Жеребеночек, Сказки белого облачка

 
      Анатолий Скала                ЖЕРЕБЕНОЧЕК

      Домовой  Тимоня  проснулся  не  в  духе:  опять  снилась  крыса  Жутиха.  Домовой  повертелся,  подумал: " К  чему?.."  Покряхтел,  ухватился  за  ниточку — паутинку,  которую  успел  привязать  к  его  бороде  паук  Шило,  потянул  ее  и  оборвал;  паук  Шило  спрятался  в  своем  уголке  и  сделал  вид,  что  ничего  не  произошло.
Домовой  выбрался  из - под  печки,  задумался: " Что – то  нынче  перед  зимой  везде  стало  пусто:  ни  в  огороде,  ни  в  доме  –  нигде  ничего  нет!  Морковь  в  прежние  годы  в  подполье  всю  зиму  не  переводилась,  а  нынче  валяются  у  дверей  два – три  рыженьких  хвостика,  да  и  те,  как  придут  холода,  так  замерзнут  неприбранными.  Рамок  с  сотовым  медом  в  ларе  тоже  нет!  Чем  зимой  от  простуды  лечиться?.."
      После  сыра  и  молока,  морковь  с  медом  Тимоня  любил  больше  всего. Вспомнив  о  молоке,  он  открыл  холодильник,  налили  себе  в  криночку  свежего,  только  подоенного,  и  попробовал:  так  и  есть –  молоко  было  горькое.  " Опять  Зорька  полынь  ела, —  подумал  Тимоня. —  Надо  будет  ей  лекцию  прочитать  о  съедобных  и  несъедобных  растениях."  Он  достал  из – под  печки  гербарий,  стряхнул  с  него  пыль  и  собрался  идти  в  хлев,  тут  в  избу  с  плачем  вбежала  Иринка,  а  следом  зашли  и  большие  хозяева.  Тимоня  приостановился,  стал  слушать...  Иринка  ревела:
      —  Не  поеду  я  в  город,  в  деревне  жить  буду.      
      —  А  как  в  школу  ходить  будешь! —  стращала  Иринкина  мама.. –  За  столько – то  километров?!.  Зимой...  по  сугробам...  одна.  Ты  хоть  думаешь?
      —  Меня  папа  проводит.
      —  На  чем  он  проводит?
      —  Он  лошадку  мне  купит...
      —  Лошадку!..  А  где  денег – то  на  лошадку  возьмешь?  Зерно  нынче  никто  не  берет.  Просушить  на  мехтоке  и  то  горе  –  пока  очередь  подойдет  и  сушить  не  потребуется.
      Пуще  прежнего  зарыдала  Иринка...  Тимоня  задумался: " Уезжать,  что  ли,  хозяева  собираются?..  Не  слыхать  вроде  было.  Когда  что  изменилось?  Пока  спал  что  ли?  И  спал – то  недолго,  недельку – другую!.."  Получалось  нехорошо.
      Домовой  вышел  во  двор.  Взбалмошный  пес  Барбос  бестолково  кружился  на  месте,  стараясь  поймать  хвост,  на  котором  висело  с  пригоршню  репья.
      —  Ты,  Барбос,  знаешь,  что  хозяева  уезжать  собираются? —  спросил  пса  Тимоня.
      —  Да  куда  они  без  меня? —  сказал  пес  Барбос,  пытаясь  избавиться  от  колючего  груза.  —  А  мне  и  здесь  хорошо!..  Никуда  не  уедем  –  не  бойся.
      —  Да  я  не  боюсь, —  неуверенно  проговорил  домовой.  А  тут  кошка  Мурка  в  зубах  мышь  несет.  Домовой  и  ее  тоже  остановил:
      —  Ну-ка,  дай  посмотрю,  что  за  мышь  несешь?..  Ага,  ладно.  Смотри  мне:  домашних  не  перелови.  В  прошлый  раз  чуть  Пеструшку  не  съела.  Ладно,  вовремя  подоспел!
      —  У  Пеструшки  на  хребтике  тоже  полоска,  как  у  полевых, –  промурчала  в  ответ  Мурка,  а  сама  хвостом  так  и  делает,  так  и  делает  перед  носом  у  домового...  Осерчал  домовой,  припугнул  кошку  Мурку:
      —  Подожди,  вот  уж  будет  тебе,  как  хозяева  в  город  уедут  –  быстро  хвост  приморозишь  к  холодной  печи!
