Саша, после праздника, так растрогавшего и умиротворившего его душу, расслабился было, но получил записку от Николая Раевского, командира Нижегородского драгунского полка, чтобы он спешил приехать в крепость Карс. Иначе он не успеет застать их там – войско должно выступить дальше…
Вспомнив свое нетерпеливое ожидание этого разрешения до грандиозного праздника, устроенного друзьями в его честь, Саша тут же выехал в Карс, то есть, десятого июня.
Он спешил верхом, переменяя лошадей на казачьих постах. Все кругом было тихо, лишь топот его лошади раздавался в ночном безмолвии. Переночевав на казачьем посту, на рассвете отправился дальше. Его пустынная дорога пролегала через леса и горы. И лишь один только раз он встретил татар, путешествующих с несколькими женщинами. Они сидели на лошадях, укутанные в чадры. Любопытным взглядом окинув их, Саша сумел разглядеть лишь сверкающие их глаза да каблуки.
После этой встречи он добрался до горы Безобдал, которая отделяла Грузию от Армении. Были еще какие-то малые горы, и только после этого перед ним разостлался горизонт с зелеными нивами. Оглянувшись еще раз на Грузию, оставленную позади, Саша стал спускаться по отлогому склону горы к равнинам Армении,скользя и цепляясь ногами за каменистую почву. Почувствовал свежесть воздуха - здесь явно климат другой.
Подгоняемый нетерпением, очарованный цветущей пустыней, опоясанной ожерельем дальних гор, он не заметил, что едет давно один и проехал мимо поста, где должен был переменить лошадей...Куда,интересно, делся его человек?..
Прошло более шести часов, а он не встретил еще ни души. Поэтому, разглядев в стороне груды камней, похожих на сакли, Саша направился к ним. Оказалось, что на самом деле впереди - армянская деревня. Ему здесь дали поесть сыру и молока, он отдохнул немного и пустился дальше. Возле крепости Гергеры, где три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега, он, глядя с опаской на бушующие воды, перебрался на другую сторону. И тут увидел то, чего никак не мог ожидать.
Два вола по крутой дороге тащили арбу, которую сопровождали несколько уставших грузин.
Саша их спросил с надеждой, что они его поймут:
- Откуда вы?
- Из Тегерана, - ответили ему на ломаном русском языке.
- Что вы везете?
- Грибоеда – мы везем его в Тифлис.
Саша понял, что это было тело убитого в Персии Грибоедова. Александра Сергеевича Грибоедова, того самого, который грезил переустройством России! И погиб он ужасной смертью – его зарезали персы. Теперь обезображенный его труп, узнанный только по руке, некогда простреленной на дуэли, везут через полгода к молодой жене…
Всю дорогу до Карса Саша мучился размышлениями о талантливом, так рано ушедшем поэте:«Ну, вот. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества — все в нем было необыкновенно привлекательно… Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности...
Способности этого государственного человека оставались без употребления; талант поэта не был признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении…Только несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда случалось им говорить о нем, как о человеке необыкновенном… Люди верят только славе и не понимают, что между ними может находиться такой или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в «Московском телеграфе»…
Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос…Несчастный...Приехав в Грузию, женился он на той, которую любил... Однако,не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни… Самая смерть, постигшая его посреди смелого, неравного боя, не имела для него ничего ужасного, ничего томительного… Она была мгновенна и прекрасна… - Саша опустил голову.- Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок!.. Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны...».
В этих печальных думах он и не заметил, как доехал до войска, уже стоявшего в двадцати пяти верстах от крепости… Николай Раевский не знал, куда его посадить, чем попотчевать – он тоже был счастлив этим свиданием, но повторял раз за разом:
- Какое счастье, что ты успел вовремя! Мы собираемся уже выступить.
После первых вопросов и ответов обо всем и ни о чем, Саша, увидев, что Раевский озабочен, и время от времени выходит, чтобы дать распоряжения, посмотреть, как идут сборы, решил не мешать ему:
- Николай Николаевич, а Льва Сергеевича можно увидеть?
