Домна глубоко вдохнула, медленно, с шумом выдохнула и открыла глаза.
- Ну что, Павлуша? Правильно ты угадал, испуг это... – она в раздумьи качнула головой, - да не простой... Что делать-то будем?
Но Павлику не до этого, он с нетерпением ждал Домну, чтобы поделиться своею радостью – как он Матрену-то выставил!
- Бабка, ты знаешь?
- Знаю, Павлик, молодец, говорила же тебе, что получается! – оборвала Домна мальчишку на полуслове, - впредь не сомневайся, сомнения слабость рождают и половину успеха забирают. Но сейчас некогда об этом, надо парню помогать. А то Матрену удар хватит, что долго здесь сидим. Поди Сергеичу скажи, чтоб воды из колодца достал, да со дна пусть зачерпнет. В стакане мне принесешь.
- Домна, а ты что будешь делать? А Колька-то спит что ли? – на ходу затараторил Павлик.
- Колик спит, а я пока силой его наполню, беги давай. – Бабушка сурово нахмурилась – некогда, мол.
Павлик выскочил из избы и увидел такую картину. Сидит на завалинке Матрена, к стене привалившись, рот отвис, глаза, как у рыбины, в тумане и дышит тяжко. Видать, чуток сильнее, чем надо было, вытолкал ее Павлик. На крыльце дядька Андрей примостился, ногу на ногу закинул и корявыми, дожелта прокуренными пальцами сыплет табак в самокрутку, поглядывая с ухмылкой на бледную Матрену, будто говоря: наконец-то и тебя, змеюка, укоротили.
Павлуша быстро изложил просьбу Домны и через пару минут со стаканом холодной чистой воды влетел в комнату. И остановился, разинув рот. Домна стояла над кроватью, вытянув руки, и от них простиралось голубоватое сияние, как бы огоньки синие в ладонях держала. И свет этот мягкий едва заметными волнами растекался над бездвижным Колиным телом и как будто просачивался в него. Домна медленно опустила руки и свет истаял, как и не было. Она опять глубоко вздохнула и вытерла крупные капли пота, стекающие со лба на морщинистые щеки.
- Принес? Давай сюда.
Домна перекрестилась, осторожно взяла стакан двумя руками, поднесла к губам и прикрыв усталые глаза быстро стала что-то шептать на воду. Три раза она проделала так: перекрестившись, нашептывала - и закончила со словами:
- Во имя Отца, и Сына, и Святога Духа, аминь.
Затем положила ладонь на Колин лоб и медленно велела:
- А теперь просыпайся, Коля... открой глаза... смотри на меня... что чувствуешь?
Парнишка легко вздохнул и открыл глаза. Взгляд его был ясным и кротким, как у ребенка малого. Однако говорить он по-прежнему не мог.
- Ничего, не бойся, заговоришь сейчас. На вот, выпей воды. Сколько сможешь.
Домна, поддерживая Колю под голову, поила его и говорила, обращаясь к Павлику:
- Я ему пока что только силу дала. А сейчас он водицы заговоренной выпьет, и испуг будет уходить из него. Подай-ка мне из моей корзинки бутылек с темно-коричневой жидкостью, ноги ему натрем. – Старуха ловко сдернула штаны с Кольки, прикрыла до бедер одеялом и взяла у Павлика сосуд, - это отвар из разных трав, но основная доля – чего должно быть для оживления ног? – она налила в ладонь густой жидкости и стала растирать левую ногу от бедра сильными круговыми движениями.
- Живокость, - не задумываясь ответил Павлик, с интересом наблюдая за старческими руками, - потом для кроветока – конский каштан, чемерицей боль снять... бабка, а дай я попробую натереть.
- Правильно внучек, только здесь еще огненный корень, хорошо от болей в суставах и еще пару хитрых травок. Погоди пока, я сначала левую ногу разотру. Помнишь, я тебя учила, левая сторона берет к сердцу, правая отдает. – Домна перешла к щиколотке левой ноги и протянула склянку Павлику, - на вот теперь потиху растирай правую, запомнил, как я делала?
Павлик кивнул и сосредоточенно и аккуратно стал массировать правую Колькину ногу. А Домна села рядом на табурет и тяжело вздохнула. Сняла с головы платок и неторопливо вытерла потное лицо...
- Что, бабк, устала?
- Устала, Павлушка... старая я уже, силы нет целительством заниматься. Вот Кольке отдала немного, раньше бы, по молодости, и не заметила б... а теперь едва домой дойду. Старая стала... да и горе силушку отняло... Ну что, Коля? Как чувствуешь-то? – она наклонилась и внимательно посмотрела на парня. – Щеки-то порозовели...
