Апрель 70-го. Это время года в европейской части СССР – разгар весны, а в Забайкалье – зима, полным ходом. Хотя, что европейцу – зима, местному жителю, может быть, в чем-то и весна, проклёвывается.
Близится 100-летие со дня рождения Ленина и всё вокруг напрягается. Офицеры иногда бегают трусцой, у солдат в руках чаще появляются квачи с известью и шанцевый инструмент. Где-то что-то покраснело, а где-то – побелело. Жить становится веселей.
-«Чаще», это – сильно сказано.
-чаще чего?... Нельзя же сказать: чаще автомата. По той причине, что автомат появляется в руках один раз в полгода.
Посылают и Генриха, не обошли, защищать честь части в такое знаменательное время - канун Великого юбилея, в село Цаган-Олуй (Борзинский район). Задача командиром части, подполковником Машинским, ставится триединая.
Первое: оформить стенд с освещением достижений этого села и в ленинской тематике, и с патриотизмом. Всё, как положено, как у людей.
Второе, - установить его в центре села (поселка) для появления радости в глазах начальства.
Направляют двоих. Генриха – из-за того, что получалось рисовать боевые листки и еще молодого помощника, "краски месить". Сказали командир:
-в командировку едете, ё твою..
Это хорошо, но ни предписания, ни денег, ни оснастки. Н-и-ч-е-г-о. С одним указанием. Это - Третье:
-рисовать, еб-на мать, Ленина!!
Привозят километров за 55 км на восток от Борзи, в этот Олуй. Почему именно сюда, в эту точку? Да всё просто. В этом селе дислоцирован то ли колхоз, то ли военхоз (была и такая форма хозяйствования).
Уже много позже, дома, Генрих узнал, что село, основанное в 1720 году как пограничный пост с населением из казаков и тунгусов, с 1900 человек в 1902-м (190 домов, 8 юрт, «выросло» аж до 1400 чел в 1969-м.
Ой, глухома-а-а-нь!
По дороге, напарники пожалели, что не прихватили кусок хлеба в столовой. Ох, как погрызли бы его! Теплее бы стало на сквозняке, под брезентом в кузове газона….
Директор совхоза (таки-да, совхоза, или даже военхоза, ну уж никак не колхоза, инетовская справка врет, - тайну военную блюдёт)), накормив двух парней в шинелях ужином (или то был обед, уж не помню), даже налил чарку мутно- белесой самогонки. Служивые, почему-то, тогда ели скудный стол как волки.
С гордостью сказав:
-из молока гоним! - начал рассказывать технологию процесса. Через час перешел директорский менторский монолог в тему задания…..
Набрав в грудь воздуха глубоким вздохом после затяжки, ставит задачу! У него имеется стальной каркас из уголка, размеров где-то 2,5 на 3 метра, на котором наварены разнокалиберные щитки. Десятка полтора. Все это грунтовано суриком. По его интонации, Генрих понял, он считает стенд практически готовым. Остается мелочь - нанести на щитки картинки и текст. Как он выразился ответственно:
- осталось нанести на них изображения и надписи по случаю великой для советского народа даты и, чтобы там была отражена сельская явь, достижения, то есть,…будем, ребята.
В процессе произнесения этой вводной, у него дым выходит изо рта шарами разного диаметра, как на экране эквалайзера, на протяжении всего монолога. А Генрих, наблюдая, с удовольствием, за эффектом, вспомнил свой магнитофон "Днепр-11". Жаль, у "Днепра" нет эквалайзера, красиво.
Про достижения директор толком сказать ничего не смог, а про Ленина, по службе, ребята и сами знали. Расположили солдаты эту каракатицу в большой комнате на полу деревянного сруба типа барака. В бараке несколько залов и комнатушек Освещение – на всю комнату – лампочка ватт 40 под потолком, но тепло.
Не видно на том стенде ни черта.
-а кисти и краски?- спрашивают Генрих с напарником чуть ли не хором.
-а шо-о-о, у вас рази не-ет?
-Вот тебе здрасьте, - уже подумал он, и вспомнил, что капитан Черняев сказал:
- всем обеспечит директор совхоза, у него всё есть!
