Все хохотали: и Ронт, кативший коляску, ухватившись за веревочку, и Рамг, брат маленькой Нимы, бежавший рядом, и сама годовалая Нима, сидевшая в коляске.
Двор был каменный, как, впрочем, и дом, и стена вокруг двора, как все в небольшом городке Алидэра, что стоит на берегу моря, защищенный от злых северных ветров могучей горой Птэра.
Вот и получилось так, что разогнавшийся Ронт споткнулся, коляска перевернулась, налетев на него, а бедная Нима вылетела на камни. Громко заплакала, закричала девочка. У нее был сломан позвоночник. Обвиняли и Рамга, и Ронта. Но они дети, что с них взять?
Вскоре Ронт уехал вместе с родителями, и связь прервалась между семьями.
***
Прошло тридцать лет.
Доктор Ронт приехал на отдых в Алидэру по приглашению Рамга, который отыскал его, прочитав о нем очерк в газете. Ронт стал стройным брюнетом с красивыми голубыми глазами. У него было все, чего можно пожелать: богатство, известность, здоровье.
Впрочем, здесь следует оговориться. В здоровье его вкралась беда: доктор сам страдал от радикулита, который заработал во время разгрузки баржи с лесом в свои студенческие дни.
На второй день после приезда, утром искупавшись в холодном море и не растершись своевременно полотенцем, доктор слег с сильными болями в пояснице. Он охал и стонал, с криком меняя позу. И тогда для ухода за гостем Рамг, направленный в срочную командировку, пригласил горбатую Ниму, сестру свою.
Она жила неподалеку в крохотном домике, специально для нее сложенном родителями. Она была библиотекарем в одном из санаториев и могла регулировать часы своей работы, оставляя на двери записочки «ушла до такого-то часа по делам», поэтому тут же явилась вместе с братом.
Они вошли: широкотелые, круглолицые, белокурые и сероглазые. Вот только рост у них был не одинаков: если Рамг доставал ладонью потолок, то Нима была почти вполовину ниже брата из-за своего несчастья: после падения с коляски она заболела туберкулезом позвоночника, долго-долго лечилась в детском санатории и стала горбуньей.
- Здравствуй, Ронт, - произнесла она прямо с порога, - что за хулиганство? Надо купаться в море, а ты лежишь колодой! Шучу, шучу, дорогой! А я тебя сразу узнала: еще раньше видела на фотографиях в журналах и в газетах.
- Да, - стонал он, - нехорошо получилось. Сам виноват. Но надеюсь вскоре поправиться. С твоей помощью, Нима. Да?
Рамг их оставил, его ждали дела. Горбунья стала ухаживать за больным тактично и ловко. Он сначала стеснялся, но скоро привык, и позволял ей делать с собой все, что она считала нужным. Они в это же время беседовали на разные темы, убедились в том, что им интересно друг с другом и радовались этому.
Но вдруг вспомнил Ронт, что именно он – виновник ее несчастья. Нима заметила, что больной вдруг резко побледнел и выражение его глаз стало еще более страдальческим. Спросила, в чем дело. Он честно признался. Нима помолчала, сжав губы. Сказала тихо, с болью:
- Да, это большое несчастье. Но ты был ребенком, дружок, и потому я не в силах обвинять тебя. Виноваты взрослые: они должны были строго-настрого предупредить вас, мальчишек. Да и в судьбу я верю, так было предопределено.
Покормив его, она села рядом с его ложем, взяла его руку своей горячей сильной рукой и стала рассказывать о себе. Это была исповедь.
Гость узнал, что творилось в детском костно-туберкулезном санатории: коллективная мастурбация, «подшучивания» вроде заклеивания носа спящему или подсовывания скорпиона под подушку, запугивание новичков рассказами о привидениях и насильниках, посещающих ночью палаты.
- Все это позади, - улыбнулась Нима, - и теперь я весьма довольна своей жизнью. Вот у Рамга не получается: три раза женился, и все три жены его оказались стервы. Он стал выпивать. Да. И крепко. К чему это приведет, не знаю. А как ты? Я слышала, разошелся с женой? Верно?
