удар отличался своей особой болью. Страха не было в принципе. Боялась я только за то, что он так и не узнает о моем взрослении.
- Привет, я поговорить хотела.
- Я занят сейчас.
- Тогда до завтра. Я буду читать Ахматову в парке.
- Ага. Пока.
- Люблю...
- Ты не искренняя.
Короткие гудки. Никаких лишних вопросов – потому что Бог всегда все знает. А я как раз искренняя.
Но он даже не догадывался, что я могу проспать. Проснувшись в жутком похмелье, необходимо было принять таблетки. Но их не было на месте.
В парке было слишком многолюдно и туманно. Меня преследовали галлюцинации.
- Сегодня ты совсем не в себе, - заметил он сидя рядом со мной на лавочке.
- Я на таблетках и с дозой мышьяка в желудке.
- Совсем больная. Тебе к доктору надо.
Он закурил. А потом посмотрел в небо, как полгода назад. На секунду сложилось впечатление, что эта встреча будет особенной. Если не для меня, то для него точно.
- Ты поговорить о чем-то хотела...
- Да. Так много сказать тебе хочется.
- Я тебя слушаю.
- Можешь меня поздравить – я сумела повзрослеть и поменять свое отношение к тебе.
- Молодец.
Я ему на полном серьезе говорила все, что рассказывала Марианне за чашкой чая. Мне была непонятна его реакция. В принципе, разговор имел характер более душевный, нежели судьбоносный. Теперь мне не очень было важно, что он думает обо мне. За несколько месяцев я потеряла эту зависимость от мнений людей. Во мне стало больше «я» и жесткости.
- Вот ты знаешь, я тебе самое главное так и не сказала. Жизнь – игра. Все мы играем в какой-то степени. Я – больше всех. Меня это так пугало, загоняло в рамки. Но недавно я нарвалась на подставу. Было так неприятно. Чувствуешь, что попала на «развод». А потом было еще хуже. И я поняла, что это все в порядке вещей, так и надо жить. То есть вот так играть, доводить, самой поддаваться чувствам и эмоциям. Я хотела его убить. Но в какой-то момент я просто убила его внутри себя. Остался неприятный осадок, но... зато я поняла, что я не смогла бы так поступить с кем-то, тем более с любимым человеком. А уж тем более с тобой.
Смотрю под ноги: листья смешаны с землей – печально. Скоро кончится осень. Начнется холодная долгая зима.
- Хотела сказать, что ты мне дорог, и я тебя боюсь потерять. Пожалуй, это единственное, чего я не перестала бояться. Просто знай об этом. А так, у меня все хорошо, я больше не страдаю!
Он улыбнулся. Сейчас мне было маловажно, что он ответит. Надо только уйти, чтобы не поддаться слабостям.
#8
Впервые за все время выглянуло солнышко. Оно ударило солнечным зайчиком прямо в лоб, заставив проснуться.
Выходной день. На календаре уже конец осени: ноябрь. Однако осенняя депрессия обошла меня стороной. Для этого года очень странно.
Я даже немного изменилась. Конечно, не перестала носить черный, зато чаще улыбаюсь. У меня появилось счастье и новые цели.
Я разбирала ящик с неотправленными письмами. Было так смешно читать, что я писала ему тогда. Столько инфантилизма и слез. Хорошо, что я не отправила ему это, так хорошо. Сейчас я могла спокойно уничтожить их, но всего лишь сложила в отдельную коробку: для книги пригодится. А так же для памяти. Кофе опять убежало, пока я придавалась сладким воспоминаниям. Оно всегда убегало, когда не надо, но на этот раз меня не расстроило.
Недавно я рассталась с болью на неопределенный срок. Было совсем не страшно ее терять: но все же буду скучать. Ждать разучилась – ни к чему это не приводит.
По квартире раскиданы исцарапанные листы: я слишком много раз скользила ручкой в полупьяном экстазе. Их было так много, что мне не хотелось все перечитывать. К тому же все мы знаем, что скоро все сбудется. Свое убежище они нашли в шкафу, на одной полке с любимыми сумочками и ремнями.
Хоть день и выходной, что мне не нравится, нужно влиться в движение. Просто натянуть на исхудавший зад джинсы, заправить волосы в нелепую шапочку и скрыть глаза под большими очками. Рассеяно заглушить шумы наушниками. А потом выйти на морозную улицу и раствориться в толпе очень похожих друг на друга людей. Идти можно без цели – куда ноги несут. Можно остановиться возле витрины магазина или перекусить в кафе, а можно молча изучать людей, делать догадки, рисовать их жизнь.
Все мы что-то значим, но и являемся никем. Я вообще молчу – сирота по жизни: бреду так, зарывшись в себя, и жду свою «семью». Как и все строю планы, как и все радуюсь. Так странно, беситься оттого, что в жизни есть практически все, стоит только захотеть. Иногда я понимаю, зачем люди совершают самоубийства.
А я теряюсь в движении. Мне не хочется останавливаться. Это уже патология – куда-то бежать, с кем-то говорить. Постепенно перерастает в сумасшествие: если отсутствуют люди, появляются отражения, вымышленные герои, хождение по коридору туда-сюда.
