НОЖНИЦЫ ВРЕМЕНИ
Из цикла «ЗАПИСКИ СТАРОЖИЛА»
Она всегда сзади. За спиной. Идёт следом, шаг в шаг, оставляя после себя вещие метки: лопухи колючего репейника во дворе босоногого детства; разбитые окна, заколоченные двери закрытых школ; чащобы молодняка тополей и кленов на месте домов, что стояли поодаль и рядом с той самой школой; скромные, с оградкой холмики, под коими покоятся безвременно ушедшие, к кому давно уже никто не ходит и не склоняет повинную голову. Да, рано или поздно она положит свою костлявую длань и на твое плечо: все, время твое истекло. И свет погаснет. Но… коли она еще не коснулась, надо идти вперед, не забывая при этом посматривать и назад. Затем хотя бы, чтобы не испытывать к ней животного страха. Да, результаты ее поступи вызывает гнетущие впечатления. Но и они имеет свой смысл. Стоически пережитое укрепляет и закаляет дух.
1.
Еще вчера был весь в приятных хлопотах. А сегодня не знал, куда себя деть. Так уж вышло. Лева Амбиндер сказал: «Устраивайся пока с жильем. Отдохни денек». Отдохни… Отдыхать, не значит, ничего не делать, лежать на диване и плевать в потолок. Надо бы чем-то заняться. Но чем? Дома вопрос такой не стоял бы. А тут…
Тут – это где? Вот об этом и надо бы сказать несколько слов сначала.
Если коротко, то «тут» - это Кемерово, куда меня вернула судьба после десятилетних мытарств по городам и весям Советского Союза.
…Последнее время жил в Ленинске-Кузнецком и работал в городской газете «Ленинский шахтер». И о Кемерово не помышлял. Но вот однажды у меня в доме появился гость – зав. строительным отделом редакции «Кузбасс» Лева Амбиндер. Появился совершенно неожиданно а, главное, удивительно вовремя. Буквально часами раньше я крупно повздорил со своим редактором. Собственно, «вздорил» он, даже замахнулся на меня кулаком. Я помалкивал. С тяжелыми думами о том, что будет завтра и, вообще, как дальше работать, шел домой, а дома – такой вот сюрприз. Амбиндер предложил поработать на газету «Кузбасс». Ну, сами посудите, мог ли я в тот момент отказаться от такого предложения?
Тут есть один существенный нюанс. Я не оговорился: предложил поработать «на газету», а не «в газете» - не в редакции, то есть. Сказать точнее, не совсем в редакции. Как это? А вот так: выполнять работу штатного корреспондента, а зарплату получать на стороне – в бухгалтерии какого-нибудь крупного предприятия. Разумеется, делается это по соглашению сторон: руководства редакции и предприятия, ну, и, само собой, с согласия журналиста. Этих легальных «мошенников» в шутку называли тогда «подснежниками».
Таким «подснежником» я и стал. В трудовой книжке у меня записано: «Производственное объединение «Азот», цех по производству химикатов, слесарь 6-го разряда». Во как! Был инженером-наладчиком, главным энергетиком, корреспондентом, ответственным секретарем и… бац, слесарь. Эта «липа» морально не больно-то нравилась, зато материально с лихвой себя оправдывала - получал больше редактора. И даже талоны на спец. питание давали в придачу. За особо «вредные» условия труда. Поначалу отказывался от них, - неудобно как-то было. Потом ничего, привык. А это, считай, половина оклада штатного корреспондента. Ничего, жить можно было. За зиму на катер с мотором накопил.
Так вот, вчера в жилищной конторе «Азота» мне выдали ключи от комнаты в семи комнатной секции. Раньше она использовалась как гостиница для важных приезжих персон. Там же, в ЖКХ расписался в получении кровати, стола, тумбочки, двух стульев. Рабочие конторы помогли перевезти все это и поднять на пятый этаж. Ближе к вечеру поехал домой, в Ленинск-Кузнецкий. За манатками. В воскресенье вернулся, с намерением в понедельник выйти на работу.
…И вот я здесь, в новом своем жилище. По-деловому распорядился с вещичками. Что-то повесил во встроенном шкафу, что-то положил в тумбочку. Заправил постель, более детально познакомился с подсобными помещениями, разобрался, где можно вскипятить чай, принять ванну, душ. Все меня устраивало, кроме ванны. Похоже, ее давно уже никто не мыл. Ничего, можно будет в баню ходить, в крайнем случае - душ принимать. Все ясно, все понятно. Вернулся в комнату. Дальше то что? Подошел к окну, посмотрел, что там. Вид прекрасный – театральная площадь. Фонтан, газоны, цветы. Новые «жигулята» и «москвичи» снуют под окном. Хорошо!