- Да. Я застал ее с другим в постели. Мне не хотелось разводиться, но все родственники и друзья требовали. Мне так тяжело! Изображаю веселого, успешного мужчину, а страдаю, потому что все еще люблю ее!
- Такое бывает. Не отчаивайся. А дети?
- Двое. Сына я хотел оставить у себя, но суд решил, что он еще очень маленький, и поэтому должен остаться с матерью. Она сумела разжалобить судью, рыдала, доказывала, что я сам виноват, так как не уделял ей должного внимания.
- Разве не так?
- Моя работа отнимает много времени, да еще командировки длительные. Но суть не в этом, а в том, что жена моя слишком легко и вольно относится к …
- Не продолжай, я поняла. Тебе не повезло с подругой жизни.
Нима ушла на работу, через час снова пришла, поставила гостю перцовый пластырь с какими-то примесями. Так было несколько дней.
***
Ее подопечный стал поправляться. Он рано утром шел на пляж, плавал немного, затем хорошо растирался махровым полотенцем и возвращался к завтраку. Перед ужином снова шел на море.
На пляже он познакомился с Дилмой, студенткой столичного университета, стройной брюнеткой с короткой прической, прекрасно плававшей.
Он лежал на горячей гальке, отдыхая после короткого, но стремительного заплыва. Дилма легла рядом. Спросила, сколько времени, поблагодарила. Порадовалась хорошей погоде.
Ронт и не заметил, как завязалась беседа, которая завершилась его обещанием прийти вечером на «точило» потанцевать с ней.
Нима огорчилась, когда он сказал ей о своих планах на вечер. Побледнела. Голос ее задрожал, когда пожелала ему хорошо провести время и не во вред здоровью. Он понял намек.
Дилма пришла с подругой, грудастой блондинкой, которую сразу атаковали несколько кавалеров. У Ронта и Дилмы быстро возник ансамбль, в танце они легко понимали друг друга. Прозвучал марш, к ним подошла блондинка с высоким моряком.
Пары, прогуливаясь у моря, как бы потеряли друг друга.
- Почему бы тебе не поцеловать меня? - спросила внезапно Дилма, прервав рассказ Ронта о новом открытии астрономов.
Он засмеялся. Поцеловал. Она ответила умело и горячо. Поцелуй следовал за поцелуем. Девушка буквально повалила мужчину на себя и сделала все необходимое, чтобы изголодавшийся по женской ласке доктор наук наслаждался самозабвенно. Такого с ним давно не было.
***
Проводив тесно прижавшуюся к нему Дилму до ее корпуса в санатории и убедившись в том, что она благополучно проникла внутрь через окно, Ронт пошел домой.
Фосфорный циферблат часов показывал третий час ночи. Он на цыпочках прошел в свою комнату, начал раздеваться – и только тогда заметил Ниму, сидевшую на стуле рядом с его кроватью.
Она всхлипывала.
- Кто тебя обидел, Нима? – спросил усталый счастливец, позевывая.
Не сразу ответила горбунья.
- Ты, конечно, получил удовольствие. Я знаю. Она и впрямь мастерица. Никто еще ее не охаял после того, как залез на нее. Полмесяца эта ****ь здесь, а ты у нее уже шестой. Да-да, я все знаю. Я рада за тебя, Ронт, что ты получил море удовольствия. Я была рядом.
- Ты следила за нами?! Подглядывала?! - возмутился гость. – Это же мерзко!
- Все в мире относительно, голубчик. Все относительно. Но я не следила за тобой. Кто я тебе, чтобы следить? Нет, я изучала жизнь, в которой мне, к сожалению, досталось больше горечи, чем радости.
Всхлипывания возобновились и перешли в рыдания. Ронт как интеллигент поставил себя на место рыдающей и ужаснулся: несчастная! По его вине несчастная!
Он погладил ее по голове, забыв о том, что раздет. Волосы ее были мягкие, шелковистые.
Рыдания умолкли, и он продолжал гладить эти нежные волосы, виновато чувствуя свою причастность к ее нынешнему состоянию, проклятая причина которого - в давнем падении из коляски той смеющейся маленькой девочки.