      —  Ты  под  печкой  скорей  моего  свою  бороду  приморозишь.  Меня  тут  не  оставят,  с  собой  в  город  возьмут,  а  вот  ты  посидишь  тут  зимой  в  нетопихе – то  со  своими  мышами... —  ответила  Мурка.
      Призадумался  домовой: " Эти  двое  и  не  волнуются,  что  хозяева  уезжать  собрались.  А  я  как?  Мне  что  делать?.."   Задумался  –  вместо  хлева  в  амбар  зашел.
      Ничего  не  поймет  домовой:  туман  –  не  туман,  и  пожар  –  не  пожар,  а  на  шаг  не  видать,  и  жара!..  Вдруг  как  кто – то  плеснет  домовому  на  бороду  ковш  воды!  Понял  тут  домовой:  мыши  баню  устроили!
      Лег  он  на  пол,  чтоб  не  задохнуться,  и  давай  кричать:
      — Вы  чего  тут,  такие – сякие,  набедокурили?!  Огонь  разожгли?  Хотите  пожар  здесь  устроить?  А  ну,  заливайте  огонь!
      Визжат  мыши,  хвостами  друг  друга,  как  веничками,  охаживают,  водой  моются,  зерном  –  ополаскиваются.  Кричат  домовому:
      —  Где  ты  видишь  огонь?  Никакого  огня  и  в  помине  нет!  А  жар  с  паром  –  так  это  все  от  зерна!..  Аль  не  слышал:  зерно  у  хозяев  нигде  не  берут,  вот  оно  и  горит!  Давно  так  не  парились!  Пойдем  вместе  с  нами!  Давно  в  бане,  чай,  не  был?!  Хватай  его!..
      —  Да  ну  вас, —  смущенно  попятился  домовой, —  я  и  в  печке  неплохо  попарюсь.  Это  вы  туда  носы  сунуть  боитесь,  чтоб  кошка  не  сцапала,  а  мне –  так  хоть  каждый  день  в  баню  ходи!
      Выпятился  из  амбара  и  думает: " Для  чего  столько  много  зерна?  Мышам  много  ли  надо?  Мешка  два  –  и  хватило  бы;  ну,  корове  там,  поросенку  –  еще  столько  же.  Остальное  –  куда?..  Ни  к  чему!"
      Он  дошел  до  хлева,  начал  дверь  отворять,  а  сам  думает: " Непорядок  кругом...  На  недельку  всего  и  заснул,  а  как  будто  год  не  был  –  все  рушится!..  Хоть  тут  ладно  ли?.."  Посмотрел:  Зорька  на  месте,  Хрюша  тоже –  один  пятачок  из  соломы  торчит...  Успокоился!  Хотел  Хрюше  нос  соломинкой  пощекотать  –  не  успел.  Тот  зарылся,  и  пятачка  не  видать  стало.
      Взобрался  домовой  на  кормушку – колоду,  сел  в  мягкое  сено,  гербарий  перед  собой  положил,  давай  Зорьку  учить  уму – разуму:
      —  Ты  зачем  полынь ешь?  Иль  забыла,  что  молоко  от  нее  горькое  делается?..
      —  Не  забыла,  Тимоня,  да  хочется  что – нибудь  этакое  пожевать!..
      —  А  сейчас  что  жуешь? —  спросил  Зорьку  Тимоня  и  хотел  заглянуть  корове  в  рот.
      —  Да  так,  кое – что  мятное. —  Зорька  выдула  изо  рта  шар  с  Тимоню  величиной,  а  потом  оглушительно  его  хлопнула.  Домовой  чуть  со  страху  на  Хрюшку  не  шлепнулся.  Еле – еле  успел  за  колоду  пойматься.  А  корова  внимательно  посмотрела,  как  он,  путаясь  в  бороде,  вновь  взбирается  на  колоду,  и  мечтательно  произнесла:
      —  Ты,  Тимоня,  купи  мне  штук  несколько  жвачек,  желательно  апельсиновых.  Апельсинчика  что – то  хочу,  а  то  мятные  мне  надоели,  да  и  в  сене  она  попадается  часто,  мята.
      —  Та – а – ак, —  пришел  в  себя  домовой. —  Апельсинчика,  говоришь?  А  сейчас,  значит,  мятная?..  Ты  где  жвачки  берешь?
