С самого раннего утра,когда сытый котяра нагло увалился ко мне на живот,предчувствие будущих тягот и обид висело в рассветном воздухе свежайшего июньского утра. Я, шестилетний хлопец, истиный сын улиц и сельских просторов, вихрастый, белобрысый и страшно сомостоятельный в любознательном стремлении познать мир, мрачно переваривал слова матери.
Мне, бойцу лихих атак по камышам, пряток в бузине, шастанья по всем местам, где что-то гудит, стреляет и вертится и неприятия этих баб вообще и девчёнок в частности было предложено пойти на день рождения к Нине.
Нина, какое божественное слово, не то что наши сплошные Гальки и Таньки, замурзаные и тупые, как соседская коза Машка. А Нина, дочь офицера, поселившаяся в доме моего личного врага, бабы Зины, с красивой мамой, похожей на киноактрису и сводившая с ума самостоятельных казаков от шести до десяти лет включительно и пугающе мянящая очередных поклонников с соседних улиц. Битвы, за право побыть рядом с первокласницей, достойные Рима и Карфагена,оставляли на претендентах не только синяки и ссадины, но и при поражении напрочь лишали чувства прекрасного,превращая красиво-кукольного идола детских мечтаний в мокрую плесень,стонущую под мстительным сандалием заплаканного воина.
Я уже успел разочароваться в достоинствах прекрасной соседки, будучи неоднократно бит более старшими за наглые домогания, не соответствующие статусу и возрасту.
И тут такое. Уже одно, что день испорчен и предстояший гоп-стоп в отношении черешни бабы Зины накрылся и сладость сочных ягод, ускользнувших от меня , только усиливали чувство потери .
Но против матери не попрёшь, тем более сатиновые шаровары выстираны, рубашка, приготовленая на утренники в детсаду, висела на кровати и такое милое, в другое время, лицо матери не предвещало мне ничего, кроме конвойных наставлений и крайней подозрительности, ибо она знала мои цыганские, в смысле воли, замашки.
- Ешь аккуратно, не спеши. Девочку не обижай. Не груби старшим. Баба Зина опять жаловалась, что ты стрелой из лука попал в бок ихнему бычку Борьке. Ветеринара приглашали. А кто пытался поджечь скат у бабушкиных ворот? - Мать, понимая, что проповедь не для этого грешника, пыталась успокоить себя.
Я сумрачно рассматривал новые , синие сандалии, поставленные у порога. Совершенно мать изменилась с этими горожанами. Понаехали тут.
- Всё сынок, я убежала. К десяти часам иди, только богом прошу, не трогай Зину, а то отцу скажу.
К назначенной дате, как пятак с Монетного двора, в шикарных синих шароварах, пару раз только и постиранных, сандалиях на босу ногу и белой рубашке, с вырезами и пробойчиками на воротничке, я начал заполнять припасами свои склады. В шаровары, стянутые резинками возле щиколоток попали пару яблок, три жмени семечек, и с особой осторожностью два куриных яйца. Дело в том, что детский сеанс в кинотеатре был по пять копеек и яйцо в зоготконторе принимали тоже по пять, что давало нам Рокфеллеровскую ширину в желаниях и финансовый размах, кабы только мать не поймала за разбазариванием бюджета. Но раз я буду не один, а с Ниной, то джентльменский образ мысли возобладал и пару яиц, для двоих на сеанс, затаились в глубине штанин, ибо карманы, как излишняя роскошь нам не шились. Нечего баловать! Ну и обязательная рогатка дополнила этот шик и блеск.
Под улюлюканье собравшейся шайки злопыхателей, мирно плюющихся семечковой шелухой , и жаждущих явления Ангела с Зининой калитки, я, сгорая от стыда за представительский вид, серой тенью проследовал в дом, где уже был накрыт стол и Зина с грозно прищуреным глазом только и ждала команды ПЛИ.
- Ой, Коленька пришёл! Нинок, посмотри какой милый мальчик.
В моей голове и так бухал набат и желание сдёрнуть хоть на небеса, а тут такие сопли и примитив.!
-Зравствуйте Коля! Проходите к столу. Сейчас будем пить чай.
