Фотография была приколота к стеллажу у кровати.
Ближе к ночи, когда одни дела были сделаны, а на другие уже не оставалось сил, она забиралась в постель и, завернувшись в любимое одеяло, долго рассматривала снимок. Каждый раз, как впервые
Все пространство фотографии было напоено теплом. Оно сочилось отовсюду: от красно-коричневых ( под старый кирпич) стен, от потемневшего дерева отделки, от белых пузатых керамических форм, поблескивающих темным золотом своих, то ли стеклянных, то ли металлических частей. Уютным полумраком висело в воздухе и звучало чуть приглушенными голосами дружеской вечеринки. К центру фотографии тепло сгущалось и начинало светиться.
Огромный лоб, казалось, мягко и бережно вбирал ее всю, сообщая телу и сознанию покой и младенческую безмятежность.
Взгляд из-под широких бровей был теплым, добрым, понимающим и принимающим. Затаенная нежность угадывалась в его глубине. Это смотрела его душа, сбросившая все покровы и облаченная лишь в невидимость, но ощущаемость тепла. Улыбка подтверждала читаемое во взгляде.
Мягкая линия щек и подбородка, покрытых щетиной "модной трехдневной небритости", и легкая припухлость век усиливали ощущение доверительной близости.
И уже её душа, освобожденная от пут и оболочек, невесомо парила в восходящих потоках. Свободно. Легко. И бесстрашно. Ей весело было парить невидимой и не узнанной.
Человек пришел в бар с друзьями. Ему было хорошо. От окружающего тепла, от приятного разговора, от симпатичных людей рядом, от выпитого пива, наконец.
Знал ли он то, что увидела в нем она? Понимал ли, ЧТО он есть? Скорее всего, - нет.
Напоследок она складывала ладони лодочкой и наполняла их теплом. Теперь только поднести к лицу, медленно вдохнуть и на миг задержать дыхание.
Всё.