      —  Да  по-разному, —  завздыхала  корова. —  Когда  Ростик  с  Иринкой  дадут,  когда  у  хозяйки  в  кармане  отыщется.  Только  редко...
      —  Так , так,  так,  все  понятно, —  сказал  домовой. —  Ты  бросай  что  попало  жевать:  молоко  пить  нельзя  –  горькое.  Ты  еще  мне  курить  тут  начни...
      —  Мне,  Тимоня,  курить  нельзя,  у  меня  ведь  теленочек  будет.
      —  А  откуда  ты  знаешь?  Говорят,  ты  нестельная!
      —  Ну  так  мало  ли  говорят...  А  я  знаю:  сынок  у  меня  будет,  пестренький  —  только  поздний  —  не  скоро  еще  родится.
      "Если  родится  вообще, —  подумал  Тимоня, —  хозяева  вон  уезжать  собираются,  так  еще  неизвестно,  чего  с  тобой  будет".
      Для  всякого  случая,  домовой  решил  выяснить:  знает  ли  Зорька  о  планах  хозяев,  но  чтоб  не  пугать  ее  зря,  разговор  повел   издали:
      —  Ладно,  ты  мне  скажи:  ты  хозяйку  давно  видела?
      —  Утром.
      —  Она  тебе  что – нибудь  говорила?
      —  Говорила.  Голубушкой  называла,  и  плакала.
      —  А  ты  плакала?
      —  Плакала.
      —  Как?
      —  Му - у - у...  сказала.
      —  А  слезы  из  глаз  слезы  капали?
      —  Нет,  не  капали...
      —  Странно,  странно...  Совсем  ничего  не  понятно...
      Тимоня  спустился  с  колоды  и  забормотал  себе  под  нос: " Если  тебя  собираются  продавать  или,  хуже  того, –  то  у  тебя  из  глаз  должны  капать  слезы  —  ты  это  должна  чувствовать...  А  если  тебя  не  собираются  продавать...
Тут  Тимоня  взглянул  на  огромную  Зорьку, —  то  неужели  и  тебя  возьмут  вместе  с  собой  в  город?!  Совсем  ничего  не  пойму:  один  я,  что  ли,  в  деревне  останусь?"
      Домовой  вышел  на  улицу  и  задумался.  Но  думанья  набралось  столько,  что  пришлось  оставлять  все  дела  и  идти  думать  под  печку.
      Там  он  долго  ворочался,  ложил  ногу  на ногу,  теребил  свою бороду,  хотел  выстричь  за  то,  что  мешается,  вместо  того,  чтоб  помочь  ему,  и  в  конце  концов  пришел  к  выводу :  нужна  лошадь  –  тогда  и  Иринка  пойдет  в  школу  в  деревне,  и  корова  останется (раз  хозяева  не  уезжают),  и  ему  самому  будет  работа  –  лошади  гриву  расчесывать  да  в  косички  ее  заплетать...
      Он  припомнил,  как  хорошо  пахнет  лошадь,  какие  у  нее  бархатистые,  мягкие  губы,  как  она  берет  ими  лакомство  из  ладоней,  и  даже  слегка  прослезился  от  всех  этих  воспоминаний.  Потом  стал  размышлять,  где  же  нынче  берут  лошадей?
      Раньше  лошади  были  у  всех.  За  телегами  бегали  жеребеночки,  подрастали  и  становились  лошадками,  потом  вырастали  в  совсем  больших  лошадей,  и  так  лошади  не  переводились.  А  сейчас  их  совсем  не  видать...  Говорят,  что  в  соседних  Дубках  у  кого – то  есть  лошадь,  но  что – то  не  верилось.  Кто  и  где  ее  смог  купить?  И  сколь  дорого  стоит  лошадь?..
      От  такой  неизвестности  домовой  еле  вытерпел  до  утра.  А  чуть  рассвело,  он  собрался  в  Дубки.  Перед  тем,  как  отправиться  в  путь,  заглянул  ненадолго  в  амбар,  попросил  у  мышей  сыру,  завязал  в  узелок  и  полез  на  трубу,  на  верх  дома.
