Неподалёку от того места, где буквой "П" стояли вагончики одного из участков механизированной колонны, вдоль всей трассы нефтепровода, который начинался неизвестно где и уходил неизвестно куда, проходила грунтовка. В дождливые дни эта дорога превращалась в огромную бесконечную канаву, наполненную грязью и глиной, и проехать по ней можно было только на вездеходе. По ту сторону грунтовки метров на пятьдесят лес был вырублен и вывезен, но кое-где валялись кучи полусгнивших стволов деревьев. На большой таёжной проплешине, служившей вертолётной площадкой, ближе к лесу, у костра сидели несколько мужиков, о чём-то тихо беседуя. Возле ног одного из них лежал, лениво позёвывая и протянув лапы к огню, грязный, но симпатичный щенок неопределённой породы.
Осваивали месторождения нефти сразу множество организаций. Во всём этом копошащемся вдоль трассы нефтепровода муравейнике была большая неразбериха. Не было обозначено ничего: ни плакатов, ни указателей. В поисках нужной организации можно было долго плутать по тайге, натыкаясь, то на какой-нибудь вагончик, где сидели две девушки связистки, то на какие-то бараки, то на поселения зеков без охраны и колючей проволоки. Бежать отсюда не было смысла, кругом на сотни километров тянулась тайга. И бесконечные болота, реки и речушки. И над всем этим светило яркое безжалостное солнце и слышны были нескончаемые звуки природы: звон комаров, щебет птиц. Погода в том году удалась, стояла жара под тридцать пять градусов. Стены и крыши вагончиков, обитые ржавыми кусками кровельного железа, раскалялись до такой степени, что нельзя было дотронутся рукой.
Слева, примерно в километре, горел огромный, гудящий как двигатель реактивного самолёта, факел попутного газа. На выжженной круглой поляне была вбита в землю десятиметровая труба, и из её верхушки с гулом вырывалось пламя. Жара вокруг стояла такая, что ближе, чем на пятьсот метров подойти было невозможно, а земля напоминала чёрный марсианский пейзаж. С летящего вертолёта, насколько хватало обзора, было видно, как по всей тюменской тайге, горели эти непонятно зачем зажжённые факелы. На ветер вылетал труд геологов, буровиков и ещё многих тысяч людей. Знающие мужики поговаривали, что до каждого разведанного месторождения не выгодно тянуть газопроводы, а заглушить самовозгоревшиеся скважины невозможно.
Один из мужиков, перестав ковырять палкой в костре, замер, прислушался к стрёкоту далеко летящего вертолёта, пытаясь определить направление его полёта, и вдруг оживлённо соскочил с обглоданного дождями и ветром ствола сосны, и ни к кому не обращаясь, сказал:
-Кажись, летит !
Мужики поспешно поднялись со своих насиженных мест и весело разом загомонили. Глаза у всех заблестели, и видна была радость на их лицах. Вертолёты здесь пролетали довольно часто. Вообще-то они работали на разные организации, но так уж сложилось, что попутно они садились на все площадки и возили туда и сюда всех желающих бесплатно. Но на этот раз произошло вот что. Кто-то увидел, как Сергей радист механизированной колонны, молодой и независимый, но никогда не зазнававшийся парень лет двадцати пяти, рано утром с большим рюкзаком улетел с этой самой площадки в сторону большого села Стрежевое. Там, всего в сорока километрах от этого грязного таёжного участка, кипела жизнь.
Там были магазины, почта, милиция, школа и даже столовая, которая по вечерам почему-то называлась Ресторан. Там можно было купить ящик водки и ещё чёрт знает чего. Но поскольку начальство знало, что если всему участку выдать всю зарплату, то начнётся загул, встанет вся работа, а мужики будут пить до последнего флакона Тройного одеколона. Тогда весь участок будет стоять неделю, а то и две. И вот поэтому, исходя из предыдущего горького опыта, зарплату выдавали понемножку, частями, объясняя это невозможностью тащить через пол страны большие суммы денег, да и покупать-то в тайге было нечего. Весь день на трассе кипела работа, а вечером работяги грязные и уставшие приезжали на участок, и сил у них оставалось только на то, чтобы что-то там съесть в вагончике столовой, да завалиться спать до следующего утра. У радиста было больше свободы. Сославшись на то, что нужно купить какую-то детальку или лампу к радиостанции, он мог в любое время улететь на попутном вертолёте в Стрежевое или Нижневартовск.
К Серёге относились уважительно: он был лицом, приближенным к начальству и много чего знал. Ходили слухи, что вот, дескать, парень где-то там учился, а потом плюнул на всё и уехал в тайгу за туманом, за деньгами и ещё бог знает за чем. У него была одна странная особенность: никто никогда не слышал, чтобы он в разговоре матерно выражался. Он всегда находил те слова, за неимением которых в обычной разговорной речи мужики вставляли хлесткие матерки, но все его понимали. А самой странной для всех его особенностью было то, что он вообще не пил спиртного. Окружающих это удивляло, настораживало и приводило в восторг:
-Во, паря, не пьет, наверно лечился, а то иначе бы как – курица и та пьёт!
Но как бы там ни было, вертолёт уже завис над площадкой, разметав под собой тучу пыли и щепок, и натужно взвыв двигателем, опустился на землю. Винт медленно вращался, а из кабины высунулся пилот, и показал, сунувшимся было мужикам, кулак: дескать, головы винтом поотрывает. Но мужики, не обращая на него внимания, пригнувшись, бросились к открывшемуся боковому люку МИ-8-го, откуда по небольшой откидной лесенке с большим, туго набитым чем-то, рюкзаком вышел улыбающийся Сергей. Надо сказать, что на участке давно сложилась традиция: если кто-то летел в Стрежевое, то попутно вёз письма и небольшие посылки, а назад мог привезти на заказ пару бутылок водки, сигареты и опять же почту для всего участка, и, как правило, на все оставшиеся деньги - водку для желающих. Этот товар расходился в минуты. Вот и на этот раз мужики рассчитывали на выпивку.
-Ну, давай!” – крикнул один из мужиков, первым подбежав к Серёге, и нетерпеливо потянув у него с плеча лямку потяжелевшего рюкзака.
-Что давай? – удивлённо сказал Сергей.
-Ну, ты это, кончай, бля, заводить... Выпивку привёз?
На лице Сергея появилась растерянная и виноватая улыбка.
-Да вы что, мужики, одурели, никто ведь ничего не заказывал!
Мужики затравленно замерли... Через пару секунд из толпы встречающих раздался отборный трёхэтажный мат. Все обречённо расслабились, и каждый на свой лад стали материть растерянно стоящего Сергея. Кто-то не по злу пнул весело лающего под ногами щенка, и тот, обиженно завизжав, отскочил в строну. Все разом закурили. Генка – балагур и весельчак, вечный странник по стройкам народного хозяйства и друг Сергея, смял зажжённую сигарету трясущимися руками и боком подошёл к нему.
-Пойдём, а то ещё побьют.
И они, весело переговариваясь, пошли к вагончику, от которого тянулась растяжка фидера к висящей между сосен антенне.