- Спасибо, баба Домна, мне хорошо, только ног не чувствую. – Коля поднял руки и разглядывал их. – Руки онемели немного, но проходит уже. Дышится так легко, встать охота.
- Погоди, рано тебе еще вставать. Постепенно сила в ноги возвратится, и встанешь к вечеру. Но долго не ходи, не томи себя. Завтра еще побудь дома, а потом на работу можно идти, здоров будешь.
- Добре, бабушка, - Колька благодарно улыбнулся и перевел взгляд на Павлика – тот вовсю трудился.
Домна тяжело встала и, слегка пошатываясь, подошла к двери:
- Андрей, поди-ка сюда. Дам я тебе травы и расскажу, как заваривать, будешь поить Кольку сегодня и завтра еще. Должен выздороветь. Если что, пошлешь за мной. Старая я уже, Сергеич, немощь одолевает. Да, слава Богу, помощник добрый подрастает, вона как старается. – Домна раскладывала перед Андреем мешочки с травами и рассказывала, что к чему, - это марьин корень, для сна глубокого, отвар сделаешь и на ночь в чай нальешь, можно мятки щепоть добавить. А это, астрагал, настой с утра попить надобно – сил прибавляет. Пусть больше пьет жидкости, ноготки и ромашку как чай заваривай и сам можешь пить, и квас фруктовый, если есть, давай. Здоров будет твой Колька, не боись...
- Домна, что стряслось-то с ним?
Старуха приложила палец к губам и показала на дверь:
- Пойдем, Сергеич, выйдем на воздух, - и уже громче, обращаясь к Павлику, - внучок, ты заканчивай с ногами-то. Прикроешь ноги, руки немного разотри. Да с левой-то начни, но недолго. Потом посиди, отдохни малость, с Колькой поговори, о футболе, о пацанах... – она многозначительно посмотрела на Павлика, тот все без слов понял – нельзя Коле о случившемся говорить.
Матрены во дворе уже не было.
- От стерва, к Евдокии, видать пошла, подкрепиться... – Андрей сплюнул в сердцах. Любила Матрена причаститься самогоном. А у соседки, Евдокии, отменный первачок не переводился – не одного мужика на деревне споила... да и бабы к ней похаживали. – Эх, совсем люди приличия потеряли. – Сам Андрей пил редко: по праздникам большим, да с горя – но много. Правильно пил – сколько душа принимала, мог всю ночь с бутылью двухлитровой просидеть, опорожнить ее к утру, а после – ни грамма, никакой опохмелки ему не требовалось.
- Садись вот, Домнушка, отдохни малость, вижу притомилась ты... Спасибо, сердешная... спасла Колика моего...
- Старая, старая... – приговаривала Домна, по-старушечьи покачиваясь из стороны в сторону. – Слушай, Сергеич, испугался твой парень сильно. Ночью у кладбища призрак ему повстречался... – замолчала Домна в раздумьи. Что-то ее беспокоило. Андрей осторожно спросил:
- Привиделось что ли?
- Да нет, не привиделось... вспомни, Андрей, не уходила ли Матрена на днях куда надолго? – Домна сидела, сгорбившись, сцепив руки на коленях, и, быстро водя большими пальцами вокруг друг друга то в одну сторону, то в обратную, смотрела себе под ноги.
- Да с неделю назад отпрашивалась к сестре в соседнюю деревню. На другой день только вернулась. – Андрей искоса глянул на старухины руки, - Домна, а что это за привычка у людей старых пальцами-то крутить?
- Ходила-таки... так я и думала... А это, Сергеич, когда пальцами этими чего делаешь – силы к лобным долям прибывают, ясность разуму прибавляют, соображать начинаешь быстрее. Верно, к Мохонихе она ходила, и та на Кольку твоего нечисть нагнала. А что за нечисть такая – мне еще разобраться надобно. Сегодня сил нет, а завтра окрепну и пойду в полночь-то на кладбище. Иначе не отцепится сатана от Кольки... Ох, Андрей Сергеич, смотри, изведет Матрена-змея твоих детушек. И чем мешают-то ей, окаянной?
- А тем, что Фросины... – потемнело лицо Андрея, глаза тяжестью налились, - убью, суку.
- Не надо убивать – грех это. Надо подумать... Ладно, - Домна тяжело встала, опираясь на перила крыльца, - пора уж нам, а ты, Сергеич, Кольке-то не сказывай, что с ним приключилось. Забыть он должон накрепко.
Скрипнула калитка и по пыльной деревенской дороге ссутулившаяся старая Домна, едва переставляя ноги, и оживленно о чем-то рассказывающий ей Павлик, то забегая вперед от нетерпения, то кружа вокруг бабки, побрели домой. Андрей стоял, положив локти на калитку, смотрел им вслед и думал думу свою тяжкую...