      Чуть  поеживаясь  от  прохлады,  достал  сыр   и  стал  есть.  Отщипнет  крошку  –  в  рот,  отщипнет  крошку  –  в  рот.  Не  успел  от  куска  пятую  часть  отщипать,  глядь  –  летит  Хлопотуша,  ворона  знакомая,  на  черемухе  по  соседству  живет.  Села  рядом  и  вдаль  смотрит.  Так  сидят  рядышком,  небом  любуются.  Сидели,  сидели,  ворона  и  говорит:
      —  Сыр,  что  ли,  кушаешь?
      —  Да,  решил  вот  перед  дорожкой  перекусить.  В  Дубки  надо  сходить,  думал  больно  уж  далеко,  а  тут  рядом  совсем  –  даже  крыши  видать.  Что  мне  сыр  понапрасну  таскать,  съем  сейчас  да  пойду  налегке.
      —  Подожди  ты,  не  ешь,  дай  вначале  подумать!
      —  Думай,  думай,  а  мне  что  за  дело?  Сыр  доем  да  пойду...
      —  Экий  ты  непонятливый!  Подожди,  не  кроши  сыр – то,  видишь,  сколь  воробьев  налетело!..  Ты  вот  что,  давай  сыр  сюда,  пока  весь  не  доел.  А  я  до  Дубков  тебя  на  себе  довезу.
      А  Тимоне  того – то  и  надобно.  Отдал  сыр  Хлопотуше,  схватил  ее  за  ноги,  и  они  полетели.  Пяти   минут  не  прошло,  а  внизу  уж  Дубки.  Закричал  домовой  Хлопотуше:
      —  Ты  не  знаешь,  в  каком  доме  лошадь  живет?
      —  Как  не  знать! —  отвечает  ворона.
      —  Вези  прямо  туда,  на  трубу.
      Хлопотуша  махать  крыльями  перестала,  к  трубе  плавно  по  воздуху  подлетела,  и  опять  крыльями  замахала,  только  в  обратную  сторону,  да  так  быстро,  что  пыль  с  сажей  с  трубы  полетела.  Опустилась  и  говорит:
      —  Давай  сыр,  как  обещано.
      —  Да  ведь  я  тебе  перед  тем  как  лететь  еще  отдал.
      —  Неужели!  А  я  и  забыла, —  расстроилась  Хлопотуша.
      —  Ладно,  на  еще, —  пожалел  Хлопотушу  Тимоня. —  Остатки  получишь,  когда  возвратимся.  Я  недолго  здесь,  без  меня,  смотри,  не  улетай.
      —  Я  поблизости  буду, —  пообещала  ворона.
      Домовой  стал  спускаться  в  трубу,  а  ворона  осталась  на  крыше.  Огляделась  и  минут  несколько  погодя  стащила  яйцо  из  гнезда  здешних  галок.  Была  в  этом  замечена  и  с  добычей  во  рту  улетела  домой.  Лететь  снова  в  Дубки  в  этот  день  Хлопотуша,  конечно  же,  не  решилась.
      А  Тимоня  спустился  в  трубу  и  попал  прямо  на  домового  Филю, живущего  в  этом  доме.  Тот  спал  в  печке  и  был  так  перепуган  Тимониным  появлением,  что  долго  не  мог  понять,  что  случилось,  и  о  чем  его  спрашивает  домовой  из  соседней  деревни,  свалившийся  ему  на  голову.
      После  того,  как  Тимоня,  наверное  в  сотый  раз,  рассказал  ему,  что  прилетел  вороне  и  что  хочет  купить  лошадь,  Филя,  тоже  наверное  в  сотый  раз,  испуганно  переспросил:
      —  Ворона,  говоришь,  довезла?..  Первый  раз  слышу...
      Тут  Тимоня  не  выдержал:
      —  Я  не  лясы  точить  сюда  прибыл!  —  рассердился  он.  —  Давай,  говори  лучше  прямо:  у  вас  лошадь  есть?
      —  Лошадь?..  Есть, —  наконец  пришел  в  себя  Филя.
      —  Продавать  собираешься  или  не  собираешься?
      —  Нет, —  сказал  Филя, —  не  собираюсь...  А  сколь  бы  ты  дал?
      —  Продавать  не  собираешься,  тогда  нечего  и  о  цене  спрашивать, —  не  стал  вступать  в  торг  Тимоня. —  А  менять  на  что – нибудь  неохота? —  спросил  он  на  всякий  случай.
