Рассказ занял 1 место на конкурсе рассказа на ПТП
Нина Петровна жила одна в ухоженном домике в три окошка, каких много в деревнях, разбросанных по всей нашей Руси-матушке. Мужа схоронила лет десять назад, а детей Бог не дал. Все ее утешение было в курях, в свинье, да в коричневой корове Доньке, которая была голландской породы и давала в день по тридцать пять литров отменнейшего молока. Этим молоком Нина Петровна обеспечивала себя полностью: делала и творожок, и сметанку, и масло, а приезжали к ней и из близлежащих деревень, и из города. Клиентов было много, и Нина Петровна даже завела график, кому в какой день чего и сколько надо готовить, чтобы всем доставалось.
Свою Доньку Нина Петровна берегла паче собственных глаз. Понятное дело, были завистники ее благополучию – такая знатная корова была одна на всю округу. От греха подальше она не пускала Доньку в общее стадо, а пасла отдельно, благо в ее распоряжении волей случая оказался соседний заброшенный участок. Кто-то когда-то купил его, обнес забором, да и забыл, и вот уже лет семь никто сюда не приезжал. Предприимчивая Нина Петровна проделала калиточку со своего участка на этот и с утра отправляла Доньку пастись. Тридцати соток хватало корове на все лето. И у ж куда как было удобно для самой Нины Петровны: за забором, скрыта от всех нехороших глаз, под личным присмотром… Не думала и не гадала Нина Петровна, что настанет ее счастью конец.
Как-то, едва растаял снег, и пошла первая молодая зелень, вышла Нина Петровна из калитки и нос к носу столкнулась с высоким худым парнем лет так к тридцати. Лицо у парня было бледное и вытянутое, губы плотно сжаты. «Хитрец, видать!» – сразу определила Нина Петровна. Волосы, темные и длинные, как носили парни в ту пору, когда Нину Петровну звали еще просто Ниночкой, еще больше подчеркивали бледность его лица. И одет незнакомец был во все черное: черные джинсы, черные ботинки, черная рубашка и черная кожаная куртка, но больше всего не понравился Нине Петровне его взгляд. Парень смотрел прямо, не мигая и не улыбаясь, а глаза у него были темно-карие, какие-то странные, одним словом – нехорошие. Но и это было еще не все. Позади него стояла блестящая широкорылая машина черного с синим отливом цвета размером с железнодорожный вагон. Само собой, порядочные люди во все черное не одеваются и на таких машинах не разъезжают. «Бандит!» - поняла Нина Петровна и попятилась было назад к калитке, но парень, сверля ее своими нехорошими глазами, неожиданно поздоровался:
- Здравствуйте, - сказал он.
- Здрасьте, - ответила обомлевшая Нина Петровна, мысленно перебирая варианты: будет он ее сразу грабить или сначала задушит. «Иконы у меня… Колечко от матери… сервиз чайный китайский…» - мелькало в голове у перепуганной Нины Петровны.
- И кто ж вы будете, мил человек? – решила она заговорить зубы преступнику, а там, глядишь, и помощь подоспеет.
- Да сосед я ваш буду, - ответил незнакомец ровным, ничего не выражающим тоном, глядя на Нину Петровну все таким же немигающим взглядом.
- Ах, сосед… - брови у Нины Петровны поползли вверх. – И каким же образом вы теперь сосед?
- Этот участок купил.
И он обернулся на угодья, которыми столько лет безвозмездно пользовалась Нина Петровна.
- Ах, купили… - машинально повторила она, и ее брови поднялись еще выше. Вот так история!
- Да, купил, - подтвердил сосед. – Меня зовут Рустам. А вас?
- Нина Петровна я, - слегка пригнула голову новоиспеченная соседка и, пятясь задом, убралась в калитку.
На этом рай для Доньки кончился. И не столько для Доньки, сколько для самой Нины Петровны. Это означало, что пасти корову ей теперь негде. Теперь Доньке прямая дорога в стадо, где ежу понятно, какой присмотр, либо самой бегать за ней весь день с хворостиной. Вот так дела. Нина Петровна металась от окна к окну и смотрела, как новый сосед по-хозяйски ходит по участку, присматривается, ковыряет что-то носком ботинка. «Вот ирод, а! – с отчаянием думала Нина Петровна. – Ну кой шут его сюда принес? И ходит ведь, все высматривает… Нечистая сила… Тьфу!» - она мысленно плюнула на него и задернула штору, потому что неожиданно сосед обернулся и посмотрел прямо в то окно, через которое она вела наблюдение. Как почуял, паразит!
