Анатолий Скала Б Е Р Л О Г А Д Л Я Е Ж И К А
Прибежали раз мыши к Тимоне и ну приставать:
— Ты где нынче, Тимоня, зимой спать собираешься?
— Где… — замялся в ответ домовой. — Как обычно!
— Под печью! — смеются над ним серые мыши. — А умные звери — хоть тот же барсук, хоть медведь, — те в берлогах спят! Ты видал, чтоб медведь, и под печкой спал?
— Медведь — не домовой, — отвечал им резонно Тимоня.
— А ежики, что в домах живут? Разве не домовые?
— Про ежей неизвестно, — сознался Тимоня.
А мыши не отстают:
— Наш хозяин вчера на тропинке ежа поймал, в сенцы выпустил. Так тот сразу берлогу из старых газет себе сделал, водички попил — да и спать собирается… Не как некоторые… — посмотрели насмешницы на домового, — что по зимам туда — сюда шастают, мышей честных пугают, да сыру выпрашивают! — И еще повторили:
— Тому, кто в берлоге, так милое дело: ни меду, ни сыру не надо. Водички попьют — да и спать, водички попьют — да и спать…
— Вот уж будет вам милое дело, — не выдержал домовой. — Как возьмутся еж с кошкой за вас, так не будете знать куда выскочить!
— Эки страсти ты нам говоришь, — завизжали проказницы. — Этот ежик у нас современный, он ци – ви - лизованный!..
Тут на кухню вбежала разведчица, еще с вечера наблюдавшая за колючим жильцом, и крикнула:
— А ведь еж – то больной!.. Его люди лечить собираются!
— Больной? — переспросили разведчицу в несколько голосов. — А мы думали…
И не стало мышей!
Домовой подождал: не вернутся ли? Проворчал: « Сыру, видишь ли, пожалели! А еж, что, сыр не кушает? Тоже кушает! Морковь эту же, молоко… Это что получается? — спохватился он вдруг. — Ежик тоже, как я, — домовой?
Походил, походил он еще вокруг печки, и думает: « Надо мне самому посмотреть на ежа. Лет уж двадцать, наверное, не видел я этих зверей! Может быть, и действительно сейчас стали другими ежи? Сейчас многие звери, птицы совсем по-другому, не как прежде, вести себя начали.
Дрозды тоже вот. Раньше лишь перед снегом их видели на рябинах. А нынче и летом от нас никуда не деваются; гнезда вить над окошками приспособились. Никакого спасения от глупых птиц: недавно колпак с головы чуть не сдернули. На гнездо, что ль, хотели использовать?.. »
Домовой подождал, пока кто-нибудь из людей выйдет из дому, и сам вышел в открытые двери в сенцы.
Здесь был беспорядок. Дурашливый пес Барбос то визжал и подпрыгивал, и то лаял на потолок, то пытался залезть под кровать, где сейчас находился колючий жилец. И откуда, вдобавок, торчали хозяйские ноги. Там псу щелкали по носу, он визжал и выпячивался из-под койки, вновь прыгал и пробовал ухватиться за ноги хозяина.
Наконец и хозяин стал тоже выпячиваться. И чем больше выпячивался, тем во все большее недоумение приходил домовой; точно так же и пес Барбос приходил в недоумение; а кошка Мурка вообще вспрыгнула на окно и, прикрывши нос лапкой, зафыркала. И не зря — из коробки с колючим комочком, что хозяин достал из-под койки, пахло. И пахло нехорошо.
« Не совсем, видать, что-то цивилизованный еж, -- рассудил домовой. -- Воздух вроде немножко испортил!»
Наверное, точно так же подумали все присутствующие. И только хозяин, как будто не чувствовал запаха и в десятый раз уж раз начал рассказывать:
— Иду, значит, я березняком. Темновато уж… Вдруг, смотрю: по тропинке как будто бы что – то движется… Это кто такой, думаю, мне навстречу бежит? Присмотрелся — да это ведь еж!.. Ты куда, его спрашиваю, еж, пошел?..
