Глава девятая
Получив сообщение о массовых беспорядках в Сумгаите, Горбачёв некоторое время находился в замешательстве.
Шёл к завершению третий год его правления. Он нисколько не сомневался, что выбранный им курс реформ – единственно правильный путь по созданию цивилизованного общества. Но на этом пути всё чаще стали возникать преграды. С присущим ему оптимизмом он считал всякое сопротивление его реформам как естественное проявление консерватизма. И не огорчался, когда до него доходили сообщения о проявлениях национальной нетерпимости.
Его не пугали митинги и акции протеста репрессированных народов. Ведь он осуждает сталинизм, значит, народы согласны с тем, что дальше так жить нельзя. «Перестройку нельзя остановить, процесс пошёл», – уверенно говорил глава государства. И люди верили ему и не сомневались, что политика Михаила Сергеевича приведёт страну к большим успехам. Наконец-то западное изобилие будет и у них.
Время шло. Тенденций к изобилию не наблюдалось. География межнациональных конфликтов расширялась. А ситуация с каждым днём обострялась.
До сегодняшнего дня Горбачёва больше волновали поступающие сведения о нарастающем сепаратизме в Литве. Взрослое население этой республики помнит, как их насильно вогнали в состав Советского Союза. Никакого добровольного вхождения не было. После того как Прибалтика стала советской, пёстрое население северных районов и Сибири пополнилось латышами, литовцами, эстонцами. Боль и обида всё ещё жила в сердцах этих народов. Никак не мог понять Горбачёв, что спустя сорок пять лет прибалтийцы не смогли адаптироваться к советской жизни. И теперь результаты аналитических исследований КГБ не давали ему покоя. Проблемы Нагорного Карабаха всерьёз начали его беспокоить. Поначалу Горбачёв считал, что армяно-азербайджанский кризис повторялся неоднократно. И всякий раз удавалось покончить с ним. Но теперь он разделял озабоченность «старой гвардии» Политбюро, которая предлагала разрешить спор между двумя республиками традиционными методами: руководителей республик сместить с постов, а зачинщиков карабахского дела разместить в психиатрические лечебницы. Ведь только сумасшедший может поднимать вопросы перекройки границ внутри Советского Союза.
Нет! Этого нельзя делать. Хотя первых секретарей – Демирчяна и Багирова – надо отправлять на покой.
Горбачёв ещё раз прочитал сообщение из Закавказья.
«Здесь тебе и карты в руки, Михал Сергеич, – задумался генсек, – от Багирова давно пора избавляться. Это же человек Гейдара Алиева. В этом вопросе товарищи нашу инициативу поддержат. А Демирчян возомнил из себя армянского Горбачёва. Всерьёз считает, что перестройка в республике идёт уже пятый год. Абсурд! И как они могли допустить массовые убийства и погромы – средневековье! А Горбачёву, выходит, отвечать за них. Вот, мол, результаты вашей свободы и демократии».
Генеральный прокурор СССР Сухарев сосредоточенно смотрел на Горбачёва преданным взглядом. Он пытался казаться внимательным, но его лицо выражало лишь подобострастие подчинённого. Главный страж закона наперёд знал, о чём будет говорить генсек. Он был готов ответить на любой из его вопросов.
– Кого вы предлагаете в качестве областного прокурора в Нагорном Карабахе? – поинтересовался лидер государства.
– Товарища Василенко Валерия Владимировича: очень ответственный работник, проверен в серьёзных делах.
– Русский?!
– Да.
– Это необходимая составляющая компромисса между двумя нациями.
Генеральный прокурор понимающе кивнул головой. Горбачёв испытующе посмотрел на него поверх очков. Внешне генсек казался спокойным и рассудительным. Но по родимому пятну на голове, которое было сегодня непривычно багровым, генпрокурор понял, что Горбачёв находится в нервозном состоянии.
– Мне кажется, что происшедшее в Сумгаите – это элементарный разгул уголовщины, который вовремя не был пресечён.
