Martyrdom - это не выход.
Образ святого мученика давно перестал давать надежду на то, что за низменные страдания когда-нибудь воздастся свыше, и лик твой с блаженно прикрытыми глазами окажется в позолоченой раме на расписной стене придорожной церквушки. Хотелось бы верить, но в наше время понимают, что чудес не бывает, и манна небесная не упадёт на плечи в одно прекрасное утро за чашкой кофе перед работой. Сейчас каждый второй - мученик, и каждый этим гордится, устраивая нескончаемые споры о том, кто несчастнее, так что никого ничто не удивляет.
Сейчас большинство считает себя атеистами, хотя в моменты опасности и непреодолимых трудностей охотно клянётся всеми богами на свете; крещёные легко предадут свою веру, если другое божество посулит им лучшую жизнь. "Я читаю Коран... мне сказали, что Аллах милостив." Все понимают, что чудес не бывает, да, но почему-то упорно не желают и пальцем пошевелить ради осуществления желаемого. "Я не смог... Я не успел... Господи, помоги мне... Надеюсь и жду..."
Как показала практика, слово "надеяться" - нечто пошлое, непристойное, непозволительное для употребления в обществе; в современной негласной трактовке означает: бессилие, неспособность/нежелание что-либо делать, некомпетентность, неприспособленность к жизни в принципе. Ожидание - пассивное существование без попыток приблизить/отдалить/отменить ожидаемое событие. Я бы советовал исключить эти слова из своего лексикона. По крайней мере, по отношению к себе. Будьте же умнее меня, ну же, давайте...
К вопросу об ожидании. Знаете, я ждал одного человека. Долго и мучительно топил себя в невысказанном и несовершённом, пялился в потолок, измеряя время секундами, неделями и пачками сигарет. "Спустя пятьдесят шесть пачек сигарет я почти свыкся с тем, что..." Впрочем, речь совсем не об этом. Я так привык к этому до тошноты пассивному состоянию, что кругозор мой сузился до одной лишь мысли. А другие люди (возможно, более прекрасные, интересные и недостающие звенья внутренней цепи) - они проходили мимо, совсем рядом; как бы случайно задевая меня, шептали что-то на ухо, но я был глух, слеп и донельзя глуп. Тогда я понял, что ждать я ненавижу. Вот так и получается порою - мучаешься, из кожи вон лезешь, не получая ничего взамен, а ведь бывает достаточно одного взгляда и слова случайного человека, которого, возможно, больше никогда и не увидишь, чтобы что-то понять, прочувствовать, осознать. Хотя, возможно, этот человек станет тебе так внезапно нужен, и опять придётся ждать... надеяться... блять... Между нами три тысячи километров... А самое главное, неясно: то ли радоваться, что он есть, то ли вскрывать себя парикмахерскими ножницами из-за того, что его нет рядом. И так же дальше, по кругу, день за днём, год за годом. Pharmacy - вот чем всё закончилось. Прозак - чтобы не обидно. Кодеин - чтобы не больно, до полного бесчувствия. Ну так же нельзя жить, нельзя, я так не могу... У ожидания холодные липкие руки... Я так не могу...
Милое невинное личико, в глазах - ****ский огонь, доппинг переборет стеснение. Никогда нельзя по-настоящему любить того, кто далеко, домыслы убивают реальное положение вещей и лишают возможности видеть то, что действительно важно и необходимо в данный момент. И всё же порою кажется, что стоит попробовать, и куда же девается чувство, что в сотый раз наступаешь на одни и те же грабли? Ещё одна чёртова неясность, их накопилось чрезмерно на этих страницах, они выталкивают друг друга за пределы черепной коробки, желая быть главными.
Всё заканчивается одинаково - похоронами. Иногда пышными и возвышенно-печальными. Иногда - просто трупом, брошенным догнивать в канаву где-нибудь за чертой города. Забудут обоих, и не имеет значения, лежишь ли ты в гробу красного дерева или под ковром опавших листьев. Имена всегда тают на губах, как первый снег в начале ноября; гости расходятся и исчезают в густом тумане вечернего города, их никто не узнает и не найдёт, у них нет лиц и имён, документов и свидетельств. А я ещё вернусь, только дождитесь...