Хорошо-то, хорошо, однако, сколько можно вот так из окна выглядывать? Всю оставшуюся половину дня? Что-то же надо делать. Пойти прогуляться? Где, по Весенней, на Набережной? Эта мысль сама собой отпала сразу, - еще успеется. Весенняя – вот она, за окном. И до Набережной рукой подать. Пока есть время надо бы провести его более содержательно. Взглянуть бы, скажем, на то, что стало с теми районами, где жил когда-то.
Тут и вспомнилась родная школа № 12, в которой не бывал со дня ее окончания. И сразу будто помолодел. Захотелось «похулиганить». Как бывало, тихонько, на цыпочках подкрасться к двери в 10-а класс, приоткрыть ее, сказать «ку-ку» и убежать. Мигом созрел план, как добраться до нее. На трамвае доехать до «Карболита». Дальше пройти пешком тот самый путь, каким ходил когда-то ежедневно.
Так и сделал. Доехал до нужной остановки и пошел вдоль трамвайной линии, поглядывая по сторонам. И с удивлением обнаружил, что все вроде бы на месте, как было – справа, вдоль Советского проспекта, кирпичная ограда завода, слева малоэтажные постройки. И в то же время что-то не так. Все какое-то чужое, неприветливое. Не родное будто.
А вот он и тот самый перекресток, - концевой стык Заводской улицы с Советским проспектом. На углу, слева - одноэтажное здание столовой. Там мама работала посудницей. Напротив - гараж грузового автохозяйства. Все так и не так. Нет вывески над входом в столовую. Автохозяйство явно укрупнилось, появились кирпичные двухэтажные здания. Обошел бывшую столовую, свернул на Заводскую улицу. До школы оставалось метров двести. Сердце тревожно забилось в ожидании крика детворы. Они всегда были слышны издалека. Это мальчишки и девчонки устраивали свои игры на стадионе. Он открывался сразу за забором гаража. Но криков почему-то не было слышно.
Наверное, на уроке все, подумал. Прошел мимо забора пришкольного участка. Он все тот же – из щербатого штакетника. Но за ним – ни души. Лишь засохшая полынь шуршит на ветру. Странно. Заглянул в окна первого этажа. Увидел стеллажи с книгами. А где же ребятишки? Что-то не видно их и в классе. Обогнул ограду. У входной двери – никого. Вошел в здание. Навстречу с лаем выскочила маленькая собачонка. Ее лай громким эхом отозвался в пустом фойе.
Минуту спустя откуда-то появился мужичок преклонного возраста:
- Вам кого?
Опешил. Кого мне? А, собственно, никого. Пришел просто так, можно сказать, приплелся от нечего делать. Наконец, догадался спросить:
- Что здесь сейчас? Раньше тут школа была.
- У-у, милый, хватился. Школу давно закрыли. Сейчас тута-ка институт открывают, сельский.
- Сельскохозяйственный?
- Ну да, он самый.
Я вышел из здания, сопровождаемый собачонкой. Ей почему-то захотелось напоследок цапнуть меня за штаны. Благостное настроение куда-то улетучилось.
Зачем-то вышел на поле стадиона. Огляделся. Вон там, в дальнем конце - волейбольная площадка. Издалека было видно, что она еще не заросла высокой травой. Металлические стойки на месте. Никто пока не догадался выкопать и сдать их в металлолом. Волейбол был любимым видом спорта у старшеклассников. Зимой вечерами и в воскресенье весь день играли в спортзале, весной и летом – на стадионе. Школа вырастила несколько чемпионов области: Воликова, Рябинкина, Ворожко. Но красивей всех играл Толя Кровяков, с которым сидели на одной парте. Он не прыгал, чтобы погасить мяч, – взлетал птицей над сеткой. У меня так не получалось. Где он сейчас? Жив ли? Говорили, будто бросил институт еще на первом курсе, устроился слесарем на Азотно-туковый завод. Крепко запил.
А вот тут, примерно на этом же месте, где я остановился и замер, девятиклассник Леша Килин убил Витю Путилова. Случилось это за две недели до выпускных экзаменов. Убил нечаянно спортивным ядром. Тренировался Леша, толкнул снаряд, а Виктор на велосипеде подскочил и… Нелепая смерть.