Однако Нина Петровна надеялась, что Рустам не будет торопиться занимать участок. Много их таких приезжает, красивые речи ведут, а потом – поминай, как звали, и стоят заброшенные сады годами. Может, и этот жилец поймет, что тяжелая деревенская жизнь не для него, да и смоется куда подальше вместе со своей машиной, и Нина Петровна по- прежнему будет пасти свою коровушку на соседском участке. Но эти надежды не сбылись. Буквально через два дня на участок приехал бульдозер и выровнял землю, а следом прибыл экскаватор и бригада рабочих с бетономешалкой, закипела работа как на комсомольской стройке, и к концу лета рядом с деревянным домиком в три окошка поднялся красивый двухэтажный коттедж из светло-желтого кирпича с симпатичной башенкой и петушком-флюгером над зеленой крышей.
В общей деревенской кутерьме с ее интригами, сплетнями и развлечениями Рустам не участвовал. Он жил своей собственной жизнью, ни с кем не общался. Приезжал, с кнопки открывал поднимающиеся вверх под небольшой навес ворота, въезжал во двор и тут же опускал ворота обратно. Рустам был скрытный, малообщительный, и, кроме скупого «Здравствуйте!», никто ничего от него не слыхал. Все предположения о том, кто он, откуда и чем занимается, строились исключительно на догадках. Пару раз местные мужики предлагали ему посидеть за общим столом, выпить-поговорить, но он отказался, сославшись на занятость. «Не наш человек!» - решили деревенские и больше к нему не подходили, всякий раз гробовым молчанием сопровождая проезжающую по пыльной деревенской дороге большую темную машину. А Нина Петровна ходила сама не своя. Она никак не могла простить соседу, что он лишил ее такого удобного выпаса. В ее глазах это была вопиющая несправедливость: мало того, что пришел невесть кто и невесть откуда, понастроил тут домищ, каких отродясь в их деревне не видывали, так из-за него она теперь была вынуждена отправлять корову в общее стадо. И ей уже казалось, что Донька стала не такая веселая, и молоко не такое жирное, да еще вроде как корова и давать его стала меньше. Одним словом, неприятностей от этого Рустама было хоть отбавляй.
С каждым днем Нина Петровна убеждалась в том, что с соседом ей не повезло. И не то что не повезло – просто крупно не повезло. Чем больше она к нему присматривалась, тем больше казался он ей нелюдимым, злым, странным, непонятным, а тут еще посыпались на голову Нины Петровны неприятности одна за другой. Куры вдруг разом перестали нестись. Ни с того ни с сего не получился творог, а такого за всю ее жизнь с нею никогда не случалось. Прошла неделя – и того не легче. Три ее лучших клиента вдруг отказались от ее молочка и сметанки, прихворнула свинья и в довершении всех несчастий после ливня потекла крыша.
- А ведь это он, паразит, мне портит! – мгновенно догадалась Нина Петровна, обозревая с крыши владения соседа. – Вот послал Бог соседушку! – вслух сказала она, всплеснув руками. – От ведь антихрист! Ну ей-Богу, антихрист! – и побежала к тете Васене.
Тетя Васена была человеком, который имеется в каждой уважающей себя деревне: заболеет ли курица, корова ли начнет дурить, запьет ли у какой бабы мужик – тетя Васена знала, какое словцо надо шепнуть, чтобы заклятье снять, да еще и на лиходея укажет, кто сделал.
- Выручай, Васенушка! – слезно просила Нина Петровна. – Ох, и дал Господь соседушку, что б ему пусто было! Ни куры не несутся, ни люди не едут, молоко и то мне спортил, гад!
Васена сочувственно покивала головой, вынула из каких-то закромов пакет с солью и передала Нине Петровне, научив, когда рассыпать и что при этом сказать надо. Ровно в полночь, точно по будильнику Нина Петровна вышла на линию обороны. Из срезанного уголка пакета, бормоча отводные слова, она просыпала вдоль соседского забора кантик из соли.
