(фото Хамаль Амалов)
Нет глупее затеи, чем кончать жизнь самоубийством.
Хотя нет, есть – это пытаться покончить с собой и не довести дело до конца.
Сказать, что именно подвигло меня на подобную глупость, сейчас, по прошествии стольких лет, я не могу.
Знаю только то, что это не осталось безнаказанным.
Жизнь, с которой пытаются попрощаться досрочно, начинает мстить.
1. Коридор.
Нет никакой трубы и полёта к свету. Это я теперь точно знаю – есть бесконечный коридор, конец которого скрыт в полумраке и великое множество дверей.
Ты идешь по нему, и из-за каждой двери шепчет, рычит, поёт, стонет некто, бесконечный рой голосов сливается в монотонный гул.
Из-под некоторых видны полоски света, из-под других тянется струйкой зловонный дым. Некоторые двери на твоем пути открываются и из них выходят фигуры,
полупрозрачные как кварц или непроглядно-черные как оникс. На стенах, оклеенных старыми газетами нет указателей, но ты точно знаешь,
в каком направлении тебе двигаться, с каждым шагом всё быстрее и быстрее, всё сливается в серый фон, фигуры исчезают, пока вдруг движение не прерывается.
Стены раздвинулись, и ты стоишь в целой толпе подобных тебе теней на огромной площади... зале... а впереди сплошной стеной встаёт стена сумрака,
как марево, сквозь которое будто что-то проглядывает.
В голове остаётся только одно - «Вперёд». Шаг, другой, в толпе так уже не разгонишься,
А тут ещё кто-то схватил тебя за рукав и тянет на себя.
В глубине всплывает... раздражение?... ты поворачиваешься и видишь маленького ребёнка, лет пяти, который смотрит на тебя со смесью отвращения и жалости.
Ты начинаешь вырываться, но маленькая ручка держит крепко, как тиски. А потом тащит куда-то в сторону и вверх.
Площадь исчезает, снова коридор. Бороться бесполезно, но ты ещё извиваешься.
Раздражение, страх... что это?... это чувства живого человека. Как нашкодившего котёнка тебя бросают куда-то. Дверной проём, по краям которого струится ужасный раздражающий свет.
- Ты абсолютно уверен?- бесполый голос над твоей головой словно принадлежит ожившей скале. Секунда - и он произносит,- хорошо, вычеркиваю.
Дверь открывается, и свет обрушивается на тебя, как пламя раскаленной печки.
БОЛЬНО. пить...
2. Тамбур.
- Пить.
Горло горит, будто посыпанное специями. Тела нет. Руки привязаны что ли? Попытка открыть глаза – снова свет. Такой яркий, что в поле зрения чернота.
Рядом со мной кто-то есть. Грубая рука хватает за голову и бесцеремонно поворачивает её на бок.
- Кажется, очухался.
Пальцы, как бревна, впиваются мне в веки и раздвигают их. Лучше бы убили сразу.
Я выгибаюсь, как рыба на берегу и пытаюсь отпихнуть эту чертову руку. Мне БОЛЬНо от света. А ведь я и впрямь привязан.
Руки только чуть-чуть могут двинуться. Ног совсем не чувствую.
Кто-то наверху усмехается, второй голос прилетает откуда-то со стороны
- А зачем вы их привязываете?
- Свет, это всё суицидники и наркоманы с передозом, публика невменяемая, для их же пользы, нуждающаяся в обездвижевании.
Рука, оставив в покое мои глаза, бесцеремонно сжимает предплечье, потом начинает мять живот. По телу как иголки, я весь, как отсиженная нога.
Дайте мне попить, скоты.
- Светлан, этому еще полкубика, потом систему поставь, он таблеток наглотался, обезвоживание.
Другая рука, мягкая. Укол, тошнота, я начинаю проваливаться вниз, через кровать.
3. Камера.
Ребёнок. Он смотрит на меня так, как смотрят на таракана. Омерзение. А глаза у него, как у столетнего старика.
Ничего не говоря, он поворачивается и уходит. Я остаюсь один в пустой комнате. Вокруг только стены. Из-за них слышен шелест множества ног – там Коридор.
Оттуда меня уже выставили. Интересно, а зачем?
«Затем, что придётся задуматься о содеянном»,- говорит кто-то в моей голове.
Чувства и ощущения накатываются на меня валом. Никакой бестелестности, я чувствую даже незримые швы в каменном полу, на котором сижу, запах пыли и еле заметный корицы?
Шорохи. Шлепки. За стенами комнаты кто-то скребётся. Мягкий удар о пол. Повернувшись, я вижу кирпич на полу, а в отверстие из которого его вытолкнули на меня таращатся два оранжевых бельма.
Ужас? Неет.
В этом взгляде даже не было злобы. Он просто был мёртвым. Знаете, как кровь, которая не отстиралась , и осталось пятно на долгие годы.
