Молочный зуб, Сказки белого облачк

               
     Анатолий Скала                МОЛОЧНЫЙ ЗУБ
   
       
    У Иринки зуб выпал, молочный. Он лежал на ладошке такой белый и аккуратненький, что жаль было мышке выкидывать. А надо было, иначе не вырастет новый зуб – костяной.
    Папа с Ростиком ей все объяснили: и как надо бросать, и что говорить, — но она заупрямилась и ушла делать уроки.
    — Что, папа, будем делать? – спросил Ростик. – Останется Иринка беззубая, если мышке зуб не отдадим.
    — Конечно, — сказал папа.
    — Можно я вместо Иринки мышке зуб брошу?
    — Бросай, — жалко Иринку, — что она с таких лет без зубов ходить будет.
    Встал Ростик спиной к кухонной полке, все честь честью, сказал: — Возьми, Мышка, зуб Иринкин молочный, а ей дай костяной. – Бросил зуб через голову на полку, и ладошкой о ладошку прихлопнул – приятно, когда сделаешь для кого-нибудь доброе дело. Тут же спросил:
    — А что мышка сейчас с зубом сделает, съест его? Раз он молочный?
    — Нет, не съест – он им вместо закваски, чтоб сыр варить.
    — А как это?
    — Не знаю, не видел не разу.
    — И незачем! – пискнула мышка Малышка на полке. Схватила зуб на лету лапками, и быстрее к мышу Сыровару.
    — Посмотри-ка, что я принесла! Зуб молочный! Давай, готовь чан, растопляй печь,  бери зуб, будем сыр варить. А я побегу домового Тимоню будить. Спит, наверное,  лежебока.
    Побежала Малышка под печку – так и есть – спит Тимоня. Давно, видно, спит – в паутине весь, не поймешь: иди домовой, или старый валенок, — до того испохабился.
    Приступила к нему мышка Малышка, давай начитать да стыдить.
    — До чего ты, Тимонюшка, обварлыжился – смотреть неохота. Спишь и спишь. Хоть бы встал да умылся. Ты когда из-под печки в последний раз выходил? Сам не помнишь? Ну, так я вот напомню: когда хозяин уборку тут делал, кочергой тебя вытащил – думал шкурка кроличья завалялась – в ведро с мусором хотел выбросить…  Не стыдно тебе тогда было? Ну что? Вспомнил, бесстыдник?
    А ну-ка, вылазь, — продолжала Малышка, — у Иринки зуб выпал молочный. Сыр варить будем. Давно сыру не ел? Ну вот то-то. Готовь-ка карету, поедем к мышам в хлев коровий, за молоком. Я упряжку сейчас пригоню.
    Побежала Малышка искать мышь Коренную, да мышь Пристяжную, да мышь Сбоку-Припеку.
    Коренная да Пристяжная как узнали, что надо к коровьим мышам за молоком ехать, сразу встали в упряжку. А Сбоку-Припеку увиливать стала: «Для чего во хлев ехать? Сказать так и сами притащат. Молоко у их, чай, не куплено, захотят сыру – сами прискачут.  Зуб-то наш – чего будем кланяться?
    — Хорошо. Вот тебя и пошлем передать, что у нас зуб молочный есть. Посмотрим, как пойдешь через сени, где крыса Жутиха живет, — припугнула ее мышка Малышка.
    Сбоку-Припеку сразу перевернулась:
    — Да ведь я ничего. Домовой только был бы готов.  Ведь ему все-равно не собраться. Только зря из подполья под печь сбегаем, — и, нехотя, потрусила за своими подружками.
    Домовой из-под печки к тому времени выбрался и сердито ходил, заложив руки за спину, и возмущался.
    — Колокольчика нет, вожжи порваны, карета того и гляди вся развалится. Чего у хозяина лаптей старых нет? Не говорю уж про новые – но хоть сколь-нибудь поприличнее, можно дать под карету? Махнул с горя рукой – нету выезда. Нету! Не на чем выехать.
    Да и нечего мне во хлеву делать. Лошадей давно нет, а у коровы да поросенка – грив нет – заплетать нечего; без меня хорошо обойдутся. – И уж вовсе собрался обратно под печку залесть, да тут Коренная с Пристяжной как зашумят на Тимоню.
    Да ты вовсе сдурел, иль проснуться не можешь? Тебя гривы заплетать посылают или за молоком? А ну-ка, давай, пошевеливайся!
    Быстро-быстро умыли Тимоню, волосики расчесали, вплели ленту в бороду, рубашечку новую пояском перетянули – обрядили Тимоню.