– Очевидно, что это так, Михаил Сергеевич.
Теперь прокурор знал, какую главную версию нужно выдвинуть в ходе следствия. И эта версия должна быть единственной и правильной.
*****
О том, что в ходе беспорядков в городе Сумгаите, расположенном в тридцати километрах от Баку, погибло тридцать два человека, мало кто верил. Информация об истинных размерах трагедии была строго засекречена, дабы не возбуждать новые страсти в обществе и не вызвать волну беспорядков в Армении.
Слухи продолжали будоражить людей. Митингующие на Театральной площади в Ереване потребовали от властей определить статус Нагорного Карабаха в качестве составной части Армении до 26 марта. Это было расценено как точная дата ответной реакции на погромы в Сумгаите, которые «устроят» азербайджанцам в Армении. Гонимые страхом, из республик хлынули потоки беженцев. Обмен жилья и переезд в соседнюю республику становился мечтой граждан некоренной национальности. Огромные очереди создавались в учреждениях, где регистрировали обмен и продажу жилья. Строгие советские законы не позволяли гражданам на своё усмотрение распоряжаться недвижимым имуществом. Подобные ограничения делали чиновников сказочно богатыми. Срывая приличный куш в виде взятки, они совершали сделки между клиентами в обход существующего закона. Если клиент ничего не предлагал за услуги, его дела беспричинно затягивались, а то и просто терялись, и находились лишь тогда, когда наивный документов.клиент готов был выложить любую сумму за быстрое оформление.
*****
Когда Горбачёву доложили об истинных размерах сумгаитской катастрофы, несколько минут он находился в замешательстве. Он уже представил чопорные лица членов Политбюро, от которых так и веет неодобрением всей его политики. Ему казалось, что никто так не злорадствует в стране по поводу его неудач, как бывшие и ныне находящиеся у руля чиновники брежневских времён. Из старой гвардии Политбюро он доверял лишь интеллектуалу Андрею Громыко. Но и тот всё чаще проявлял недовольство процессом перестройки, сомневаясь в целесообразности её продолжения.
После октябрьского пленума партии и залихватского выступления московского партийного лидера Бориса Ельцина Горбачёв ощутил себя одиноким. В схватке с опальным уральцем он чувствовал поддержку Егора Лигачёва, но знал, что на него нельзя всецело опираться в деле государственных преобразований. Лигачёв в партии слыл ярым консерватором. Но если придётся смещать с поста лидера Азербайджана, то для этой миссии больше всех подходит именно он, Егор Кузьмич.
На просмотр фильма о происходящих событиях в Сумгаите Горбачёв пригласил Александра Яковлева. Его он уважал и считал прогрессивной личностью, а также человеком, способным проводить политику перестройки в жизнь. В нём Горбачёв видел истинного демократа, хотя и опасался, что тот может одобрить проведение открытых прямых выборов руководителя государства в будущем.
Горбачёв не настаивал на присутствии своего помощника, Георгия Шахназарова, в просмотре фильма. Армянин по национальности, Георгий Хосровович сильно переживал из-за карабахского кризиса. Как только был затронут спорный вопрос о принадлежности территории Нагорного Карабаха Азербайджану, он стал убеждать Горбачёва присвоить этому делу особый статус. Специфику межнациональных отношений в этом регионе Шахназаров знал не понаслышке: в середине шестидесятых годов он работал в азербайджанском ЦК.
– Я боюсь, что сама идея перестройки потонет в межнациональных разборках, – однажды заметил Шахназаров Горбачёву.
– Проявление национализма – это единичные случаи. Я не думаю, что основная масса народа склонна к его продолжению. Например, на Украине никогда не будет поддержан западно-украинский экстремизм в развитии национальной культуры. Да и на Кавказе быстро разберутся – кто есть кто.
