Рассказ старого актера
Чем завлекло меня искусство театра?
Когда мне было лет восемь, мать взяла меня на дневной спектакль для детей. Но почему-то вместо сказки о Зайке-зазнайке показали «Коварство и любовь» Шиллера. Я был потрясен, меня властно позвал тот мир волшебства, мир гипнотического воздействия жеста, паузы, интонации на душу мою – мир, показавшийся мне давно знакомым и родным.
Некая магическая сила через спектакль призывала меня служить на сцене всему доброму, светлому. Я стал ходить на дневные воскресные спектакли без ведома родителей, я копил монетки, экономя на мороженом, на конфетах – и покупал билет на галерку в выходной день.
Я постоянно ожидал чуда, еще не понимая, что оно уже со мной происходит, ибо соучастие сцены и зала в спектакле - само по себе удивительное чудо.
Меня сладко волновал запах декораций и бутафории, игра света софитов как бы звучала музыкой, а оркестр дополнял действие спектакля мимолетными фантастическими иллюзиями: то смутными, то яркими до боли.
Актеров и актрис я обожал - бескорыстно, пламенно, почти религиозно. Они были как бы родными, которые вот-вот узнают и признают меня, но в то же время далекими и недосягаемыми, как небеса.
Так продолжалось до девятого класса.
В тот год я был принят в школьный драматический кружок, успешно сдав что-то вроде экзамена: прочитал стихотворение, басню и выполнил этюд. Кружок наш вел известный артист, под влиянием которого я начал читать книги о театре, об актерах - и почувствовал, что еще сильнее влечет меня сцена.
Руководитель поощрял мое стремление готовиться к поступлению в театральную студию.
Он находил меня способным, верил в меня. В жизни моей появилась ясная цель. Но меня едва не остановила она, Ленка.
Она стояла по вечерам и спекулировала билетами у входа в мой любимый театр - такая миниатюрная, тоненькая, с ангельским взором и детской чёлкой. Такая желанная!
Сегодня, возможно, я заявил бы, что Ленка напоминает мне двусмысленных дев Грёза или манящих девиц Буше. Тогда же, в мои семнадцать, хотя я и был пленен театром, но музыку любил только легкую, к живописи и скульптуре был довольно равнодушен, а балет считал скучным. В общем, был хоть и начитан, но весьма
примитивен духовно, как и большинство воспитанников советской школы.
Может быт, красавица Ленка пленила меня именно потому, что была как бы непременной
частью театра. Может быть, ее ангельское личико обманывало меня. Но суть не в этом: я впервые почувствовал
силу притяжения полов, почувствовал, не совсем еще понимая всей сложности и в то же время естественности того, что со мной происходит, не анализируя своего состояния.
Мне хотелось нежно взять девушку на руки, взмахнуть крылами, выросшими за плечами, и унести ее далеко-далеко, в ту волшебную страну, где я был бы властным хозяином, мудрым правителем и всемогущим магом, - в страну моих светлых грез.
Знал ли я, что Ленка - проститутка? Конечно же, знал: об этом мне говорили старшие околотеатральные парни. От них я узнал и о том, что она вообще связана с уголовным миром. Но как-то не принимал этого всерьез. Вернее, не хотел воспринимать девушку в таком качестве. Кроме того, для школьников уголовное поле жизни не было таким мерзким, как для большинства взрослых: таинственный, окутанный болезненно романтическим ореолом, этот мир притягивал, а кое-кого и втянул в себя. Так, видно, когда-то втянул он в себя мою прекрасную фею, так он влек коварно и меня: дивным образом-приманкой, Ленкой.
Позднее не раз приходилось убеждаться в том, что порок бывает неописуемо нежен и гармоничен в своем внешнем облике. Но тогда я еще не понимал этого. И пошел бы за юной распутницей, если бы позвала, куда угодно. Ибо она казалась мне неповторимым совершенством.
Подчас рядом с Ленкой овладевал мною могучий зов шалеющей плоти, которого я стыдился, но подавить который было невозможно. Я терял разум, забывал об идеалах, жарко загорался «низменным» желанием, еще не представляя ясно, как оно на деле осуществляется.
И тогда обнаруживалось, что багровый стыд душно мешает мне с грубой прямотой предложить Ленке физически сблизиться со мною, как делала она это с любым иным, разумеется, за некую законно положенную мзду.