- Я хотела родить ребенка, стать матерью и утешиться уходом за новым человечком, - быстро заговорила горбунья. – Жить для него, раз уж не могу жить для мужа! Ведь верно: кто на мне, горбатой, женится?!
Рыдания прервали ее речь. Но она как-то собралась с силами и продолжала.
- Я сделала бы своего сына человеком выдающимся, женила бы его на добропорядочной девушке и нянчила бы их внуков. Но для этого не годятся те неразборчивые мужики, которые по пьянке обрюхатят любую самку. Врач сказал, что лечение идет успешно, и скоро я смогу родить нормального ребенка.
Тут новые, еще более горькие рыдания прорвались. Ронт не на шутку испугался: люди услышат, сбегутся, скандал будет, ему припомнят, как он уронил ту тележку с бедняжкой-крохой, которая теперь рыдает перед ним несчастной горбуньей.
Она засмеялась, словно прочитала его мысли. Продолжала смеяться, икая.
Сказала сквозь икоту:
- Никто не придет, не бойся. Все знают, что со мною такое нет-нет да и случается. Спи, я ухожу. Спасибо за то, что выслушал. Если бы ты знал, что мне нужно от тебя! Но…
Спохватилась. Умолкла.
Схватила его руку обеими руками, поднесла к своей груди.
Отбросила.
Убежала.
На следующий день Ронт получил телеграмму о тяжелой болезни матери. Можно было лететь через час, но ему хотелось еще разок поплавать, и он взял билет на завтрашнее утро. Нима пришла печальная, сочувствуя. Утешала. Подарила на память тетрадку со своими стихами. Попросила прочитать, когда он будет дома.
Не раньше.
***
Едва она удалилась, проскользнула в дверь босая Дилма. Не тратя времени на разговоры, разделась (на ней был только халатик), юркнула под одеяло и позвала Ронта. Он тоже полез под одеяло – и пошло-поехало…
Их застала в разгар очередного слияния Нима, которая не вынесла на этот раз и закричала:
- Ах, ты, ****ь поганая, проститутка приморская, как ты смела войти в порядочный дом?! Убирайся сейчас же, сука! А ты тоже хорош! Мать при смерти, так он вместо того, чтобы молиться о ее здоровьи…
Отдай мою тетрадь, отдай сейчас же! Отдай! Отдай, говорю!
***
Самолет снизился, вызвав, как всегда, боль в ушах. Ронта встретил друг, сказал ему коротко:
- Плоха твоя мама.
Это была неправда: мать Ронта умерла вчера – в те минуты, когда он неистово наслаждался Дилмой. Безутешен был сын, совесть грызла его сердце, на поминках он много выпил, плакал, то и дело клал повинную голову на руки. Но ничего уже нельзя было исправить.
А через неделю пришло письмо от Рамга. Письмо не очень длинное, но тяжелое по смыслу. Рамг сообщал, что у них все в порядке, что Нима пишет этюды маслом, и у нее получается неплохо. Дилму же нашли зверски убитой. Ищут убийцу, но пока безуспешно.
- Неужели Нима? – ожгла мысль. – Но если она, это значит, что она чудовищно любит меня? Значит, я виновен по сути не только в ее горбе, но и в этом убийстве?
***
Через месяц пришла бандероль и в ней еще одно письмо от Рамга. Он писал, что Нима исчезла, ее искали, но долго не могли найти. А потом ее труп волной прибило к берегу.
Судебно-медицинская экспертиза не обнаружила на теле следов насилия.
Видимо, сестра покончила с собой, сделал вывод Рамг. Он читал дневник ее и понял, что она любила Ронта. И хотела подарить ему свои стихи и свои этюды. Поэтому он и высылает их.
В толстую бандероль были вложены четыре тетради стихов и листы этюдов покойной: виды моря в разную погоду.
На этюде, передававшем шторм, были изображены стоящие на высокой скале две человеческие фигурки, в которых легко было узнать горбатую Ниму и стройного Ронта.
Они застыли в нежном объятии.