Александру Мерриту и Тангорну
Его светлость, второе лицо в Аквилонии после короля, занят делами. Прислуга ступает на цыпочках, караульные застыли железными изваяниями, письмоводитель на все расспросы однообразно и нудно вещает: «Не велено пускать, изложите письменно, соизвольте зайти попозже». Герцог Пуантена размышляет над судьбой страны и подданных, решая, нужна ли Аквилонии маленькая победоносная война, пора вводить новый налог или можно повременить, и как же, наконец, вынудить короля пойти навстречу народным упованиям и обзавестись королевой. За узкими стрельчатыми окнами шумит столица, над башнями королевского замка ветер треплет стяги с рыкающим львом.
Его светлость переворачивает страницу. Книга в его руках переплетена в тисненую кожу с золотым обрезом, а на обложке небольшого томика нет ни названия, ни имени автора. Взгляд его светлости неспешно скользит по ровным строчкам. Золотой Леопард Пуантена грезит наяву, пренебрежительно отодвинув казенные бумаги с устрашающими печатями и раздувшиеся от собственной важности папки, набитые докладами и отчетами. В сторону бесконечный хлопотливый список несделанных дел и незавершенных планов! Здесь и сейчас они уступают первенство миру, порожденному бойким пером и живым воображением человека, что подписывает свои творения напыщенно-громким именем Гая Петрониуса, сочинителя милостью богов. Там, в мире пергаментных страниц, обитают подлецы и чудовища, монстры и убийцы, прекрасные и лживые, влюбленные и порочные. Там веет ароматом осыпающихся цветов, терпким и сладостно-тревожным, там кипят страсти, заключаются союзы и рушатся судьбы. Там правит вымысел – шальной, лукавый вымысел от первого до последнего слова.
Его светлости известна тайна. Литератора Гая Петрониуса, головной боли главы цензорной палаты и предмета восхищения читающей публики в трех или четырех странах – этот человека не существует. Его нет, он выдуман – как выдуманы от первого до последнего слова его герои. Шаэрра Черный Шип, не ведающая страха и укоров совести воительница дикой варварской крови. Дайре эн’Кентир, бессмертный демон соблазна, заточенный в тюрьму смертного человеческого тела. Ларкон, певец, отдавший душу силам тьмы за голос, заставляющий смеяться и рыдать любое существо в небесах и на земле. Стигийский чародей Ренисенбис, чье могущество не ведало пределов, но сердце никогда не знало любви. Куртизанка Мильвара - юноша, успешно выдававший себя за женщину. Торунн-кентавр, живущий местью. Алашавари, печальная морская дева, безответно и безнадежно влюбленная в человеческую женщину. Хродегар, белоснежный волк-оборотень, пытавшийся одолеть проклятие своего рода и стать одним из людей… Несть им числа, странным и диковинным созданиям, рожденным прикосновением кончика заточенного пера к гладкой телячьей коже и хлопчатой бумаге. Гай Петрониус создал их, подарил жизнь и выпустил в мир – но кто сотворил самого Гая Петрониуса?
Золотой Леопард ведает разгадку. Маленький розыгрыш для дружеской компании кувырнулся через воткнутый в расколотый молнией пень серебряный нож и обратился тайной, что занимает умы и дурманит воображение. От небрежно брошенного камня разбежались волны – и Просперо Пуантенский знает имя того, чья рука швырнула камень. Знает имя – и мечтает, посмеиваясь над собственными грезами, в очередной раз пробегая взглядом полюбившиеся места в сборнике новелл. Не сдерживая полета разыгравшегося воображения, смакуя мельчайшие подробности, позволяя игривой фантазии забавляться и вольничать, как ей вздумается.
Герцог Пуантена помнил «Гая Петрониуса» в самом начале его карьеры. Вот он, новоиспеченный студиозус Обители Мудрости, волей случая и хлопотами родственников пристроенный на должность королевского архивариуса и хранителя архивов. В те смутные годы Просперо Пуантенский (тогда еще никакой не герцог, но разыскиваемый повсюду мятежник против короны) на пару с неким варваром - наемным мечом и героем сражений в Пиктских Пущах - устраивал заговоры в попытке свергнуть безумного владыку Нумедидеса. Попытка оказалась успешной, корона и скипетр Аквилонии по праву победителя достались Конану... и вкупе с государственными долгами, крепостью королей, департаментами и казной на службу к варвару перешел и господин летописец. Молодой человек из старинной гандерской фамилии, обманчиво тихий и неприметный, что называется, себе на уме. Юсдали – хорошая кровь, не знатная, но древняя, пустившая цепкие корни по всей северной провинции.
Поначалу Его величество ошибочно счел управляющего замковой библиотекой никчемным дармоедом. Он даже собрался упразднить его должность, отправив молодого человека восвояси. Леопард намеревался вмешаться, но этого не потребовалось: господин архивариус доказал королю, что вполне способен постоять за себя и словом, и делом, подтвердив свою полезность и то, сколько обширен и разнообразен багаж его познаний. Библиотекарь и летописец не добивался высоких чинов при дворе. Он сумел завоевать нечто куда более важное и значимое – дружбу и приязнь короля.
И вызвал нешуточный интерес Золотого Леопарда.
Говорят, вместо крови у уроженцев Пуантена по жилам струится молодое вино, хмельное и безумное. Просперо знал, о чем опасливо перешептываются за его спиной. Мол, Золотому Леопарду все едино, кого крыть: кобылицу или жеребца, даму благородных кровей, миленькую поселянку или смазливого оруженосца. Злые языки ошибались лишь в одном: герцог Пуатнена был переборчив, порой даже слишком. Он подыскивал себе достойного партнера – или соперника, это уж как судьба рассудит.