    Заулыбался, повеселел домовой, говорит:
    — Я еще посмотрю: кто тут в доме хозяин. Только чуть отвернулся, так все наперекосяк.
    — Ладно, ладно, молчи уж. Чуть зуб не проспал.
    — Это кто? Это я зуб проспал? Да, когда Ростик был должен родиться, я за семьдесят верст все узнал. Кто хозяину подсказал, что пора в город ехать?
    — Ты, Тимонюшка, ты…
    — Вот то-то!..
    — …Начал вьюшки да сковородки швырять, чуть с ума всех не свел. По-другому не мог предупредить? Хорошо, что по шее не заработал.
    — По шее… Спасибо сказать должен, а не по шее. Карету бы новую справил, — ворчал Тимоня, но не так уж сердито: карета была отремонтирована новым лыком, вожжи связаны, и даже колокольчик голубенький висел под дугой, разукрашенный разноцветными лентами, — придраться было не к чему.
    Пристяжная, Коренная и Сбоку-Припеку стояли в упряжке и, как положено, перебирали ножками. Тимоня взял в руки кнут – отбиваться от крыс – вскочил в карету, лихо гикнул: «А ну, залетные-е!!!», и вихрем умчался в хлев за молоком.
    А мышиная беготня и суета в доме не прекращались ни на минуту. Мышка Малышка, по праву первой нашедшей зуб, всем верховодила. Мышь Сыровар скоблил чан, мышь Поварешка ему помогала, мышь Дровосек таскал в печку дрова – тут все было в порядке.
    Пошла мышка Малышка проверить мышиную армию. Начнут сыр варить – от желающих поживиться – отбоя нет. А отбой должен быть – и притом наготове. Отбой был доверен мышу Бомбардиру.
    Малышка застала его за прочисткой орудия. Бомбардир задумчиво водил хвостом в глубине пушечного ствола и не сразу заметил Малышку.
    — О чем призадумался? – спросила Малышка.
    — Да вот пороху нет, — отвечал Бомбардир, вытаскивая на хвосте дюжину дохлых мух.
    — Это как пороху нет?! А в мешке разве не порох?
    — Порох-то порох, да скис – кислым пахнет.
    — А я думала, порох всегда кислым пахнет?
    Бомбардир на такое пустячное думанье не счел нужным и отвечать. А Малышка не отставала:
    — Тогда новый готовь!
    — Серы нет… Уголь есть и селитра от спичек есть. Серы нет.
    — А где серу берут?
    — Надо в хлев идти. Там комочки из серы на стенке прилеплены.
    — Наказанье мне с вами! Что ж ты раньше молчал? Домовой только в хлев ускакал, с ним бы серу и заказали…
    — Так откуда мне знать.
    — Один хлеще другого. Как хочешь, так и выпутывайся, а чтоб орудие было готово: заряжено и фитиль под рукой. А хоть ядра-то есть?
    — Ядра есть – еще в прошлом году откусил грузила с удочек.
    — А в ушах тоже сера бывает – ее в порох нельзя?
    — Можно попробовать.
    — Ну так пробуй!
    — Попробую!.. А прислуга где? Надо пушку везти; к печке ставить; лафет укреплять. Что я сам должен все это делать?
    — А позвать, чтобы кто-то помог, ты сам можешь?
    — Мне сейчас волноваться нельзя – у меня лапки дрожать будут. Какой из меня бомбардир? А мне, может, придется опять костяной зуб в Иринкину ложку выстреливать. Как три года назад.
    — Не придется – тогда был особенный случай – домовой ногу сломал, не мог зуб в ложку подложить.
    — И сейчас сломать может.
    — Типун тебе на язык! – в сердцах пискнула мышка Малышка и побежала готовить прислугу для пушки.
    Наконец все было готово: молоко привезено; чисто вымытый чан блестел медью; дрова сложены; пушка зорко смотрела с шестка; Сыровар держал зуб, привязанный к ниточке.
    И тут, в самый последний момент, кто-то вспомнил о кошке.
    — Тимоня, а что кошка в доме делает? Чтоб сейчас ее духу здесь не было! В прошлый раз чуть совсем у нас сыр не уволокла.
    Тимоня хлопнул себя по лбу.
    — Совсем закрутился! Туда да сюда, да пока с крысой возился… Про кошку совсем забыл. Сейчас сделаю. Он забрался на кухонный стол и столкнул для надежности сразу несколько чашек на пол, прямо кошке под нос. Та вскочила, забыв про мышей, за которыми задумчиво наблюдала, и зыркнула наверх. Так ее и застала хозяйка: перед обломками, и с вытаращенными глазами.