– Да, это так, – мягко заметил Георгий Хосровович, – но пока вопрос Карабаха не является достоянием гласности, нужно предпринять конкретные меры. Скажем, перевести область на полный экономический хозрасчёт. Дать задание министерству культуры провести в закавказских республиках декады литературы и искусства. Они очень позитивно отражаются на настроении людей. Одним словом, надо что-то делать, пока другие силы не начали работать против нас.
Горбачёв посмотрел на Шахназарова поверх очков, приподнимая голову.
– Что ж, будем готовить пленум ЦК по национальному вопросу. Но предварительно следует подготовиться к партийной конференции.
Горбачёв вспомнил этот разговор с Шахназаровым и подумал, что проблемы национального характера являются следствием политической тирании Сталина и брежневского застоя. «Они накапливались десятилетиями, а сейчас все хотят, чтобы Горбачёв исправил разом все огрехи исторической давности».
Просматривая фильм, подготовленный спецслужбами, Горбачёв не мог скрыть своих эмоций. Он был взволнован.
– Где же были органы МВД? – вопрошал генсек со своим ставропольским акцентом.
Съёмки проходили в экстремальных условиях: камера у оператора постоянно дёргалась, трудно было понять, что происходит на экране. Генерал-майор КГБ Крутиков комментировал фильм.
– Вот вы видите группу молодых людей. Только ими было совершено более десяти убийств. Также они подозреваются в групповых изнасилованиях по двум фактам. Все они находились в состоянии наркотического опьянения. Вот вы видите человека в галстуке. Очевидно, именно он руководил одной из групп. По нашим сведениям, это некий Мамедов, известный распространитель наркотиков…
Казалось, что Горбачёв, созерцая экран, не слышит комментариев. Затем появились кадры ночной съёмки.
– А эти костры для чего? – спросил неожиданно Горбачёв.
Генерал дал знак в зал, и начали повторно прокручивать эпизоды фильма. В глубине экрана горели костры.
Горбачёв вопросительно смотрел на генерала.
– В них погромщики бросали трупы. Происходило это ночью. Вот сосед пострадавших, азербайджанец по национальности, оттаскивает тела убитых армян в сторону.
Когда на экране появилась военная техника, генерал продолжал объяснять, что только силами военных удалось предотвратить дальнейшие убийства, изнасилования и массовое избиение мирных граждан.
Горбачёв дал знак, чтобы генерал прекратил свой доклад. Но Крутиков сделал вид, что не замечает жеста Горбачёва, продолжая давать пояснения к происходящему на экране.
– Эти уцелевшие трупы были размещены в моргах Сумгаита и Баку. Многие захоронения людей происходят почти тайно, в сопровождении милиции и одного из родственников.
На экране показались обнажённые тела погибших. Их было много: целая вереница застывших невинных жертв. Лица умерших обычно выражают глубокую безмятежность, но жертвы сумгаитской трагедии словно взывали своих убийц о пощаде. Здесь лежали люди разного возраста. Никого не щадили убийцы: ни беспомощных стариков, ни беременных женщин, ни детей.
– Вы закончили доклад? – спросил Горбачёв у генерала Крутикова.
– Я также должен отметить, что среди армянского населения Сумгаита жертв могло быть и больше, если бы сотни лиц азербайджанской национальности, рискуя своей жизнью и жизнями своих близких, не спасали своих соседей и друзей-армян от насильственной смерти. Я считаю, что они проявили себя как граждане высокой морали и фактически подменяли бездействующую армию МВД. Ведь действовали они под угрозой смерти и риска, а также жесточайшего избиения со стороны погромщиков. Доклад закончен.
– Товарищ Крутиков, вы можете констатировать, что происшедшие беспорядки – результат хулиганства? Или это было тщательно спланированное убийство мирных граждан? – этот вопрос был задан Александром Яковлевым.
– Разве не видно, что это всё носило стихийный характер. Люди выплёскивали наружу свои эмоции. Годами в стране не решались социальные проблемы. Вот и результат, – Горбачёв стоял на своём.