- От так тебе, нехристю! От так тебе, вражине! Чтоб у тебя все зубы выпали! Чтоб тебе на том свете раскладушки не хватило! – приговаривала она, досыпая последние крохи, как вдруг ее взгляд уперся в черные, начищенные до блеска мужские ботинки. Нина Петровна выпрямилась и к своему ужасу прямо перед собой увидела… Рустама. При тусклом свете луны его лицо казалось еще более бледным и даже отдавало нехорошей зеленцой. От неожиданности Нина Петровна выронила пакетик и, взвизгнув, рванула в дом. Со страха ей показалось, что сейчас у соседа за спиной распахнутся черные крылья, а из пальцев вырастут огромные когти, и так и кинется он на нее и разорвет кровавыми клыками в клочья. Еле живая ворвалась она в сени, захлопнула дверь и заперла замок на три оборота.
- Вот нечистая сила! – воскликнула она. Не иначе, как рогатый шепнул соседу на ухо, что Нина Петровна тут решила оградиться от его злых чар. Ну конечно, с чего бы еще ему в такое время околачиваться на улице! Добрые люди в полночь по деревне не шастают!
Всю ночь бедная Нина Петровна не могла заснуть. Она ворочалась в своей кровати с боку на бок и тщательно прислушивалась – не слыхать ли шагов в сенях? Не идет ли сосед ее убивать? То ей мерещилось, что кто-то ходит под окнами, и она вскакивала и, накрывшись одеялом с головой, подкрадывалась к окнам, до боли в глазах всматриваясь в ночную темь. То ей казалось, что скрипнула калитка, то что-то где-то стукнуло, а потом вообще на окраине жутко завыла собака…
Утром Нина Петровна жаловалась соседкам на Рустама.
- Голову-то поднимаю, глядь – а он прямо вот, передо мной стоит! – рассказывала она с выражением, как со сцены. – Я как глянула на него – батюшки-светы! Глазищи-то черные-черные, что твой уголь! И так и смотрит, так и смотрит…
- А ты-то что на улице в полночь делала? – спросила Валентина.
- А я это… Калитку запереть забыла. Вот и вышла, - на ходу придумала Нина Петровна. – Он же, ирод, мне всех кур спортил. Не несутся, хоть тресни! И Хавронья моя уж на что всегда была здоровехонька – четыре дня ничего не ест.
- А ты бы к Васене-то сходила, - посоветовала Галя-кузнечиха.
- Была, была я у Васены! – махнула рукой Нина Петровна. – А скажу я вам, бабы, что мужик этот посильней Васены будет. Васена научила меня, что делать. А он-то почуял! Вышел и вот так вот и смотрит на меня! – Нина Петровна сделала лицо, как у сотрудника иностранной разведки с плаката «Болтун - находка для шпиона». – И что вы думаете? Всю ночь не спала! – Нина Петровна перешла на шепот. – Всю ночь, бабоньки, вот ей-ей, - перекрестилась она, - в избе баловался!
Валентина и Галя смотрели на нее выпученными от любопытства глазами, а Нина Петровна, почуяв благодарных слушательниц, вошла во вкус и во всей красе описывала свои страхования:
- Лежу я, значит, только заснуть собралась, слышу – ходит! Потихоньку так, туда-сюда, туда-сюда. А потом в сенях-то как стукнет! И собака как завоет, аж прям жуть смертная! Еле живая со страху осталась. Думала – конец мне! – расчувствовалась Нина Петровна и едва не пустила слезу от жалости к себе самой.
-Да, дела у тебя… - сочувственно протянула Галя.
- Знаешь что, сходи-ка ты к нашему батюшке, - посоветовала Валентина. – Может, он чего подскажет. Любка, вон, бегала к нему, он и на дом к ней приходил. Говорят, получше у нее стало.
- Точно-точно, - закивала Галя. – Сходи-сходи. Завтра как раз суббота, будет служба. Вот и подойдешь к нему.
