***

Галина Борщук
Бог занят, и я устал звонить его секретарю.
Если это Рай, тогда я заживо горю, в Раю (с).

Это страшно.
Страшно осознавать, что ты уже на краю, что назад дороги нет, да и не было никогда. Мы так привыкли. Мы уходим, сжигая все мосты, сразу, без промедления, без тени сомнения. Даже не спросив себя: «Может, мы захотим вернуться?».
Зачем?
Мы уверены – нас никто там не ждет.
Он никогда не задумывался об этом. Эта мысль пришла в голову неожиданно, когда он подошел к окну и взглянул на мутное стекло с грязными разводами. За окном шумел дождь. Свинцовые тучи низко нависли над землей, и казалось, готовы вот-вот обрушиться вниз. По пустым улицам гулял шальной ветер, поднимал в воздух пожелтевшие листья, кружил их в бешеном танце и ронял на мокрые дороги. Под самым окном тихонько мяукала кошка.
Стоило ли оно того?
Стоило ли так торопиться, стоило ли так бежать?
Если все одно.
И нет ничего нового под этим чертовым солнцем.
Если ошибки совершаются одни и те же, если люди рядом с нами оказываются одни и те же, только меняется их внешность, если жизнь одна и та же.
И куда бы ты ни бежал – итог все равно один.
От пустоты внутри себя не убежишь.
От одиночества не скроешься.
Можно искать причины в окружающих, в природе, в городе, в работе, в чем угодно…
Но причина в нас.
Сколько бы ни бежал, сколько бы ни старался вырваться из замкнутого круга, все бесполезно.
Пытаться уйти от своих внутренних монстров – глупо.
Если жизнь ни гроша не стоит, зачем она вообще?
Кто разберется?
Кто ответит?
Только сам.
И сейчас, смотря в свою обветренную душу, он понимает, что ничего не изменить.
Когда внутри все выжжено, вытоптано, вырвано – само существования становится бесполезным.
Самый быстрый способ рехнуться – от собственной пустоты и никчемности.
Это черта. После которой продолжения нет.
Можно перейти ее, можно остаться на месте, все одно. Конец, так или иначе, наступит и шансов спастись не осталось. Хотя… Были ли вообще эти шансы? И если да, то, какого лешего он ими не воспользовался?
В душе столько ненависти, что, наверное, ее бы хватило на весь мир.
Впрочем, это уже не важно.
Уже ничто не важно.
Ведь в больничной карте уже зафиксирован смертельный диагноз.
А в стеклянном флаконе осталась последняя таблетка…