- Конечно, Александр Сергеевич! Его палатка – вот она, рядом, но сейчас он на задании. С ним живет Михаил Юзефович, тоже мой адъютант, как и Лев Сергеич. Ты можешь к нему пройти – он расскажет все о брате, - с этими словами указал на рядом разбитую палатку.
Саша направился туда и спросил:
-Дома ли кто?
Его встретил слуга Лёвушки – Василий, и, открывая палатку, ответил:
- Пожалуйте, Александр Сергеевич! Очень рады вам…
Саша вошел в полутемное округлое пространство, освещаемое маленькими тусклыми оконцами. Подождал, пока глаза привыкнут к полумраку. И увидел кровать, с которой на него смотрел молодой человек с худым лицом, силившийся приподняться. У него застучали зубы, когда он принялся извиняться:
- К-к-ак я сожалею, что лихорадк-к-ка мешает м-н-не прин-н-нять вас, к-к-как б-б-бы я желал - в отсутствие вашего б-б-брат-та…
- Это вы меня извините, что я вломился – не терпелось посмотреть, как брат живет… Василий, не надо было просто меня впускать сюда, раз он себя так плохо чувствует,- смутился и Саша.
Наступило неловкое молчание – он не мог сразу развернуться и уйти. Василий предложил ему табурет, на который он опустился машинально. И стал оглядывать помещение с нехитрым скарбом, где обстановка была чисто спартанская: две деревянные кровати, два табурета и низенький стол между ними.
А в это время с него не сводил глаз больной, который видел перед собой тихого человека с большими удивительно чистыми глазами, с вьющимися волосами каштанового цвета, с немного смугловатым, но довольно белокожим лицом. "Он не намного темнее лицом, чем Лев. Конечно, в его наружности просматривается что-то арапское, но зачем же он о себе пишет, что он «потомок негров безобразный»? Напротив, черты лица его очень даже приятные, а выражение лица вовсе и симпатичное! А по одежде можно судить, что он заботится о себе – аккуратен, все сидит, как надо. Все-таки, он очень похож на свой портрет Кипренского!»… - так думал Михаил Юзефович, уставившись на него.
Саша, почувствовав изучающий взгляд, смутился и засобирался:
- Я пойду. Простите, что побеспокоил. Выздоравливайте. А придет Лев Сергеевич, скажите, что здесь - его брат.
Только после выздоровления, сблизившись с ним, Михаил смог оценить наслаждение быть с ним часто вместе, размышляя о впечатлениях, которые пробуждались в нем необычайными дарованиями этого человека. До чего же он занимателен любого другого человека!И как отрадно видеть счастливого Левушку - он не отходил от брата никуда, когда ему это позволяло время...
А Саша не знал, что произвел такое впечатление на друга Левушки и уже осваивал военную жизнь – ведь войско получило приказ идти вперед. Он уже понял из разговоров молодых генералов, во время обеда у Раевского, что генерал Бурцов «идет влево по большой Арзрумской дороге прямо против турецкого лагеря, а остальное войско должно идти правою стороною в обход неприятелю»...
Саша вдруг, прямо рядом, услышал ржание лошади и тут же увидел переступившего через порог заросшего человека. Вглядевшись в него,он узнал Михаила Пущина -брата Жанно.Саша бросился к нему и стал его неистово целовать:
- Михаил! Ну, скажи же, Пущин: где турки и увижу ли я их; я говорю о тех турках, которые бросаются на тебя с криком и оружием в руках. Дай, пожалуйста, мне видеть то, за чем я сюда, с такими препятствиями, приехал!
- Могу тебя порадовать: турки не замедлят представиться тебе на смотр, - тяжеловесно пошутил Михаил. - Полагаю даже, что они сегодня вызовут нас из нашего бездействия. Если же они не атакуют нас, то я с Бурцовым завтра непременно постараюсь заставить их бросить свою позицию, с фронта неприступную, движением обходным, план которого отсюда же понесу к Паскевичу. Когда он проснется, - рассмеялся Михаил, сразу став сильно похожим на Жанно...