      —  Неохота, —  сказал  Филя. —  А  что  бы  ты  дал?
      —  Ну,  опять  за  свое, —  рассердился  Тимоня. —  Меняться  не  хочешь,  а  спрашиваешь.  Трактор  дал  бы,  поломанный,  правда...  Но  в  хозяйстве  еще  бы  сгодился...  Кошку  дал  бы!..
      —  Своя  надоела...
      —  Ну,  тогда  я  не  знаю...  Скажи  тогда,  где  мне  лошадь  взять.  Ты  свою  где  покупал:  на  рынке  или  в  магазине,  или  так  у  кого?
      —  Не  на  рынке  и  не  в  магазине,  а  можно  сказать,  что  на  грядке  с  малиной,  —  неохотно  ответил  ему  Филя.
      —  Это  как  так  —  на  грядке  с  малиной?
      —  Да  так.  Сама  к  дому  пришла.  Утром  встали,  а  лошадь  уже  в  огороде  траву  щиплет...  Всей  работы  и  было  –  в  сарай  лошадь  загнать.
      —  Вот  так  раз  –  сама  к  дому  пришла?  Вот  везет!..  Вот  бы  мне  так  найти!       
      У  Тимони  с  расстройства  и  мысли  все  спутались,  а  Филя  еще  и  советует:
      —  А  ты  поищи,  может,  где  и  найдешь!  Не  одна  она,  может,  была...  Вон  грибы  всегда  кучкой  растут!
      Только  хуже  наделал:  Тимоня  совсем  рассердился:
      —  Вот  уж  тоже:  не  знаешь,  чего  и  плетешь  —  сравнил  лошадь  с  грибом!  Лошадь,  что  она,  мухомор?  Еще  с  зайцем  сравни!..
      —  А  что?  Зайцы  тоже  кучками  –  как  грибы.               
      —  Ну  пошел  собирать,  что  на  ум  взбредет!
      —  Так  чего  собирать  —  лошадь  это  же  говорила.
      —  Чего  она  говорила? —  подступил  к  непутевому  домовому  Тимоня.
      —  Что  еще  жеребеночек  был.  Я  подумал  еще:  может  быть,  заведутся  у  нас  в  лесу  лошади...  Кабанов  тоже  в  лесу  раньше  не  было,  а  потом  завелись!
      У  Тимони  от  этих  слов  даже  дух  захватило.
      —  А  ну,  говори,  где  сейчас  жеребеночек? —  налетел  он  на  Филю.   
      —  Надо  у  лошади  спрашивать,  я  не  знаю,  давно  дело  было. 
      —  Веди  меня  к  лошади...
      —  Хозяин  куда-то  уехал,  нет  лошади.  Неизвестно,  вернутся  ли…
      —  Да  ты  вовсе  чумной!..  Неизвестно...  не  знаю...  вернутся  ли...
      Тимоня  вскочил  и  с  досады  забегал  вокруг  печки,  как  всегда  поступал  в  трудных  случаях.  Не  выдумав  кого,  кроме  лошади,  еще  можно  спросить,  был  ли  с  ней  жеребеночек,  он  сказал: " Я пошел", —  и  убрался  в  трубу.
      Очутившись  на  крыше,  Тимоня  стал  звать  Хлопотушу.  Но  сколько  ни  звал,  ни  кричал,  а  вороны  нигде  не  было.
      Убедившись,  что  в  этот  раз  вороны  ему  не  видать,  он  скатился  по  крыше  на  стог  сена,  с  него  спрыгнул  на  землю  и  побежал  к  своему  дому.    
      Бежал  прямиком  через  поле,  ручей, через  березнячок,  в  котором  росли  летом  грибы,  и  все  повторял: " Грибы  кучкой  растут,  грибы  кучкой  растут...  Кабанов  раньше  не  было  –  развелись...  Жеребеночек  в  лесу  где – то  живет"…  И  вдруг  притормозил  и  подумал:    
      «А  куда  я  бегу?  День  еще  впереди,  лес  –  вон,  рядом  виднеется.  Дай – ка  я  посмотрю:  нет  ли  в  нем  жеребеночка?   Это  все  же  не  гриб,  его  сразу  видать,  по  следам  поискать,  у  зверюшек  поспрашивать  можно»...  —  А  сам  уж  свернул  в  сторону  и  по  сжатому  полю  бежал  к  лесу.