В церковь Нина Петровна была ходок так себе. Ходила на Крещение за водой, да на Пасху куличики-яички побрызгать, ну, на день материной смерти свечку поставить. Не особо-то она верила во все это. Но тут ради собственного спокойствия она была готова поверить во что угодно, лишь бы ненавистный вражина сгинул с белого света.
Служба была в самом разгаре. Нина Петровна купила десяток самых дешевых свечей и стала протискиваться к иконе Киприян-Устиньи от очарования. И только собралась она поджечь фитилек свечки, как словно толкнул ее кто-то в бок и она, сама не зная, почему, повернула голову влево. То, что она увидела, повергло ее в ступор. Около одной из икон, кажется, называлась она «Семистрельницей», стоял не кто-то, а ее изверг, ее мучитель – Рустам. Он поставил к иконе большую толстую свечу, а потом на минуту замер, видно, шептал свои колдовские молитвы. «Ах, ты, бес патлатый!»– мысленно воскликнула Нина Петровна, и, забыв о свечах и о цели своего визита, стала следить за соседом. А он, перекрестившись, поцеловал икону (и как только святой образ не рухнул?!) и пошел дальше, задерживаясь около каждого образа, чтобы поставить свечи и помолиться. Кипя от возмущения, Нина Петровна кралась за ним по храму. «Ах, ты, гад ползучий! Грехи отмолить хочешь, нехристь? Ну, молись-молись… Бог-то не Алешка, все видит в окошко! От буду я сейчас с батюшкой разговаривать – все про тебя скажу, пакостника!» - торжествуя и предвкушая сладость мести, думала Нина Петровна. Едва хватило ей терпения дождаться конца службы. Люди пошли к кресту, и сосед тоже вместе со всеми встал в очередь. Нина Петровна пристроилась в числе самых последних, наблюдая, что будет, не поразит ли негодяя кара небесная. Но он спокойно поцеловал крест и, более того, обменялся со священником кивками, из чего можно было сделать вывод, что они друг с другом хорошо знакомы.
Пулей вылетела Нина Петровна из храма и почти всю дорогу до дома пробежала бодрой рысью. Последние ее надежды на справедливость рухнули. Выходит, что священник с этим мерзавцем заодно, они, выходит, хорошо друг друга знают, раз так по-свойски здороваются. И, выходит, жаловаться батюшке на супостата нет никакого смысла. И Нина Петровна решила защищаться самостоятельно.
Для начала она подобрала на дороге конского навоза и, выбрав время, покидала его в почтовый ящик соседу. Потом она оторвала по гвоздику в заборе у двух планочек, так что теперь можно было при желании сдвинуть их в сторону и проникнуть на вражью территорию. Выпросила она у тракториста Гриши снулую рыбину, подтушила ее на солнышке и за хвост прицепила к дверной ручке рустамовского коттеджа. Потом она испачкала эту же ручку куриным пометом. Наконец, ей в голову пришла замечательная идея. Набрав полное ведро помоев, Нина Петровна ночью прокралась на участок соседа и поставила ведро так, чтобы открыв дверь, тот непременно сбил бы ведро.
Задумка удалась на славу. Нина Петровна самолично наблюдала свершившийся акт мести. Помои разились по всему крыльцу, испоганив и дверь, и ступени, и красивый коврик перед крыльцом. Нина Петровна ожидала, что соседушка начнет ругаться и возмущаться, но этого не произошло. Рустам, молча с минуту понаблюдав за растекающимися помоями, ушел обратно в дом и появился с другой стороны с каким-то аппаратом, от которого отходили провода и шланги. Нажал он кнопку и мощной струей воды смыл с крыльца всю дрянь и даже сполоснул ведро. Ни проклятий, ни угроз Нина Петровна в свой адрес не услышала. И тогда она решила во что бы то ни стало извести соседа своими выходками, чтобы он света белого не взвидел. Нина Петровна подбрасывала ему на крыльцо дохлых мышей, изъятых из мышеловки, вываливала под калитку мусор, а емкости с помоями регулярно появлялись на крыльце соседа, и каждый раз Нина Петровна злорадно торжествовала, наблюдая, как тот вынужден задерживаться, чтобы отмыть крыльцо. «Это тебе за Доньку мою!» - мысленно потирала руки мстительница.