Они, конечно, ничего и не взяли с собой, да никто и не думал давать. Налегке прибыли, без копейки.
Сам директор сказал по телефону офицеру ПОДШЕФНОЙ ЧАСТИ, что у него все есть!
А у этого директора тоже ничего не оказалось из необходимых средств для рисования, но пообещал на следующий день все достать.
-странно,- подумал Генрих, - в этой глухомани, рази можно что достать? Это же – проблема из проблем даже в Киеве. Всё – дефицит.
У него ничего НЕТ! Это же надо, пригласили. Чувствует Генрих, сделают их виноватыми.
Директор торжественно вручает:
-из личной заначки! - червонец на все про все. Да-а-а!......
Не прошло и двух или даже трех дней.
Наше произведение лежит на полу и не шевелится.
Ан нет, достал! А, что достал? Боже ж, мой! В Цаган Олуе, где один магазинчик с хлебом и спиртом! Краски в тюбиках, масляные и немного желтой нитроэмали. Кисти малюсенькие - художественные, беличьи. Одна кисть для пола. А это же стенд! Не холст, а он – краски масляные. С ума сойти. Слепой может догадаться, что в этом деле, в рисовании, он - полный профан.
Вы мыли пол зубной щеткой? А здесь – стенд, плакат, можно сказать, произведение, мать его переёб!
Где же он достал? Оказывается сосед по бараку, куда перетащили стенд и уложили на пол, Николай Рощин – художник, которого нечистая занесла сюда из Украины, одолжил. Да еще какой художник! Николай утверждает, что в Забайкалье хоть и холодно, но много солнечных дней. Картину можно писать только при постоянном освещении. Такое освещение достигается, если писать с 10 утра до полудня. Здесь можно этим заниматься, практически каждый день. На Украине же пасмурно. Жди – не дождешься солнца. Он с женой расположился в огромной барачной комнате, с ними, по-соседству. Генрих часто к нему стал хаживать, после невольного знакомства, обусловленного место жития. В одном бараке. Хаживал туда, грешен, и вел беседы на всяческие бытовые и политические темы. Может быть, этому сближению душ способствовал тот факт, что они оба левши. Но он - более, т.к. писал кистью, левой рукой - тоже.
В дальнем левом углу у него стоит мольберт.
-хожу, рассматриваю детали этого изделия: новая картина зарождается, как никак. Мне кажется, что я в прошлом веке, машиной времени занесен в хибару к художнику-передвижнику. Это – невероятно! Интригует так, что засыпать невозможно. Это даже – шок!- мысли у Генриха пошли ввысь.
Как-то быстро сходятся, понимая друг друга буквально с полуслова.
Сидят, рассматриваем коллекции. Иногда молча.
-солнце два часа в день! А что нам делать при лампочке в 40 ватт под потолком?- Генрих ужаснулся своей перспективе.
Все богатство Рощина. Художника по-соседству, с которым он приехал в эту глухомань, содержится в нескольких чемоданах: холсты, рисунки, краски, мольберт и вырезки из журналов с репродукциями картин. Картины великолепные. По тем временам, что бы собрать такое, нужно было затратить много энергии и времени. Он с Генрихом, часами их рассматривал, а Николай время от времени доставал из второго чемодана свои копии картин, на репродукции которых мы натыкаемся ежедневно, например в «Огоньке». К своим двадцати Генрих побывал и в Эрмитаже и Худ. Музее, видел оригиналы знаменитых художников:
-но то, что он мне показывает, а я имею честь держать в руках полотна, без рам, могу прикоснуться к маслу рукой, меня восхищает не меньше.
Огромные стопы бумаги. Эти репродукции их и спасли. На обороте репродукций оказалось очень много материала по ленинской теме - тогда этого добра было в избытке:
- извините, извлечь все это из головы, по памяти – не хватило бы у меня ни фантазии, ни времени....правда, самого тов. В.И.Ленина я изображал на раз – рука набита была со школы, - рассуждал не совсем к месту, Генрих. Времени - в обрез, что-то дней 10. Выбирал-выбирал из оборотных фотографий профиль Ленина, да так и изобразил свой вариант. Дня три прошло – коту под хвост. Только пропили все деньги. Сидят на бобах, нужно рисовать, в голове – дурь, в животе – голодный марш.