      Там  целый  день  он  ходил  и  выспрашивал  у  зверей,  не  слыхал  ли  кто – нибудь  о  жеребеночке...
      Уже  к  вечеру  повстречался  ему  старый  лось  и  сказал,  что  к  лосиному  стаду  прибился  весной  странный  зверь.  Никогда  раньше  такого  не  видели:  шкура,  как  у  лося,  голова,  ноги  –  тоже,  а  копыто  –  не  как  у  лосей,  не  раздвоенное,  а  сплошное.  И  хвост  тоже  другой  –  как  метелка.  Слепней  хорошо  отгонять,  мошек  разных,  но  все-таки  не  лосиный.  И  разговора  лосиного  не  понимает.
      По  такому  подробному  описанию  домовой  понял,  что  жеребеночек  у  лосей,  и  попросил  показать  ему  место,  в  котором  находится  сейчас  стадо.  Лось  задумался,  а  потом  вдруг  спросил:
      —  А  ты  сам-то  откуда  такой  в  лесу  взялся?  Что – то  я  тебя  раньше  у  нас  не  встречал!  Может  ты  браконьер  или  егерь?  Что  потом  мы  с  тобой  делать  станем!  Мы  и  так  на  болоте  живем,  от  чужих  глаз  подальше,  а  ты  выглядишь  к  нам  дорогу,  да  всем  и  расскажешь.  Давай  мне  от  кого – нибудь  поручительство,  что  ты  впрямь  домовой,  и  с  людьми  и  охотниками  не  в  родстве!
      Призадумался  малость  Тимоня  и  говорит:
      —  Мог  бы  Ухало  меня  вашему  стаду  рекомендовать.  Он  почтенный  совин  и  в  лесу  всем  известен,  но  только  днем  его  вряд  ли  найдешь,  а  то  мы  с  ним  знакомы.  Он  к  нам  прошлой  зимой  на  чердак  залетел,  вот  мы  с  ним  там  случайно  и  познакомились...
      —  Ну,  про  ваше  знакомство  я  знаю, —  перебил  его  лось. —  Я  с  совином  в  аптеке  однажды  разговорился  —  я  за  мазью  от  комаров  заходил,  а  он  гипс  снимал  с  лапы,  тогда  и  рассказывал,  что  попался  в  капкан  на  каком – то,  не  помню  уж,  чердаке,  и  его  домовой  из  капкана  вытаскивал.  Значит,  это  тогда  ты  и  был?
      —  Я, —  смутился  Тимоня. —  Только  этот  капкан  был  на  крысу  поставлен,  а  совсем  даже  не  на  него.  Никакого  спасения  от  Жутихи  нет, —  заторопился  Тимоня  перевести  разговор  на  другое.  Но  лось  его  остановил:
      —  Не  волнуйся:  совин  мне  тогда  все  объяснил...  Ты  давай  забирайся  на спину,  а  то  к  нам  на  болото  тебе  самому  не  попасть:  глубоко,  родники  да  колодцы,  да  хлябь  до  колен  –  это  мне.  А  тебе  и  сравнить  не  с  чем  –  весь  три  раза  в  трясину  уйдешь...
      Залез  домовой  на  Сохатого  и  пока  поудобней  устраивался  на  горбу,  под  ногами  у  лося  зачавкала,  заколыхалась  болотная  хлябь.  Шли  они,  шли  по  болоту  и  наконец  через  редкий  ольховеик  и  кривой  березняк  проглянули  зеленые  елочки,  а  за  ними  открылась  полянка  с  пасущимся  табунком  горбоносых  животных.
      Перед  тем,  как  ступить  на  полянку,  Сохатый  остановился,  и  Тимоня  увидел  своего  долгожданного  жеребеночка.  Он  был  желтенький,  с  белым  пятнышком  посредине  лба,  и  с  такими  же  беленькими  чулочками  на  ногах.  Вместо  гривки  на  шее  торчал  ежик,  а  хвостик  не  доставал  до  колен  –  было  видно,  что  возраст  у  жеребеночка  не  больше  полутора  лет.  От  лосят  он  почти  не  отличался:  разве  те  были  чуточку  помохнатее,  погорбатее,  да  почти  что  без  хвостиков.
