Михаил Юрьевич Лермонтов

Веруня
В школьном дворе  растёт высоченный тополь. Со своей парты  у  окна я его чётко  вижу и общаюсь с ним, как со старым другом.  Он и является  преданным  товарищем.  Именно ему я  мысленно рассказываю  обо всех событиях, происходящих в  моей  жизни, об удачах и горестях.  Это дерево  для меня  величина постоянная, как и очередная  книга на моих  коленях. Её я всегда  прижимаю к крышке парты, в которой имеется  небольшое отверстие. Через него и читаю. Неудобно. Но привыкла.

По жизни своей я  страдалица. Волноваться начинаю задолго до того момента, когда  может  произойти что-то плохое. Переживаю, мусолю в голове, не могу спать и есть. И когда  проходят часы страданий, то радость не наступает: опять тревожно бьётся сердце в предчувствии чего-то иного, надвигающегося…

Школьные  терзания  начинаются для меня  со средины   августа. И  учиться  после летних каникул не хочется,  и третью у окна парту может занять кто-то, кто половчее меня.

Я часто болею, но каждый год  первого сентября именно из-за  тополя, с  повышенной ли температурой тела,  с ангиной, кашлем или насморком, не обращая внимания на стенания заботливой бабушки, топаю в школу.

В старших классах моё место уже никем не занимается. У каждого из моих  соучеников своя гавань.

На уроках литературы принесенную  книгу не почитаешь. И с тополем не перекинешься парой, тройкой слов.  На это нет ни времени, ни возможности. Учитель Филипп (Юрий Филиппович) всё видит  и слышит. Нужно быть начеку. Да и интересно присутствовать на его уроках.  Я влюблена в литературу,  а перед учителем благоговею.

Изучаем Лермонтова. Печорин не задевает ни ума моего, ни сердца. Но я человек обстоятельный и серьёзный: слушаю, думаю, запоминаю.

Переходим к иному.  И вдруг  прямое попадание: душа встрепенулась, дрожь пробрала, я поражена:


             
            « Отмщенье, государь, отмщенье!
              Паду к ногам твоим:
              Будь справедлив и накажи убийцу,
              Чтоб казнь его в позднейшие века
              Твой правый суд потомству возвестила,
              Чтоб видели злодеи в ней пример.


Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один как прежде... и убит!
Убит!.. к чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор,
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?..»*


Каждое слово бьёт наотмашь. Стихотворение  дерзкое, жёсткое, болезненно-правдивое.


Позже  «моими»  стали  и «тучки небесные, вечные странники» и «Парус».  Была б моя воля, я б сорвалась с места и вслед за ними.

«Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную.
Кто же вас гонит: судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? злоба ль открытая?
Или на вас тяготит преступление?
Или друзей клевета ядовитая?
Нет, вам наскучили нивы бесплодные...
Чужды вам страсти и чужды страдания;
Вечно холодные, вечно свободные,
Нет у вас родины, нет вам изгнания….»**


А «Парус» не читаю,а пою. И на ту мелодию, какую желаю. И всегда ощущаю себя тем  Парусом, который ищет...

«Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?...
Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит...
Увы! Он счастия не ищет
И не от счастия бежит!
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой...
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!»***


Лет в двадцать, перечитывая Михаила Юрьевича Лермонтова, я  навсегда «заболела»  «Мцыри».

"…Ты хочешь знать, что делал я
На воле? Жил — и жизнь моя
Без этих трех блаженных дней
Была б печальней и мрачней
Бессильной старости твоей...

 ….Много я часов
 Бежал, и наконец, устав,
 Прилег между высоких трав;
 Прислушался: погони нет.
 Гроза утихла. Бледный свет
 Тянулся длинной полосой
 Меж темным небом и землей,
 И различал я, как узор,
 На ней зубцы далеких гор;
 Недвижим, молча я лежал,
 Порой в ущелии шакал
 Кричал и плакал, как дитя,
 И, гладкой чешуей блестя,
 Змея скользила меж камней;
 Но страх не сжал души моей:
 Я сам, как зверь, был чужд людей
 И полз и прятался, как змей.»****


«Мцыри» - это моё, для меня, со мной…




* Смерть Поэта. 1837г. 
** Тучи. 1840г.
*** Парус. 1832г
**** Мцыри. 1839г.
 
Фотография из Интернета. Черновик "На смерть Поэта".

06.11.11