У Тимони на это хозяйское спрашивание чуть не вырвалось: « Да тебе-то какое бы дело: куда еж пошел?.. Мало что ли куда ежу надо пойти! А тут — стой! Куда, ежик, пошел?!»
— А он, видишь ли, к докторам! — завершил свое повествование хозяин. И уже другим голосом сказал:
— Ну, Ирина, давай-ка сюда те лекарства, что были у нас в «скорой помощи» приготовлены.
— Я сперва халат белый надену, и шапочку, — отвечала Иринка, и стала пристраивать на кудряшки красивую шапочку с красным крестиком. После этого положила на стул сумочку, тоже с крестиком — только беленьким, и тогда домовой догадался, что будет лечение, о котором ему говорила еще мышь - разведчица.
— Ну, так вот, — вновь вернулся хозяин к ежу, — этот ежик у нас как из песенки — тоже с дырочкой в правом боку. Это все воронье проклятущее… Поселились негодники где-то невдалеке. Уж в который раз ловят кого-нибудь. Вот и ежика раздолбили своими долотьями – клювами! Как еще жив остался?!
— Ой, папа, смотри, — вдруг воскликнула девочка, — у него внутри ранки что-то шевелится!
— Ну, конечно же, — охнул следом за дочкой отец. — Наметались, проклятые на жаре . Поищи мне, Ирина, пинцет… А я тут вокруг ранки иголки у ежика вырежу.
Он пощелкал с краев ранки ножницами, а потом, взял пинцет и начал вытаскивать из нее что-то беленькое и шевелящееся. И от этого ежик стал сильно дергаться. И Тимоня, сам не замечая того, начал дергаться, да причем столь старательно, что в конце концов чуть не шлепнулся на коробку с больным.
— Теперь все, — произнес отец девочки, — теперь вату да бинт. Надо ежика забинтовать для надежности!
Только ежик не стал ждать, пока люди его забинтуют, а свернулся клубком и зафыркал.
— Спасибо, наверное, говорит, — рассмеялся Иринкин отец. — И ведь, знаешь что, дочка, мне кажется, этот еж специально навстречу мне вышел! Почувствовал, что без помощи не обойтись!..
Тимоня задумался: еж, конечно же, был неплохой, может даже и цивилизованный, но уж больно он что-то толст. « Неужели с водички?» — подумал Тимоня, припомнив мышиную болтовню.
Ближе к вечеру домовой подобрал в саду яблоко и отправился в гости к больному. Заглянув под кровать, крикнул:
— Еж, ты жив?
— Жив, — послышалось из темноты.
— Не спишь?
— Нет, — ответила вновь темнота.
« Интересно, — подумал Тимоня, — Вот люди и птицы ночами спят, а ежи или эти же мыши — те наоборот! Совы тоже наоборот — хотя совы и птицы. А ворон — тот спит? Или он, как и ежики, бодрствует?».
— Тебе кто это бок расклевал? — спросил вновь домовой темноту.
— Так тот ворон и расклевал, — ответила темнота.
— А я, что, и о вороне уж успел спросить? — удивился Тимоня.
— Так я без вопросов уж знаю, о чем ты думаешь, — отвечала ему темнота.
— Ну, тогда… я не знаю, — совсем растерялся Тимоня, — тогда можешь не отвечать. -- Ему стало немножечко стыдно: ведь если еж знает, о чем он тут думает, то, наверное, знает и то как Тимоня сегодня мышей им пугал… И от этого ему стало совсем уже стыдно.
— Я тебе… это… яблоко, — поспешил он свести разговор а другое. — Сбоку, правда, чуть стукнуто… -- и добавил: -- Ты, если тебе жить совсем сейчас негде, живи здесь у нас. Мне не жалко. Ты только мышей не лови. Скучно как-то, когда без мышей. Кошка есть, так она все с хозяевами.