Кровяков, Килин, Путилов… Один запил. Другой - в тюрьме. Третий - в земле сырой. И Эдик Кирсанов, конькобежец, чемпион области,- там же: погиб на велогонках, попал под машину. Молодые, здоровые, жизнерадостные парни еще вчера смеялись, шутили, получали «двойки» и «пятерки» за устные и письменные ответы, выучились и… все пошло прахом или наперекосяк. За что так немилосердно обошлась с ними судьба?
Что-то так тошно, так муторно стало на душе! Тоскливо!
Возвращаться тем же путем не захотел. Вышел на улицу Карла Маркса, а дальше… то ли пошел в сторону конечной остановки трамвая, то ли - «Карболита», теперь уже не могу сказать. Не помню и то, как оказался за городом, в сосновом бору. По-видимому, в трансе был. Видел и улицы, и дома. Обращал, наверное, внимание на препятствия, лужи, обходил их, но они не отпечатывались в сознании. Тут же все стиралось из памяти. Лишь одна мысль будто застряла в голове, не пуская в нее никакие другие: «Все кончено! Все! Ножницы времени отрезали прошлое! Раз и навсегда! Отрезали детство и юность. Они были, да, конечно, были, но связи с ними уже нет. Она отсечена! Настал другой, отдельный период жизни. Без прошлого. Кто знает, может быть, и без будущего». И как же не хотелось терять этой связи! О! Как этого не хотелось!
Сосновый бор встретил меня до боли знакомым запахом сосновой смолы. Запахом детства, пионерского лагеря. Он добил меня окончательно. Я безуспешно глотал подкатывающийся к горлу комок. Старался глубоко дышать. Но у меня ничего не получалось. В конце концов, не выдержал - сдался. Сел на пожухлую высохшую хвою у корневища могучей сосны, уронил голову на колени. И молча зарыдал.
2.
С тех пор прошло много лет. Очень много – почти полвека. Я больше никуда не уезжал из Кемерово. Остепенился.
Жизнь шла своим чередом. Город менялся на моих глазах, разрастался. Появились новые районы. Хорошел. Происходило это, как бы, само собой, не вызывая у меня ни удивления, ни разочарования. Не возникало больше желания побродить по местам детства и юности. Я понимал, что там что-то менялось, что-то разрушалось, строилось заново. Но меня это ни прямо, ни косвенно не касалось, а потому и не интересовало.
Но все возвращается на круги своя. Верно подмечено.
… Охранница в форме, при погонах вежливо спросила:
- Вам кого?
И я опять не знал, что ответить на это.
- Догадываюсь, - улыбнулась она. – Вы раньше здесь учились.
Обрадовался:
- Да, в двенадцатой школе. Можно я пройду, загляну в свой класс?
- Что ж, пройдите.
Другой охранник, на которого только теперь обратил внимание, тоже улыбнулся. Он также находился за стеклянной перегородкой, только с другой стороны входной двери. Перед ним на столе стояли два монитора. Понятно. Ни один мой шаг по зданию института не останется незамеченным. Меня интересовало только одно помещение, мой бывший 10-а класс, - как поднимешься на второй этаж, первая дверь налево.
Не знаю уж почему, но сердце мое учащенно не билось. Я спокойно стал подниматься по ярко выкрашенной лестнице. Остановился перед последней ступенькой. Роковой. Об нее я запнулся, когда нес в руках стеклянную посуду для школьной химлаборатории. Почти вся она разбилась на мелкие куски. До сих пор не могу без содрогания вспоминать тот позор свой.
Учительница химии Анна Семеновна такое доверие оказала мне, а я… Она попросила меня съездить в магазин школьных принадлежностей, купить колбы, реторты, ванночки разные. Дала деньги, список, чего купить, и наказала быть предельно осторожным в пути, особенно в трамвае. Народу много, могут нечаянно пнуть и разбить. Весь обратный путь был для меня сплошной мукой, - волновался так. Боялся, что кто-нибудь ненароком толкнет меня, и я упаду вместе с сеткой. Сам мог неосторожно повернуться и ударить поклажу обо что-нибудь.
Анна Семеновна ждала меня на верхней лестничной площадке. Улыбалась. Радостный, я стал протягивать ей сетку и… расстелился у ее ног. Врагу не пожелаю испытать такого чувства, какое я испытывал тогда.
«Химичка» была лучшей учительницей для меня. И не потому, что она выделяла меня среди других и ставила одни пятерки. Она ко всем относилась по-доброму, «выпрямила» не одного «двоечника». К примеру, Шароглазов сам уже готовился на «вылет» - смирился с перспективой остаться на второй год. А Анна Семенова как-то поставила ему «пятерку» за слабенький, в общем-то, ответ, и его будто подменили. Взялся за учебу. Сначала только по химии стал получать высокие оценки, а потом и по другим предметам. Нормально закончил школу, потом институт, химико-технологический факультет, между прочим.