Хальк Юсдаль оказался достойным противником в беспрестанном сражении двусмысленными намеками, фехтовании острословия и состязании умов. На глазах Золотого Леопарда творилось чудо преображения: тихий, настороженный юнец становился молодым мужчиной – умным и ироничным, преданным и насмешливым, все подвергающим сомнению и проверке на оселке своего разума. Общество летописца доставляло Золотому Леопарду удовольствие – и с каждым днем это удовольствие становилось все острее, требовательнее и настойчивее.
Очаровать и покорить женщину довольно просто. Сияние драгоценностей затмевает ей глаза, льстивые слова делают на удивление сговорчивой, а если вы сможете убедить ее в том, какая она единственная и неповторимая, то можно считать дело успешно завершенным. С мужчинами куда сложнее, труднее и занимательнее. Дары должны быть куда продуманней, а лесть – тоньше и изощренней, тесно сплетенной с правдой. Хальк Юсдаль заслуженно гордился своим умом и своими познаниями – и потому Золотой Леопард добывал для хранителя библиотеки редкие книги, расчетливо подкидывал житейские загадки, позволяя блеснуть сметливостью и образованностью. Герцог Пуатнена знал, что месьор Юсдаль отлично понимает, что к чему – но берет щедрые подарки и помалкивает, ехидно прищуривая карие глаза. Подаренные Леопардом книги занимали место на полках королевского собрания, Хальк стал частым гостем в герцогских покоях и постоянным партнером Просперо за доской для игры в вендийский чатуранж. Хальк Юсдаль постоянно был рядом и оставался недосягаемым, умудряясь ловко избегать расставленных повсюду ловушек и не стать жертвой прославленного пуантенского обаяния. Золотой Леопард теперь многое знал о нем: как огорчается Хальк и как радуется победам. Как сражается и как засыпает на биваке, когда сил остается только для того, чтобы уронить голову на жесткое седло. Как размышляет над очередной каверзой и с какой бережливой нежностью дотрагивается до переплета редчайшего первого издания «Паладинов серебряного блюда».
Не знал Леопард только одного: каким становится выражение лица Халька Юсдаля, когда тот занимается любовью. Как наслаждение преобразит его облик, кто таится за маской высокоученого книжника и искушенного в интригах придворного?
Пуантенец не торопил события, большой кошкой неслышно скользя на мягких лапах вокруг добычи. Всему свое время. Плоды не срывают незрелыми, ожидая, когда те всецело напитаются солнечным светом и будут готовы сами упасть в протянутую руку. Просперо слегка обеспокоился, когда при аквилонском дворе появился Рейе, гхуле из Рабиров, по собственному опыту зная: эти лукавые пройдохи с клыками, эти почти бессмертные порождения тьмы ночной никогда не упустят случай щегольнуть отточенным за десятилетия искусством соблазна. Рейе да Кадена откровенно увивался вокруг Халька, но, похоже, на сей раз гуль не достиг желаемого.
После отъезда рабирийца Хальк разом поскучнел, сделался задумчив и рассеян, его остроты утратили привычную вежливую дерзость. Именно той зимой Просперо заполучил копию первой из новелл Гая Петрониуса. Рассказы появлялись из ниоткуда один за другим, то печальные, то исполненные безудержного, отчаянного веселья. Начертанная на страницах исповедь человека, мечтающего о странном, мятущегося в плену невысказанных желаний и пребывающего в уверенности: никто и никогда не поймет его, не откликнется на его беззвучный призыв, не разделит его грез.
А Просперо хотелось заполучить его. Не как редкостный образчик в коллекцию трофеев и покоренных сердец, но как верного друга и преданного союзника. Познать его душу и тело – и весь опыт Золотого Леопарда твердил, что сроки подошли и медлить более нельзя, не то плод загниет и упадет с ветви, разбившись и растекшись липкой лужицей.
Золотой Леопард убирает книгу заветных новелл в потайной ящик стола, размышляя о том, что настало время сделать первый шаг. Именно нынешним вечером, когда Хальк Юсдаль, как это вошло у летописца в привычку, вечером заглянет в покои Пуантенца. Сыграть партию-другую в «Замки и дороги», распить кувшин вина, поболтать о прошедшем дне, поделиться свеженькими придворными сплетнями и слегка позлословить. Он непременно придет, этот легкий на ногу и быстрый на язык молодой человек. Скрипнет дверь, чуть дрогнет тяжелая занавесь, качнутся язычки свечей. Они будут передвигать фигуры на клетчатой доске, пить и разговаривать обо всем и ни о чем. Наполняя всякое произнесенное слово двусмысленностью, ведя утонченную игру, где нет победителя и побежденного. Смотря друг на друга сквозь призрачную завесу огоньков в золотом шандале. Удаляясь и приближаясь, точно танцоры, кружащиеся в фигурах церемониального танца. Нет ни четкого «да», ни решительного «нет», лишь уклончивое «может быть». Королю-варвару не понять всей захватывающей прелести этой игры, он предпочитает однозначные и понятные ответы, лукавство раздражает его и выводит из себя. А кто-то наподобие Халька Юсдаля знает толк в подобных забавах – но, наверное, и хранитель библиотеки тоже сознает, что неопределенность не может длиться бесконечно.
Так пусть же настанет вечер долгого летнего дня, пусть затихнет шум городских улиц, пусть обменяется паролями и отзывами стража в гулких дворцовых коридорах. Пусть он войдет, небрежно бросив вместо приветствия:
- Что-то подозрительно скучновато у вас, не находите, ваша светлость? А мне, знаете ли, довелось сегодня в Оленьем парке стать свидетелем прелюбопытнейшей драмы, в точности под стать древним авторам…