Михаил Пущин - декабрист, сосланный на поселение в Сибири. От Левушки Саша знал, что с двадцать шестого года Михаил отправлен сюда, в Кавказскую армию, где служит рядовым инженерных работ. А сам он его хорошо знает еще по лицею - он был участником Бурцовского кружка. И что-то тут говорили о Бурцове - значит, и он -здесь.
Саша потер руки... Михаил наблюдал за тем, как Пушкин заранее радовался тем ощущениям, которые его ожидают. И решил его предостеречь:
- Только я тебя прошу – не отделяйся от меня при встрече с неприятелем! Я обещаю быть там, где более опасности! – Он рассмеялся, видя с каким нетерпением ожидает встречи с неприятелем этот большой ребенок.
Между тем, Михаил не хотел его видеть ни раненым, ни убитым. Потом, в разговоре с генералом Раевским, они договорились не отпускать его от себя ни на минуту. В это время вошел Семичев - майор Нижегородского драгунского полка, декабрист,тоже сосланный на Кавказ из Ахтырского гусарского полка. Он с ходу предложил Саше находиться при нем, когда он выедет вперед с фланкерами* полка.
У Раевского еще не закончился обед с Александром, Львом, который успел вернуться и наслаждался обществом брата, и Семичевым, как пришли сказать, что турки показались у аванпостов. Все бросились к лошадям, с утра оседланным. Не успели они выехать, как уже попали в схватку казаков с турецкими наездниками. Вот как раз в это время Пущин и потерял Сашу Пушкина. Встретив Семичева, услышал от него:
- Не видал ли ты Пушкина?
- Нет.
Вместе с ним они поскакали его искать, и нашли , отделившегося от фланкирующих драгун и скачущего вперед - с пикой наголо, против турок, на него летящих! Только их приближение, а за ними, и улан с Юзефовичем, скакавшим им на выручку, заставило турок повернуть назад.
- Пушкин! Зачем ты лезешь в самое пекло? - закричал Михаил с досадой, но немного успокоенный уже тем, что отчаянный поэт невредим.
- Как жаль, что мне не удалось попробовать свою пику об турецкую башку,- с неудовольствием отвечал ему Саша.
Но уже не покидал друзей, тем более что нападение турок со всех сторон было отражено и кавалерия, преследовавшая их до самого укрепленного их лагеря, возвратилась на прежнюю позицию - до наступления ночи.
А когда настала ночь, в долине был устроен привал. И Саша предстал перед графом Паскевичем, который находился перед бивачным огнем, окруженный своим штабом.
Генерал казался ласковым и учтивым...
После встречи с графом, Саша пошел бродить по лагерю и нашел Вольховского, запыленного с ног до головы, обросшего бородой, изнуренного заботами. Но это был тот же самый Володя,лицейский Суворочка. Оказывается, здесь - многие из старых его приятелей: «Как они переменились!.. Как быстро уходит время!»...
Вернувшись ночевать в палатку Раевского, Саша, несмотря на усталость, не мог долго заснуть, и когда, на заре, войско двинулось вперед, ему показалось, что он даже не смыкал глаз.
Благополучно пройдя опасное ущелье, на высотах Саган-лу, в десяти верстах от неприятельского лагеря, они остановились.
Даже природа здесь показалась Саше угрюмой. Было холодно - снег еще лежал в оврагах. Только успели они отобедать, как услышали ружейные выстрелы.
После перестрелки и после того, как он увидел искалеченные тела убитых и раненых, услышал стоны, увидел разбросанные в нелепых позах убитых с обеих сторон, Саша понял, что война – не только приключения…
Убитых еще подсчитывали… Эта мысль его сильно напрягла…
Но скоро все стало для него обыденным, и даже лагерная жизнь ему понравилась. Его окружало разнообразное общество, которое собиралось в палатке Раевского. Здесь были и беки мусульманских полков, с которыми беседа шла через переводчика; находились здесь и представители народов закавказских областей; здесь и жители земель, недавно завоеванных… Саше они были интересны своими мыслями,взглядами, обычаями, укладом, рассуждениями…
Он засмеялся,увидев через три дня своего человека,появившегося в лагере … А он как-будто прожил целую жизнь,уже к этому времени втянувшись в военную жизнь, просыпаясь каждый раз с пушками.