Неправдоподобно-прекрасное создание улыбалось мне, теребя ажурный фартучек и кокетливо колупая носком красной туфельки щербатый пол бабкиного зала.
Я молча уселся на старый диван, сложил руки на стол и нагло уставился на варенье. Настоящее, вишнёвое, с косточкой, как только умеет варить Зина и которое так редко мне доставалось, в связи с неприятием её жизненой философии и неподписанным окончанием нашей войны.
Мне наложили полное блюдечко варенья, налили чаю и отрезали пирога. Положительно я потерял чувство опасности при виде сластей и только лишь когда почуял , что из носа показалась моя перламутрово-малахитовая сопля,растопленная горячим чаем и сытым благодушием, я быстренько свалил ложечку на пол . Не теряя ни минуты ринулся за ней и с чувством выскользнувшей крысы из капкана, громко крича, высморкался в скатерть и поднявшись показал всем уроненую ложечку.
-Вы наверное ударились? Вам больно?-
Нина, само участие и ласка.
-Ударился, потому и заорал. Заживёт как на собаке.
И тут на мою беду красивая мама принесла пирожные, невиданое зрелище на сельских просторах шестидесятых. Два разноцветно-кремовых брикетика, вышибли из меня последнюю осторожность и приличие.
-Ого,как у папки мого! - заорал в восторге я и наткнувшись на безумный взгляд офицерской жены, застывшей с ножом наперевес, вдруг осознал, что ляпнул не то, что следует. Нина смотрела с интересом,кривя губки. Вот же ж гадство. Пока не выгнали я набросился на варенье. Мама ушла удивлятся распутности нынешней молодёжи в соседнюю комнату. Нина мило улыбаясь вежливо кушала по вишенке, жеманно кладя косточки на блюдечко. А я не знал, что со своими косточками делать. Дома это было так естественно, можно было просто плюнуть, стрельнуть ими в брата или на худой конец, елозя пальцами по столу, собрать их в горку похожую на пушечные ядра.
Но здесь, под взглядом Нины, мои последние мозги пошли кругом и я не нашёл лучшего, чем собирать их во рту. Скоро щёки мои были круглые и я замолчал, как партизан. Нина пыталась расшевелить меня смехом, распросами, но я сидел сычём, с полным ртом косточек и проклинал мать и Зину, сварившую варенье. Вошла мама, с круглыми глазами и чопорной интеллигентностью природной стати и я понял время экзекуции подошло к концу. Мне как истиному англинчанину придётся уйти не прощаясь, ибо молчание обречённого - золото.
Но не тут то было. Мама как то всхлипнув дёрнулась ко мне, заламывая руки.
-Бедный ребёнок. У него понос!!!
И я с ужасом увидел вытекающую серовато-жёлтую жижу из под элегантных шаровар. Нина завизжала и с перекосившисмя лицом бросилась из комнаты. На её крик с хищным лицом влетела баба Зина, видимо дожидавшаяся чего-либо подобного, с веником наперевес и взглядом оскорблённого урки.
Я растеряно стоял в центре комнаты, глядя па утекающее по ногам самолюбие и честь. Потом меня осенило и я выплюнув на маму горсть вишнёвых косточек со рта заорал
- Да то яйца разбились.
Грохнувшаяся на пол офицерша, с закатившимися глазами и задравшимся бархатным платьем своей неподвижностью вымела Зину с комнаты и только её дикий крик "Рятуйтэ" долго бился под небосводом утра.
-От же ж какие жидкие на расправу. - Я величаво вытер ноги скатертью, теперь уже не первой свежести, забрал пирожные(Гулять,так гулять) и с ощущением все-таки испорченого дня покинул поле боя.
Выходя на улицу, на виду насторожившихся пацанов, изыскано помочился на ворота Зины, укусил пирожное и не спеша пошёл домой, рассыпая по пути семечки измазаные желтком. Вы не поверите, но у мужчин-собственная гордость, хоть и неимоверно ранимая,но такая возвышающая нас даже в нашей неправоте.
Вечером усталая мать, махнув рукой, долго смеялась, а я засыпая под её ласковой рукой строил планы завтрашнего дня, такого большого,длиного и прекрасного в своей непредсказуемости.