– Трагедия Сумгаита – это спланированная акция, – чётко ответил генерал. Он знал, что такой ответ может стать роковым для его карьеры. Но он защищает эту версию с профессиональной точки зрения. У него есть факты, подтверждающие версию о тщательной подготовке к погромам.
Через несколько дней Горбачёв заметил председателю КГБ Чебрикову, что некоторые генералы его ведомства привыкли смотреть на факты с позиции чекистов образца 1937 года…
Глава одиннадцатая
Жизнь коротка. Пока бьётся сердце, человек должен стимулировать его ритм радостными проявлениями собственной души, а не сжимать его в тисках ненависти. Сотни тысяч людей Закавказья были отравлены ядом национализма. Они считали себя патриотами, а их патриотизм заключался в презрении к людям другой нации.
Трезвые взгляды мудрых людей на происходящее в регионе тонули в общем гуле беснующейся толпы, которая выдвигала своих лидеров и кумиров. Забастовки на предприятиях стали обычным делом. Требования были полярными: одна сторона ратовала за сохранение территориальной целостности республики, другая – за присоединение автономии к своей исторической родине.
Волнения в регионе носили нестабильный характер. В периоды затишья люди надеялись, что конфликт исчерпан, и можно возвращаться к спокойной жизни. Но всякий раз пресса готовила «взрывчатку» для общественности. Корреспондент газеты «Правда» Овчаренко не раз вместо правды подливал масла в огонь раздора между нациями, сообщая о высказываниях серых личностей из толпы. С какой охотой этот журналист записывал в свой блокнот реплики митингующих о необходимости создания атомной бомбы, об угрозе со стороны Турции. Таким образом, его материалы изобиловали нелестной характеристикой общественности, которую представляли две республики. От таких публикаций был лишь вред: росло всеобщее раздражение.
Для генсека Горбачёва проблема Карабаха оказалась крепким орешком, расколоть который он пытался многочисленными постановлениями и денежной помощью автономии в размере полумиллиарда рублей. С ростом конфликта в регионе авторитет Горбачёва падал во всей стране. Сместив с постов руководителей республик, он ожидал, что его ставленники наведут порядок у себя дома.
Однажды перед нашумевшим заседанием Президиума Верховного Совета по Карабахскому вопросу он пригласил для беседы нового руководителя Азербайджана Абдурахмана Везирова. Ещё в пору комсомольской деятельности Горбачёв знал этого энергичного и волевого человека, который в своё время возглавлял комсомол Азербайджана. В последнее время он являлся послом в Пакистане.
«Дипломатические способности Везирова должны помочь найти общий язык с Арменией», – предполагал Горбачёв.
– Рахман, я вот хочу посоветоваться с тобой относительно проблемы в Карабахе, – Горбачёв испытующе смотрел на Везирова, после чего перевёл взгляд на его референта.
Везиров в ответ улыбнулся Горбачёву.
– Рахман, а что если мы пойдём на некоторый компромисс с Арменией и передадим часть территории Карабаха.
Везиров и референт переглянулись.
– Это невозможно, Михаил Сергеевич. Это начало войны. Я, как ваш подчинённый, выполню любой приказ. Более того, буду осуществлять его контроль. Но вся республика превратится в сплошной «Сумгаит». Остановить эту войну будет невозможно.
– А что ты можешь предложить?
– У нас есть свои предложения.
Референт открыл папку и передал Горбачёву документы. Пятидесятилетний профессор юридических наук Яков Перец чувствовал себя при столь представительном начальстве мальчишкой. Он засиял от радости, когда Горбачёв выразил ему благодарность.
– Я обязательно ознакомлюсь с документами, – заверил генсек Везирова.
Далее беседа носила приятельский характер. Но Везиров был насторожен тем, что Горбачёв высказал свою версию решения кризиса в Карабахе, которая была неприемлема для азербайджанской сторон.