      —  Вот  какая  ты  наша  лошадка  красивая, —  прошептал  домовой,  рассмотрев  жеребеночка.  Он  хотел  тут  же  срезу  бежать  на  полянку,  но  чуть  не  свалился  с  лося  и  опомнился,  что  находится  не  на  земле.  Лось  встряхнул  головой,  прогоняя  остатки  задумчивости,  из  которой  был  выведен  ерзаньем  наверху,  и  сказал:
      —  Ты  меня  подожди.  Я  схожу,  посоветуюсь...
      Он  пошел  к  стаду  и  там  долго  о  чем – то  беседовал  с  остальными.  Лосихи  поглядывали  в  сторону  домового,  покачивали  головами,  словно  с  чем – то  не  соглашались;  и  домовой  уже  стал  беспокоиться  –  отдадут  ли  ему  жеребеночка?..
      Но  вот  стадо  выстроилось  гуськом  и  направилось  вслед  за  Сохатым  к  нему.
      —  Ну,  садись  и  пойдем,  пока  видно  дорогу, —  сказал  старый  лось,  и Тимоня  забрался  уже  на  привычное  место  на  спину  Сохатого.
      В  лесу  быстро  темнело.  Когда  вся  процессия  выбралась  из  болота,  внизу,  под  деревьями,  уже  было  совсем  ничего  не  видать.  Домовой  ухватился  покрепче  за  шерсть  и  прижался  к  спине,  чтоб  не  сшибло  какой – нибудь  веткой  под  ноги  идущему  следом  стаду.
      Так  они  добрались  до  опушки.  Тут  лоси  остановились,  Сохатый  сказал:
      —  Дальше  мы  не  пойдем.  До  утра  жеребеночек  будет  с  нами.  А  как  рассветет,  приходи  за  ним  вместе  с  людьми.  Он  вздохнул  и,  поджав  ноги,  улегся  на  землю.  С  ним  рядом  устроились  на  ночлег  остальные.
      Домовой  посмотрел  на  лежащих  лосей,  на  жеребеночка,  на  мерцающие  огоньки  Таганов  и,  делать  нечего,  –  пустился  бежать  по  полю.  Там,  где  поле  уже  было  вспахано,  он  бежал  вдоль  борозд,  а  где  было  жнивье  –  мчался   меж  рядков  скошенной  ржи.  И  тогда  ему  видно  было  лишь  звездочки  в  вышине  да  мелькающие  по  сторонам  стебельки.  Но  и  сам  он  был  тоже  не  виден  –  поэтому  не  опасался  быть  пойманным  какой – нибудь  птицей  или  зверем.
      Так  добрался  он  до  реки  и  по  жердочке  перемахнул  на  другой  берег...  И  отдышался.               
      Перепачканный  и  уставший  зашел  он  в  избу,  и  кукушка,  живущая  в  домике  над  часами,  распахнула  окошечко  –  посмотреть,  кто  тут  ходит?   
      Увидев  Тимоню,  она  удивилась,  сказала: " Ку – ку",  —  и,  подумав,  еще  дважды  произнесла  то  же  самое.  Других  слов  говорить  она  не  умела,  поэтому  во  всех  случаях  говорила  " ку – ку ",  только  с  разными  интонациями.  Сейчас  бедной  птичке – затворнице  очень  хотелось  узнать,  где  был  целый  день  домовой  и  что  видел?..  Но  Тимоне  пока  было  не  до  нее.  На  часах  обе  стрелки  смотрели  в  ту  сторону,  откуда  к  детишкам  приходят  самые  лучшие  сны,  было  время  рассказывать  о  жеребеночке   
      Домовой  наклонился  над  спящей  Иринкой  и  стал шептать  ей  на  ухо,  какой  жеребеночек  есть  в  лесу,  и  какой  у  него  хвостик,  и  какие  чулочки  на  длинных  ногах,  и  как  весело  и  смешно  резвится  он  на  травке,  и  как  днем  и  Иринка,  и  Ростик с  родителями  пойдут  в  лес  и  найдут  жеребеночка!    
      И  все  это  Иринке  приснилось,  и  крепко  запомнилось.
      После  завтрака  она   принялась  всех  уговаривать  идти  в  лес  за  грибами,  а  про  жеребеночка  не  сказала  –  просмеют  еще:  какие  в  лесу  жеребеночки?  А  сама  думает: " Неспроста  этот  сон  мне  приснился!..  А  вдруг  да  найдем  жеребеночка?!"