Ну а вообще, я – счастливый человек! Я люблю – и это самое большое счастье в жизни. Потому что есть человек, хоть и не мой, но ему можно сказать «люблю». Люди вообще ничьи и никому не принадлежат – они сами по себе. Как кошки. Я такая: у меня есть «хозяин», которого я не хочу оставлять, несмотря на то, что все время рвусь на свободу. Внутри меня живет домашняя непосредственность, которая не первый месяц стонет о том, как хочет быть рядом с «хозяином». Просто ее уморила неопределенность: ей хочется кому-то принадлежать, мурлыкать на ушко, засыпать на пузе. Ей надоело быть эгоисткой – это так скучно!
Я закончила первую главу своего романа. Ситуация была банальна: он не позвонил ей. Она решила, что все кончено. Но Дьявол знает то, чего не дано Богу: все только начинается. И кончится лишь когда главный герой умрет...
Беспокойная ночь. Обнимая подушку, думаю о том, что где-то есть любимый человек, мысль о котором вызывает улыбку.
- Всех за тебя убью!
Это было произнесено в полной тишине. Я знаю, он это услышал. И пусть между нами ничего нет: я не на одну ночь, но... Задача вполне многогранна, с одним условием, что Дьявол, сука, может купить душу далеко не у всех.
#9
Казалось, в этой истории можно было поставить точку. Или многоточие: пока никто из главных героев не умер. Но...
Выпал снег. В воздухе даже запахло апельсинами, а желудок предательски требовал праздничного обеда. Прошло две недели от нашего разговора с Богом. Нигде его найти было нереально. Скорее всего, его «татем» потребовал к себе особой внимательности.
Мы стояли со Временем на крыше моего дома. Все те палароидные снимки нужно куда-то пристроить. Один за другим они летели вниз на снег. Ветер кружил их, уносил в сторону. Рано или поздно кто-то поднимет их с земли, посмотрит и унесет к себе домой. Мы уже почти стали знаменитыми, остается только получить гонорар за изгибы тел. Я уже вижу обложки журналов и наши дерзкие мордашки.
- Давай ты скажешь от души эти слова?
Время все никак не унимается. Он чувствует, что нужно сделать самый лучший кадр в жизни именно сейчас.
- Ладно. Я скажу.
Сидя на парапете, я молча смотрела в одну точку. Воспоминания топали визуальными рядами в голове. Ряд событий, улыбок, предательств. Амбивалентность фактов, незаконченность действий, заточение слов. Поймать момент и сказать в пустоту неба...
- Я его люблю.
Объектив фиксирует каждую реакцию души на заспанном лице.
- Ты доволен?
- Думаю, этот момент мы продадим в «Forbes»...
Вечером меня позвал Бог на чашку кофе. Никаких возражений принимать не стал: сказал, что даже возразить не захотелось. Я приехала, прикупив торт.
А потом все было как во сне. Секс-секс-секс. Хоть и не январь на дворе, но в приоткрытую форточку дул морозный ветер. Я уткнулась в его плечо. Желание сдвинуться хоть на сантиметр заблудилось между весной и осенью.
- Как там твой «тотем»? – глухо пробубнила я в плечо.
- Что?
- Девушка как там твоя?
- А, ты про это. Да все нормально.
Переборов лень я потянулась за сигаретами. На полпути он поймал мою руку и положил к себе на живот.
- Девушкам курить не положено.
За окном начинало темнеть.
- Мне пора домой, - чуть не укусила его за ушко.
- Я тебя провожу.
- Не стоит.
В стиле «fast» натягиваю одежду, он – халатик от Цигаль. Не удивлюсь, если в дверь позвонят или на лестнице столкнусь с его «сестрой».
- Я тебе позвоню узнать, как ты себя чувствуешь, хорошо?
Последующие шаги вниз по лестнице напоминали мне мой сон. Карман предательски оттягивал непонятно откуда взявшийся револьвер. Все как во сне. И окна выходят куда надо.
- Бог!
Холодное дуло давит на висок.
- Я не позволю тебе этого сделать! Положи на землю...
В голосе неподдельный страх. Я лишь успокаиваю свою нерешительность мыслью о том, что наша жизнь в наших же руках. Если я захочу умереть, то нажму курок. Если мне захочется, чтобы он был моим, то только я смогу это сделать. Страх покинул меня, но пальцы онемели. Перебороть себя и нажать на этот чертов курок. Будь что будет!
Глухой щелчок. Больше ничего. Кажется, что боль уже не чувствуется и пуля попала безболезненно в мою голову. А из этой пули мгновенно должны были вырваться красивые цветы, чтоб прорасти в мозгу. Но нет, просто повезло избежать смерти: он был не заряжен. Иногда в жизни и такое бывает, когда следуешь слепому инстинкту, ожидая одно, а в итоге получает все наоборот. Мы лишь можем принимать решения. Минуту назад все было в моих руках.
А мои руки – в его. Мороз бежал по голой коже. Он смотрел своими запуганными глазами то на меня, то на револьвер. Остывшие руки легли на щеки, влажные губы коснулись переносицы.
- Не судьба.
А спустя минуту:
- Раз такой случай, может, со мной останешься?...