На секунду я удивился – смерть смотрит на жизнь. «Жизнь?». Кто-то за стеной завозился сильнее. Кто-то мёртвый и голодный. Шорох стал отчетливей, и я увидел, как второй кирпич,
чуть ниже отверстия заходил ходуном. Если бы можно было кричать, я бы закричал. Или умер.
«Ты уже один раз умер».
Второй кирпич вывалился из стены. Я почувствовал, как мои глаза практически вылезают из орбит.
Ужас? Нет. Этому не было названия. Третий и четвертый разом. В отверстие пролезла рука, вся в трупных пятнах, с длиннющими ногтями.
«У мертвых растут ногти?»
«Ещё как, и зубы тоже».
Ужас на секунду ослаб и я, наконец, протолкнул через сжатое горло крик...
4. Палата.
Василич смотрит на меня утомлёнными выцветшими глазами. Здесь он старожил. После ссоры с сыном , напившись в гараже кислоты из аккумулятора, лежит уже почти год.
Из его сожжённого горла доносится только хриплый шёпот, чтобы разобрать слова нужно прислушиваться изо всех сил.
-Вот ты молодой, а всё ж решился на такое... куда мне, старому, деваться. Сын из дома выживает, внуки в лицо хамят, понабрались от матери.
- Да будет вам, Василич, у всех чёрные полосы бывают,- влезает Костик.
Он хороший, все сёстры от него в восторге. Никто не верит, что этот всегда улыбающийся битюк после того, как застукал свою девушку с другим, не стал бить ему лицо,
а спокойно перерезал себе вены на руках. Классная компания. Да, есть ещё Аман, но этот всегда молчит, слова не вытянешь, да и не сильно хочется.
Если и смотрит на тебя, то с таким презрением, будто сам он не лежит в палате несостоявшихся суицидников.
- Младший! В процедурную!, – медсестра показывается в двери на секунду и бежит дальше. Младшим меня окрестил Залящев, который принимал меня в первую ночь,
сказав, что я установил в его смены рекорд по возрасту. Шутник.
- Василич, а там сегодня кто?,- робко спрашивает Костик.
- Света, - шелестит сожжённый голос.
Света – это хорошо. Она молодая, видимо только что после училища, уколы совершенно не умеет, все руки и филейная часть в синяках от её процедур, но она добрая.
Я готов терпеть её неумелые уколы ради одного того, что она не читает мораль, как Нина, вся такая серьёзная, в очках.
Или не грозит преисподней, как ЛенаСанна, высохшая старуха, которой давно пора на пенсию, а не с психами, как мы, общаться.
Психами нас ласково зовёт Аделаида, психолог, призванная врачевать наши истерзанные души. Только всё её врачевание заключается в подсовывании нам бесчисленного множества тестов и
в стрельбе глазами в сторону Залящева. Так что Света реально лучше. С ней не так страшно ждать ночи.
5. Межстенье.
Бах! Отчего-то именно этот кирпич упав из стены разнёс по пыльной комнате оглушительный грохот. Запах корицы стал нестерпимым.
Из-под него , как из-под грязного покрывала полз запах гнили.
«Если ты сейчас ничего не сделаешь, оно доломает стену и займётся тобой вплотную».
То ли голос в голове растрепал мои мысли, как ветер, то ли паника заставила, но я встал. Пришло осознание, что ломиться в дверь бесполезно.
А кроме двери и стены через которую ломилось мёртвое остаётся...
...Человек поднял голову от стола, уставленного пустыми бутылками.
- Извините,- пробормотал я, поднимаясь с пола и отряхиваясь от пыли. Из пролома за моей спиной донёсся вопль полный разочарования.
Грохот падающих кирпичей подстегнул меня, как удар хлыста. Следующая стена поддалась легче, но пол в комнате оказался ниже,
я споткнулся и упал на груду вязанных вещей. Молодая женщина с измученным лицом устало улыбнулась мне.
- Направо и снова вверх, тебя ждут.
Направо и вверх, через комнату заполненную зловонным дымом и лежащими вповалку телами,
через кислотно-розовый будуар в котором под грузом мягких игрушек храпела необъятных размеров толстуха.
Через кипенно-белый зал, прямо на полу которого сгорбленный человек ползал и собирал какие-то бумажки с печатями.
Я спиной чувствовал, что ЭТО, из-за стены не отстаёт. Плечи горели, разбитые в кровь.
«Самое время помолиться»,- шепнул ехидный голос в голове.
«Если бы я в вас верил»
Какой-то странно знакомый смешок -
меня начало одолевать странное ощущение легкости, боль начала уходить. Казалось, меня что-то потянуло вперёд.
«Второе дыхание. Спасибо»
Треск очередной стены и я выпал в кромешную темноту.
6. Реанимация.
- Мальчики, двое кто-нибудь помогите нам,- Нина посмотрела на меня в упор. Нехотя встаю и иду к выходу. От Василича какая помощь?