Этот же стыд, но иного цвета - бледный, вибрирующий - не позволял мне признаться девушке в тех возвышенных мечтах, которые она во мне рождает, сама о том не подозревая.
Такая пляска противоречий взвинтила мои нервы.
Я утратил сдержанность. И однажды, угощая ее «Беломором», вдруг с вымученной небрежностью заявил, слыша слова свои как бы со стороны и презирая себя:
- Лен, мне надо бы бабенку!
Ужаснулся - и сделал шаг назад:
- На завтра.
И - проглотив паузу – шаг вперед:
- После спектакля.
Я так надеялся, что моя желанная поймет то, что мною не сказано! То - совсем другое! Что я именно ее зову на ложе страстных искушений.
Она не умела или не хотела читать мысли недотепы-школяра. Деловито кивнула мне. А на следующий вечер, когда я после мучительных колебаний все же подошел, толкнула ко мне дебелую конопатую девку, показавшуюся мне отвратительной.
Глотая подступивший к горлу ком обиды, я все с той же жалкой непринужденностью кивнул Ленке и побрел с подсунутой девкой в зал.
Билеты были в пятый ряд партера, но я не видел сцены, я был сам стыд! Я презирал себя, ненавидел ни в чем не виноватую соседку, на которую не взглянул больше ни разу, и тосковал по падшему ангелу с детской чёлкой.
После первого акта я сбежал, не сказав изумленной девке ни слова.
Не знаю, как развивались бы события, если бы не мое поступление в театральную студию. Я выдержал экзамены, но учеба оказалась трудной, отнимала все силы, хотя и приносила ни с чем не сравнимую радость.
Я нашел себя!
На меня обратила внимание молоденькая травести, похожая внешне на Ленку, но, в отличие от той, равнодушной, она активно и агрессивно загнала меня в угол, красиво вынудив познать все: и нежность, и страсть, и ревность, и ненависть.
Девушка с чёлкой меня уже не волновала.
Да и не встречал я ее, так как путь в театр теперь пролегал через служебный вход, к которому я приходил с обратной стороны здания, из переулка.
Как-то в морозный зимний полдень, проходя мимо кинотеатра «Мир», я увидел, что в пустом скверике две хорошо одетые девахи со свирепыми лицами избивают Ленку - медленно, спокойно и деловито, а люди идут мимо, как бы или в самом деле не замечая происходящего.
Я остановился, потрясенный.
И тут заметил рядом с собой молодого человека с приятным, умным, интеллигентным лицом, в котором узнал известного в те дни вора, жившего на нашей улице Красной Армии в соседнем одноэтажном доме.
Он внимательно наблюдал за жестокой экзекуцией. Я понял: происходит разборка.
- За что они Ленку? - спросил я, закуривая и угощая соседа «Памиром».
При этом я надеялся не выдать ни жалости к несчастной жертве, ни своего волнения. Мой голос, кажется, звучал ровно и почти равнодушно.
- Она же сука, - доверительно сообщил мне «интеллигент». - Ей же все равно, с кем пойти: хоть ты вор, хоть ты фраер.
Он продолжал говорить что-то, но я словно не слышал, не понимал: я смотрел, как девахи молчаливо завершали избиение провинившейся; как она выплюнула зуб и сморкнулась кровью; как все трое, о чем-то мирно и словно дружелюбно беседуя, направились в нашу сторону.
Голова моя закружилась.
Казалось, еще секунда - и я проснусь, и пойму, что просто видел ужасный сон. Не помню, как уходил, куда шел, что думал и чувствовал: странный провал навсегда возник в моей памяти.
Больше я никогда не видел Ленку.
Травести моя вскоре вышла замуж за весьма обеспеченного старика, а я женился не скоро, но удачно, стал с годами знаменит в нашем городе, известен и за его пределами.
Прошло около полувека.
Я уже дед четырех внуков, детей моих сыновей-актеров.
Память моя слабеет, уже не могу вспомнить лицо Ленки, падшего ангела у входа в театр.
Но вот что странно: нередко ловлю себя на том, что в лицах пожилых респектабельных дам из общества, моих сверстниц, я вдруг с нездоровым волнением замечаю явственно проступающие черты той самой девочки с чёлкой.