Так прошло недели три, пока Нина Петровна не столкнулась с банальной проблемой: в ее хозяйстве закончились все ведра, все плошки и миски, которые можно было использовать под помои. Сложность состояла в том, что сосед все ее орудия мести отмывал и убирал куда-то, куда она добраться не могла. Обегала она весь участок, но своих лоханок так и не нашла. Расстроенная, но в то же время вдохновленная, вся в творческом поиске вернулась Нина Петровна к себе и решила на свежем воздухе попить чайку с антоновкой, которая как раз стала созревать, авось какая идея и посетит за таким приятным времяпровождением. Вскипятила она чайничек, залила пакетик кипяточком, накрошила в кружку яблоко и только присела на скамеечку отпить чайку, как в калитку ворвалась растрепанная, со сбившейся на бок косынкой, раскрасневшаяся Татьяна, вместе с которой гоняли они своих коров в стадо, и, выпучив глаза и едва переводя дыхание, закричала:
- Ниночка!!! Беда!!! Ой, беда!!
Ошалевшая от такого вторжения Нина Петровна поставила кружку на стол и спросила, чувствуя, как начинают дрожать коленки:
- Что стряслось-то?
- Да Донька твоя! В болото провалилась!!!
Нина Петровна и не помнила, как очутилась возле треклятого болота, в котором вся чумазая, увязшая в жиже по самую шею, дурным голосом орала Донька. Едва Нина Петровна увидела свою любимицу, как захолонуло у нее сердце, и заметалась она по берегу и запричитала, что есть мочи, воздевая руки к небу и тут же роняя их вниз и сгибаясь в пояс:
- Ой, бабоньки! Ой, родимыя! Ой, кормилица моя гинет! Ой, не оставьте, не покиньте!
Весть о приключившемся уже разнеслась по деревне, и на берегу собрался народ. Бабы охали, мужики скребли подбородки, задумчиво курили и кряхтели. Приехал даже тракторист Гриша, пахавший неподалеку поле под зиму.
- Трактором бы ее, - высказал предположение дед Андрей, – за рога зацепить и вытянуть.
- А кто ее полезет туда цеплять-то? – хмыкнул староста Василич. – Самому утопнуть?
- Да можно с берега петлю накинуть…
- Гриша, - кинулась Нина Петровна к трактористу. – Родимай! Дай трактор! Ну подцепим мы ее, я сама полезу!
- Не, - покачал головой Гриша. – Мне трактор жалко. А если он там утопнет? Вместе с коровой твоей? Не, не дам.
- Да будет тебе, Петровна, - попытался утешить воющую бабу староста. – Ну что ж теперь. Значит, судьба ей такая.
- Стельная, стельная! – продолжала кричать Нина Петровна. - Ай-ай, кормилица моя! – в голос рыдала она, раскачиваясь из стороны в сторону. – Ай, родимая моя! Да как же тебя угораздило, сердешную? Да какой ирод за тобой не досмотрел? Да чтоб ему повылазило, треклятому!
- Настил бы сделать, - предложил кто-то.
- Настил? Да его пока смастеришь – полдня уйдет, а она вон уже, по самые ухи увязла. Пяти минут не продержится, - возразил Василич. – Эх, жалко животину…
Под все эти пересуды и отчаянный коровий рев на берег въехал большой черный джип. Народ неохотно расступился перед ним. «Барчук подъехал!» - хмыкнул кто-то. Машина остановилась, из нее вышел Рустам, постоял, посмотрел на выбившуюся из сил корову, которая уже и кричать-то перестала, сел обратно в машину и стал разворачиваться.
- Вот еще хмырь приехал! – процедил сквозь зубы Гриша. – Чужого горя не видал.
- И не говори! – поддакнула Валентина. – Городской, любопытно ему все, как корова в болоте увязла. Вон он, и поехал.
- А ему чего? Не его же корова! – ответил староста.
Но тут все замолчали, потому что Рустам, вместо того, чтобы уехать восвояси, развернул автомобиль и стал сдавать задом по направлению к болоту. Джип въехал в грязь до половины колес, потом по арки, потом почти до половины дверей.