Коли уж вспомнил Шароглазова, расскажу один курьезный случай, связанный с ним. У него была кличка «Седой». Получил ее за свои волосы. Жиденькие, белесые, они свисали на виски и глаза, как тонкая солома. И вот однажды на уроке по физике «ежа» из него сделали. Изучали мы статическое электричество. Есть такой учебный прибор, который вырабатывает это самое электричество. Чтобы его получить, достаточно покрутить рукоятку механизма. А чтобы проверить наличие напряжения, надо подвести два шарообразных наконечника близко друг к другу. И тогда между ними происходит электрический разряд. Иван Петрович, преподаватель физики, которого мы любили за то, что он любил на уроке поспать, попросил Юру Володина, соседа Седого по парте, покрутить рукоятку. Володин, рад стараться, развил бешеные обороты.
- Достаточно, - остановил его физик и обратился к Седому. - А теперь ты, Шароглазов, подойди сюда.
Седой встал, нехотя подошел к столу.
- Возьмись руками за оба электрода. – Иван Петрович деланно зевнул.
- А не… это? Не убьет? – спросил Седой.
- Не «это». Не бойся.
Шароглазов коснулся электродов. Его волосы тут же вскинулись вверх и врассыпную. От взрыва хохота всего класса едва не повылетали стекла из окон.
Седой ему однажды все же отомстил. У физика была странная привычка. Как только начнет засыпать от нудных ответов, он закрывал глаза, а одну руку, обычно правую, засовывал в карман. При этом пальцы ее что-то там перебирали. Седому это было видно хорошо, так как он сидел на первой парте в левом углу, а учительский стол стоял к среднему ряду. И однажды Шароглазов улучил момент. Физик только засунул руку в карман, а Седой:
- Ты куда?
Физик испуганно выдернул руку. Сразу проснулся. Ну, мы были и рады гоготать.
… Я подошел к заветной цели. К двери. К ней когда-то была приклеена бумажная табличка с надписью в черном квадратике: «10 А». Теперь на ней красовалась другая: «Компьютерный класс». Я воровато приоткрыл ее. Она предательски скрипнула. Любопытные студентки оторвались от мониторов, глянули в мою сторону. «Хрустальная» мечта моя сбылась.
Я быстро прикрыл дверь, не задерживаясь, спустился вниз, поблагодарил охранников и вышел. Парадная дверь сельхозинститута выходила не на улицу Карла Маркса, как было раньше, а во двор, где когда-то был школьный стадион. От него ничего не осталось. Часть его прирезала себе автоколонна, часть – коммерческая рекламная фирма.
Что меня заставило прийти сюда вновь? Хотел узнать, где же сейчас учатся дети, что живут на улице Карла Маркса. Ведь все ближайшие школы здесь закрыты. Есть такие даже в центре города. Печальная участь дважды постигла школу № 4. Сначала она находилась на улице Черняховского. Ее посещали девчонки из нашего двора: Элла Миркина, Вера Субочева, Люда Мочалова и другие. Когда-то мальчишки и девчонки учились раздельно. Потом девчонок стало не хватать для наполнения школы. И объединение с мальчишками не помогло. Ее закрыли, четырехэтажное здание передали дошкольному педучилищу. Построили в соседнем квартале новую школу, которой присвоили тот же номе - № 4. Но и она долго не просуществовала. Как и педучилище. Стоят эти неприкаянные здания, с побитыми окнами на первом этаже. Я это хорошо знаю, потому что мои внуки могли бы ходить в эту школу, в смысле, в любую из них. Им было бы ближе и безопасней.
Я обошел учебный корпус института, вышел на улицу Карла Маркса и все понял. Как таковой улицы не стало. Слева ее перекрывал бетонный завод какого-то строящегося предприятия. Прямо и справа – густые заросли тополей и кленов.
… Недавно в интернете прочитал, что с помощью видеокамер ГЛОНАС обнаружена самая короткая улица в Новосибирске. Длина ее 43 метра, и стоят там всего три дома. Улица Карла Маркса еще короче. На ней находится всего один дом под номером 12. Укоротилась память об авторе «Капитала».
Для справки. Школу № 12 закончили два Героя Советского Союза, одноклассники Вера Волошина и Юрий Двужильный. Она служила в одном подразделении с Зоей Космодемьянской и погибла так же, как Зоя. Сегодня этот номер и имя Веры Волошиной носит школа, которая находится в спальном районе города.