    — Ну-ка, марш из дому! Взяла моду – на стол лазить, мыши целый день носятся, как угорелые, — туда, сюда, туда, сюда, — а она их как будто не видит! – И выпроводила кошку на улицу.
    — Все! Готово! Кошки больше не будет, —  с гордостью произнес домовой.
    — Да пора начинать – время идет.
    В самом деле, пока то да се, на часах уж пробило шесть вечера. До утра времени – только-только успеть сыр сварить. А еще надо зуб костяной, новый, вместо выпавшего поставить; тоже хитрая штука.
    Разом все приготовились, мышка Малышка взмахнула платочком – в чан рекой хлынуло молоко, дрова вспыхнули. Сыровар бережно опустил в чан молочный зуб, закрепил ниточку, чтобы зуб висел в самом центре кипящего молока, и сыр начал вариться.
    Вскоре запах его щекотал ноздри всех, кто в это время находился поблизости. И не только поблизости. Серая ворона Хлопотуша как раз присела передохнуть на печную трубу, из которой шел восхитительный запах. Она его сразу узнала и вслух подумала: «Мыши сыр варят, значит у кого-нибудь зуб выпал». Она хорошо помнила, как однажды в такой же вечер полезла в трубу, чтобы стащить сыр у мышей. Застряла на повороте, и ее, как какую-нибудь бестолковую вертихвостку-сороку, через отдушину вытащили в дом люди, и, вдоволь насмеявшись над ее позором, выбросили во двор.
    — У кого-то зуб выпал, — повторила ворона, переминаясь с ноги на ногу. А сама в это время думала: «Как бы мне им полакомиться…, как бы мне им полакомиться».
    — У кого-то зуб выпал, — повторила она в третий раз.
    — У Иринки зуб выпал, — подсказала ей галка Чернушка. – Я вчера сама видела как Иринка его пальцем шатала. Они с Роськой на горке стояли, а я в это время – ну да это неважно, — в общем, рядом была. Сама видела…
    Еще, помню, подумала: завтра мыши будут сыр варить, надо будет попробовать.
    — Надо будет попробовать, — повторила вконец одуревшая от сырного запаха Хлопотуша. – Была бы я чуть помоложе, так уж я бы попробовала.
    — Я помоложе, я помоложе, я попробую, — обрадовалась галка Чернуха.
    — Попробуешь, попробуешь, — поддакнула Хлопотуша. – Слетай-ка сперва за веревочкой, видишь вон, на заборе висит? А потом я тебя научу, как надо сыр пробовать.
    Принесла галка веревочку. Ворона один конец у веревочки ей к ноге привязала, другой – в клюв взяла. Шепелявит:
    — Сейчас полезай в трубу, хватай сыр и кричи мне: «Вытаскивай!» Я тебя тут и вытяну, а то у тебя ноги будут сыром заняты – сама ты не выберешься..
    «…А выберешься, так за тобой не угонишься», — подумала про себя Хлопотуша, когда галка скрылась в трубе, и оглянулась – не видел ли кто их приготовления?
    Галке Чернухе, как она не старалась, незаметно пройти по трубе не получилось. Услышали мыши: в трубе кто-то возится – приготовились: Сыровар чан покрышкой закрыл. Бомбардир в трубу пушку направил, домовой веник взял.
    Только-только Чернушка из трубы выглянула, только лапу раскрыла, чтобы сыр вместе с чаном схватить, Бомбардир сам себе громко крикнул: «Пли!» и выпалил из орудия. Грузило вылетело из ствола и упало поблизости, не причинив никому никакого вреда. Все этому очень обрадовались, закричали: «Держи вора, держи вора»,  и бросились с палками на Чернушку, — но тут же отступили, зажав поскорее носы.
    Порох, приготовленный Бомбардиром из смеси ушной серы с селитрой и углем, произвел столь убийственный запах, что сам Бомбардир – до чего уж привычный к пороховой гари – и тот замахал перед носом хвостом и попятился.
    Один Тимоня не растерялся, он храбро бросился на Чернушку и с возгласом: «Вот тебе! Вот тебе!», стал пихать галку веником прямо в живот. Та испугалась и закричала во все горло:
    — Караул, задыхаюсь, спасите, —  вцепилась со страху за веник и стала карабкаться вверх по трубе, подальше и от Тимони, и от дыма, и от мышиного сыра с его защитниками.
    Ворона, услышав весь этот переполох, собралась уж тянуть за веревочку, но тут до нее дошел запах сгоревшего пороха; а по опыту прежних лет Хлопотуша усвоила, что если где пахнет порохом, там поживы не жди; она потихоньку отпустила веревочку вглубь трубы и перелетела на дерево.