      Ушли  люди  в  лес,  а  Тимоню  оставили.  Не  на  чем  ему  было  в  лес  ехать:  Хлопотуша  в  тот  день  от  Тимони  скрывалась  –  вину  за  вчерашнее  чувствовала, а  на  Барбосе  верхом  далеко  не  ускачешь  –  обязательно  свалишься,  да  и  блохи,  наверное...
      В  ожидании  жеребеночка  домовой  влез  на  подловку  –  так,  порой,  в  деревнях  называется  помещение,  расположенное  под  крышей,  где  хранятся  старые  вещи,  выкинутые  за  ненадобностью.  Домовой  отыскал  среди  хлама  уздечку,  чересседельник,  вожжи,  хомут  и  седелко  –  почти  полный  набор  сбруи  для  лошади.  Порадовался,  что  все  так  хорошо  сохранилось,  и  стал  думать  о  том,  что  сейчас,  с  появлением  жеребеночка,  хозяева  не  уедут,  останутся  зимовать  с  ним  в  деревне...
      Пока  он  так  думал  да  размышлял,  во  дворе  раздались  шум  и  визг,  и  восторженный  лай,  и  кудахтанье,  а   над  всем  этим  –  звонкое  ржание  жеребеночка...
      Домовой  спрыгнул  с  подловки  и  выскочил  на  крыльцо.  У  калитки,  ведущей  во  двор,  царила  невообразимая  суматоха.  Жеребенок,  наполовину  вошедший  во  двор,  вздумал  пятиться  и  при  этом  испуганно  ржал.  У  него  перед  носом  крутился  Барбос  и  своим  тявканьем  наводил  еще  большую  панику.  Иринкин  отец  то  тянул  за  ремень,  перехлестнутый  вокруг  шеи  лошадки,  то  пытался  достать  ногой  очумелого  пса.  Жеребенок  со  страха  вставал  на  дыбы,  ржал  и  пятился.  А  сзади,  из – за  калитки,  его  с  визгом  толкали  вперед  Иринка  с  мамой.  Им  хотелось  как  можно  скорее  доставить  во  двор  остающиеся  на  улице  задние  ноги  и  хвост  жеребенка.  А  Ростик  уже  притащил  свою  детскую  лесенку  и  устанавливал  ее  у  забора.
      —  Иринка! —  кричал  он  карабкаясь  по  ступенькам. —  Залезай!  Сейчас  сядем  верхом!      
      А  Иринка,  она  и  без  лестницы  по  заборам  давно  лазить  умеет,  –  как  услышала,  что  братишка  задумал, –  вперед  Ростика  на  забор  забралась!  Да  и  прыгнула  жеребенку  на  спину!..  Тот  рванулся  вперед,  и  калитка  захлопнулась.
      Жеребеночек  посмотрел  на  наездницу,  взбрыкнул  задом,  и  Иринка  по  воздуху  перелетела  с  его  спины  прямо  к  папе  на  руки.  От  неожиданности  она  не  успела  даже  как  следует  испугаться,  но  успела  еще  в  воздухе  крикнуть: " Я  верхом  еду!" --  а  уж  пятками  по  папиному  животу  стукнула.
      Все  рассмеялись.  А  потом  принялись  обсуждать,  как  назвать  жеребеночка.
      И  на  это  ушло  больше  времени,  чем  на  все  остальное.
      Перебрали  все  клички,  какие  бывают  у  лошадей,  и  остановились  на  Звездочке.  Потом  стали  спорить,  кто  будет  кормить  Звездочку,  и  где  она  станет  жить...  И  когда  у  нее  будет  свой  жеребеночек.
      А  Тимоня  все  это  время  сидел  на  крылечке  и  ждал  главного.
      Наконец  мама  сказала:
      —  Ну,  теперь  делать  нечего —  остаемся  на  зиму  в  деревне.
      —  Ура!!! —  закричала  Иринка.
      —  Ура!!! —  закричал  за  сестренкой  и  Ростик.
      " Ура!!!" —  хотел  крикнуть  Тимоня,  но  вовремя  спохватился:  ни  к  чему  домовым  выдавать  себя  перед  людьми  своим  видом  или  голосом,  а  то  напугаются  да  опять  уезжать  из  деревни  надумают...