Граф Паскевич, генералы Бурцов , Муравьев, Раевский , полковник Симонич … Это они обеспечивали продвижение войска вперед и победу над неприятелем… И двадцать пятого июня, в день рождения Государя, в лагере, под стенами крепости, полки отслушали молебен. За обедом у графа Паскевича, когда пили за здоровье императора, он объявил поход к Арзруму. И уже в пять часов вечера они выступили.
Двадцать шестого июня войско уже расположилось в горах Ак-Даг - в пяти верстах от Арзрума. Горы оказались меловыми: белая пыль выедала всем глаза. Но близость Арзрума и уверенность в окончании похода была утешительна.
После кровопролитных боев, изматывающих переговоров с турецкими пашами, Арзрум, который почитался главным городом в Турции, сдался...
Саша с любопытством рассматривал окружающий его мир: каменные дома, кровли которых крыты дерном.Это давало городу чрезвычайно странный вид, если смотрел на него с высоты. "Вся ценность Арзрума только в том, что сухопутная торговля между Европой и Востоком производится здесь..." - подумал с пренебрежением.
Поразило и то, что здесь ни за какие деньги нельзя купить того, что можно найти в мелочной лавке любого уездного городка Псковской губернии. «Стало быть, поговорка об азиатской роскоши - выдумки?» - задался он удивленным вопросом.
В Арзруме он жил в сераскировском дворце в комнатах, где находился гарем. Целыми днями бродил по бесчисленным переходам, из комнаты в комнату, с кровли на кровлю, с лестницы на лестницу. Дворец казался разграбленным; сераскир, предполагая бежать, вывез из него все, что только смог. Диваны были ободраны, ковры сняты.
Саша усмехнулся: когда он гулял по городу, турки, принимая его за лекаря, показывали ему язык, что безмерно сначала его удивляло. Но… «Это мне надоело, отвечать им тем же, что ли!?».
Вечера проводил он с умным и любезным Сухоруковым В.Д… Майор был близок к декабристам и у него с ним было сходство взглядов. Правда, надоедал ему своими литературными предположениями, и своими историческими изысканиями, некогда начатых им на Дону. «Ограниченность его желаний и требований поистине трогательна. Жаль, если они не будут исполнены…», - подумал Саша, глядя на словоохотливого офицера.
Он уже подумывал о возвращении домой, когда Бей-булат - глава восставших черкесов, гроза Кавказа, мужчина тридцати пяти лет, невысокого роста и с широкими плечами, приехал в Арзрум с двумя старшинами черкесских селений. Саша обрадовался - настоящие черкесы! Наконец, он их видит. Пусть сколько угодно они возмущаются действиями казаков во время последних войн, но приезд их в Арзрум - порука ему самому в безопасном переезде через горы и Кабарду.
Война, казалась,кончена. Саша собрался в обратный путь. И четырнадцатого июля он пошел в народную баню – смыть грязь войны.Но был разочарован: при сравнении бань - арзрумской и тифлисской, первая сильно проиграла и он проклял нечистоту простынь, дурную прислугу в этой бане…
Да еще, возвращаясь во дворец, где он жил, в карауле услышал, что здесь – чума. Сразу представив ужасы карантина, в тот же день он решил оставить армию.Тем более, что Паскевич намекнул ему о том же. Но любопытство победило, и он на другой день отправился с лекарем в лагерь, где находились зачумленные.
Не сходя с лошади, он смотрел, как двое турок, которые выводили больного под руки к лекарю, раздевали, щупали его, как будто чума была не что иное, как насморк. Устыдившись своей европейской робости – «в присутствии такого равнодушия к смерти», - поскорее возвратился в город.