Костик спит, хочу его разбудить, но вдруг встает Аман. Вот те раз - каменный гость ожил. Нина уже ждёт в коридоре, возле двери реанимации.
Неужели там помощь нужна? Аман останавливается в нерешительности на пороге – вход загораживает плотная плёнка, и за ней ничего не видно.
- Вы там уснули чё ли?– ЛенаСанна тоже там. Отвожу пленку в сторону и вхожу. Столы. Как в морге, честное слово. Вместо перегородок – тот же полиэтилен.
- Сюда,- зовет Нина.
На столе молодой парень. Сразу понимаю, что он мёртвый. Кожа синяя, застывшее тело, будто в узел завязанное, а лицо... его лицо до самой смерти уже не сотрётся из моей памяти.
- Что с ним случилось? – тихо спрашиваю Нину.
- Что-что, передозник проклятый,- каркает Санна,- бери за ноги и волоки на коляску, мы с Нинкой поднять не можем!
Беру труп за ноги и поднимаю глаза на Амана. В его взгляде впервые не презрение.
- Не смотри ему в лицо. Бабушка говорила, нельзя смотреть в лицо плохим покойникам.
Аман вздрагивает, словно проснувшись. Боль из его глаз никуда не исчезла, но смотрит на меня он уже осмысленно.
- Моя жена кололась. Умерла от передоза. У меня на глазах, скорая не успела. Или не торопилась.
Смотрю на него и понимаю, что его показное высокомерие – это просто защита от шока.
Поворачиваю голову и понимаю, что на соседнем столе тоже труп – через занавесь просвечивает похожее тело, скрученное в узел.
«Они ведь тоже самоубийцы. И эти парни. И жена Амана, их заперли или отпустили в сумрак Коридора?»
7. За стенами.
Я бреду по лесу. После коридоров и странных комнат открытое пространство казалось удивительным. Зелень настолько яркая, что глаза слезятся.
Вокруг меня снова шорохи и голоса… будто сами деревья что-то нашёптывают, но стало спокойно.
Я понимаю, что за мной уже никто не гонится, но кто-то кроме меня тут есть – среди деревьев, справа и слева от меня мелькают маленькие фигурки.
Вроде бы детские, но двигаются они быстро и не приближаются, не могу разглядеть.
Прямо на открывшейся поляне, под огромнейшей берёзой стоит тот, кто тянет меня.
Словно за ниточку.
- Ты меня очень и очень разочаровал.
Бабушка.
- Ты даже не представляешь, что натворил.
Ба.
- Молчать! Как духу хватило такое устроить?!
Я и не пытаюсь спорить. Я стою, понурив голову. Только тихо бормочу под нос
- Ты же меня бросила.
Ба резко осекается.
- Я не бросала тебя. Ты же знаешь, я всегда с тобой, пока ты обо мне помнишь.
Деревья шепчут. Из-под земли просачивается туман. Тропинка петляет между замшелыми стволами.
- Баб, а где мы сейчас?
- Я не могу тебе ничего рассказывать. Тебя не должно здесь быть.
- Но я же тут?
- Это не моя заслуга. И не тебе это придётся оплачивать. Помни – Она тебя вытащила очень дорогой ценой. Тебе позволено было уйти. И своё наказание ты всё равно получишь. Иди вперёд.
Между стволов тропинка обрывается. Оборачиваюсь назад и вижу на месте бабушки маленькую девочку. Будто кто-то толкает меня в грудь и я лечу вниз, по склону.
Солнце
8. Выход.
Солнце безжалостно слепит глаза.
- Прощай! – Аман протягивает мне руку. Я понимаю, что мы реально больше не увидимся. Но мне от этого ни тепло ни холодно. Мне вообще никак с утра.
Ночь прошла спокойно. Снов больше не было. Только под утро, уже на рассвете меня разбудил какой-то скрежет за стеной. Но стоило мне открыть глаза, всё сразу стихло.
Я, как сомнамбула, иду по отделению, машинально прощаясь со всеми,
сёстры, даже ЛенаСанна, улыбаются, желают больше не возвращаться к ним.
Света выдаёт мне мою одежду.
- Быстрей, капуша, тебя заждались уже.
От её слов у меня спазм в горле. Молча киваю и ухожу, понурив голову.
Василич и Костик курят на улице. Точнее курит Костик, а Василич вдыхает рядом…
А за забором, возле такси стоит Та, на которую я не могу поднять глаза, из-за стыда сжирающего меня изнутри.
Я молча ныряю в машину, на заднее сиденье. Водитель трогает и украдкой я смотрю на Неё сбоку. Её заплаканное лицо явно постарело за эту неделю.
Седая прядь слева, ...и потом я ловлю Её взгляд в зеркальце...
Я до конца не помню причин, заставивших меня попытаться свести счеты с жизнью,
но стыд останется со мною, видимо, до конца дней. Мама, прости меня.