— Без мышей скукота, — согласилась опять темнота.
— Да, -- сказал домовой и замолк. Размышлял, что имел в виду еж, говоря про мышиную скукоту? Ежик тоже молчал. Наконец домовой собрался уходить и хотел уж спросить, зажила ли у ежика ранка? Но тот его снова опередил:
— Заживет теперь ранка. Домой бы мне. Ребятишки голодные. Как бы не потеряли меня…
У Тимони и мысли, что были до этого в голове, сразу спутались:
— Так чего же ты, ежик, молчишь? — Он забегал по сенцам, то пробуя заглянуть под кровать, то пытаясь придумать, чем можно помочь ежику, и все время твердил:
— Ребятишки голодные… Ну, конечно же, как я сразу - то не догадался? Так домой тебе надо! — Потом он схватил рукавицы и начал вытаскивать из-под койки коробку с больным. Еле – еле управившись, ухватился и за ежа.
— Ох, колючий ты, еж! – восхитился он, прижимая ежа к груди. — И тяжелый еще…
Но еж только молчал, зная, что на Тимонину болтовню можно не отвечать. Лишь когда домовой его вытащил на крыльцо, он вдруг начал дышать часто – часто. А сердце вдруг заколотилось с такой громкостью, что и через фуфаечку стук его долетел до такого же громкого и отзывчивого сердца маленького домового.
Растроганный домовой с осторожностью оттащил ежа в старую кроличью клетку. Налил в блюдце воды. А дверцу не стал закрывать — вдруг еж вздумает к ребятишкам бежать? Хотя вряд ли — больной еще!
А когда пришел утром проверить приятеля, то его уже не было.
Погрустил, погрустил домовой, походил вокруг клеток, к березкам на крае участка сходил… А под тополь, что дальше, еще за березками рос, не заглянул. А то сразу бы увидал, что отверстие меж корнями чернеется. И тропинка к нему кем-то протоптана…
Так и лето прошло. Потом осень. Уже по зиме вышел как-то Тимоня на улицу — посмотреть, все ли ладно в хозяйстве? Глядит: а у старого тополя забор на бок упал.
« Ну, вот, — думает, — опять зайцы из лесу зимой прибегут и все яблони обгрызут! Надо будет хозяину подсказать!»
Подошел, чтоб поближе взглянуть. Обошел вокруг дерева. Сел в затишье: в последний раз на владенья взглянуть. А из норки, что между корней, как из печки, тепло идет. На миг даже почудилось, что не в поле на стылом ветру, а в запечье сидит!
Догадался тогда домовой, где знакомый еж жить устроился. Наклонившись к отверстию, прокричал в темноту:
— Еж, ты спишь?
— Сплю, — ответила темнота.
Домовой озадаченно потоптался у дерева, вновь спросил:
— Ты живой?..
В этот раз темнота не ответила.
Домовой покрутил головой и подумал: « Наверно, почудилось! Если ежик спит — кто бы мне отвечал, что он спит? Ну, а если не спит, то чего больше не разговаривает?»
С этой мыслью вернулся домой, а мышам про берлогу ежа говорить не стал. Чтоб не спорить о том, где и кому зимой лучше спать!
Уж под самое Рождество еще раз сходил к тополю, и еще раз спросил темноту:
— Еж, ты спишь?
— Сплю! -- вновь ответили из-под земли.
— Ну, тогда на тебе одно яблоко! — произнес домовой, и вкатил в нору яблоко.
После этого успокоился: если ежик спит, то во сне еды много не требуется. Ну, а если не спит, то чего-нибудь сам найдет. Сам Тимоня во сне не ел. Разговаривать тоже во сне не разговаривал — не умел. Но ежи — это все-таки не домовые! Может быть, у них все по-другому.
Всю долгую зиму Тимоня хоть изредка да вспоминал про ежа и берлогу, в которой тот спал. И от этого на душе у него становилось теплее. Сам же он спал, как обычно, как в прошлые зимы, — под печью.