Девятнадцатого июля, придя проститься с графом Паскевичем, нашел его в сильном расстройстве - генерал Бурцов был убит под Байбуртом.
Паскевич ему объяснил,почему он так расстроен:
- Жаль храброго Бурцова. Но не только это меня волнует. Это происшествие могло быть гибельно и для всего нашего малочисленного войска, зашедшего глубоко в чужую землю и окруженного неприязненными народами, готовыми восстать при слухе о первой неудаче.
- Стало быть, война возобновляется? – Саша удивился.
- Да. Если вы желаете быть свидетелем дальнейших наших предприятий, вы можете остаться,- любезно предложил граф,сделав вид, что забыл о намеках оставить войско - он так и не дождался в свой адрес никаких дифирамбов от поэта,чего ожидал с самого первого дня его нахождения здесь.
- Благодарю вас, но мне надо спешить в Россию.
- Что ж. Ваше желание - для меня закон. Но примите, в знак моего уважения к вам, вот эту саблю на память, – протянул ему Паскевич кривую турецкую саблю.
- Благодарю! Благодарю вас за все. Она будет храниться у меня памятником моего странствования вослед блестящего героя по завоеванным пустыням Армении,-заговорил Саша наконец так ожидаемыми от него одическими словами и крепко пожал протянутую руку графа.
В тот же день он оставил Арзрум. И ехал обратно уже знакомой дорогой в Тифлис, куда прибыл первого августа. Там остался на несколько дней и проводил дни и вечера в том же любезном и веселом обществе друзей, которые так трогательно чествовали его тогда.
Отправившись в Россию, пережил в Коби бурю; проезжая мимо горы Казбек, наблюдал чудное зрелище – «белые оборванные тучи перетягивались через вершину горы, а уединенный монастырь, озаренный лучами солнца, казалось, плавал в воздухе, несомый облаками».- Записав в дневник свои впечатления, он не смог от них освободиться - долго еще находился под впечатлением увиденной красоты.
Далее «Бешеная Балка», оправдывающая свое название, также явилась ему «во всем своем величии: овраг, наполнившийся дождевыми водами, превосходил в своей свирепости самый Терек, тут же грозно ревевший. Берега были растерзаны; огромные камни сдвинуты с места и загромождали поток...».
Но ему удалось переправиться благополучно - спутники-черкесы были очень опытны.Да, и взявшись его сопровождать, держали слово и не давали ни одному волосу упасть с его головы. Вот, наконец, они выехали из тесного ущелья на раздолье широких равнин Большой Кабарды. Только тогда Саша вздохнул полной грудью…
Во Владикавказе ему встретился Пущин, ехавший на воды лечиться от ран, полученных им в походе. Он у него на столе нашел русские журналы, где в первой же статье, ему попавшейся, нашел разгромную статью на него и на его "Полтаву",подписанную - Надеждин Н.И.
- Вот так номер! Ты видишь, Пущин, здесь всячески бранят меня и мои стихи! - с огорчением обернулся он к Михаилу. И стал вслух читать статью.
- Подожди!.. Александр Сергеевич, я требую, чтобы ты её читал с чувством, с толком, с расстановкой. Ты слышишь, требую большего мимического искусства!..
Саша понял, что Михаил уже читал этот пасквиль, но пытается его успокоить.
- Тебе надобно знать, что этот разбор украшен обыкновенными затеями нашей критики: это разговор между дьячком, просвирней и корректором типографии – «здравомыслом» этой маленькой комедии… Стало быть, все это не более, как забавно!
И Саша расхохотался - вслед за Пущиным. Досада его под утешительным смехом друга пропала, но он не мог не подумать: «Таково мне первое приветствие в любезном отечестве!».
фланкерами*- конный воин, который фланкирует, послан на фланкированье или фланкировку; фланкеры высылаются россыпью по флангам (бокам) отряда для охраны его от внезапного нападенья