- Во дает… - только и сказал кто-то из мужиков. А джип остановился. Через люк наверх с мотком толстой веревки в руках вылез Рустам. Балансируя на крыше, он раскрутил веревочную петлю и попытался набросить ее на голову корове, но веревка соскользнула и погрузилась в грязь. И тогда на глазах изумленных сельчан Рустам по лесенке, что была на задней двери машины, спустился в болото и на ощупь, погрузив руки в грязь, привязал веревку к фаркопу .
Держась за веревку, по грудь в отвратительной зловонной жиже, которая чавкала и квакала при каждом его движении, он медленно продвигался к корове, которая уже выдувала пузыри и отчаянно боролась за каждый вдох, стараясь задрать голову как можно выше. В гробовой тишине сельчане наблюдали, как молодой человек, добравшись до животного, наматывает ей на рога веревку, а потом так же медленно возвращается обратно к машине. Грязные руки соскальзывали с лесенки, и первый раз Рустам сорвался. Он выбрался на крышу автомобиля и через люк спустился в салон. Корова к тому времени уже с головой ушла в болото, на поверхности только торчали рога. Взревел двигатель. Джип дернулся и медленно подался вперед, борясь с тяжелой тягучей жижей. Веревка натянулась и через мгновение из болота показалась залепленная грязью морда животного. Автомобиль медленно выползал на берег, и постепенно из болота показывалась корова. Наконец, машина проехала достаточно далеко, чтобы несчастная Донька оказалась на твердой почве. Джип остановился, на миг воцарилась тишина, а потом с отчаянным воплем Нина Петровна кинулась к своей корове, неподвижно лежащей на боку. И с людей словно сошло оцепенение, бабы кинулись выручать корову, а мужики побежали к джипу.
Пока Нина Петровна хлопотала над Донькой, мужики помогли Рустаму выбраться из машины. Парня трясло так, что стучали зубы. Кто-то стянул с него грязную, прилипшую к телу рубашку и накинул на плечи телогрейку.
- Гришка, чекушку неси! – прикрикнул на тракториста староста. – Есть у тебя, я знаю!
Гриша махнул рукой и побежал к своему трактору за бутылкой. Принес, налил в припасенный стакан и поднес к синим непослушным губам Рустама:
- Ну-ка, паря, давай, для согрева!
Рустам, не отрываясь, выпил самогон, и мужики одобрительно загалдели. Гриша с широкой улыбкой повернулся к сельчанам:
- Ну вот! Я ж говорю – русский он! Пьет же!
Остатками самогона стали растирать окоченевшего Рустама, а он смотрел на людей немного удивленными глазами и ничего не говорил, словно и сам не понял, что произошло и почему около него толпится народ. Тут до них донеслись радостные крики женщин. Это пришедшая в себя Донька поднялась на ноги. Рустам приподнялся повыше, чтобы посмотреть на корову и на его груди тускло блеснул большой серебряный крест.
- Какой крест-то у тебя! – заметил Василич.
- Да я ж всегда говорил – наш он, русский! – радостно завопил Гриша. – Самогон пьет, крест носит – значит, наш!
Рустам ничего не ответил. Он немного согрелся и решил, что пора уезжать. Поднявшись на ноги, он забросил в багажник кем-то свернутую в кольцо веревку, и, прежде чем сесть за руль, задержал взгляд на автомобиле, который ровно посередине дверей был разделен на две части: одна новая, сверкающая глубоким синим отливом, вторая покрыта ровным слоем болотной жижи, тяжелыми густыми каплями падающей на землю.
- Машину-то испортил, - сказал Гриша.
- Отмою, - неожиданно отозвался Рустам. Все притихли – это было первое слово, произнесенное им за все время, пока он вытаскивал корову и пока его приводили в чувство. Рустам вернул телогрейку, набросил на испачканное грязью сиденье кусок какой-то ткани и сел за руль.
- Я не русский, - вдруг добавил он.
- А кто ж ты? - удивленно спросил Гриша.
- Я осетин, - ответил Рустам, закрыл дверь автомобиля и тронулся с места.
Прошло две недели. Осень уже хозяйничала во всю, щедро рассыпая золото по усталой земле, а октябрь дарил последнее тепло, яркими красками расцвечивая деревья. Рустам надел куртку, ботинки и осторожно открыл дверь. На крыльце стояло новенькое голубое ведро, полное больших янтарно-желтых яблок.