    Из трубы донеслось: «А-а-а-ай», тут уж вся окрестная птичья стая поднялась на крыло и устроила такой крик, что из дома на улицу выбежали папа, за ним Ростик с Иринкой, а следом и мама.
    И вот на всеобщее обозрение выпрыгивает из трубы галка, орет: «А-а-а-ай», машет крыльями, а за ней – на веревочке – веник. Уж как он там за веревочку зацепился – неизвестно, только выскочил из трубы в клубах сажи и полетел вслед за галкой по воздуху.
    У папы от удивления рот раскрылся.
    — Сколь живу, — говорит, — не видал, чтобы галка трубу чистила; да еще веником. Мусор в трубы бросают – такое, пожалуйста, но чтоб чистить… Совсем галка сдурела. И смотри, полетела, как баба Яга с помелом.
    За галкой с веником устремились и все остальные, и только старая  Хлопотуша осталась сидеть на черемухе. Наконец убралась и она.
    Пока все не успокоилось, мыши несколько раз заливали и разжигали огонь в печке, а домовой сделался невидимкой и приготовился спрятать сыр от людского глаза, если вдруг кто-то вздумает заглянуть в печку, проверить, хорошо ли Чернушка трубу вычистила. Но все обошлось. Шум утих, люди в доме легли спать.  Сыр варился, твердел, и самые нетерпеливые уже получили от Поварешки за то, что пытались его ущипнуть и попробовать. Сыровар беспокоился: не много ли положил соли. Так продолжалось всю ночь.
    Потом сыр остывал, вместе с ним внутри его остывал костяной зуб. Наконец можно было сыр резать. Для этого собралось все мышиное население. В хлев был послан гонец с известием, что сыр готов и его режут.
    Резать сыр тоже очень не просто, его надо так разделить на две части, чтоб разрез проходил через зуб, и никак не в другом месте. Сыровар взмахнул ножом и развалил сырную голову пополам.
    Все облегченно вздохнули и заулыбались. На одной половинке лежал крохотный, словно зернышко пшенной крупы, костяной зуб. Его тут же положили достуживать в баночку с молоком.
    Мыши подходили, любовались на зуб и говорили:
    — Настоящий зуб, костяной. Хорошо проварился, на сто лет хватит. Сразу видно, что твердый. Не испортили зуб, молодцы!
    Снова все заговорили, засуетились, опять заложили карету для домового, погрузили в нее половинку еще теплого сыра и в окружении экспорта, торжественно повезли в хлев.
    Оставшийся сыр стали резать, раскладывать по тарелкам – готовить праздничный стол для всех, кто участвовал в изготовлении мышиного сыра. При этом каждый рассказывал, как он отличился.
    Получалось, что отличились все, и отвернись хоть один из рассказчиков на минутку, и сыр бы пропал. Больше всех хвастался Бомбардир.
    — Если бы не я, сыр сейчас бы лежал у вороны в желудке, а не на столе. Мой новый порох имеет такую громадную силу, что лучше и не бывает.
    При упоминании о порохе мыши поморщились и замолчали. Но тут возвратился Тимоня, и все начали хвастаться по второму разу.
    А тем временем люди в доме проснулись и сели завтракать. И Ростик уже несколько раз пытался заглянуть в рот Иринке и проверить – растет ли у нее новый зуб.
    — Да отстань ты, дай поем, — сопротивлялась Иринка, но долго выдержать она не могла, и с зубом надо было спешить.
    И теперь вся ответственность за благополучное окончание дела вновь ложилась на домового Тимоню. Он сделался невидимым; осторожненько, чтоб не поцарапать, взял из баночки с молоком костяной зуб и ловко положил его в Иринкину ложку с кашей. Да так ловко, что когда каша оказалась во рту, зуб пришелся на то место, откуда он выпал…
    Когда Ростик заставил-таки Иринку открыть рот и заглянул внутрь, там, в самой глубине дырки от выпавшего молочного зуба, поблескивал маленький костяной.
    — Есть зуб. Есть, — радостно закричал Ростик. – Молодцы, мышки, все прекрасно устроили.
    Мыши от такой похвалы зашуршали хвостами, хотели заставить играть музыкантов, а сами в пляс пойти. Но тут вспомнили, что на дворе день, и что днем как-то не так весело пляшется, и разошлись по своим гнездам до вечера.
    Тимоня задумчиво почесал бороду, попытался – в который уж раз – понять, почему в последнее время у людей редко выпадают молочные зубы. Старых, костяных, у него накопилось – девать некуда, а молочных вот нет. Ничего не придумал по этому поводу и полез спать под печку до следующего переполоха.