Рощин- художник на самом деле, от Бога. Он показывает коллекцию своих работ - копий, которые писал по репродукциям. Тем и кормился, что для клубов их делал (опять - же, шабашка). По-видимому, что-то с этим связанное его и привело в те далекие края. Но Генрих мог лишь догадываться.
Короче, Рощин командировочных спас и их командиров.
Грунтуют нитроэмалью железяки стенда. Творят. Куда творить?
Еще три дня терпят, из рук все валится, голова кружится. Ух и голодные эти дни, червонец, который им дал директор, пропит давно, копейки на пару-тройку буханок. Вошкаются с неделю, ползают на коленях по стенду, лежащему на полу. Протерли дырки на коленях галифе. Скоро появятся на локтях, на ощупь понятное дело. Новая форма еще по срокам не подоспела. Может появиться проблема в этом вопросе, но, судя по ситуации/ - пустяшная.
С горем пополам наносят несколько изображений вождя. В анфас, в профиль и «Да здравствует 100-летие со дня рождения», «Слава КПСС», ВВС приплели некстати и еще что-то добавили.
Приносит директор еще десятку. Праздник близится и нас директор подгоняет. Регулярно заходит и убеждается, что на коленках дырки протираются в штанах. Конечно же, никаких материалов для «отражения сельской яви, достижений, то есть», как он сам изволил выразиться за кружкой молочной самогоняры, не предоставил. Попросил, всего лишь, «изобразить советского крестьянина» с пучком пшеницы в руках:
-на фоне трактора!
-есть товарищ майор! – неудачно шучу,- понял Генриха, глядя на его тусклое лицо.
-видимо у него проблем и без нас выше крыши,- это тоже не вслух, выдавливая желтую охру на кисть для «изображения» пшеницы и, делая вид, что сразу же и приступает к выполнению распоряжения.
В принципе «колхозник» у них был уже в эскизе карандашом на одном из щитков. Это молодой напарник «пробовал себя», так, для хохмы, как изволил сам выразиться в адрес собственного творчества. Хохма пригодилась. При боковом тусклом освещении эскиз не виден и директор ничего не понял.
Послезавтра юбилей Ленина, а директор совхоза, видя голодных солдат, решает, наконец избавиться от них, и направил грузовиком в Борзю. Это вместо того, что бы накормить пацанов.
Голова кружится от голода, но парни довольны тем, что жили почти как гражданские люди. Директор остался доволен или нет, не знаем. Никто не знает и того, ставили тот стенд - бил борд у сельсовета или нет.
Николай – доволен, видно по его лицу. Во-первых, молодые парни ему не конкуренты, он убедился. Во-вторых, директор - сэкономил денег на оформление стенда, это – понятно, а Рощин, увидев солдатскую мазню, сможет ему доказать, что тот зря пожалел ему денег. Николай Генриху говорил еще до того, как приступили к стенду:
- этот хочет вообще бесплатно!
По крайне мере, когда он давал десятку парням, было видно по его глазам, - большие это деньги.
Зато, как только стенд вынесут на улицу, быстро запылится, ведь ему сохнуть несколько недель. Жлобу так и надо.
-100 лет мне снился в гробу это стенд! – подумал Генрих по дороге в Борзю. Уж лучше бы "Боевой Листок" к этой дате выпустить было, а то получилось: ни выпить тебе, ни - закусить себе, в том Олуе.
А, дело-то сделано! Приказ капитана выполнен. Пусть кто-то скажет – нет!
Дырки на коленях, откуда?
PS. Вам эта ситуация ничего не напоминает? Правильно, Остапа Бендера
.
Медаль "В ознаменование 100-летия Ленина" красовалась уже на гимнастерке друга Генриха - Анатолия, когда тот вернулся. Это был сюрприз. Жалко, что упустил из-за стенда процедуру ее вручения, - подумал Генрих, - ведь это - исторически значимый момент. Не каждый год такие медали дают.
Генрих оказался, к несчастью, прав. Уж сорок лет прошло, кому-то дали?...
май 2010